Текст книги "Настоящая принцесса и Наследство Колдуна"

Автор книги: Александра Егорушкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

* * *

… Когда Лева открыл глаза, над головой у него был расписной потолок радингленского дворца и знакомая люстра из радужных стеклянных висюлек, а под головой – подушка. Из-за плотных штор пробивалось утреннее солнце. Рядом с Левиной кушеткой сидели Амалия и Мелисса – с кружкой травяного отвара наготове. От кружки поднимался душистый парок. Было слышно, как в соседней комнате Инго что-то говорит, обращаясь к сердито ухающему Филину – то ли «потерпите», то ли «подождите». Это Леву сразу насторожило. Почему это Андрею Петровичу не расколдоваться?

Глупых вопросов «где я?» и «что со мной?» Лева не задавал. Голова у него сразу же заработала очень быстро, только вот случившееся вспоминалось какими-то клочьями и ошметками.

– Родители знают? – сипловатым голосом спросил Лева и сел. Болела нога и саднила царапина на щеке. – Фриккен Бубендорф, это вы меня нашли?

– Мы с мейстером Глауксом, – уточнила Амалия. – И родителям тебя предъявили, не беспокойся. Просто они согласились, что Мелисса быстрее поставит тебя на ноги.

– Вот спасибо! А теперь мне надо срочно поговорить с Инго. – Лева попытался вскочить, но болезненно закряхтел и плюхнулся обратно.

– Вы лежите, лежите, доблестный Лео! Ссадину я вам смазала, и вот лекарство, пейте, – захлопотала Мелисса. – Отлеживаться надо, у вас нога растянута. Что за новогодняя ночь такая! Муж вот тоже простыл – все по домам в новый год сидят, а его понесла нелегкая под утро на Вольную набережную, провалился в полынью и промок до нитки! – Она покачала головой.

Лева промолчал. Мелисса в прошлом году вышла замуж за Гарамонда, радингленского Хранителя. А тот в новогоднюю ночь должен был схоронить подальше от города отманку и тем самым перекрыть Черному замку путь в Радинглен. Вдруг сердце у Левы тревожно стукнуло, и он поспешно пошарил у себя в кармане. Магнитика не нашел.

Уф!

Значит, он все-таки успел выполнить задуманное. Теперь Черному замку закрыт путь и в Петербург. Ну, ради этого ногу и сломать не жалко, не то что растянуть!

– Ты легко отделался, Лев, – раздался из-за двери голос Филина. – Могло быть хуже. Судя по всему.

Волшебник стремительно вошел в комнату. Короткими, рублеными фразами он изъяснялся потому, что все не мог разговориться после птичьего обличья. Вслед за Филином появились Инго с Лизой.

– Левушка! – радостно закричала Лиза, забыв на минутку про новогоднюю обиду. – Ну ты нам устроил! Рассказывай, что было! Зачем тебя в лес понесло? – она почувствовала, что Инго тихонько дергает ее за локоть, и смолкла.

– По делу! – веско ответствовал Лева. – Дело у меня было в лесу. Сожалею, что так всех напугал, да еще погнал вас, фриккен Бубендорф и Андрей Петрович, в такую даль, но возникли непредвиденные обстоятельства.

– Ах, совсем забыла, какая же я беспамятная! – Амалия, спохватившись, извлекла из кармана что-то круглое, не больше овсяной печенюшки, и протянула Леве. – Я нашла эту вещицу рядом в снегу, подумала – ваша, потерялась…

Лева сдавленно охнул, как от боли.

«Чего это он?» – не на шутку испугалась Лиза. Ну, пестрый сувенирный магнитик, такие в киосках продают, а на нем – Исаакий и Петропавловка, и изображены так, как они на самом деле стоять не могут. Под небывало синим небом. Обычный питерский сувенир. Или не обычный? Лицо у Левы сделалось такое расстроенное и растерянное, что Лизе стало не по себе, и остальным, кажется, тоже, особенно Амалии.

– Госпожа Мелисса, мне надо срочно встать! – резко сказал Лева.

– Срочно нельзя, – покачала головой радингленская аптекарша. – Я вам ногу антигравитином намажу, он быстро действует, но не раньше, чем через три дня, и то если простуды нет.

