Текст книги "Оберег волхвов"
Автор книги: Александра Девиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Появление великого князя вызвало общее любопытство. Раменские смерды даже отвлеклись от Быкодера, наперегонки пытаясь рассмотреть человека, который им, жителям лесов и селений, казался чем-то вроде диковинного божества.
А Быкодер еще в дороге начал потихоньку ослаблять свои путы. Когда его провозили по улицам Киева, много зевак подбегало к самому возку, чтобы ударить разбойника или вырвать у него клок волос. Никто не заметил, как Быкодер, высунув связанные руки между прутьями клетки, снял с пояса одного из драчунов нож и быстро спрятал его у себя в рукаве.
Теперь, воспользовавшись минутным замешательством толпы, он окончательно разрезал все веревки и, крякнув от натуги, разломал деревянные прутья клетки. Люди, стоявшие вокруг, вскрикнули и расступились, увидев злодея внезапно освобожденным. Кто-то пытался встать на его пути, но Быкодер, орудуя ножом, быстро расчистил себе дорогу. «Дьявол!», «Антихрист!» – послышались испуганные выкрики в толпе. Столкнув с коня какого-то княжего отрока, Быкодер вскочил в седло, присвистнул и ударил коня по бокам. И в миг, когда отчаявшимся крестьянам показалось, что злодей в очередной раз уйдет от расправы, стрела, пущенная меткой рукой Дмитрия Клинца, вонзилась меж лопаток Быкодера.
Вздох облегчения пронесся по толпе, когда смертельно раненный разбойник грохнулся на землю. Крестьяне кинулись его добивать. Теперь даже великий князь не так занимал людей, как разбойник и его победитель.
Дмитрий стоял на облучке возка, куда забрался, чтобы точнее попасть в Быкодера. Статная фигура молодого купца возвышалась над толпой, его голова была чуть откинута назад, глаза сверкали, а в руках он все еще сжимал свой крепкий лук. Никифор невольно вспомнил изображения античных героев, стоящих на колесницах с натянутыми луками или с занесенными копьями в руках.
Берислава наклонилась к матери и прошептала:
– Жаль, что такой видный мужчина достанется нашей дуре. Надо было поторопить Олбыря!
– Какая же ты ненасытная, – откликнулась Завида также шепотом. – Мало тебе одного Глеба, так еще и этого подавай? Уймись, дочка. Он хоть и пригожий молодец, но простой мужик.
Дмитрий спрыгнул с возка, подошел к великому князю и боярину Тимофею, слегка поклонился и сказал:
– Вы все видели, государи мои. Мы не стали убивать Быкодера в Раменье, а привезли его на ваш суд. Вашей волей он был отдан для справедливой мести в руки потерпевших от него людей. Но разбойнике помощью дьявола, видно, освободился от пут, и мне пришлось его убить.
Осанка молодого купца была горделива, а речь исполнена спокойного достоинства. Великий князь спросил не без удивления:
– Но кто ты и откуда? Как твое имя? Ты не похож на простолюдина.
– Зовут меня Дмитрий-Ратибор. Еще прозывают Клинец – по названию городка, где я родился. Отец мой, Степан Ловчанин, был воином в дружине князя Владимира Мономаха. А сам я занимаюсь купеческими делами.
Святополк невольно поморщился при упоминании имени Мономаха. Он знал, что держится на престоле благодаря великодушию и храбрости своего двоюродного брата, и эта мысль не давала ему покоя. Втайне он завидовал доблестям и славе Владимира, ревниво примечая похвалы, с которыми дружинники отзывались о князе-воине. И сейчас молодой купец, назвав своего отца, поневоле всколыхнул одно неприятное для Святополка воспоминание. Когда-то давно подобострастные тиуны донесли ему, как сетовал однажды после битвы один из лучших воинов Мономаха Степан Ловчанин, что, дескать, не тот князь посажен на киевский престол. Не забыл Святополк этих обидных слов и сейчас с невольной неприязнью посмотрел на Дмитрия, который, судя по всему, о княжеском престоле думал то же самое.
– Значит, это ты победил злодея и тебе положена награда? – уточнил Святополк, хотя и так все было ясно.
