Текст книги "Василинка из Царской Ветки"
Автор книги: Александра Ус
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Ус Александра Павловна
Василинка из Царской Ветки
Александра Павловна Ус
Василинка из Царской Ветки
Повесть
Авторизованный перевод с белорусского В.Г.Машкова
В книгу вошли две повести: "Василинка с Царской Ветки" и "За лесом Березовая Роща".
В центре произведений – обаятельный образ Василинки, дочери железнодорожника. Интересно рассказывает автор о детстве своей героини, которое припадает на первые послереволюционные годы. Во время гражданской войны судьба отрывает Василинку от привычной городской обстановки и забрасывает в глухую деревеньку, где она участвует в переустройстве жизни, где находит свое счастье...
Для среднего школьного возраста.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Серебряный рубль
На улице Зеленой
На чем хлеб растет
Мы едем на буланом!
Воля-вольная
Толока
В гостях хорошо, а дома лучше
Домовладельцы
Мы, дети пролетариев
Скучно жить без праздников
Пирог на именины
Мост
Кремень
Ломтик хлеба
Ржаные колосья
Спектакль
Дороги
Внучке Юлии
посвящаю
Автор
СЕРЕБРЯНЫЙ РУБЛЬ
Василинка ходит сама не своя. Мама совершенно не обращает на нее внимания. Пообещала пришить руку кукле и все никак не возьмется, все у нее времени нет. Василинка берет сама иголку и возится с рукой куклы, из которой сыпятся опилки. А была такая красавица с фарфоровой головкой – просто загляденье. Сейчас нос поцарапанный, голубая краска на одном глазу совсем облупилась. Но все равно Василинка любит свою Машку, выставляет рядом с ней целый ряд бутылочек, стаканчиков и жестянок, в которых летом пироги из песка пекла, а сама все хлопочет с рукой, жалко висящей на тонкой ниточке.
– Твоя Машка инвалид! – хохочет Сонька. – Ей германец на войне руку оторвал, и Машка стала калекой!
Кукла печально глядит на свою хозяйку выцветшими глазами, а Сонька-задира, показав язык, хватает Василинкино пальтишко и, хлопнув дверями, выскакивает во двор. Василинка едва не плачет, так ей жалко Машку, а заодно и саму себя.
В доме все перевернуто вверх ногами. Целую неделю гостит тетя Женя, папина сестра из Тифлиса, с тремя детьми: Соней – одногодкой Василинки, тощим долговязым Володькой и маленьким Васей. Они непохожи на других детей. Лица темные, будто вымазанные в коричневую краску, носы длинные. Блестят белые зубы, огнем горят быстрые черные глаза, а у Сони еще болтается на ленте большая серебряная медаль с дырочкой посредине. И принесло же их из того Тифлиса в легких жакетиках.
– Ах, я не думала, ах, я не знала, – причитала тетя, – что у вас так холодно. – Словно Василинка в том повинна. Теперь Сонька носит новое пальтишко Василинки, перешитое из маминого жакета, а сама Василинка бегает в старой курточке.
Еще задолго до приезда гостей мама хлопотала в доме, скребла, мыла, убирала, ничего вкусного не готовила.
– Вот приедет тетя, тогда и попразднуем!
А где ты попразднуешь, когда пост этот тянется целый век! Василинка и забыла уже, какой вкус у молока и мяса. Только и слышишь: "Скоромного есть нельзя". А почему нельзя, Василинка не знает. Только слышит, как мать выговаривает отцу: "Сходи, Змитро, к исповеди, не бери грех на душу". Отец отмахивается: "А я не брал никакого греха на душу, незачем и в церковь идти".
– Что ты говоришь, Змитро! – не отступается мать. – Ты же первую неделю только постился, а во вторую уже не вытерпел, поел в поездке наваристого бульона.
Василинка знала, что мама и сама не выдержала, когда маленького Митьку грудью кормила: молочка в чай подливала.
– Вот и признавайся тебе после этого, – упрекнул сам себя отец. – Я ведь никого не обидел, не обругал, чужого не взял! Ну, ладно, схожу, лишь бы в доме покой был!