Лева глухо зарычал и саданул подушку кулаком. Амалия испуганно прижала руки к груди и боялась дышать. Лева старался на нее не смотреть.

– Пойду поищу что-нибудь получше антигравитина. – Мелисса поспешно встала и вышла, прошуршав платьем.

Воздух в комнате только что не затрещал от напряжения.

«Все ясно! Амалия зря притащила магнитик! – догадалась Лиза. – Наверно, Лева, наоборот, пошел его в лесу прятать или даже терять, и теперь будет на нее злиться. Сам виноват – перемудрил с Хранительскими секретами».

– Лев, давай-ка я к тебе Гарамонда приглашу, а? – нарушил тяжелое молчание Инго. – Это поможет? Вместе разберетесь.

– Да. Спасибо. – Лева с трудом овладел собой. – Только сначала договорим про лес, это важно. Ваше Величество! Филин! Я видел там Черный замок, он меня по всему лесу гонял.

Волшебник нахмурился.

– То-то я расколдоваться никак не мог! – покачал он головой. – Словно заклинило, честное слово… В мутаборской зачарованной клетке было оч-чень похоже.

– От магии на поляне было не продохнуть, – подтвердила притихшая Амалия и зябко передернула плечами. – А что с деревьями сделалось – кошмар! Их разметало как солому ветром!

– Подробнее, пожалуйста, про замок, – тихо попросил король. – С самого начала.

– Хорошо. – Лева глубоко вздохнул. – В лес я пошел… – Он свирепо посмотрел на Амалию и на Лизу и повторил: – … по делу. Ночь была аб-со-лют-но ясная. Но только я углубился в лес, как ни с того ни с сего разыгрался буран! Я потыкался туда-сюда, очки залепило снегом, но направление не терял – у меня даже компас с собой был. Я бы выбрался, если бы не Черный замок! Он стал выпирать из-под земли, – я сначала даже принял его за какой-то гигантский пень… И вокруг него деревья прямо валились, меня чуть не придавило. И песок со снегом так и летели. От замка даже компас свихнулся! – Лева говорил гораздо сбивчивее обычного, но это никого не удивляло. – Но главную подлость замок устраивал такую: двери нараспашку откроет и стоит. Как крокодил пасть разинул. Вот прямо так, посреди леса, двери, а за дверями коридор виден, и плиты эти черные… склизкие… даже мне было видно, как блестели… Я мечусь как дурак, чтобы в него не угодить, а он то пропадет, то появится, то тут, то там, и все заманивает, заманивает!

Лизу затрясло. Да, досталось Левке… Ссадина и растянутая нога – это пустяки по сравнению с тем, что сделал бы с ним замок, если бы изловил. Она хотела было спросить, как Лева узнал, что перед ним именно Черный замок, но прикусила язык. Замок хочешь не хочешь, ни с чем другим не перепутаешь.

– Понимаете, нельзя же было ему попасться! Потом вообще стало ни зги не видно, я куда-то свалился и ничего больше не помню. Нет, помню: успел подумать, что, может, в яме он меня не найдет… Кажется, я уснул, а потом очнулся уже здесь. Все. – Лева виновато развел руками. – Маловато, да?

– Нет, Лев, что ты! – успокоил его Филин. – А теперь скажи нам, пожалуйста, что вот это такое? – он прошел в угол комнаты, где стоял окованный сундук, принес какой-то большой сверток и разложил на опустевшем кресле Мелиссы грубый шерстяной плащ с капюшоном, пару расшитых мужских рукавиц и сверху – крупный перстень. – Мы нашли тебя в этой одежде и с перстнем.

Знакомый какой-то перстень, вдруг поняла Лиза, и, не утерпев, подошла поближе.

– Ой, смотрите, как похоже! – вырвалось у нее, а Лева одновременно воскликнул:

– Не приснилось!

– Что не приснилось? – спросил Инго. – На что похоже? Только давайте по очереди.

Лиза, чтобы не терять времени, подняла руку и показала всем мамино сапфировое колечко на безымянном пальце, которое с прошлой зимы носила, почти не снимая.

