Текст книги "Живущие на ветрах (СИ)"

Автор книги: Александра Хортица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– А тебе какая разница? Ты за мной почему следишь, нейэ?

– О, маленькая нейи, я просто хочу тебя скушать! – сделала страшные глаза Ашк и расхохоталась, когда девочка ощерилась на нее остренькими зубками. Как большинство детей лисы, она была светловолосой и зеленоглазой, и этот облик резко контрастировал со смуглой кожей самой Ашк.

– Ты шутишь, – неуверенно сказала та.

– Ну, наконец-то! Ты во мне разобралась, – рассмеялась жрица, и быстро добавила, – Я просто гуляла, как видишь, и общалась с птицей Богини! И как же тебя зовут, лисенок? – она подняла добытые в бою перья, и девочка мрачно блеснула на нее глазами. Видимо, сама целилась на добычу.

– Чика! – сердито ответила миг спустя, хохлясь скашиным птенцом. Сверкнула взглядом в сторону сбежавшего хищника. Конечно, Ашк просто гуляла, конечно, Ашк просто общалась. Ведь Ашк – очень могущественная храмовница, настоящая дочь Богини! Ах ты, маленькая мышь! Вот ведь точно расскажешь всем подряд, и будут смеяться над могучей жрицей, точно будут.

Ашк присела против нее на корточках, чтобы быть ниже ростом, спрятала перья и леи. И решила просто поговорить с ребенком. Все равно ведь искала именно ее, тут Чика (как смешно) права.

– Чика... Это как-то смешно звучит, правда? – она потянулась и подняла выбитые всплеском суиша перышки. Протянула их девочке – честная добыча. Начало будущего имени. Но об этом Ашк малышке не скажет.

– Меня так друзья зовут, – мрачно сказала та, у нее не было настоящего имени и не было настоящих друзей, она была приемышем, чужачкой, ее уважали достаточно, чтобы кормить и учить. Но не более.

– Хочешь настоящее имя, настоящее дело и настоящую силу? – улыбнулась Ашк, протягивая той узкую, крепкую ладонь. Чика исподлобья на нее поглядела. Конечно, она хотела. А кто из детей народа Скашь не мечтал о том, как придет кто-то из старших и протянет руку, скажет – «пойдем в храм».

– Пойдем в храм, – сказала Ашк, сделав лицо очень серьезным, а глаза – важными и уверенными.

И, конечно, маленький лисенок согласился. Наверняка Чика знала о том, что одна из жриц второго крыла Храма к ней присматривается. Слухи о таком разлетаются быстрее острокрылых ястребов, и жалят точнее серых змей пограничья. А значит, скоро Чика навеки выбросит в пропасть свое мелкое, глупое и смешное имя, и придет, гордая и уверенная в себе. И наречет себя так, как будет зваться до Тысячи Смертей. А там... там Ашк отправится в кузни, и вместе с забавными стеснительными мальчишками-кузнецами, храмовниками-железноперыми, скует для ученицы маленькое жало Jonghardt.

И у храма Скаши появится новая жрица.

Ehhe - бездна, в зависимости от контекста может выражать как позитивное, так и негативное понятие. И еще – «небо» в сакральном варианте.

Tta - перед, над, до.

Suish - небольшие комья взрывающегося минерала, спаянные вместе горючей глиной. Взрываются от соприкосновения с любым предметом, оставляя небольшие ожоги. Удобно для отпугивания животных. Оружие народа лис.

Chickha – мышь

Neji - сестренка, равная.

Жрецы первого, второго, третьего крыла - жрецы, которые занимаются охраной храма и земель народа Скашь.

Первая жизнь. Nu Ehhe. Падение

– Йанг, это правда, что чужаки приходят на огромных черных кораблях?

– Нет, Ашк, те корабли белы, как зимние вершины горы, но глубина у них черна, как тупики в подвалах Храма.

– Но Йанг, это правда, что они уничтожают все на своем пути?

– Ашк? Ты меня удивляешь... Ты боишься смерти? Никогда не поверю!

Назавтра йанг собрал свой отряд беззвучных, и ушел. А потом Ашк увидела много скашей. Третий раз в жизни она увидела птиц Богини, и на  этот раз стая крылатых смертей кружилась над окрестными горами, и яростные злые крики разносились по округе. Кто-то согнал птиц с их насиженных мест.

