Текст книги "Настоящая принцесса и Наследство Колдуна"

Автор книги: Александра Егорушкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

* * *

Первые, кого Лиза и Филин увидели во дворце, когда уже в темноте добрались до Радинглена, были Маргарита и Смуров – их как раз встречал Инго, освободившийся от торжественных обязанностей, а с ним Амалия и Костя, взмыленный после церемониальных полетов и курбетов над Радингленом. Городской праздник завершился, площадь и дворец опустели. Разукрашенный к празднику город произвел на Илью Ильича сильное впечатление, но не столько убранством – гирлянды и ледяные скульптуры для эрмитажного хранителя были не в диковинку, – сколько местным населением. Его поражало все: и торжественные цеховые шествия, и фейерверк, и разряженные горожане, и важные гномы в парадных колпаках, с бородами, заткнутыми за пояс, и шмыгавшие в воздухе проныры-сильфы, и говорящие коты, и, разумеется, дракон, выписывавший в небе королевские вензеля. Былой страх перед чудесами у Ильи Ильича за этот день почти совершенно исчез. Удивительно, но гость, казалось, нимало не устал, и, несмотря на обилие впечатлений, рвался поскорее посмотреть таинственный портрет. Так что все направились в галерею.

По дороге Марго защебетала было о том, как много они успели повидать за один день, и как правильно Инго поступил, что не пригласил их стоять на балконе и кататься в карете, потому что в толпе гораздо интереснее, но быстро осеклась и тревожно спросила:

– Что стряслось? На вас же лица нет! Лиз, почему вас с Натальей Борисовной не было на празднике? Ей опять нехорошо?

Значит, какое бы объяснение Инго ни придумал для подданных, Маргариту оно ни на миг не обмануло, поняла Лиза. Вот так чуткость! Не слабее волшебного слуха!

Филин помялся, потом махнул рукой:

– А, чего там. Все свои.

И рассказал о случившемся – вкратце, щадя гостей. А потом Инго столь же коротко объяснил и про родителей, в гибель которых они с Лизой не верят, и в то, почему теперь разгадать тайну меняющегося портрета стало еще важнее – особенно после того, как возникло предположение, будто Лева видел Инго Третьего живым, только непонятно где. Только про свою находку – эмалевое яблоко – пока промолчал.

Не успел он договорить, как Илья Ильич возмутился:

– Что же вы, Ваше Величество, сразу не сказали нам с Маргаритой всю правду! Мы бы не развлекались, а сразу пошли во дворец! Я бы мог уже несколько часов как работать с картиной! Может, у меня бы сейчас уже были на руках какие-то факты! Раз Наталье Борисовне худо, время дорого! – хотя Смуров и титуловал Инго по всем правилам, но по его тону было понятно: никакой титул не помешают ему строго отчитать юного поклонника дочери, если он, Илья Ильич, сочтет это нужным. У Марго даже лицо вытянулось, хотя оно и от рассказа Филина уже было вытянутое и огорченное… и еще от чего-то, чего Лиза не поняла.

– Мне вот тоже никто ничего не рассказал… даже про фамильный портрет, – обиженно произнесла она, как бы ни к кому не обращаясь.

– В Новый год у меня есть определенные обязанности, – негромко и удивительно терпеливо возразил Инго Смурову, точно не услышав Маргариту, – и к тому же, не познакомившись с Радингленом, да еще без моих объяснений, вы вряд ли в одиночку разобрались бы с портретом.

У портрета их уже поджидал Лева – ему так хотелось участвовать в происходящем, что он попросил слуг настежь распахнуть двери Цветочной гостиной, выходившей на галерею как раз напротив таинственного портрета, и придвинуть к самым дверям кушетку в вытканных розах. На ней он и лежал, вытянув забинтованную ногу, а рядом с ним светилась монитором предусмотрительно принесенная Мэри-Энн. Узнав, что с Бабушкой – а уклониться от вопросов Лизе и Филину и тут не удалось – Лева серьезно сказал:

– Как хорошо, что вы пришли, Илья Ильич! Сейчас что-нибудь узнаем.