Узор колец был похож, да и сапфиры тоже, только Лизино кольцо было тоненькое, легкое, и камень в нем не больше капли, а на плаще лежал массивный перстень с большим ярким самоцветом.

– Филин! – негромко, но отчетливо произнесла с порога Бабушка. – Что это за срочное дело, из-за которого я должна являться на аудиенцию к вам, а не наоборот? Дожили!

Филин вскочил и поспешно придвинул Бабушке кресло. Но она почему-то не садилась – застыла, как статуя, не сводя глаз с синего сверкания сапфира. Не Лизиного, а того, который был в руках у Филина.

– Таль, посмотри, пожалуйста, – мягко спросил волшебник, протягивая ей перстень, – это ведь то, что я думаю? Тебе лучше знать.

Бабушка протянула руку, которая затряслась, точно у древней-предревней старушки. Дотронулась до перстня и отдернулась, словно обожглась.

– Таль? – повторил Филин.

Лиза ойкнула. Вместо ответа Бабушка покачнулась. Глаза у нее стали как будто слепые. А потом она медленно опустилась в кресло. Отмахнулась от кружки с питьем, с которой кинулась к ней Амалия.

– Рассказывай дальше, Лева, – тихо велела Бабушка.

* * *

И вот что поведал Лева.

… Тепло, но спать нельзя. Заснешь – замерзнешь насмерть. Папа так говорил. Заснуть в мороз проще простого, даже приятно, только вот от такого сладкого сна не просыпаются. Не спать, ни в коем случае не спать. Тихо как… И деревья не трещат, и ветер не воет… Но не мог же буран взять и кончиться в одно мгновение! Надо посмотреть, но осторожно. Вдруг Черный замок еще тут – щерит пасть, поджидает, хлюпает своей склизкой утробой? Если выглянуть осторожно, через край ямы… Нет, не встать. Да что там, даже веки не поднять – их точно снегом завалило. Только кажется, что снег теплый. Нельзя спать. Кто это говорит?

– Слышишь? Не спи! Откуда же ты взялся?! Тут четырнадцать лет живой души не было!

Кто-то наклонился надо мной. Папа? Дядя Кирилл? Нет, это какой-то незнакомый голос – густой, встревоженный и удивленный. Пахнет от этого человека дымом, как в у дяди Кирилла в его деревенской избе, а еще шерстяным свитером и немножко то ли конюшней, то ли чем-то похожим. И лесом и снегом уже не пахнет совсем, а воздух теплый и влажный. Странно, что я совсем не чувствую холода.

– Ты, никак, поранился? Ничего, ничего, сейчас вот паутину приложу, заживет – и сильф крылья сменить не успеет.

Крепкие сильные руки ощупывают, проверяют, цел ли, натыкаются на ремень с пряжкой.

– Узор клана Дайн! Да ты из Радинглена! Вот так удача! – ахает этот незнакомый человек. Откуда он знает про Радинглен и про гномские кланы?! Надо посмотреть, кто это, но глаз не открыть… вот, получилось чуть-чуть разожмуриться. Без очков только и вижу, что смутную фигуру. Ого, какой высоченный!

Что-то прохладное, металлическое налезает мне на палец. Этот, высокий, натягивает на меня бездонные холщовые рукавицы.

И вдруг в ушах у меня свистит ветер, и голос незнакомого спасителя доносится будто издалека:

– … стой! Куда! Куда!

Он пытается удержать меня за рукав, но его будто оттаскивает какая-то неимоверная сила. Густой голос удаляется, тает, исчезает, и вот уже нет влажного теплого тумана, и не пахнет травой и землей, а вокруг снова морозный лес, и я не понимаю, где был и откуда вернулся, а главное – почему.

* * *

… В наступившей тишине пальцы Амалии быстро простучали по клавиатуре и поставили точку – амберхавенская волшебница вкратце занесла рассказ Левы в ноутбук.

Общее молчание прервал еле слышный голос Бабушки.

– Да, ошибки быть не может, это перстень Инго… Инго Третьего. Обручальный. – Бабушка перевела дыхание, потому что говорить ей было тяжело. – Не понимаю… Он бы с ним ни за что не расстался. Уна-то свое колечко в последнее время… когда Лиллибет родилась… носить перестала – пальцы отекали.