Плохие новости несли эти крики, очень плохие. Конечно, близилась Темная ночь, и жрецы Скашь готовились к обрядам, окрестные племена дрожали в страхе, не покидая своих долин и холмов. Пусть страшные скаши обойдутся оленями и дарами земли, пусть!

Но никто из окрестных племен, ни коты, ни лисы, ни ястребы, ни скаши и представить себе не могли, о чем нынче идет речь. О, знай они, что своими жизнями можно оплатить жизни целой земли – они бы без сомнения сложили бы головы на алтарях Храма Скаши.

Но всего могущества Богини, ее крылатых дочерей и потомков – не хватило, чтобы избежать последней гибели, нелепой  и страшной. Да и должна ли богиня смерти дарить такое? Или она не учила своих детей умирать правильно? И не она ли послала это испытание?

Нет, не она. Чужой, страшный бог шел к ним. Плыл на огромных белокрылых лодках, таких красивых и быстрых лодках. Вооруженный прямыми, острыми клинками, совсем не похожими на отточенные кривые когти, клювы и перья орудий скашей.

Ашк первой почувствовала, что йанг погиб. Их старший, она уже почти сравнялась с ним в ранге,  и вот. Его не стало. А вместе с ним – и десятка беззвучных детей ночи, тех, кто ушел в дальнюю разведку в сторону моря. Ушел, чтобы проверить слухи, а может, и принести кровавые дары для Темной ночи.

О, как беспечны и наивны они были, кровожадные и мудрые дети птицы со стальными когтями. И как мало дней осталось до момента, когда медленные, жадные, сытые дарами чужой земли, чужаки дойдут сюда.

Теперь Ашк была старшей в Храме. Ашк, юная жрица, быстрее других идущая ступенями силы к небу. О великая Скашь, почему, почему она не успела дойти до ступени Eh-Khere-Ja!  И отчего, отчего ни один жрец, ни одна жрица из тех, кто нырнул в бездну, не идут к ним на помощь? Отчего они приходили, когда нужно было принимать птенцов вроде нее? Но молчат великие, могучие, когда всех птенцов вырезают подчистую, без права на быстрое возвращение, без права на силу.

Вся сила уходит чужому богу.

Ее любимый йанг не шел путем тысячи смертей, у него был другой путь. Может, если бы хоть кто-то из достигших обратил свой взор на погибающие земли? Может, тогда?

Может, ушедшие в бездну и правда такие равнодушные, великие и страшные, что им и дела нет до народа, откуда они вышли? Может, и Ашк, умри она тысячу раз, станет такой же злой, великой и равнодушной? Может, в том и суть?

Ашк поглядела на свою ученицу, которая теперь всего на пару ступеней отстояла от нее на пути силы. Она не знала ничего о том, чем бы она стала после Eh-Khere-Ja. Но она знала, что именно ей защищать Храм и поселения, лежащие за ним в долинах народа скашей. Теперь в голосе Ашк звучал отзвук непонятной вины, доселе незнакомый ей. Она тронула девчонку за подбородок, подняла лицо тонкими пальцами. В окна пробивался рассвет, и Суишь не знала, почему жрица пришла к ней в такую рань. Зовет на охоту? На тренировку? Провести очередной тайный манящий ритуал?

Ашк невесело улыбнулась, будто бы зная мысли девушки. Качнула головой.

– С юга приходят люди. Много людей. Они приплывают на кораблях, нейи...

– Это прекрасно, – ухмыльнулась золотокосая Суишь, выпрямилась горделиво. Так вот в чем дело? Слухи о чужаках – а значит, война близко. Много драки, много ярости. Хорошо! Но Ашк смерила ее холодным взглядом.

– Это почему же?

– Много жертв для Темной ночи, – закусила губу юная жрица .

– Ты идиотка. Их слишком много. И они не беспомощные птенцы. Бери леи, учись. Скоро тебе это пригодится. Мы будем драться.

 – Мы погибнем в бою? – Суишь обрадовалась, она знать не знала, что бой может быть очень разным. И далеко не каждую смерть благословляет Богиня.