Филин глубоко вздохнул, но промолчал. Сомневается, поняла Лиза, стиснула кулаки и мысленно взмолилась: ну пожалуйста, ну пусть картина опять поменяется у всех на глазах! Между тем на картине за время их отсутствия вроде бы ничего не изменилось, разве что сквозь туман за нарисованными окнами пробивался солнечный свет. Но и только. Этим скептиков ни в чем не убедишь, даже если Инго с Левой ее и поддерживают.

Очутившись у картины, Смуров сразу же оживился – точно и не бродил весь день по шумному и пестрому городу. Глаза у него загорелись, как у кота при виде неосторожной птички, лицо стало сосредоточенное. Казалось, он с большим облегчением переключается на знакомое и понятное. Для начала Илья Ильич осмотрел картину издалека, потом едва не уткнулся носом в холст, неопределенно бормоча что-то себе под нос.

– Впервые с таким сталкиваюсь, – признался он. – Предположим, она действительно меняется сама по себе. Но и без этого очень странное полотно, не находите? Для августейшего портрета. Посмотрите, пожалуйста, на соседние, – Илья Ильич привычным экскурсоводческим жестом обвел рукой галерею. – Все портреты парные, а не двойные. Вон отдельно Наталья Борисовна, Таль, а рядом с ней… э-э-э…

– … портрет Ларса Могучего, – подсказал Инго.

Смуров благодарно кивнул.

– Насколько я понимаю, в вашем королевстве, в соответствии с традицией, было принято писать парные королевские портреты.

– А зачем парный? – всунулась Лиза, твердо решившая всегда спрашивать про непонятное. Пускай считают ее дурой, зато все разжуют и в рот положат.

Но Смуров вопросу не удивился.

– Ну как же, на случай смерти одного из супругов и нового брака, – объяснил он. – Чтобы можно было заменить… э-э-э… устаревший портрет на новый. Почему же в этом случае традиция была нарушена?

«Ничего себе традиция, – возмутилась Лиза, никогда о таком объяснении не слышавшая. – Очень практично и жуть как цинично!»

– Так ведь есть парный портрет! – вспомнил Инго. – Висит у Бабушки в кабинете. Я спрашивал, написан он сразу после коронации, а выглядит обыкновеннее некуда. Но вот этот портрет родители заказали гораздо раньше, как раз после свадьбы, и вон здесь сколько всего – сова, книги, роза…

– Делаем вывод – неспроста, – с нажимом сказал Смуров. – Я бы советовал вам уточнить обстоятельства создания – когда, кому, по какому случаю заказали. Если возможно, побеседовать с художником. На вашем месте я бы просветил картину рентгеном, вдруг там отыщутся какие-то ранние скрытые слои, переделки. Если хотите, похлопочу, доставим сюда переносную лампу… Далее, – Илья Ильич показал на гипсовую сову в центре полотна, – в вашей символике я опять-таки не разбираюсь, она, возможно, отличается от общепринятой, а вот композиция необычная.

– Золотое сечение? – подала голос Марго.

– Умница, – похвалил Смуров дочку. – Выучила.

Лиза напряглась, но и про сечение не вспомнила – ничего-то она не понимает в живописи, вот досада!

– Художник строит композицию так, что взгляд зрителя должно приковывать нечто самое важное. Лицо, символический предмет, геральдическое изображение… – Смуров показал на портрет, точнее, на гипсовую сову. – Не понимаю… Сова – символ мудрости, но портрет ведь призван увековечить супружескую любовь, видите, король и королева держатся за руки, здесь бы золотому сечению и быть, но они как бы сдвинули руки, чтобы поместилась эта подставка с совой. Спрашивается, зачем?

– Сова, в отличие от остальных деталей, намалевана грубовато, – вдруг сказал Инго. – Я заметил это после возвращения из Ажурии. А я с детства помню, что раньше, до… всего, здесь был филин, живой, и не просто птица, а портретный Филин – наш Андрей Петрович. Но я подумал, что мог перепутать – столько лет прошло.

– Как же, как же, – отозвался молчавший все это время Филин. – Я тоже заметил, еще после твоей, Инго, коронации, когда Гранфаллона прогнали из дворца! Но решил, что это гранфаллонские штучки, а на дураков не обижаются. Плюнул и забыл.

Нашел что забывать, подумала Лиза.