В тот злосчастный день отец с утра пошел к исповеди. Через несколько минут мать спохватилась: он же не взял денег, чтобы постричься у парикмахера! Разве можно идти к батюшке с такими лохмами. Она положила в носовой платок серебряный рубль, завязала узелком и протянула Василинке:
– Беги, доченька, догони отца и отдай ему деньги.
Слез как не бывало. Василинка выскочила из хаты и помчалась, точно вихрь, посреди улицы. Отец уже далеко отошел от дома.
Василинка побежала еще быстрей, размахивая платочком. Так было вроде легче бежать. Вот она уже совсем близко, рукой подать.
– Папа! – крикнула Василинка. – Мама передала рубль, сказала, что ты...
Но что это? В платочке ничего нет. Василинка ощупала все-все уголки серебряный рубль исчез, словно его и не было. У Василинки пересохло в горле, язык не слушался, она не могла вымолвить ни слова. Девочка стояла молча, глядя себе под ноги.
– Ну ничего, доченька, не плачь! Чего в жизни не бывает! Беги домой, я скоро приду!
Легко сказать – беги домой! Василинка еле переставляла ноги и не отрываясь глядела на землю, искала серебряный рубль. И куда он запропастился? Нигде не видно. Сказать маме или промолчать? Василинка знала, что мама по головке не погладит. "Не скажу", – наконец решает Василинка.
Но скрыть свою растерянность она не умеет. Мама всегда догадывается, если что-то случилось.
– Что с тобой?
– Ничего.
– Как это ничего? У тебя же на лице все написано!
– Я... я потеряла рубль...
– Потеряла? Такие деньги потеряла? Вот возьму ремень да огрею по спине, тогда будешь знать, как деньги беречь.
Ремня Василинка боялась. Она задрожала и заплакала.
Но мама неожиданно смягчилась:
– Марш в угол! – приказала она.
Василинка терпеливо стоит в углу. Совершенно онемели ноги. Кажется, если бы разрешила мама сесть на пол, она бы целый день не вставала. Ах, скорей бы вернулся папа! Как на беду, он где-то задержался. А тут еще эта ненавистная Сонька дразнится и показывает язык:
– Разиня! Рубль потеряла!
Василинка переступает с ноги на ногу, тихонько шмыгает носом и показывает Соньке кулак. Наконец возвращается отец. Вместе с ним дядя Самсонов из депо. Увидев Самсонова, мать молча вздыхает: все ясно! Снова отец просидел у этого безбожника, никак не наговорятся!
Самсонов подмигивает Василинке и достает из кармана конфету, но Василинка уткнулась носом в стенку: стыдно перед дядей Самсоновым.
– Амнистия! – хохочет Самсонов. – Амнистия, выпускайте арестантов! прощается и уходит.
– Ну, ладно, мать, хватит, отпусти ты Василинку, – добродушно говорит отец. – Она ж не нарочно.
А маме и самой жалко свою доченьку. Она делает вид, что не замечает, как отец подходит к Василинке, берет ее за руку и выводит из угла. Отец опускается на табуретку, садит себе на одно колено Василинку, достает из кармашка жилетки большие серебряные часы "Павел Буре", нажимает на головку. Выстрелив, отскакивает верхняя крышка, а за ней потоньше – другая. Отец показывает Василинке, как перевести стрелку на ту или иную циферку. Василинка увлекается и, уютно примостившись на папином колене, вскоре забывает о неприятном происшествии.
А назавтра с Василинкой вновь приключилась беда. И все из-за гостей. Сонька так саданула кулаком в бок, что искры из глаз посыпались. Ну, разумеется, Василинка не дала себя в обиду, хотя мама строго наказывала, чтобы она была с гостями вежливой и обходительной. Но от боли Василинка забыла обо всем и, размахнувшись, влепила Соньке пощечину.
Сурово глянув, мать сказала:
– Вот что, доченька, все мы пойдем фотографироваться на память, а ты останешься и будешь сидеть дома одна...
Василинка еще никогда одна не оставалась. И то ли оттого, что ей стало очень страшно, а может, оттого, что она не будет фотографироваться, непрошеные слезы так и брызнули из глаз. Должно быть, эти слезы смягчили мамино сердце. Когда все оделись, она сказала:
– Ладно уж, собирайся и ты с нами...