– Лев, ты точно помнишь, он так и сказал? – спросил Филин. – Про сильфа и клан Дайн?

– Угу, – буркнул Лева. – За это – ручаюсь. – Он приподнялся на локте и блеснул очками.

– Он… отец меня именно так и утешал, когда я наступил на гвоздь, – вставил Инго, сидевший на подлокотнике Бабушкиного кресла и обнимавший ее за плечи. – Это у него было любимое присловье.

– Так что же получается – я видел Инго Третьего?! Он жив? – спросил Лева и приподнялся на локте. – Может, и королева Уна жива?

Лиза, которая на протяжении всего Левиного рассказа ерзала на стуле, сгорая от нетерпения, не выдержала:

– Вот! Я же говорила про картину! Я же говорила, что там неспроста! А все заладили – померещилось, померещилось! – Она покосилась на Бабушку и выпалила: – Мама умела колдовать еще с детства, так, может, она все это время пыталась нам что-то передать – как умела? Картина уже не первый раз меняется, вот Инго видел!

Она с мольбой посмотрела на брата: отчего он не замолвит словечко?

– Да, – кивнул Инго. – Теперь у нас еще больше оснований думать, что родители живы и подают какие-то знаки. Только я не понимаю, откуда. Надо разобраться, где же это побывал Лев… – он сжал пальцами переносицу. – Столько всего сразу…

– Бабушка, почему ты не хочешь поверить? – не унималась Лиза. – Давайте принесем портрет сюда… или Леву туда… и он посмотрит и подтвердит, что видел папу! Это ничего, что Лева был без очков! Ведь разглядел же он высокий рост, а папа тоже высокий, и на портрете это видно!

Бабушка опустила глаза и принялась крутить в пальцах сапфировый перстень.

– Да, Инго Третий был высоким, и что? – тихо-тихо отозвалась она.

– Лев, ты попробуй, может, еще что вспомнишь, – попросил Филин.

– А мы ему поможем, – решительно сказал Инго. – Будем отметать лишнее. Вот про землю на рукавицах непонятно… ладно, начнем с начала. Ответь, Лев: этот человек был полный, бородатый, черноволосый и в очках?

– Да ничего подобного! – сипло возразил Лева. – Никаких очков, борода у него была, это верно, рыжая, то есть соломенно-рыжая, словно выгорела на солнце, и лицо обветренное, я разглядел вблизи, когда он ко мне наклонялся. И никакой он не полный, наоборот – тощий, даже в плаще и то было видно! Он плащ с себя снял и меня укутал.

Выпалив это, Лева осекся и посмотрел на Инго с уважением. А у Лизы даже рот приоткрылся. Вот так фокус! Интересно, такому в Амберхавене учат?

– Убедился? – Инго перегнулся с подлокотника Бабушкиного кресла и потрепал Леву по плечу. – Если копнуть поглубже – ты много чего рассмотрел, даже без очков.

– Я еще вспомнил! – воодушевленный Лева даже подпрыгнул. – Руки у него были мозолистые, я почувствовал, когда он проверял мне пульс. А перстень он не с пальца снял, достал из мешочка на шее, у него под плащом висел такой кожаный мешочек на шнурке.

Инго и Филин переглянулись.

– В таком случае, это был не король, а вор! – презрительно и твердо заявила Бабушка, как приговор подписала.

– А может, он снял перстень, чтобы не мешал работать или чтобы не повредить? – живо предположила Лиза. – Я вот снимаю кольцо, когда играю на скрипке или мою посуду.

– Ага, раз руки мозолистые – может, он плотничал или, скажем, садовничал, – подхватил Лева.

– Настоящие короли свои руки до такого состояния не доводят! – отрезала Бабушка и в изнеможении откинулась на спинку кресла, стараясь сохранять непреклонный вид.

Филин хотел что-то сказать, но Инго мигнул ему, и волшебник смолчал. Надо же, как слушается, поразилась Лиза.