– Нечему радоваться, крошка. В этот раз – нечему, – Ашк изображала строгость, но на дне темных глаз багровой тенью затаился ужас. Чужаки убивали иначе. С ненавистью, а не с любовью. Желая уничтожить, а не дать силу. И у них получалось. Чужаки шли землями народов Скашь, и великая птица спешила убраться с их пути.

– Учись. Пойдем. Это тебе скоро пригодится.

Они не успели покинуть Храм. Не стучась, в двери общих покоев жриц ворвался бронзовокожий Йинк, послушник из народа ланей. Он тяжело дышал, и из его предплечья торчал обломанное древко незнакомой стрелы,  а ведь Ашк разбиралась в стрелах всех окрестных племен. Нет, древесина этого белого дерева, обагренного ланьей кровью Йинка, ей была неизвестна.

Йинк давно (целых полгода!) и беззаветно любил жрицу третьего крыла Ашк. Но он не дорос пока и до первого крыла! И старшие Храма прочили ему судьбу остроглазых. Разведчиков, охотников, дозорных. Вовсе неплохое дело для ланьего племени, учитывая, что именно хрупкие и добрые лани чаще всего попадались суровым скашам. Над Йинком смеялись не зло – мол, не справишься, пойдешь на алтарь. Он обижался, но старался справиться. Никто бы не убил послушника Храма просто так, без права вернуться в жизнь. А смерти юный сын лани не боялся, и считал себя птенцом Скаши, как и прочие.

Вот и  сейчас оленьи глаза Йинка горели желтым огнем не хуже, чем у яростных котов народа чиу. Недаром он так не хотел идти в дозорные! Стремился стать крылатым воином Храма. Хотя все догадывались, какая богиня причаровала его сердце, и смеялись за спиной невозмутимой Ашк, поджимающей тонкие губы. Пхэ!

– Йанг нейэ Ашк! – выкрикнул он, с трудом держась на ногах, – Белокожие люди из-за моря переходят горы, и народа ланей больше нет. Никого... Я мчал быстрее ястреба, и опередил их на день и полночи! Сейчас они пируют на руинах Храма зеленой рощи, но не далее завтра...

– Я поняла, – мягко сказала Ашк, и приобняла его, – Пойдем, Йинг. Чужое оружие нужно достать из твоего тела, и остановить силу, покидающую тебя вместе с кровью. Суишь, ты поможешь Йинку?

– Он что, не может потерпеть! – возмущенно сказала девушка, и Ашк качнула головой. Не может. Не нужно чужому злому металлу быть в теле сына ланей. Уж лучше она сама перережет ему горло над темным алтарем Богини!

Хотя, конечно же, она шутила в своих мыслях. Йинк был жрецом. Хоть и юным. А значит – неприкосновенной была его жизнь, а смерть – шла своим чередом, как и следовало всем жрецам Богини.

У них осталось слишком мало времени, чтобы подготовиться. Над горами кружили скаши, и Ашк приняла решение. Отправить в быструю смерть, прямиком к Богине, всех жрецов, которые слишком юны, чтоб сражаться и погибнуть без шанса. И встать на стены, на скалы – со всеми, кто не устрашится пустой смерти. Потому что дальше народам отступать некуда. Не в северные же пустоши, холодные и голодные, полные пустых смертей от слабости и темноты. Некуда.

Она будет сильной.

Хотя бы для того, чтобы унести с собой как можно больше чужаков. Может, Богиня посчитает эту, одну, последнюю смерть – достойной? И подарит ей, Ашк, тысячу крыльев и пути всех миров, темных и светлых? Может, это и будет ее Eh-Khere-Ja?

Nu - вниз, причем и вниз, которое «во тьму», и которое просто «к земле»,  ниже, с небес.

Первая жизнь. Ji-Khere. Последняя Смерть

Ji-Khere. Последняя Смерть

Это был неправильный обряд Йи-Кхере. Если по-настоящему, нужно было медитировать столько, сколько подскажет Богиня, пить чистую воду из высоких горных источников, омываться в ледяных озерах пограничных земель, глотать пламя серебряных игл и выжигать на теле древние руны. Если по-настоящему, нужно было спать на земле у того места, где ты проводил обряд первой смерти. Нужно было есть особую пищу, охотиться на особых зверей, избегать некоторых людей и некоторых слов. Это долгая, долгая подготовка – «последняя смерть», Йи-Кхере.