– А на остальные детали я и внимания не обращал, поэтому не замечал, что они меняются, – сказал Филин не своим, каким-то сдавленным голосом, не поднимая глаз на картину. – Понимаете, я… старался лишний раз этот портрет не рассматривать, потому что мне все казалось, что их гибель… хорошо, пусть будет исчезновение, – это моя вина, не уберег, не доглядел. А теперь я бы и рад поверить, но данных маловато.

– Хотите, я включу слух, и будут еще данные? – предложила Лиза.

Стоило ей это проделать, как вместо привычного шороха ветра и шума моря с картины до Лизы донесся совсем неожиданный звук. Ей послышалось, как что-то глухо стукнуло и дробно покатилось, будто деревянные кубики рассыпались.

– Там… – выдавила Лиза и ткнула в картину пальцем, хотя настоящие принцессы пальцем никогда не показывают.

Подставка с нелепой совой, которая только что была на картине, исчезла. Вместо нее на полу у кресла возникла большая плетеная корзинка с яблоками. Она покачнулась и опрокинулась, и по всему полотну пошла рябь, – совсем как по воде от сильного ветра. Яблоки раскатились по нарисованному ковру. Только вот дробный стук никто, кроме Лизы, не услышал.

– Опять! – завопила Лиза и повернулась к Филину. – Я про это и говорила! Андрей Петрович, в тот раз похожее было! Но другое! То погода, то какие-то мелочи, было солнце, стал туман! И еще вот эта роза – она раньше была вышитая, а не металлическая! Картина все время меняется, вот Инго подтвердит!

– Да я и сам теперь вижу, – покаянно проронил волшебник. – Прости, Лизавета.

Несмотря на недавние обиды и переживания, в душе у Лизы все запело: ну, раз портрет поменялся у всех на глазах, теперь-то им с Инго точно поверят! И Филин извинился!

– Одно из двух: или сама картина нас слышит и пытается нам что-то передать, или это усилия тех, кто на ней изображен! – Амалия от неожиданной метаморфозы разволновалась не меньше прочих. – Понимаете? Это не от того, что нас тут четверо волшебников, это она сама откликается! И все-таки давайте попробуем сохранять спокойствие и действовать по порядку, как наметили. Лев, скажите, вы узнаете на портрете того человека из Сада?

Лева закивал еще прежде, чем фриккен договорила, а потом сказал:

– Я и перстень узнаю! Только здесь король в парадном облачении, а тогда…

Изображение на холсте заколебалось, точно занавеска на сквозняке. Парадный бархатный плащ на плечах у Инго Третьего забился под порывом невидимого ветра, а когда ветер стих, то плащ был уже не бархатный – шерстяной, со знакомой всем цветастой вышивкой. И вместо лайковых перчаток за поясом у короля были холщовые рукавицы, запачканные землей.

– Откликается! – Лиза не удержалась и протянула руку к холсту. В тот же миг тонко выписанное колечко на руке мамы и массивный сапфир на папином пальце засветились, точно на них заиграл солнечный лучик.

Смуров с Маргаритой давно уже не произносили ни слова – только ахали. Но теперь Илья Ильич заговорил:

– Удивительно! На моей памяти картины никогда себя так не вели… то есть если проникнуть внутрь, то видишь движение, но чтобы наблюдать его, находясь по эту сторону рамы… нет, такого со мной не бывало! И какое полезное умение ваш слух, Лиза!

– А вы звуки внутри картин когда-нибудь слышали, Илья Ильич? – выпалила Лиза.

– Хорошо, что ты спросила! – обрадовался Смуров. – То-то и оно, что нет! Даже если забраться в «Последний день Помпеи», вокруг все будет рушиться совершенно бесшумно! Нет-нет, к вашему полотну нельзя подходить с обычными мерками! Но какая-то логика должна быть… – Илья Ильич возвел глаза к потолку и задумался.

– Очень просто! – вмешался Лева. – Картина нам что-то говорит, надо только понять, что именно, и не только зрительно, но и звуками, а если их слышит только Лиза, то в этом нет ничего удивительного! Раньше перемены были, скажем так, бессмысленными, потому что мы не додумались задавать нужные вопросы. А сейчас додумались. Вот картина уже согласилась, что я видел Инго Третьего, – все согласны?

– Но к чему возникли яблоки – не понимаю! – Смуров развел руками.