– Давайте не будем отвлекаться на вопросы о монаршем достоинстве и ручном труде, – голосом строгой учительницы произнесла Амалия. Глаза у Бабушки так и полыхнули на мраморно-бледном лице. А фриккен Бубендорф как ни в чем не бывало кивнула на монитор Мэри-Энн. Компьютер против обыкновения помалкивал – Амалия отключила у Мэри-Энн звук, чтобы та не встревала с замечаниями.

– Главное – многое сходится, – хладнокровно продолжала Амалия. – Я даже составила список, вот послушайте: рост, рыжесть, присловье, перстень, то, что этот человек узнал узор гномского клана…

– А за пределами Радинглена эти узоры никому не ведомы, – вставил Инго.

– Андрей Петрович… Инго… Фриккен… – начала Лиза, подавив в себе желание поднять руку, как на уроке – строгость Амалии заставила ее заробеть, – а когда Илья Ильич придет смотреть картину, мы ему ведь скажем про все это? Вдруг оно как-то связано… Бабушка, мы его попросили, Маргаритин папа разбирается в картинах! Ну не может быть столько совпадений! – сбивчиво лепетала она.

– Умница, Лиллибет! – все тем же учительским тоном похвалила ее Амалия. – Проверим, заодно его величество и меня введет в курс дела – мне про вашу загадочную картину еще толком ничего не объяснили. Лев посмотрит – и тоже что-нибудь вспомнит.

– А я и так вспомнил, – вдруг подал голос Лева. – Я уже сказал, что там была не зима, а не то осень, не то лето? И туман? И что у этого человека руки были в мозолях, точно у садовника? Ага, так вот, еще очень сильно пахло яблоками, падалицей, как будто они там были повсюду! Может, там и вправду сад?

– Я знаю, где ты был! – Инго вскочил, метнулся к сумке из-под ноутбука и извлек оттуда расписное эмалевое яблоко.

– Вот, – король поднял яблоко повыше, чтобы все видели, – я собирался вам рассказать, но сомневался, стоит ли. Два дня назад, на церемонии посвящения в Амберхавене, меня унесло с университетской площади. Так же неожиданно, как Леву из леса. И я тоже оказался в тумане, где пахло яблоневым садом и падалицами, только никого там не встретил. Я даже видел сами яблоневые деревья, а вот это яблоко упало мне прямо в руки. Но как только это случилось, я опять очутился на площади и яблоко из живого превратилось в неживое. Я уже тогда заподозрил, что побывал в Саду.

Лиза отчетливо услышала, как Инго произнес это слово, будто написанное с большой буквы.

– Но Сад – легенда! – хором воскликнули Филин с Амалией. – В него никто не верит уже много лет!

– Ну и пусть никто не верит, – упрямо сказал Инго, а Лева убежденно закивал. – Мы со Львом оба там побывали, впечатления сходятся. Я вынес оттуда это яблоко, а Лева – перстень, плащ и рукавицы, и, что самое главное, он видел там человека, который по всем признакам – наш с Лизой отец. Каких вам еще доказательств?

Ошеломленная историей про яблоко, Лиза только и могла, что хлопать глазами. Слова кончились.

Инго подошел к креслу, в котором сидела Бабушка, и положил яблоко ей на колени.

– Почему, ну почему ты все еще сомневаешься? – ласково спросил он.

Лиза затаила дыхание.

Бабушкины пальцы, вертевшие сапфировый перстень, разжались.

– А потому, – едва слышно, но очень отчетливо ответила королева Таль, – что все это, боюсь, были всего лишь иллюзии. А я, Инго, не хочу тешить себя иллюзиями… и надеяться понапрасну.

Бабушка с трудом встала, но не смогла ступить и шага – бессильно осела на руки Инго. Глаза у нее закрылись.

Металлическое яблоко и перстень со стуком упали на пол.

Лиза тоненько вскрикнула.

– Лекаря? – быстро спросил Инго у Филина.

– Скорую, – ответил волшебник. – В Питере. Аль, попробуй! Не бойся, я тебе помогу.

Амалия послушно кивнула и резко взмахнула руками, точно что-то бросая. Филин быстро сказал: «… а с платформы говорят – это город Ленинград». В глазах у Лизы зарябило и поплыло, и она ухватилась за Андрея Петровича. Мгновение – и вместо дворцовых покоев они стояли посреди прихожей на Гатчинской. Бабушка, как была, в радингленском пышном наряде, полулежала в кресле. Филин торопливо набирал «ноль три».