Шли долго-долго. И занесло того фотографа аж за самую Двину! Особенно немели ноги у Василинки, когда мимо них, цокая копытами, пролетала, словно вихрь, пролетка. Но кто тебя в нее посадит? Только богатые катаются на фаэтоне...
Младшего брата Митьку отец почти всю дорогу нес на руках, а Василинка крепко держалась за руку Тони, старшей сестры, и все больше отставала от Соньки. Она и там, у фотографа, не стала с ней рядом, но Сонька все равно протиснулась поближе к Василинке, да еще нарочно наступила ей на ногу.
Мама и тетя оделись понаряднее. Особенно привлекательно выглядела мама с высоко взбитыми волосами. Такую прическу она делала лишь по большим праздникам. Отец одел праздничную тройку с серебряной цепочкой от "Павла Буре" на жилетке. Тоня с распущенными волосами, с большим белым бантом на голове. А Василинка стояла вконец расстроенная из-за этой Соньки. Да и на ее стриженой голове не завяжешь никакого банта.
Все были настороженные, не такие, как всегда, словно ждали чего-то необычного. Один Митька, в темном пиджачке с белым вязаным воротничком и в новенькой, специально купленной по такому случаю фуражечке с блестящим козырьком, не обращал никакого внимания на все это торжество и вертелся как белка.
Наконец фотограф рассадил всех должным образом и сказал:
– Смотри внимательно, Митя, вот отсюда, – он дотронулся до круглого объектива, – сейчас птичка вылетит.
О, это было уже интересно не только Мите!
И тут сам фотограф скрылся под черным покрывалом. Все, затаив дыхание, ждали, когда же наконец вылетит птичка, а фотограф-волшебник высунул из-под своего укрытия руку и закрыл то место, откуда так и не успела выпорхнуть птичка.
Назавтра гости поехали домой, в свой Тифлис. Когда садились в вагон, Сонька-задира что-то положила Василинке в руку. "Прощай, Василинка! – весело крикнула она, сверкнув черными глазами и белыми, как чеснок, зубами. – До свидания!"
Как только поезд скрылся за поворотом, Василинка разжала кулак. На ладони лежала монета с дырочкой посредине... Тот самый серебряный рубль, который болтался на шее у Соньки.
Через несколько дней Василинка увидела на фотографии застывшие лица своей семьи и гостей. Рядом с ней стояла Сонька и нахально скалила зубы, словно одна она увидела эту птичку фотографа. Василинка уже не злилась на свою двоюродную сестру. Она даже жалела, что они не успели подружиться. Жаль, что Сонька уехала в свой Тифлис!
Василинка вздохнула и на обратной стороне фотографии карандашом нацарапала:
"Мне скоро 7 лет".
НА УЛИЦЕ ЗЕЛЕНОЙ
Теперь они жили на новом месте, на улице, которая звалась Зеленой. Сказать, чтоб на ней было зелено, так не очень. По обе стороны песчаных тротуаров тянулись неглубокие канавки, поросшие травой. На всю улицу был один сад – Артемишин, как раз напротив их дома, за высоким дощатым забором.
Побывать в том саду еще никому из детей не удавалось, а посмотреть, зажмурив один глаз, сквозь щель в заборе все же можно было. Там рядами стояли усыпанные плодами раскидистые яблони, тянулись вверх груши. Вокруг зеленела высокая трава. У забора, точно сторожа, стояли вишни, ветви их разрослись и перекинулись на улицу. Василинка любила в летнюю жару укрыться в их зеленой тени. А еще больше она любила выбежать утречком, пройтись босиком вдоль забора и поискать, не упала ли на землю вишня. Пускай выпачканная в песке, но все равно вкусная.
Но ягоды держались на ветвях очень крепко. А более спелые Артемиха, подставив высокую лестницу, собирала сама и несла на рынок.
Вот если бы хлынул проливной дождь и подул сильный ветер, да тряханул деревья так, чтобы посыпались на землю крупные спелые вишни! Однажды Василинке приснилось, что трава под забором вся усыпана ягодами, а она их собирает и собирает в корзину. Но это было во сне, а наяву такого чуда не случалось. Если бы они квартировали у Артемихи, тогда можно было бы хоть разок забежать в сад!