Она нужна была для того, чтобы умереть тысячу раз, купаясь в любви Богини и уважении старших Храма. Нужна была для того, чтобы очистить дух, тело и сознание от всего лишнего, избавиться от бахвальства, насытиться истинной гордостью народа, живущего на ветрах. И умереть.

Народ Скашь убивал правильно. Желая дать силу. Отпуская даже души тех, кто попался для обряда Темной Ночи, в круговорот жизни, к своим духам, в свои пути. Чужаки убивали иначе. С ненавистью, а не с любовью. Желая уничтожить, а не дать силу. И у них получалось. Чужаки шли землями народов Скашь, и великая птица спешила убраться с их пути.

У них было очень мало времени. Холмы у гор уже пылали черным дымом, и народы, забыв о вечере Темной Ночи, приходили. Они шутили, что предпочтут умереть на алтаре, чем под клинками чужаков. Скаши злились, и отправляли их дальше. Не в другую жизнь. А за свои спины. Народ скашей был воинственным народом, и все наивные лани и лисы сейчас казались им маленькими несмышлеными птенцами, бегущими огня.

Их было жаль.

Ашк осмотрела тех, кто стоял сейчас перед ней. Суишь, рыжая лисица, впереди. Йинк смотрел исподлобья. Они знали. Знали о ее планах. Ашк смотрела на тех, кто стоял за спинами старших из младших. Горящие глаза, тонкие руки, кривые леи. Дети.

– Вы хотите сражаться? – глухо сказала жрица. Все как один,

– Да, нейэ йанг.

– Сражение с белоглазыми не даст вам силы, когда они убьют вас, – сказала Ашк.

– Ты хочешь отправить нас к Богине, – негромко произнес один из младших. Совсем юный. Ашк кивнула. Скривившись мысленно страху на дне его глаз. Впрочем, пусть боятся. Это совсем не плохо. Главное, не упасть под гнетом этого страха.

– Мы хотим сражаться, – зло сказала девчонка из дальнего племени сов, – И не боимся плохой смерти.

– Хорошо, – Ашк заглянула ей в глаза. И кивнула. Потом всмотрелась в каждого. Крылатые – совы, ястребы, скаши. Лани и белки. Маленькие и большие. Высокие и нескладные.

Все старшие храмовники уже сражались там, в густых лесах. Вместе с мужчинами и женщинами всех племен. Мало кто уходил на север, некуда было идти. Просто некуда. Сейчас за их спинами были те, кто не мог и не хотел поднимать оружие.

– Ты, – палец Ашк указал на мальчишку, дальнего родича Йинка. Мальчишка боялся. Очень. Слишком боялся. Он мотнул головой – нет, не надо. Бедолага...

Плохая смерть будет для него концом пути. Он не найдет выхода, заплутает в тенях, испугается гибели. Плохо. Темные глаза Ашк наполнились ветром и ночной яростью. Бросок, и ядовитый зарргхарт, вычерненный соком девяти трав, ударил в самое сердце мальчика. Он упал без звука, с распахнутыми глазами, в которых застывала жизнь. Юные жрецы не шелохнулись. Ашк подняла умерщвленного на руки, и сказала,

– Он ушел к Богине. Остальные выбрали плохую смерть. Она будет тут через час. Готовьтесь... нейат йана...

Дети. Птенцы. Смешная Ашк. Сама старше их всего на пару лет. Не воин, не защитник – проводница и вестница Богини. А туда же – йана! Какие они ей йана... Но йанг погиб, и теперь лишь она могла. Могла все, что положено. Даже это.

Когда она вернулась, Суишь, подрагивая, стояла над телом еще одного мальчишки.

– Прости... прости, Ашк! – бросилась она к старшей, – Ченн сломался. Он испугался гибели Йамга, и хотел бежать, тень его стала пугливой курицей... Я не должна была... без тебя. Это была плохая смерть, да?

Ашк склонилась к мертвому ребенку. Ашк была бледная и тяжкая.

– Это была хорошая смерть, – солгала она, доставая из груди убитого боевой игхарт, – Но лучше бы удержала его, и дождалась меня. Не дело убивать своих братьев таким оружием.