– Не я один, мои друзья не меньше заслужили. Они к тому же потерпели от разбойника телесный ущерб. Шумилу он дважды ранил, а Никифора чуть не задушил.
Дмитрий жестом подозвал товарищей поближе к великому князю. Они подошли и наперебой принялись возражать.
– Мы, конечно, все трое боролись с разбойником, но решающий удар нанес Клинец, – заявил Шумило.
– И только что у всех на виду он поразил злодея своей стрелой, – добавил Никифор.
Да и раменские крестьяне главным победителем называли Дмитрия. В конце концов он согласился:
– Ну что ж, если так считаете, пусть буду я. Не столь уж важно, в чьи руки попадет награда, все равно мы разделим ее на троих.
– Ан нет, – усмехнулся Святополк. – Не всякую награду можно разделить. Деньги – пожалуй, но не жену.
При этих словах друзья недоуменно переглянулись и пожали плечами, но понять ничего не успели, так как великий князь тут же заявил:
– Однако негоже вручать награду победителю здесь, посреди улицы. Пойдем, Дмитрий-Ратибор, сын Степанов, на боярский двор, там и получишь все, что тебе полагается.
Молодому купцу ничего не оставалось, как последовать за князем и двумя его дружинниками во двор боярина Раменского. Также туда пошли Тимофей, Завида, Берислава и Фома с писцом. Шумило и Никифор двинулись было следом, но боярские холопы закрыли перед ними ворота. В полном недоумении новгородец и грек стали оглядываться по сторонам, спрашивать у людей:
– Что там еще за тайны на боярском дворе? Почему нас не пустили?
Из-под руки Шумилы вынырнул знакомый друзьям по подольскому рынку Юрята и сообщил:
– Наверное, не хотят, чтобы вы мешали смотринам! Пусть жених и невеста увидятся наедине.
– Какой жених? Какая невеста? – удивлялись друзья.
– А вы разве не знали? – подскочил Гнездило. – Победителю обещана в жены боярышня Анна.
– Как?! Эта безумная уродина? – разом выкрикнули Шумило и Никифор. – Но ведь были обещаны гривны!
– Гривны – само собой, но четыре дня назад княжий бирич объявил, что награда увеличивается. Теперь победитель станет зятем самого боярина Раменского.
– А мы и не знали… Вот так награда! – присвистнул Никифор.
– Господь наш спаситель! – Шумило схватился за голову. – Бедный Клинец, он теперь и деньгам не рад будет.
Между тем боярышня Анна видела и слышала все, что происходило перед отцовским домом. Она стояла у открытого окна на втором этаже и, спрятавшись за занавеской, наблюдала сверху за событиями на улице. Телега с разбойником, жалобы крестьян, суд по княжескому закону, появление великого князя, меткий выстрел Дмитрия, его беседа со Святополком – все было в диковинку Анне, незнакомой с мирской жизнью. Но когда друзья победителя разом назвали боярышню безумной уродиной, она вздрогнула и отшатнулась от окна. Такое Анна слышала о себе уже не в первый раз. Из-за стен киевского монастыря до нее долетали песенки и прибаутки местных шутников, высмеивавших убогую боярскую дочь. Вздохнув, Анна пожалела о билгородском монастыре, где никто не говорил о ней плохо. Племянница игуменьи была ограждена от злых языков. Но после смерти тетушки началось непонятное…
Анна, едва сдерживая слезы, перешла в другую комнату, чтобы видеть из окна уже не улицу, а боярский двор.
Там князь уселся на приготовленную для него скамью с резным верхом, правой рукой важно разгладил седые усы, а левой подбоченился и, быстро переглянувшись с Завидой, изрек:
– Что ж, Дмитрий-Ратибор, одна твоя награда в ларце, а другая – во дворце. – Он махнул рукой в сторону боярского дома.
По знаку Тимофея слуги поставили перед Дмитрием ларь с золотыми монетами. Купец хотел было тотчас взять в руки заслуженную награду, но князь жестом остановил его и сказал с усмешкой:
– Погоди. Прежде чем брать приданое, познакомься с невестой.