Взгляд Лизы упал на часы. До начала праздника в Радинглене оставалось всего полчаса.

Глава 7, в которой звучит песня о розе, а музейный хранитель надевает музейные шлепанцы

… Всю дорогу до больницы и особенно обратно Лиза горько раскаивалась, что вообще поехала. Это как-то само получилось – в первый день нового года королю положено общаться с народом, и нарушать этот обычай было нельзя, поэтому Инго пришлось остаться, и фриккен Амалия, конечно, правильно сообразила, что не надо переносить его в Петербург, но это Лиза поняла уже потом. Предательская и трусливая мысль о том, что Филин мог бы поехать один, пришла Лизе в голову уже на полпути в больницу – и Лиза сурово обругала себя дурой и трусихой. Впрочем, легче ей от этого не стало.

Валил густой снег, у старенькой Филинской машины барахлила печка, а может быть, ноги у Лизы так отчаянно замерзли просто от нервов. «Скорую помощь» впереди было почти не видно, под колесами образовалась грязная снежная каша, и несколько раз на поворотах Лизе казалось, что Филин еле-еле справляется с рулем. Ехали они невыносимо долго, а когда доехали, Лиза струсила окончательно. Бабушку сразу переложили на каталку, воткнули ей в руку какую-то трубочку с иголкой и быстро-быстро куда-то повезли.

Саму Лизу долго не пускали на вахте, говорили, дети только с двенадцати лет, и не хотели верить ни Лизе, ни Филину, потому что ученического билета у Лизы с собой, конечно, не было. Лизе отчаянно захотелось сбежать, потому что даже перешагнуть порог больницы и то было страшно и… как-то противно. Лиза, конечно, устыдилась этого страха и опять обругала себя самыми ужасными словами, а Филин очень вовремя крепко взял ее за руку и повел за собой.

Андрей Петрович, наоборот, держался так, словно подобные приключения были ему отнюдь не в новинку. Он в два счета очаровал лечащего доктора, немолодую красавицу с русой косой кренделем, и раздобыл номер ее мобильника и разрешение звонить в любое время. Вообще все, похоже, не только решили, что Бабушка актриса (из-за радингленского атласного платья), но и что Андрей Петрович – ее муж. Вот и хорошо. Он подписывал какие-то бумаги, платил какие-то деньги, кому-то улыбался, а Лиза все это время бессмысленно торчала рядом, переминаясь с ноги на ногу, и волновалась. Что происходит, где Бабушка и что с ней делают, никто не объяснял. Единственное, что Лизе кое-как удавалось – это не смотреть по сторонам: она старалась ничего не замечать и не запоминать.

Наконец их пустили к Бабушке в палату. Палата оказалась отдельная, недавно отремонтированная, с картиной на стене и даже телефоном на тумбочке, но все это Лиза вспомнила только потом, а тогда видела только Бабушкино изжелта-бледное лицо на белой подушке и воткнутую Бабушке в руку тонкую трубочку, уже другую, с жидкостью другого цвета, которая медленно-медленно капала по трубочке из пластикового бурдюка на стальной стойке с колесиками. Филин о чем-то пошептался с молоденькой строгой медсестрой и сказал Бабушке:

– Не грусти, Наталья. Подумай, что тебе нужно, составь список, я все привезу вечером.

– Лучше пришли мне сюда Инго – завтра, прямо с утра, – неожиданно твердым голосом велела Бабушка. – А теперь подожди, пожалуйста, в коридоре, мне надо поговорить с Лизаветой.

Филин послушно вышел, а Лиза так же послушно села на краешек койки, пахнущей казенным бельем и дезинфекцией.