– Прости! – чуть не плакала девочка, заламывая руки, – Но он мог унести с собой храбрость и силу! Он не должен был уйти...

Ашк выпрямилась, оставив глаза мертвого открытыми. Пусть ищет свой путь. И да хранит его Богиня. Может, в тенях и туманах пограничья он найдет дорогу в иные миры, все же он имел на то право.

– Все в порядке. Ты права, йан. Унеси свою добычу, Суишь. Туда, где уже лежит тело Йамга. И возвращайся. Мы выходим...

Они были красивы. Блистающий металл на груди и на голове, прямые клинки, длинные, опасные, злые. Они мчали верхом на огромных страшных зверях, которые издавали громкие звуки. Они стреляли белыми стрелами, и над ними вились бело-золотые знамена. Они умирали, и близилась Темная ночь, и Богиня не принимала пустые жертвы плохих смертей. За их спинами были косые кресты, и костры, в которых они сжигали пленников. Они были жестоки и правы в своей одержимости. Скаши могли понять их. Они понимали их. И сражались до последнего. Смерть в огне не была позором – но пленники не хотели слушать чужаков, их страшного золотоволосого бога. Никто не сдался. Никто не склонился. Никто не принял чужую силу.

О, как сражались скаши... нет, не осталось того ни в сказаниях, ни в легендах победителей. Только кошмарные тени дрожат на дне их глаз, когда они, и потомки, и потомки потомков вспоминают яростных храмовников. Чужаки ужаснулись, видя детей, которые прыгают подобно зверям с веток деревьев, девочек, которые режут глотки и сминают металл голыми руками. Детей, которые кажутся крылатыми – столь легко они движутся, столь высоко взлетают в своей ярости.

«Учись. Это тебе скоро пригодится» – говорила жрица Ашк юной Суишь. Огненная лисица вышла, и в руках ее было пламя. Ядовитый огонь взлетал и падал на чужаков, и они загорались вместе со своим металлом, со своими тварями, клинками и плохими смертями. Они умирали в огне, и деревья кругом занимались, и смеялись храмовники, не пуская врага дальше. О, как счастлива была в тот момент Ашк. Счастлива была, опуская зарргхарт в горло хрипящему Йинку, в груди которого торчала белая стрела.

– Возвращайся! – рявкнула она в лицо смертельно раненому воину, и он улыбнулся ей. Спасибо, Ашк, ты успела подарить мне правильную смерть.

Возвращайся... Возвращайся... Ашк яростной птицей металась меж тварями, чужаками и воинами своего народа, всех своих народов, и руки ее были в крови. Своей крови, их крови – такой же красной, такой же соленой. И крови своих братьев. Она старалась успеть, проклиная горьким возгласом каждую плохую смерть – и успевала. Успевала, пока могла. Перерезать горло твари – ох, у них тоже алая кровь! Не чудища – просто такие звери... Вонзать перья игхарта в затылки чужаков. Кружиться в яростном танце леев. Она успевала.

«Учись. Это тебе скоро пригодится»

Пригодилось. Ашк упала, прикрывая собой юную девочку, которая была ей дороже дочери. Девочка умерла тремя минутами позже, только Ашк этого уже не видела. Грудь Ашк наискось пересекал темный росчерк чужого клинка.

Наверное, это была плохая смерть, Суишь не знала. Она просто стояла над старшей, и стальным вихрем летали леи, отражая стрелы и клинки. Ее пламя закончилось, не так много суишей у нее было с собой. С воплем рыжая лисица бросилась на золотоволосого воина, сметая его с твари. Они умерли оба. Суишь улыбалась. Она успела шепнуть за плечо – «возвращайся», зная, что напрасно. Никто не мог бы дать ее наставнице правильной смерти – старших над ней не было. Но Суишь хотелось верить.

Позади пылал храм Богини. Ашк не успела пройти высшую инициацию.

Ji-Khere – последняя смерть, подготовка к Eh-Khere-Ja

Nejаt – равные, друзья, обращение к группе своих

Zarrghardt – ритуальное лезвие для быстрого и безболезненного убийства тех, кто слишком слаб для высокой силы

Вторая жизнь. Дочь богини

Ее когда-то убили, хотя по ней незаметно -

Идет – душа нараспашку, глаза – два ночных пруда.