– С какой невестой? – не понял Дмитрий. – Мне была обещана награда в деньгах, а невесту я не просил.
Тут в разговор вмешался Тимофей:
– Видно, этот молодец отправился на охоту за Быкодером еще до того, как была объявлена новая награда. Он не знает, что…
– Погоди, боярин, – остановил его Святополк. – Я сам все скажу. Так вот, Дмитрий, несколько дней назад мы назначили большую награду, чем была. Мы решили, что герой, победивший такого душегуба, как Быкодер, будь он даже человеком самого низкого звания, заслуживает того, чтобы породниться с боярским домом. Боярин Тимофей Раменский, уважая твою доблесть, отдает за тебя дочь, боярышню Анну. Вас обвенчают в соборе со всеми почестями. Я сам буду присутствовать на свадьбе и дам вам свое княжеское благословение.
– А я от себя добавлю, – вставил Тимофей, – что очень рад такому исходу дела. Я как отец боялся, что победителем окажется человек, не достойный моей дочери. Но ты, слава Богу, мужчина храбрый, честный, из себя видный, да еще сын одного из лучших воинов Мономаха.
Последние слова боярина не понравились великому князю, он недовольно скривился и сказал:
– Хватит расхваливать его, Тимофей, а то этот молодец еще загордится. Ишь, какой важный, даже и не думает нас благодарить за такую честь.
Дмитрий не мог скрыть раздражения и досады. В ответ на последние слова князя он воскликнул:
– Да почему ж я должен вас благодарить?! Награду в гривнах я справедливо заслужил, а от чести породниться с боярином отказываюсь.
– Что?! – Святополк привстал, опираясь на посох. – Не ослышался ли я?.. Ты отказываешься от боярской дочери и от княжеского благословения?
Все присутствовавшие во дворе так и ахнули. Дерзость купца перед лицом болезненно самолюбивого князя выглядела необъяснимой. Берислава замерла от удивления и непонятного ей самой восторга. Сейчас она и не знала, чего больше хочет: чтобы Анна вышла замуж, окончательно развязав руки Глебу, или чтобы привлекательный храбрец, победивший разбойника, никогда не достался Анне. Одно с другим было несовместимо, и она снова подосадовала на медлительность Олбыря.
А Дмитрий, между тем, ничуть не смутившись от княжеского недовольства, заявил:
– В таких делах каждый волен сам за себя решать. Я, слава Богу, не раб, и никто меня насильно не заставит жениться. Давайте положенные гривны, а невесту оставьте для кого– нибудь другого.
– Да чем же тебе невеста не угодила?! – воскликнул князь, снова переглянувшись с Завидой.
– Правда, купец, не могу и я понять, – обратился к Дмитрию боярин. – Почему ты отказываешься от моей дочери? Анна – девушка честная, хорошего рода, с большим приданым.
– Не хочу обижать тебя, боярин, – последовал ответ, – но твоя дочь мне не по нраву. В этом деле у каждого свое разумение. Одному подавай приданое и родовитость, а другому нужна красота, доброта, ум, которых у вашей невесты и в помине нет.
– Да что ж ты так порочишь мою дочь?! – вспылил Тимофей. – Из твоих слов выходит, что Анна – безумная и злая уродина?.. – Тимофей, обычно спокойный, так и затрясся от гнева. – И ты смеешь говорить такое о девушке, которую даже никогда не видел?!
– Однажды я видел ее, мне достаточно, – усмехаясь, ответил Клинец.
Тут Берислава поспешила вмешаться. Она боялась дальнейшего выяснения этого вопроса и к тому же хотела обратить на себя внимание молодого купца. Выступив вперед, Берислава поклонилась великому князю и вкрадчивым голосом сказала:
– Прости, государь мой, что я, девица, осмеливаюсь вмешаться в разговор высокочтимых мужей. Но мне обидно за Анну, она ведь для меня не чужая. Зачем навязывать честную девушку человеку, которому она не пришлась по нраву? Дмитрий не единственный, кто заслужил награду, у него есть еще двое друзей. Пусть купец забирает деньги, а на Анне женится его друг.