Тут началось самое нестерпимое. Бледная Бабушка, отдыхая после каждого слова, начала давать Лизе наставления, от чего сбежать захотелось еще сильнее. Наставления казались бесконечными: и учить королевские уроки, и не забыть про реферат по истории, заданный в школе на каникулы, и обязательно – «слышишь, Бетан, без отговорок!» – ездить к Леониду Марковичу из консерватории, Бабушка с ним уже договорилась, а телефон и адрес у нее в записной книжке, на столе в кабинете, «и, пожалуйста, не пропускай занятия, я скажу Филину, он проследит». Лиза попыталась отмахнуться, Бабушка настаивала, и у Лизы сорвалось с языка грубое «сама разберусь», от чего она тут же обмерла от стыда. Последнее время Лиза то и дело огрызалась, а удержаться не могла. Но, в самом деле, какие тут, гвозди и гоблины, уроки? Неужели непонятно?!

Потом Бабушка вернула Филина из коридора и почему-то начала тихо перечислять ему, на что у Лизы аллергия. От этого Лизе стало еще страшнее. Филин мягко, но решительно пресек этот разговор, на прощание чмокнул Бабушку в щеку, и Лиза тоже взяла себя в руки, подошла и чмокнула Бабушку в щеку. Щека была холодная, вялая и чужая.

Вокруг больницы тускло, едва пробиваясь сквозь густой снегопад, загорались редкие фонари. Значит, уже вечереет. «Это сколько же мы пробыли в больнице? Полдня?» – попыталась сообразить Лиза.

Занесенная снегом Филинская машина не пожелала заводиться – даже волшебство на нее и то не подействовало, и Андрей Петрович махнул рукой.

– Пойдем на маршрутку, – тихо сказал он.

– А машина как же? – спросила Лиза, чтобы что-нибудь спросить, и тут же укорила себя за глупый вопрос.

– Заговоренная, не угонят, – отозвался Филин, думая о своем. – Потом заберу.

Метель разыгралась не на шутку, уже смеркалось, маршрутка подпрыгивала на ухабах. Лиза забилась в угол, сгорбилась, спрятала нос в воротник пуховика. И хорошо, что маршрутка подскакивает, а то все бы увидели, как ее, Лизу, колотит. Но пассажирам было не до нее – кто уткнулся в мобильник, кто смотрел в окно, кто просто дремал.

«Ты меня дикой розой назва-а-ал и к обрыву с собою позва-ал!» – гнусаво заливалось радио у водителя.

Лиза натянула капюшон пуховика на самый кончик носа – и наплевать, как это выглядит. Она глотала слезы – такие горячие, что окно, к которому она отвернулась, запотело.

«Ты такие слова говори-и-ил, ты такие подарки дари-и-ил!» – не унималось радио.

Больше всего на свете Лизе хотелось заткнуть уши и закрыть глаза. Уши горели от стыда, глаза щипало. Вот бы никого не видеть и ничего не слышать! Она крепко зажмурилась, под зажмуренными веками плавали какие-то пятна, но из них все равно возникали длинные больничные коридоры, серо-зеленые, и мертвенные белые лампы, и черные кресла вдоль стен, и страшные железные каталки. Сейчас зубы у Лизы стучали так, что она чуть язык не прикусила. А там, при Бабушке, надо было держаться, делать вид, что все нормально – как прикидывались все окружающие, и посетители, и больные. Разговаривали все они очень тихо. Ходили по коридорам очень медленно. Почему-то многие пациентки носили косынки или шапочки – не только старушки, но и женщины помоложе. А в соседней с Бабушкиной палатой лежала на койке девушка чуть-чуть постарше Инго…

Лизе хотелось затрясти головой, чтобы выбросить из нее все эти больничные подробности. Но не получалось. Фары маршрутки еле-еле выхватывали из мрака косо летящий снег и кусочек дороги впереди – больница была где-то на окраине. Лиза отчаянно боялась, что сейчас они куда-нибудь врежутся. Один раз из мглы прямо перед ними вынырнул гигантский грузовик, и Лиза перепугалась так, что даже захотелось заплакать. Но это была сущая ерунда по сравнению с тем, как молчал сидевший рядом Филин. Он молчал, словно немой, и, кажется, впервые в жизни не замечал Лизу.