У Василинкиного хозяина, составителя поездов, не было сада. Среди грядок росло всего несколько кустов смородины и крыжовника. Мама строго-настрого предупредила, чтобы даже не глядели в ту сторону, где растут кусты, а то будет плохо. Само собой разумеется, Василинка не хотела, чтобы было плохо. Но как пройти мимо и не глянуть на кусты? Глаза сами так и следят, так и следят, спеют ли ягоды. Сперва их совсем не видно было, а потом, приглядевшись, Василинка заметила на ветках маленькие светлые капельки. Эти капельки не очень манили, но зато когда подросли, позеленели, так спасенья не стало – так хотелось подойти к ним поближе. Ничего же плохого не случится, если она только подойдет и глянет!
Однажды, наигравшись во все игры, Василинка оглянулась вокруг, не видит ли кто-нибудь ее, отворила калитку, которая вела в огород, и побежала к погребу, за которым росли кусты. Просто так стоять и смотреть на спелые ягоды у нее не хватило сил. Василинка незаметно для самой себя нагнулась, подняла ветку, усыпанную ягодами, оторвала одну, положила в рот.
– Ты что здесь делаешь? – послышался строгий оклик.
Василинка вздрогнула и, отскочив в сторону, ойкнула, потому что попала в густую крапиву. Рядом с ней стоял хозяин и глядел на нее сквозь большие очки. Она всегда побаивалась этого молчаливого человека, а сейчас совершенно растерялась и не знала, что делать.
– А ну, прочь отсюда! – сурово произнес хозяин. – Заболит живот хлопот с тобой не оберешься!
Василинку словно ветром сдуло. Не почувствовав даже, как горят обожженные крапивой ноги, она бросилась наутек. Вбежала во двор, набросила защелку на калитку и прижалась к ней. Сердце ее громко стучало.
"Что будет, если мама узнает?"
Несколько дней Василинка жила в постоянном страхе, в ожидании расплаты за свое преступление. Но мама почему-то ее не ругала. "Вот и пойми их, взрослых", – думала Василинка. В душе она была очень благодарна хозяину. И совсем он не злой: даже не пожаловался на нее.
Василинка любила свою Зеленую улицу. Тут всегда было много детей, с ними можно было поиграть в салки, горелки и прятки. А сколько интересного, любопытного было в каждом доме. Вокруг жили железнодорожники-паровозники (как отец Василинки) и кондукторы, составители поездов, стрелочники, смазчики и смывщики вагонов. В самом красивом зеленом доме с белыми ставнями, стоявшем в конце улицы, жил машинист.
Почти в каждом доме было много детей, мало достатка и свой издавна заведенный порядок. Одни приглашали: "Заходи к нам, девочка, заходи". Другие, вечно занятые своими заботами, не обращали на нее внимания.
Кураковы, снимавшие комнату в доме на углу Зеленой и Гороховой улиц, всегда радушно встречали Василинку и ее маму. Но что там интересного? Там все давно виденное-перевиденное. Как положили на комоде когда-то разрисованные грибочки, яблочки, ларчики, так их никто и не подвинет и не переставит. Только и было необычного у Кураковых, что они шкварок не ели. Поджарят сало, блины в жир помакают, а шкварки – в мусорную яму! Чудаки! Самого вкусного не едят!
Совсем иное дело у Богдановых. У них восемь детей и старенькие бабушка с дедушкой. Или у стрелочника Ивашкина, жившего напротив дома Василинки, – у тех десять мальчишек и девчонок. И постарше, и подростки, и совсем маленькие, как подруга Василинки Зина. Василинка ощущает свое старшинство и заботливо ее опекает. Девочки часто играют вместе в школу. Василинка учительница – она уже в третий класс перешла, – а Зина подготовишка. Василинка принесла двадцать блестящих, словно отполированных каштанов и беспрерывно гоняет Зину:
– Скажи, а сколько будет, если к трем, – и кладет перед Зиной три каштана, – прибавить еще два?