– Лиз, а ты послушай еще! – предложила Марго и поднесла палец к губам, призывая всех к молчанию.

Лиза покорно прислушалась. И рот у нее приоткрылся.

– Не совпадает! – пораженно прошептала она. – Раньше море шумело, были слышны голоса, стук колес, еще какие-то звуки из гавани… и дворцовые тоже. На картине ведь вроде как дворцовые покои и за окнами Радинглен. А теперь звуки совсем другие! – она зажмурилась и с закрытыми глазами принялась перечислять то, что слышала. – Деревья шумят… трава на ветру шелестит… и все это не издалека, а как будто совсем близко. Дождь стучит… по черепичной крыше… по земле и палой листве… Ой! – она чуть не подпрыгнула и даже едва не толкнула Амалию.

– Что? – спросил Инго, подавшись к Лизе.

– Яблоко… в траву шлепнулось.

Смуров посмотрел на картину, потом на Лизу, потом опять на картину.

– Что ж это я! – досадливо сказал он. – Совсем вы меня запутали вашими чудесами – элементарные вещи из головы вылетают. Да яблоко и есть символический предмет! У него столько смыслов, все и не перечислишь, взять хотя бы сад Гесперид с молодильными яблоками!

– Молодильные яблоки… – эхом повторила Лиза.

И надежда, которая затеплилась у нее в душе, вдруг полыхнула в полную силу.

– Так ведь это то, что нам нужно! Для Бабушки! Они ведь излечивают любую болезнь! Я читала! И еще вечную молодость дают и бессмертие, но это если трижды откусить, а нам столько не надо, нам бы хоть кусочек раздобыть! – Она повернулась к брату: – Инго, ты про яблоко ничего не сказал! Ты не забыл?

– Самое время. – Инго вытащил из кармана то самое эмалевое яблоко. «Как же он объяснит Илье Ильичу про яблоки и про Сад и про Леву, чтобы было быстро и понятно?» – озадачилась Лиза. Но Инго умудрился уместить все объяснения в несколько сжатых фраз.

Лиза легенду про Сад никогда раньше не слышала – ни от Филина, ни от кого бы то ни было. Наверно, в Сад действительно совсем никто не верил, раз даже предание о нем все позабыли… И все-таки Лева с Инго почему-то умудрились независимо друг от друга на минуточку побывать в этом Саду, а Лева к тому же видел там папу! И тамошние яблоки могут спасти Бабушку!

Напоследок Инго добавил:

– Не знаю, почему это яблоко превратилось у меня из живого в неживое, когда я оттуда выбрался. Но все равно пусть все считают Сад легендой, а мы со Львом теперь уже нет.

– И я! – встрял Костик, пожирая Инго преданным взором и вытягиваясь в струнку – изъявлял вассальную преданность. До этого он робел и только иногда шепотом восклицал «ух ты».

– В легенде говорится, что Хранитель может попасть в Сад, если он в беде… – рассуждал Смуров. – Все правильно, Лев стал Хранителем вместо меня и…

Вот и попробуй сохранить в Радинглене тайну Хранительской Гильдии, пронеслось в голове у Лизы. Особенно когда все настолько свои.

– Лев был в беде и… Нет, не сходится! – всплеснул руками Илья Ильич. – Вы-то ведь не Хранитель, – сказал он Инго, – и студенческое посвящение – никакая не беда. Да и я в свое время тоже ни в какой Сад не попадал, а уж положение было бедственнее некуда, – от одного воспоминания о пережитом столкновении с Мутабором Илья Ильич содрогнулся. – Получается, что рассказов очевидцев, кроме вашего, нет. Почему в Сад удалось попасть именно вам двоим? Все, сдаюсь! – Смуров поднял руки.

– И я не вижу никакой логики, – согласилась Амалия.

Лиза тоже запуталась. Если уж ученые Илья Ильич с Амалией ничего не понимают, то куда уж ей!

– Должна быть! – упрямо сказал Лева.

– Но сдаваться нам никак нельзя. Хорошо, сейчас мы все проверим, – сказала Амалия. – Иногда забытые легенды оказываются забытой правдой. Скажите, найдется кого-нибудь клубочек шерсти? Обычной, для вязания?

«Фриккен собирается вязать?! Нашла время!» – изумилась Лиза.