С этими словами Берислава выразительно посмотрела на Дмитрия. Ее желтые с прозеленью глаза словно столкнулись с угольно-черными глазами молодого купца. На лице Дмитрия появилась мужская понимающая усмешка: он прочел во взгляде Бериславы тайный призыв.
Слова падчерицы не понравились Тимофею, и он тотчас заявил:
– Нехорошо это сказано! Моя дочь не залежалый товар, чтобы предлагать ее каждому-всякому. Не хочет купец на ней жениться – вольному воля! Но друзья его тут ни при чем.
– А ты, видать, Берислава-Устинья? – обратился к девушке Клинец. – Так вот, Устинья, – он сделал упор на ее христианском имени, – если ты печешься о своей сводной сестре, так лучше бы не отбивала у нее князя Глеба. А я и мои товарищи не годимся в женихи ни ей, ни тебе.
Берислава даже вздрогнула от такой отповеди. Она почувствовала себя обиженной, отвергнутой. Тут же выразительно переглянулась с Завидой, а Завида – со Святополком. Будто какая-то искра пробежала между главными участниками действа. Великий князь, все больше раздражаясь против Дмитрия, грозно нахмурил брови и сказал:
– Знаешь ли ты, купец, что ни за какие доблести я не прощаю дерзость и неуважение к моим лучшим боярам? Ты сейчас оскорбил боярина Тимофея и его семью, а за это по княжескому закону полагается наказание.
– Я хорошо знаю законы Ярославовы, – заявил Клинец. – Там нигде не написано, что сказать боярину правду – значит оскорбить его. Даже если бы я сейчас погрозил боярину мечом, то с меня полагалась бы только одна гривна пени. Даже если бы я ударил или ранил кого-то из огнищан[23]23
Огнищанин – именитый гражданин.
[Закрыть], мне пришлось бы заплатить двенадцать гривен в княжескую казну. Но чтобы наказывать свободного человека насильной женитьбой – такого вы не найдете ни в «Русской правде», ни в Кормчей книге[24]24
Кормчая книга – перевод греческого Номоканона – кодекса, регулирующего в Византии церковные и светские отношения.
[Закрыть].
Святополк, раздосадованный грамотностью молодого купца и его дерзкой отповедью, еще больше распалился:
– Ты вздумал учить меня, наглец?! Так знай, что первейший закон для каждого русича – это подчинение своему князю! В последний раз тебя спрашиваю: берешь назад свои непочтительные слова о дочери боярина? Соглашаешься жениться или будешь и дальше позорить ее своим отказом?
– Позорить я никого не хочу, – возразил Клинец. – Эта боярышня сама себя позорит, навязываясь в невесты.
– Неправда, Анна никому не навязывается! – крикнул Тимофей. – Мы сами за нее все решили.
– Я понимаю тебя, боярин: ты отец, тебе за дочь обидно, – обратился к нему Дмитрий. – Но пойми и ты меня. Я свободный человек и не терплю, когда меня к чему-то принуждают.
– Ты подданный великого князя! – заявил Святополк. – И я покажу тебе, как следует почитать мою власть. Покажу так, что другим своевольникам неповадно будет. У тебя, Тимофей, я знаю, под домом есть глубокий подвал, – повернулся он к боярину. – Так вот, пусть этот дерзкий бродяга посидит под землей и немного остынет. Взять его!
По знаку повелителя княжеские воины кинулись с двух сторон на купца, но он успел выхватить из ножен меч и, отбиваясь от нападавших, подбежал к забору. Еще мгновение – и Дмитрий перелез бы через ограждение на улицу, но подкравшийся сзади Олбырь и другой боярский холоп успели набросить ему на голову охотничью сеть. Не теряя ни минуты, дружинники и холопы обезоружили купца, связали ему за спиной руки и потащили пред очи князя и боярина.
– Как ты смеешь сопротивляться моим людям?! – закричал Святополк и поднял свой посох, словно собираясь ударить непокорного, но, столкнувшись взглядом с черными сверкающими глазами купца, удержал свою руку на полпути и снова тяжело опустился на резную скамью. Было в лице Дмитрия нечто, заставлявшее людей помимо воли считаться с ним, а часто и повиноваться ему, и даже великий князь с досадой это ощутил.