Зина долго думает, пока решит. А Василинка терпеливо ждет ответа и в зависимости от него то сердится, то довольно улыбается. И ставит Зине оценки.
У Зины интересно, особенно когда старших сестер и братьев нет дома. Мама Зины всегда занята нескончаемыми домашними хлопотами, и девочкам удается незаметно переступить порог чистой половины. Там, на столике, граммофон с огромной сверкающей трубой, в которую можно глядеться, будто в зеркало. А если хорошенько покрутить ручку с правой стороны, то заговорит или запоет. Но завести граммофон малыши не осмеливаются. Да и ручка очень тугая, крутить не хватает сил.
Еще Василинку привлекает плетеная из ивовых прутьев этажерка (дома у них такой нету), вся заставленная толстыми и тонкими книжками. Василинка внимательно приглядывается, какую из них вытянуть. В ее памяти всплывают слова взрослых Зининых сестер: "Романы детям читать запрещено". Только почему и кем запрещено, Василинка не знала. Зависть берет, что этим взрослым все можно. А им, детям, столько напридумывали: того не бери, этого не делай, спать ложись вместе с курами. А сами крутят граммофон аж до полуночи и не дают маме спать. Василинке так хочется, чтобы и ей не давали спать, хоть бы разок послушать это пение. Уже сколько раз давала себе слово выдержать, не заснуть, лежать и слушать музыку. Но не успеет положить голову на подушку, как глаза сами закрываются, и она проваливается в глубокий сон.
Василинка ищет на этажерке роман и вытаскивает книжку под названием "Страшное дело". Незаметно от Зины (потому что она никогда без разрешения сестер не даст книгу даже ей, Василинке, своей лучшей подруге) прячет эту маленькую, без обложки, потертую книжку под полу курточки и торопится домой.
Но ничего интересного в том романе она не находит. Ну, судят там одного парня, ошибочно принятого за убийцу. Ну, помогает ему освободиться одна девушка. И все. Не обнаружив ничего запретного, Василинка быстро теряет интерес к роману. Что же, тогда и про кочегара Синицына стоит писать роман? Он судился (только Василинка не знает, с кем) за то, что его покалечили на железной дороге. И отец был у него свидетелем. Она не знала, что он там свидетельствовал, только слышала, как между собой взрослые говорили, что "овчинка выделки не стоит".
Окончательно потеряв интерес к романам, Василинка пристально наблюдает за дочками паровозного машиниста Миржиевского, которые живут в красивом зеленом доме с большим крыльцом и восемью белыми ставнями. Уж очень они необычные, непохожие на Василинкиных знакомых девочек. Никогда не увидишь, чтобы они сидели на крыльце, как сидят женщины и девчата в праздничные дни у каждого домика в два или три окна, как любила посидеть в свободную минутку на крыльце и мама Василинки, накинув на плечи большой платок, купленный еще до замужества.
Василинке не было хода в тот зеленый дом. Парадное крыльцо и калитка всегда были на запоре. Лишь однажды она осмелилась забежать во двор к Миржиевским: у бумажного змея, запущенного в небо детьми, оторвалась нитка, и он опустился за высоким забором.
– Не пропадать же такому красивому змею!
Василинка с Зиной нажали изо всех сил на скобу, и калитка отворилась. Змей лежал у цементного колодца. А мама Василинки ходила по воду далеко, за несколько кварталов, к Титовому колодцу. Каждый опускал свое ведро, зачерпывал воду и вытаскивал его по деревянному срубу. До капельки выбирали воду в Титовом колодце. А тут такой шикарный колодец на одну семью!
Посреди двора стоял дородный хозяин – машинист Миржиевский и кричал на свою кухарку:
– Где обед, я тебя спрашиваю, а?
– Я котлеты не приготовила, потому что пани дома не было, оправдывалась кухарка.
– Чихал я на твою пани и на твои котлеты! Ты мне картошку подавай.
Василинка очень удивилась: такой важный пан – и хочет картошки. Такие деликатесы и в их доме водятся.
...Барышни Миржиевские никогда ни с кем на улице не здоровались. А Василинке мама сколько раз напоминала:
– Смотри же, не забудь при встрече с людьми поздороваться!