– У меня есть! – обрадовалась Маргарита, гибко присела на корточки и принялась рыться в рюкзачке. – Я всегда ношу с собой вязание. Вот. – Она подала Амалии клубок пушистой радужной шерсти. – Ничего, что такой пестрый, меланж?

– Неважно. Спасибо! Есть такое особое волшебство… – Амалия покатала и помяла клубочек в ладонях, точно лепила снежок. Потом вручила Инго:

– Попросите его, чтобы он нашел королевскую чету и Сад. Вы словесник, у вас лучше получится.

– Клубочек-клубочек, – растерянно сказал Инго, – где Уна и Инго Третий? Где Сад?

Клубок шустрым котенком выпрыгнул у него из рук, покатился по полу и замер на полу у картины, подвернув ниточку-хвостик.

– Что и требовалось доказать, – разочарованно вздохнул Филин. – Я и не надеялся, уж простите.

– Я неправильно попросил? – Инго обернулся к Амалии. Та кусала губы и ничего не ответила. Наверно, у нее опять что-то не получилось, сообразила Лиза.

Инго подобрал клубочек, взвесил его в одной руке – в другой было металлическое яблоко. Сосредоточенная складка между бровями у него разошлась, и он негромко сказал:

– А если вот так… Яблоко от яблоньки недалеко падает!

Металлическое яблоко соскочило у него с ладони, будто упругий резиновый мячик, оттолкнулось от пола и с легким чмоканием впрыгнуло в картину.

Все так и ахнули.

Теперь Уна с Инго держали в соединенных руках живое наливное яблоко. И под каким углом не посмотри на портрет, именно оно и приковывало взгляд. И казалось, что яблоко светится изнутри.

Инго бросился к картине, дотронулся до холста, что-то пошептал, но яблоко обратно выпрыгивать и не подумала. Лиза никогда еще не видела брата таким расстроенным. Остальные тоже растерялись.

– Что же я натворил! Второй раз упустил! – с горечью воскликнул Инго.

– Погодите горевать, Ваше Вели… Инго, – неожиданно подал голос Илья Ильич. – Я ведь обещал посмотреть на картину не только снаружи! Сейчас слазаю и достану ваше яблоко, а вы потом стукнете по нему волшебной палочкой и расколдуете.

Лиза прислушалась к наигранной бодрости в смуровском голосе и поняла, что Илье Ильичу ужасно хочется верить, будто все именно так и будет.

Инго, Филин и Амалия принялись горячо отговаривать Илью Ильича. Раз картина меняется, забираться внутрь опасно, наперебой твердили они. Однако Смуров так загорелся идеей побывать внутри необычного полотна, что никаких доводов слушать не желал. Но подхлестывал его не только азарт.

– Нет-нет, и не пытайтесь меня запугать! – протестовал Илья Ильич. – О чем вы говорите! Наталья Борисовна больна, чары ваши оказались бессильны, а я единственный, кто тут сейчас может что-то сделать – а вы мне твердите о какой-то там опасности? Да ну вас в самом деле! – раздраженно отмахнулся Смуров, забыв о вежливости. – Нельзя терять ни минуты, а то яблоко там намертво прилипнет. Дайте-ка мне, пожалуйста, портфель, молодой человек! – попросил он Костю.

Дракончик послушался. По нему было видно, что и он рвется в бой и неимоверно огорчен тем, что не умеет проникать в картины.

Смуров открыл портфель и, к немалому удивлению Лизы, извлек оттуда обыкновенные музейные тапочки – безразмерные брезентовые шлепанцы на резинках, какие выдают, например, в Летнем домике Петра Первого, чтобы драгоценный паркет не портился под каблуками.

– Они волшебные? – сгоряча спросила Лиза.

– Вол-шеб-ны-е? – по слогам переспросил Смуров. – Они, Елизавета, для порядка! Пропустите, пожалуйста, – воинственно добавил он всем и зашаркал тапочками к картине. Примерился и шагнул через раму внутрь, точно через низенький заборчик.

Все произошло так быстро и буднично, что Лиза даже моргнуть не успела.

Смуров вошел в картину легко: поверхность изображения заколебалась и расступилась, пропуская его, словно расписной занавес, но, перед тем, как погрузиться, Илья Ильич оглянулся и строго сказал:

– Лиза, держи ушки на макушке!