Уже в городе, когда замелькали фонари и метель улеглась, Лиза стала напряженно выдумывать какой-нибудь вопрос, но ничего в голову не приходило. Она была уверена, что у ближайшей речки и они с Филином вызовут Мостик. Но вместо этого Филин так же молча повел Лизу в какое-то полупустое кафе на Васильевском острове, и, скупо роняя слова, заказал ей какой-то еды. Себе он взял чашку зеленого чая, но не успел даже отхлебнуть, как у него затренькал мобильник – звонила та самая красавица-доктор. Филин ушел на крыльцо, чтобы Лиза не слышала, и говорил довольно долго. Лиза повозила вилкой по тарелке и все-таки расплакалась, и слезы глупо закапали прямо в соус. Кусок в горло не шел. Перед глазами маячил сиротливый одноразовый стаканчик с водой на больничной тумбочке возле Бабушкиной постели.

– Спасибо, – промямлила Лиза, когда Филин вернулся. – Очень вкусно, честно. Но я правда не могу…

– Ничего-ничего, – пробормотал Филин, не слыша ее и глядя куда-то перед собой. – Амберхавенцы помочь не взялись – сами справимся…

По голосу его Лиза поняла, что Андрей Петрович уговаривает самого себя и сам себе не верит.

Когда они вышли к Неве, к важным заиндевелым сфинксам у Академии художеств, уже совсем стемнело и похолодало, облака разошлись, и в рыжеватом от городских огней небе повисли колючие холодные звезды.

– Бабушка велела позвонить какому-то преподавателю из Консерватории, про мои уроки, она договорилась, – высморкавшись, неуклюже сказала Лиза, и сразу поняла, что опять ляпнула не то и не тогда.

– Да-да, конечно, вечером позвоним… – отсутствующим голосом ответил Филин.

– Андрей Петрович, – спросила вдруг Лиза, – а почему вы не женились на Бабушке?

Филин повернулся и растерянно посмотрел на нее. И ответил не сразу.

– Она не пошла за меня.

– Но почему? – Лиза понимала, что ведет себя, прямо скажем, неделикатно, но не могла удержаться. Она чувствовала, что именно сегодня, когда Андрея Петровича приняли за Бабушкиного мужа, надо узнать правду.

– Лизавета, все очень просто, – проговорил Филин. – Вот как было дело. Жили на свете юноша и девушка, они любили друг друга, и все у них было замечательно. Потом девушка разлюбила юношу и полюбила другого… и совсем не потому, что он был королем Радинглена. Просто полюбила. Что ж, случается. Твой дедушка Ларс был чудесный человек и мой большой друг. Таль… Таль любит его до сих пор.

– Ясно, – отрывисто откликнулась Лиза. – Извините.

– Хорошо, что ты меня поняла, – ответил на это Филин и двинулся вниз по ступеням к реке.

Вдали в небе хлопнул и распустился огненный цветок фейерверка. Потом чиркнула одинокая ракета, больше похожая на падучую звезду.

Ничего себе, подумала Лиза. Ведь сегодня первое января. Вот так праздник выдался. Выходит, пока «скорая» тряслась на ухабах, Инго как раз приветствовал народ и принимал подарки. Полдня в парадном облачении, у всех на виду, и ему, бедняге, еще нужно было как-то объяснить отсутствие принцессы, а главное – убедительно изображать безмятежное спокойствие… Ох, не позавидуешь.

На самом деле в Радинглен не очень-то хотелось, и, наверно, именно поэтому Мостик долго не появлялся. Лиза зябко переступила с ноги на ногу и тяжело вздохнула.

Раньше вся эта жизнь казалась если не восхитительной, то хотя бы интересной – волшебство, дворец, домовые, придворные, гномы… А теперь как-то приелась. Волшебство слишком часто оказывается мрачным или сложным, во дворце я до сих пор умудряюсь заблудиться, на домового в темноте наступить проще простого, и ему больно, а гонять лакеев и горничных на посылках я стесняюсь, а придворные вечно так и сверлят глазами – не одобряют. За все сразу. А с гномами нужно не тараторить и соблюдать дипломатию. Бабушка это умеет, я – нет.

При мысли о Бабушке Лиза вспомнила свою сегодняшнюю грубость, и внутри у нее все съежилось.

Когда волшебство перестает быть в радость, да еще и Бабушка в больнице, то Бродячего Мостика ждешь безо всякого восторга, как обыкновеннейшую маршрутку…