Василинка всегда говорила "добрый день". А вот барышень Миржиевских, наверное, их мама не научила быть вежливыми. Еще издалека Василинка видела две высокие сухощавые фигуры. Барышни молча проходили мимо, даже не взглянув на нее. Барышни Миржиевские чем-то нравятся Василинке. Может, тем, что ходят так степенно, будто плывут, как лебеди, живущие в монастырском пруду. Шеи барышень тоже напоминают лебединые, такие же длинные и изогнутые. Блузки на обеих ослепительно белые, с высокими воротниками-стойками на косточках. Юбки длинные, будто метлой по улице метут, а внизу тесемочкой, словно щеточкой, подшитые. По талии барышни подпоясаны широкими кожаными поясами. А какие пряжки блестящие на поясах! Так и сверкают, так и переливаются в солнечный день. Мама говорила, что это их служанка, Домна, так начищает мелом пряжки. У Василинкиной мамы таких поясов не было. Она только по субботам медный самовар толченым кирпичом терла, а потом мелом драила, пока тот не заблестит так, что в него можно будет глядеться, словно в зеркало.
Василинке тоже хочется быть похожей на барышень Миржиевских. Она начинает перенимать их манеру ходить, высоко задирает голову, выпрямляет худые острые плечики. Мама улыбается и говорит:
– Что ты ходишь, словно аршин проглотила?
Но Василинка не обижается на маму. Разве знает она, что Василинке страсть как хочется быть такой, как старшие. И может, также учиться в гимназии, как учится Надюшка Ковалева.
Правда, Надюшке не повезло. Да, у Ковалевых нынче беда за бедой. Об этом говорят все женщины с Зеленой улицы, когда собираются возле своих домов, да, пожалуй, и со всей Царской Ветки – так назывался большой поселок, где жили рабочие депо, кондукторских резервов, дровяного и угольного складов, сторожа, посыльные и другие, кто так или иначе был связан с железнодорожным узлом.
Ковалеву Надюшку, дочь паровозного кочегара, исключили из гимназии, потому что нечем было платить: отец тяжело болел.
– Не повезло Надюшке, – жалели женщины.
Навстречу паровозу, на котором стоял отец Надюшки, с большой скоростью двигался товарный состав. Доски на открытой платформе разъехались, и одна из них ударила отца Надюшки в грудь, да так сильно, что едва его отходили. Уже который месяц лежит он в постели и кашляет как в бочку. Соседки советовали Надюшкиной матери судиться с дорогой: пусть заплатят за лечение.
Только та не согласилась.
– Боюсь, мои дорогие, чтобы совсем мужа с дороги не прогнали. С сильным не борись, а с богатым не судись...
На Царской Ветке все помнили, как ходили люди к начальству защищать обиженного человека. Ничего не вышло.
Василинка вроде и не прислушивалась, о чем говорили женщины, но все всегда слышала и запоминала. Вот и тот разговор про Надюшку запал в память. Она знала, что женщины собирали деньги для семьи больного кочегара. Видела даже, как мать вместе с отцом подымали шкаф, стоявший на ящике, и доставали оттуда сверточек: "на черный день", – говорила мать.
– Пусть он, Змитрочка, никогда к нам не придет, а человеку надо помочь.
Отец согласно кивал головой.
У Василинки было и множество своих забот. Едва в конце улицы показывался мороженщик в белом халате и с деревянной кадушкой на голове, всякие разговоры переставали ее интересовать. Было только одно на уме: "Купит мама мороженое или нет?" А мороженщик тем временем приближался и громко кричал:
– Покупайте мороженое, покупайте мороженое!
От этих слов у Василинки сосало под ложечкой – ну никакого спасу! Мороженщик подходил к крыльцу, где сидели женщины, снимал кадушку с головы, ставил ее на землю и открывал все три высокие жестяные банки с мороженым. В одной банке было белое точно снег мороженое, в другой – абрикосовое, а в третьей – шоколадное.
Василинка умоляюще глядела маме в глаза и нетерпеливо ждала, пока та скажет:
– Ну беги за стаканом.