– Уже! – ответила Лиза, успевшая услышать легкий шорох, с которым картина сомкнулась за спиной у Смурова, – будто он нырнул в густые заросли.

Лиза почему-то надеялась, что, как только Илья Ильич проберется в картину, фигуры родителей оживут. Он заговорит с ними, они ответят… Но ничего подобного не случилось. Смуров, до странности высоко задирая ноги, как журавель на болоте, прошелся туда-сюда, заглянул в лицо неподвижной Уне, словно статуе в музее, растерянно развел руками, обернувшись к тем, кто стоял по другую сторону рамы. Казалось, каждый последующий шаг дается Илье Ильичу все труднее. Ноги у него вязнут, что ли? Лиза прислушалась и поняла: так и есть, даже чмоканье слышно, будто в трясине. Смурову, может, и кажется, что вокруг все настоящее, а на самом деле оно нарисованное и даже пол под ним зыблется и пружинит, как батут.

– Смотрите! Яблоко не дается! – пораженно прошептала Марго.

Илья Ильич попытался взять яблоко из рук Уны и Инго. Но не тут-то было: яблоко сначала не поддавалось, а потом неохотно отлипло, и за ним с клейким хлюпаньем, который слышала только Лиза, потянулись какие-то зеленые нити. Смуров отпустил яблоко, тут же шлепнувшееся обратно, пожал плечами, прошагал к левому окну и выглянул наружу. Лучше бы он этого не делал, пронеслось в голове у Лизы.

Внезапно свет на картине стал меркнуть, будто где-то там, за окнами, стремительно опустилась ночь. Все краски тотчас потускнели. Смуров обеспокоенно заозирался. У Лизы вдруг почему-то закружилась голова, как на карусели, а в следующее мгновение она поняла, почему: комната на картине начала медленно поворачиваться вокруг своей оси – точь-в-точь вращающаяся сцена, Лиза недавно такую видела в театре. Вот проехала мимо зрителей по эту сторону рамы опрокинутая корзинка, а кресло, в котором сидела Уна с прижатой к груди розой, теперь оказалось в глубине картины, и лица родителей были видны в профиль – смутные силуэты, не больше.

Смуров высунулся из-за кресла, пошарил руками, как слепой, пошатнулся и едва не упал. Двигался он так, словно даже сам воздух в нарисованной комнате стал густым, как студень. В то же мгновение изображение на холсте затуманилось, словно отодвинувшись за мутное стекло. Фигуры Уны и Инго, зелень сада, – все это неумолимо уменьшалось, как будто уходило куда-то вдаль, а все пространство картины затопляла хлюпающая, поблескивающая чернота – да, конечно, нарисованная, но очень, очень узнаваемая. Из нее там и сям проступали какие-то темные своды, длинные коридоры, извилистые лестницы.

У Лизы в ушах загудело, да что там в ушах – по всему телу, до кончиков пальцев, прошел нестерпимый низкий гул, от которого делалось и страшно, и тоскливо, и даже больно. И ощущение это было очень знакомым!

– Там, – только и смогла выдавить Лиза, – оттуда… он лезет…

– Черный замок, – сказал Инго, но Лиза не услышала его – прочитала по губам, потому что голову разрывало от гула.

А Инго вдруг весь подобрался, как гончая, которая напала на след, сделал шаг к картине и бесстрашно протянул руку к холсту, на котором двигалась, бугрилась, перетекала тьма.

– Инго, ты что! – тоненько вскрикнула Лиза.

Стоило королю коснуться холста, как тьма замерла. Застыло все – сумрачный зал с черными колоннами, которые матово поблескивали, словно горячий асфальт, вдали – убегающий в бесконечность коридор со сводами как ребра у динозавра, а на переднем плане посреди зала – сутулая фигура Смурова, замершая в какой-то нелепой позе, точно его заморозило на бегу. Лицо Ильи Ильича искажал ужас. Но сам Смуров теперь тоже был нарисованный.

Марго тихо охнула, как от боли, и рванулась было вперед, но Амалия удержала ее за локоть:

– Нельзя!

– Да пустите вы! – дернулась Марго и повернулась к Инго, которого уже теребила Лиза.