Она приходит бесшумно на стыке весны и лета,

Бледней лепестка ромашки, прозрачней, чем хрупкость льда...

В ладонях ее – не перья, не листья больших деревьев -

Клинками мерцают тени в холодных ее руках.

Ступает стопою узкой бесшумней иного зверя,

За ней рассыпаются искры, в следах остается прах.

Она напевает тихо о древних богинях лютых,

О чистых хрустальных лютнях,

О вереске на полях.

За ней – ковыли да небо, да старый могильник шепчет

О чем-то, что не свершилось, о всеми забытых снах,

О тот, что тут были люди, душою и телом птичьи,

В крылатом своем обличьи

Живущие на ветрах...

В поселках боятся люди, что их светлоглазым детям

Приснится однажды дева, что станут её искать.

За нею идет охота – собаки, оружье, сети -

Но как уловить туманы, как след разыскать в песках?

Ее не найти ни брату, ни сыну, отцу и деду -

А матери позабыли чужих предысторий слог.

Одна лишь старуха знает – легко отвернутся беды,

Когда предрассветной деве не закрывать дорог.

Старуха идет устало в ковыльное это поле,

И кровью, и хлебом с солью

Оплачивает оброк.

В ладонях Богини – нити оборванных древних судеб.

Стальные литые перья лелеют живильный жар.

Она напоить готова детенышей жадных грудью.

Она уберечь готова невинность влюбленных пар,

Она, обернувшись птицей, шагает по небу ночью,

И крик ее зол и страшен для тех, кто не знает сна.

В глазах ее – межсезонье, границы живых и мертвых

А тело ее неплотно

И есть ли вообще она?

Девчонка растет у старухи, глаза ее – два агата,

В руках ее – серп изогнут, она им снимает рожь.

Старухе ее недолго осталось, не сто закатов,

Но все же она успеет поведать, где суть, где ложь.

Девчонка сумеет в поле, в лесу, на прохладном луге

Исправно напеть молитву, смешав свою кровь с золой.

К ней явится та, что знает, как тень облекают светом,

Как стынет в кострищах лето,

Как семя живет землей...

В поселках лихие люди ее проклянут на пару

С Богиней ее любимой, и бросят ей камень в след.

Она живет на отшибе, в трех милях от старых сосен,

Ее ни о чем не просят.

Она их хранит от бед.

Вторая жизнь. Из записок священника Единой Веры. Народ Скашь. Отрывок.

«...Они не любили боль, хотя многие мои современники полагают иначе. Боль была инструментом, способом провести инициацию. И все. Они слишком ценили жизнь. Потому и чувственность их была непомерно высока, как и способность к рождению. Что мужчины, что женщины полностью контролировали то, сколько детей они сотворят, и какими будут эти дети.

Они отличали соитие для  любви и соитие  для продолжения рода. Если некто хотел дитя, но был одинок – это решалось поиском пары, без последующих требований отцовства-материнства. А если создавалась пара, и у одного был ребенок – второй принимал его как своего.

Они не успели. Целое поколение готовых к полету в небо не успело. Сменилась раса, улетели птицы богини, а от народа Скашь остались лишь страшные сказки. Можно было бы подумать, что я преклоняюсь перед ними, но это не так. Они не  были людьми. Жаль, что сегодня нельзя добыть их тела для исследования строения организма, но они не были людьми, и относиться к ним, как к людям, не стоит. Иные нервная и кровеносная система, иная психология, логика. Встает вопрос, были ли у них души, которые есть у людей. Я предполагаю, что нет. Они сродни демонам, ночным духам, тем же птицам скашь, которым они поклонялись.

Но у них не было загробного мира, мира духов. Даже их безымянная и многоликая богиня – суть природа, темная ночь и опасности, скрытые во мгле. Все духи, сама богиня, и даже воплощенная мощь ночи, птица Скашь, жили в их же мире, или уходили в другие.