Василинка как молния мчалась домой, брала самый большой стакан и, вернувшись, глотала слюну, пока мороженщик наполнял стакан сладким лакомством. Мать доставала из кармана медный пятак, расплачивалась и только тогда деревянной лопаточкой зачерпывала мороженое и по очереди клала в рот Тоне, Мите и самой Василинке. На душе у Василинки становилось хорошо-хорошо. А мороженщик вновь ставил на голову свою кадушечку и шел дальше.
Но вот на улице появлялся шарманщик. Он снимал с плеча треногу, устраивал на ней дощатый ящичек с круглым окошком, из которого высовывал голову попугай. Шарманщик крутил шарманку и громко, на всю улицу, затягивал: "Маруся ты, Маруся, открой свои глаза..."
Наконец незаметно подкрадывался вечер. Уставшая за день Василинка, забыв помыть ноги, падала на отцовский поношенный кожушок, постланный на полу, и мгновенно засыпала.
НА ЧЕМ ХЛЕБ РАСТЕТ
– И не говори, отец, и слушать ничего не хочу. Как-нибудь перебьемся с детьми, с собой что-нибудь привезу, все ж экономия будет. Пальто детям к зиме справим. Да и малышам надо побывать в деревне. А то вырастут и не будут знать, на чем хлеб растет.
Отец не соглашался, он не любил "рассыпать семью". Василинка слушала и удивлялась: как может рассыпаться семья, это же не крупа, которую она однажды неумышленно рассыпала, а мама велела: "Собери до крупиночки". Ползала тогда по полу, даже спина заболела. Она очень хотела поехать и надеялась – мать убедит отца, добьется своего.
И мама принялась за хлопоты: мыла, шила, гладила. Не шуточное дело: она едет на родину, где все ее знают. Наконец все готово, вот и вокзал. Фыркает белым паром паровоз, будто облаками все вокруг укрывает. Отец вносит в вагон вещи, а их целая уйма: корзинки крупные и мелкие, узлы большие и маленькие. Мать рассовывает, что можно, под лавку, самый громоздкий узел отец забрасывает на верхнюю полку, туда почему-то никто не залазит. Народу в вагоне уже и так много, а все еще прибывает и прибывает. Становится тесно и шумно.
Наступает минута прощания. Отец разглаживает усы и всех по очереди целует: Митьку, Василинку и мать. Рядом стоит заплаканная Тоня. Она остается дома за хозяйку.
"Скорее бы отошел поезд", – думает Василинка. Не нравится ей эта суматоха. Сейчас, впервые за все последние дни, ей не хочется расставаться с отцом, жаль заплаканную Тоню. Пусть бы они все вместе ехали. Василинка хочет об этом сказать маме, но та подхватывает ее подмышки и подсаживает на вторую полку, где у самого окошка расположился Митька. Василинка понимает, что он ей не уступит удобного места. Привык, что ему, как самому меньшему, все угождают.
Отец с Тоней стоят на перроне. Отец достает из кармашка часы и подымает один палец, показывает, что осталась всего одна минута. С платформы доносится металлический звук, последний удар в колокол: "бом-м-м!" Третий звонок...
Поезд медленно, незаметно трогается и словно плывет вперед. Отец с Тоней машут руками и вскоре исчезают из глаз.
Не отрываясь, Василинка смотрит, как мелькают высокие столбы, железнодорожные будки, возле которых дети машут руками пассажирам, бежит в противоположную сторону стена ровно подстриженных елочек. Поезд прибавляет ходу, вагон качает из стороны в сторону. А мама уже развязывает ситцевый платок и дает детям по ломтику хлеба и по одному яйцу. У Василинки давно сосет под ложечкой, и она с удовольствием принимается за еду, не забыв чокнуться яйцо об яйцо с Митькой. Тот радуется, что Василинкино яйцо разбилось.
Неожиданно раздается властный голос. "Ревизор!" – шепчут вокруг. В этом шепоте и страх и почтение. Василинка видит форменное пальто, шапку, очки, но больше всего ее внимание притягивают руки ревизора. Они так ловко зажимают блестящими щипчиками билеты, из-под которых вылетают маленькие кружочки бумаги.