– Сделай что-нибудь! – хором потребовали обе.

– Без паники, барышни, – отрывисто велел Филин. – Аль, запри-ка галерею, чтобы никто не сунулся.

Амалия послушно начертила что-то в воздухе, и Лиза услышала, как обе двери, ведущие из галереи, замкнулись наглухо.

– Быстро за дело, – приказал Филин. – Долго в Черном замке сидеть нельзя, опасно, даже если он нарисованный. Будем пробовать по очереди. Сначала мы с Инго.

Они тихо посовещались, потом встали слева и справа от картины и слегка наклонили портрет, держа его за раму – будто пытались выплеснуть содержимое через край. При этом волшебник и король размеренно забормотали на два голоса на совершенно незнакомом Лизе языке – певучем и заунывном. Только голоса их звучали как сквозь ватное одеяло. Лизе показалось, что Черный замок, нагло, по-хозяйски расположившийся на картине, глушит и все звуки, и любую магию.

Лиза оглянулась на Марго: та кусала губы. Костик топтался рядом, преодолевая желание сжать ей локоток для моральной поддержки.

Тьма на картине пошла ленивой рябью, но с места не стронулась.

– Никак, – развел руками Филин, выпуская раму. – Аль, может, ты попробуешь? Пространство, как-никак, твоя стихия.

К изумлению Лизы, фриккен Бубендорф попятилась и съежилась, – ну точь-в-точь двоечница, не знающая урока. Опустив глаза, она принялась ожесточенно рыться в сумке.

– Зеркальце Цинциннатуса ищешь? – уточнил Филин. – Раз в лесу пригодилось, может…

– А если тем серебряным, которым вы меня переносили из Амберхавена? – предложил Инго.

– Нет! – с неожиданной резкостью отрезала Амалия – Лиза даже вздрогнула. – Вы в этом не разбираетесь, и, пожалуйста, помолчите, не нужно меня подгонять!

Лиза, как и остальные, оторопела. Ничего себе ответ настоящей леди! Что-то тут не так.

Фриккен защелкнула замочек сумки и, не глядя ни на кого, заявила:

– Простите, но я не берусь. Это слишком рискованно, потому что…

– Смотрите! Уменьшается! – вскрикнула Маргарита.

Фигура Смурова и в самом деле почему-то стала меньше.

– Плохо дело, – пробормотал Филин.

– Ну сделайте же что-нибудь! – закричала Марго, потеряв всякое самообладание. Костик – и тот от нее шарахнулся. – Волшебники, называется! Ох, ну почему я не умею колдовать?!

– Умеешь! – вдруг вырвалось у Лизы.

Все посмотрели на нее. Все, кроме Марго. Та даже головы не повернула.

– Помнишь, когда мы все были в плену у Изморина, то есть у Мутабора? Когда меня чуть не засосало в его заколдованные ноты?

– И что? У меня тогда случайно получилось, – жестяным голосом отозвалась Марго. Она не сводила глаз с картины, все так же заполненной тьмой, со всех сторон сдавившей одинокую тощую фигуру Ильи Ильича.

Лиза обеими руками затрясла ее за плечо:

– Сами ноты помнишь? Мы же переписали их зеркально, и они превратились в волшебство наоборот, и победили Мутабора! А Черный замок – мутаборский, значит, на него эта музыка тоже подействует! И мы вытащим твоего папу!

– А ведь верно. – Марго наконец-то повернулась к Лизе, будто рядом и не стояли трое взрослых волшебников и один юный дракон. – Дело за немногим – вспомнить ноты хоть в каком-нибудь виде. – Она смахнула слезы с ресниц и собралась с мыслями. – Нет, не помню. А ты?

Лиза помотала головой. После заточения в концертном зале и музыкальной битвы с Мутабором она изо всех сил постаралась забыть ту музыку.

– Я тогда наизусть запомнил! – выпалил Костик.

– Костик, – взмолилась Маргарита, заглядывая дракончику в лицо огромными темными глазами и положив руки ему на плечи. – Костик, миленький, голубчик, напиши их еще раз!

Костя от таких слов и жестов, особенно от тонких пальчиков Марго у себя на плечах, поначалу утратил дар соображать, и тогда Лиза немилосердно пихнула его локтем в бок. Ничего, он королевский вассал, его можно. Дракончик встрепенулся:

– Только мне надо бумагу и ручку.