Загадочное пространство Еhhe Jia, или «Ближнее небо», вызывает вопросы у теософов и философов прогрессивного общества. Ученые приходят к выводу, что речь идет либо про потусторонний мир, максимально приближенный к нашему божественному миру, воплощенному волей Единого Бога, либо про особое состояние психики, в которое эти нелюди умели впадать, теряя много крови или останавливая временно свое сердце. В таком состоянии они видели галлюцинации, и связывали их с волей богини.

Нет ни одного изображения богини, как и других духов. Видимо, имея под боком такую могущественную тварь, как скашь, ушедшие народы не считали нужным поклоняться ей, и воспринимали ее, как кару богини и опасного противника.

Их многочисленные способы убийства не были жертвоприношениями в привычном нам смысле слова. Они не посвящали свои жертвы божеству, которым была тьма-богиня. Так они искали силу, и смерть дарили, как новый путь в рамках своих представлений о могуществе.

Нам, детям Единого Бога, пришедшим из-за моря, тяжело понять, как мыслили многочисленные народы Материнской Земли. Все маленькие государства единственного материка этого мира подчинялись одному-единственному правилу жизни. Достаточно простому и жестокому – сражайся, или будешь убит. Народ Скашей, видимо, был сильнейшим из них, и считался условно лидирующим. Хотя понять способы межплеменных отношений ушедших народов сегодня сложно. Все они, даже самые миролюбивые народы оленя, сражались, убивали и умирали крайне кроваво и жестоко.

Если следовать их верованиями, то, умирая, народ Скашь тут же рождался вновь, или же жил с богиней, блуждая в облике зверей в пределах мира или других мирах. У них не было ни рая, ни ада, ни призраков – была лишь черная бездна небытия, о которой они знали, как о величайшей цели, которой следовало избегать, достигнув.

Все духи жили с ними рядом, и с ними можно было говорить. Скашь была не только воплощением богини, но и крупной хищной голенастой птицей с изогнутым острым клювом. Она рьяно защищала потомство, и была предельно нежна к нему, и опасна для врагов. Она была символом матери. Сейчас чучела скашей, истребленных пять сотен лет тому, можно найти в столичных музеях, как и скульптуры наших художников, призванные увековечить облик этих опасных и вредных тварей.

Все оружие народа построено на поклонении птице, воплощенной дочери Темной матери. Перо, хвост, коготь, клюв, крыло – элементы их ритуального и боевого оружия. У них не было войн – все убийства сугубо продуманы, ритуальны, зачастую добровольны.

У народа культа Скашь были дни, когда они выходили на охоту за людьми. Об этом знали, и встречи с народом Скашь ритуализировались, превращаясь в своеобразные кровавые соревнования, где жрец Скашь мог и победить, и проиграть. С ними не враждовали – урону от них было немного.

У них не было веры в призраков, но культ рода, предков был силен. Считалось, что отец после смерти  может переродиться кем-то в другом мире, а через десять лет вернуться в образе сына своего сына, и будет многое помнить при этом. Иногда они обращались к жрецам, чтобы вспомнить былые рождения.

Дети, супружество, отцовство, материнство были священными. Народ знал  идею семьи ради потомства. В других случаях взаимоотношения людей были свободны, случались любовные пары, тройки, были однополые отношения. Все это считалось ритуальной и бытовой нормой жизни, видимо, упрощавшей не самое легкое бытие диких племен.

Женский культ матери превалировал. Но мужчины-жрецы были нормальным и частым явлением. Возможны и ничем не уточнены совместные проведения обрядов. Известно, что прямое взаимодействие со Скашь и другими проявлениями матери лучше получалось у женщин.

Есть ложная идея, что народы скашей умели превращаться в зверей, но подтверждений тому нет. Они называли себя – arghi tta stesh, живущими на ветрах.  Но летать они, по-видимому, не умели. Нам не удалось разобраться в сложном понятии  Eh-Khere-Ja, обозначавшем особенно изощренную казнь, долгую и мучительную, но, видимо, считалось, что прошедшие через нее обретают невиданную мощь и становятся подобны духам мира и богине.

У понятия «смерть» в языке народа Скашь – около пяти сотен аналогов. Быстрая, медленная, злая, плохая, правильная, добрая, ласковая смерть – лишь малое число обозначений, найденных нами в скудных письменных источниках, памятниках погибшего языка.