Все билеты пробиты, но тут случается неожиданное. Осветив фонариком пол, ревизор наклоняется и вытаскивает из-под скамьи оборванного и грязного подростка. Тот вырывается, но широкая рука с толстыми пальцами намертво впилась в плечо безбилетника. Пассажиры, на минуту примолкнув от удивления, зашумели, как растревоженный улей. Кто-то сказал:
– Заяц!
Василинка оглядывается вокруг и нигде не видит зайца.
– Известное дело, ворюга, а то чего бы он под лавку полез, – слышится писклявый голос старушки, которая сидит напротив Василинки на нижней лавке.
– А может, у мальца нет денег, – говорит старик с бородой.
– Чего ездить, коли нет денег, пускай дома сидит, – не успокаивается старуха и плотней прижимает к груди свой сундучок.
– А может, у него нет дома? Может, и родителей нету?
Василинке страсть как хочется хоть что-нибудь узнать о мальчишке, но мама переводит разговор на другое, да и весь вагон понемногу успокаивается.
– Ну вот, детки, проехали Заболотино, Язвино, Сиротино, Оболь, там Горани и дальше наша станция. Встречать нас приедет на лошади тетя Агафья.
О тете Агафье Василинка уже наслышана. Это жена старшего маминого брата, дяди Андрея, словоохотливая и добрая женщина.
– А как того коня зовут? И какой он масти? – не терпится Василинке.
Мама не очень уверенно отвечает:
– Кажется, буланый.
Василинка не понимает, что это за масть – буланый. Может, красный, голубой или зеленый? А что еще, кроме коня, есть у тети Агафьи? И мама начинает припоминать. Корова Подласка, овцы, несколько подсвинков. Снова Василинке трудно представить, как выглядит Подласка. Митьку интересуют одни петухи и собаки: огненного цвета петух и рыженький Бобик живут у них дома. Тут все ясно и понятно.
От предчувствия встречи с неизвестным у Василинки замирает сердце. Быстрей бы стучали колеса по рельсам. Скорее бы вырваться на природу.
Нельзя сказать, что Василинка совершенно не бывала на природе. Как-то весной она была на Юрьевой горке. В Юрьев день туда толпы людей собираются. Мама с папой, если бывает он дома, тоже спешат туда. Отец рассказывал, что давным-давно помещик в Юрьев день отпускал крепостных крестьян на волю. Вот и ждали люди этого дня, как манны небесной, надеялись освободиться от пана. А папин дед так и не успел получить волю. Умер, не дожив до счастливой минуты.
Теперь сыновья и внуки тех, кто не получил волю, празднуют Юрьев день. Мать с самого утра варит яйца, отрезает кусочек сала и несет все это на Юрьеву горку. Сперва они подойдут к часовне, немного постоят там и отправятся медленно, не спеша, гулять по горке. Там разрослись высокие сосны, зеленеет молодая травка. Любит Василинка Юрьеву горку. Сколько тут простора! Взрослые усядутся на траву и заведут разговор, а Василинка с детьми где только не побывает, сто раз сбежит вниз я снова подымется. Совершенно без сил поздним вечером вместе со всеми она возвращается домой.
А еще Василинка бывала на Двине. Крутой берег реки густо зарос кустарником. Там немного боязно, можно потеряться. Отец вырезает всем по свистку и предупреждает:
– Если заблудитесь, подавайте сигналы, приду на выручку.
Потом дети прячутся в кустах, а отец сидит на берегу на бревнах, которых здесь всегда полным-полно.
Но мама говорит, что все это не то, у нее на родине лучше. Там густые леса стоят стеною. Хоть целый день иди, нет им ни конца ни краю. Грибов после дождя – хоть косой коси. Зайдешь поглубже в чащу, поставишь лукошко и только успевай подрезать корешки. Она с детства знает такие места, где боровички кучками из-под земли лезут.
Василинка сидит на верхней полке и воображает, как она принесет из лесу полнехонькое, с верхом, лукошко одних боровиков. А ягоды! Крупную и душистую землянику, малину, чернику с брусникой носят большими корзинами и ведрами. К осени созреют орехи и только собирай не ленись! А купание в озере, а цветы на широком лугу!