– Без бумажки ты букашка, – быстро проговорил Инго. Нашел время шутить, сердито подумала Лиза, но король уже вынул прямо из воздуха нотную тетрадку и гелевую ручку. Маргарита наконец-то посмотрела на Инго потеплее.

Костик присел на корточки, насупился и застрочил.

– Если чего навру, ты поправишь? – подняв голову от тетради, он едва не стукнулся лбами с Марго, которая стояла, наклонившись над ним, и ждала.

– Да, да, только быстрее! – торопила она.

Смуров на картине все уменьшался. Еще немного – и он потонет, как серый мотылек в чернильном колодце. Вот-вот совсем исчезнет!

– Лизавете понадобится инструмент, сейчас доставим, – пообещал Инго и обернулся к Амалии. Та, явно обрадовавшись, что и ей дело нашлось, развела руки и начала поглаживать перед собой воздух – будто восьмерку в нем рисовала. Минута – и в руках у фриккен Бубендорф возник скрипичный футляр.

– Спасибо! – Лиза сразу увидела, что это ее Виви, а не волшебная скрипка из Сокровищницы. Вот и хорошо, еще неизвестно, как бы взбрыкнула норовистая волшебная скрипка рядом с Черным замком!

Едва Костя поставил последнюю закорючку, как Марго выхватила у него ручку и тетрадку, проворно пробежала ноты глазами, что-то поправила в двух местах.

– Давай сюда! – Лиза уже приладила к плечу скрипку и занесла смычок.

– Это же мутаборский вариант! – спохватилась Марго. – Лиз, ты от него в обморок не хлопнешься?

Лиза задрала нос:

– Вот еще! Как-нибудь справлюсь! Если хлопнусь – вы меня поймаете!

– Встаньте все у рамы, – скомандовала Марго, будто всю жизнь распоряжалась взрослыми. – Как только папа покажется, тяните его наружу!

Она подошла вплотную к картине. Взрослые безропотно повиновались.

Лиза глубоко вздохнула и заиграла.

Оказывается, забыть мутаборскую музыку не получилось. Видно, бывают такие воспоминания, которые и захочешь, а не забудешь. Костик успел записать только первые несколько фраз – но и их оказалось вполне достаточно. Лиза чувствовала на себе пристальные взгляды, но уже после первых нескольких тактов музыка подхватила ее, точно волны, и понесла в открытое море. На миг Лизе показалось, что эти темные волны эти вот-вот захлестнут ее с головой, и переворачивать ноты на ходу было все равно что грести против течения. Но Лиза стиснула зубы, припомнила те новые и все более сложные уроки музыкальной магии, которые нещадно продолжал задавать ей Филин, и… Теперь она плыла по этим волнам музыки вовсе не как обломок кораблекрушения, который море швыряет и кувыркает туда-сюда, а как шхуна, которая ловит парусами ветер и не отклоняется от курса. Напрасно я жаловалась Инго на Филина, пронеслось в голове у Лизы. Что бы я сейчас делала без этих уроков?

– Есть! – ликующе завопил Лева. На холсте что-то чавкнуло, будто болотная трясина.

Листок с нотами, который маячил у Лизы перед глазами, спорхнул на пол.

Целый и невредимый Илья Ильич стоял на ковровой дорожке по эту сторону рамы. Никакого Черного замка на картине больше не было, а снова были король, королева, рассыпанные яблоки, окна и за ними – Радинглен в туманной дымке.

Марго сначала повисла на шее у отца, потом обняла Лизу и жарко дохнула ей в ухо «молодчина», а потом звонко чмокнула в щеку Костика, который от такого нежданного подарка судьбы онемел и обомлел. Филин смотрел на Марго с неприкрытым восторгом. Инго молча поцеловал ей руку. Марго проворно подобрала с пола нотный листок и под заинтересованным взглядом Филина сунула в карман.

Смуров сделал один шаг на подгибающихся ногах и упал бы, не поддержи его Филин. Илью Ильича колотила крупная дрожь, на лбу у него выступила испарина, а зубы стучали, как в ознобе. Амалия сунула ему под нос какой-то пахучий флакончик из своей неисчерпаемой сумочки, и дрожь прошла.