Воспоминаний о том, откуда они пришли, нет даже в самых древних сказаниях. Они знали, что пришлые из другого мира, и все, но, в отличие от нас, не помнили или не хотели помнить ничего о других пределах. Таким образом, пришедшие откуда-то извне народы принесли с собой верования, вступив в конфликт с Великой Единоверой и Светлым Отцом в момент, когда мои предки приплыли на материк. Это в полной мере сравнивает наши права на эту землю. То, что мы победили, было неизбежно и правильно.

Культ Скашь пытался возрождаться в поколениях, прятался в горах, в потаенных храмах, пока не исчез окончательно. Мы, новые, истинные люди, помним ушедший народ. Но помним скорее жуткие  сказки про кровь и про кости, про смерть и про жертвы. Про хищных дев, приходящих с яркими клинками, похожими на клювы давно исчезнувшей птицы Скашь. Девы уносили с собой жизни, не жалея никого и ничего, ни детей, ни стариков.

 Говорят, в глубоких горах и далеких пустынях еще недавно были последние оплоты людей – птиц. Говорят, там еще реяли последние, неистребленные хищные скаши. Там же, говорят, жила страшная секта убийц и колдунов. Их преследовали и истребляли, но порой в стране рождаются черноглазые смуглые дети...

Возможно, люди на самом деле ничего не знают, и если идея, что скаши умеют перерождаться, верна, нас ждут большие беды. Впрочем, это полностью противоречит верованиям и словам Единобога,  а значит, подобная ересь может быть лишь шуткой в устах истинного служителя своей веры!»

Вторая жизнь. Che-Khаre. Новое гнездо

Страшится народ  историй о спрятанном в поднебесьи,

Сокрытом в лесах и гротах народе убитых птиц

Проклятые злые люди, не люди, а вовсе бесы!

Не бесы, а стая чудищ, не чудищ, а клан убийц.

И множат в народе слухи, все ищут, найти не могут,

Рожденных полночной тайной бескрылых своих птенцов,

Что делать, ответь нам, боже – но смотрят чужие боги

Народов оленей, скашей, народов лисиц и сов.

И каждому прочат гибель, и думают, как покончить

С потомками темной ночи, сынами глухих лесов.

– Приходи, дитя, приходи,

Из далеких сумерек корабли

Приносили гибель на парусах

Приносили смерть из чужой земли,

Приходи, дитя, приходи,

И не знай печаль, и не ведай страх,

Из далеких сумерек принесли

К нам беду и смерть на чужих ветрах.

Она выходит за двери, в ладонях ее – узором

Ложится туманный вечер, у ног шелестит трава,

Она страшней урагана и черного злого моря,

Она произносит тихо забытые тут слова.

В ладонях ее – не перья, не листья больших деревьев,

Клинками мерцают тени в горячих ее руках.

Она заклинает птицу, и ветер, и ночь, и зверя,

И песню ее услышат в полночных забытых снах.

Она напевает тихо о тропах в чащобах вечных,

И слышат ее, конечно, живущие на ветрах.

– Приходи, дитя, приходи,

Из любого края, да с берегов,

Через горы иди, по долинам в ночь,

Не страшась ни сов, ни угасших снов,

Приходи, дитя, приходи,

Не удержит страх древней крови дочь,

Приходи в отныне родимый кров,

От чужой судьбы поскорее прочь.

Они приходят в закате,  и в полночь, и рано утром,

Ложатся туманом тропы, горит на крылах заря.

Душа не узнает страха, душа поступает мудро,

Их руки сплетают нити, сердца их судьбу таят.

И каменные ограды скалистой земли укроют

Покинувших за спиною враждебной страны оплот.

Она стоит у порога, и каждому дверь откроет,

И каждый войдет, склоняясь, в таинственный горный грот

И каждому будет пламя, и каждому будет пища,

И каждый найдет, что ищет

В гнезде пернатых сирот.

Вторая жизнь. Che-Rui. Новый путь.

– В небе темном бродит ветер, бродит ветер-колоброд, приходите на рассвете, пусть вас ветер приведет, – шепчет смешную детскую песенку темноволосая девушка, в чьих волосах солнце оставило рыжий отсвет. Смешная песенка, запрещенная в деревнях. Но ей не смешно.  Не смешит ее ветер, летающий над лесами и полями.