– Значит, вот какова благодарность княжеская и боярская? – спросил Клинец, оглядывая всех присутствующих во дворе, словно пытаясь найти среди них единомышленников. Но никто не посмел поднять голос против властителя. – Теперь мне ясно, князь, почему ты окружил себя жадными и трусливыми лизоблюдами. Не потому ли, что люди прямые и смелые будут говорить правду, которая тебе не нравится? А ты, боярин, – обратился Дмитрий к Тимофею, – ты ведь, говорят, был когда-то славным воином. Неужели тебе охота жить в шкуре княжеского любимца, готового отдать хозяину все, даже свою…
– Молчать! – крикнул Святополк и в ярости затопал ногами. – В тюрьму пойдешь за такую дерзость, раб!
– Я не раб и никогда им не буду. Готов служить тебе по закону, но не стану ползать на брюхе ни перед тобой, ни перед твоими любимцами.
Эти слова Дмитрия окончательно вывели из себя Святополка.
– Ну, чего же вы ждете?! – закричал он на дружинников и холопов. – Тащите его в подземелье, заприте покрепче!
И если завтра он на коленях не попросит прощения у меня и боярина – пусть заживо сгниет в тюрьме, поганец!
Пока воины и холопы, навалившись все разом, волокли Дмитрия в темницу, он успел прокричать так громко, чтобы услышали люди на улице:
– Эй, друзья! Награды мне не вручили, зато отправляют в темницу! Меня, свободного человека! Лишь потому, что отказался породниться с боярином и ползать перед князем!
Дальше уже ему не дали вымолвить ни слова, зажали рот и подтащили к тяжелой кованой двери, ведущей в подвал.
На улице поднялся шум. Люди бурно возмущались, требовали свободы и заслуженной награды для победителя. Некоторые уже начали было взбираться на забор, чтобы, оказавшись во дворе, помочь купцу своими руками. Но княжих отроков на улице оказалось много, и все они были вооружены, а потому недовольных быстро постаскивали с забора и поразгоняли. Самые смелые из горожан пытались сопротивляться, но, получив раны и увечья, вынуждены были отступить. Разъяренный Шумило, позабыв о своих ранах, кинулся в драку, и Никифору стоило огромных усилий увести новгородца, объясняя ему, что, оставшись живым и свободным, он скорее сможет помочь плененному другу.
Глава шестая
Побег из темницы
Боярышня Анна отвернулась от окна и, схватившись за голову, убежала в свою комнату. Ее потрясло все происшедшее на боярском дворе. Она долго размышляла и терзалась сомнениями, не зная, как поступить.
Через какое-то время шум во дворе и на улице поутих. Великий князь со свитой покинул боярский двор. Толпу любопытных и недовольных княжие отроки поразгоняли. Скрылись где-то в глубине дома или сада Завида, Берислава и двое-трое самых преданных им холопов. Куда-то ушел и боярин.
Когда было уже далеко за полдень, Анна решилась наконец выйти из своей комнаты. Отдаленные звуки гуслей привлекли ее внимание. Посмотрев из окон верхнего этажа на улицу, она поняла, откуда доносится музыка. Через дорогу от боярского дома, за соседним двором, росло толстое высокое дерево. На его ветках разместились несколько молодых парней, одетых по-скоморошьи. А на первом от ствола разветвлении сидел, словно на коне, здоровенный белокурый детина с гуслями в руках и, перебирая струны, пел:
За геройство свое в подземелье томлюсь
Я, купец-молодец неугодливый.
Не грозите вы мне, все равно не женюсь
На боярышне вашей уродливой.
Анна закрыла уши и замотала головой, чтобы не слышать дальнейших слов, и все же разобрала, что в насмешливой песенке ее обзывают так же злобной дурой, а боярина Тимофея – неблагодарным ослом. Потом были еще какие-то шутки насчет княжеской и боярской постели, но этого Анна и вовсе не поняла. Смех и улюлюканье сопровождали пение гусляра. Но вот раздался громкий свист – видимо, сигнал тревоги – и шутники, попрыгав с дерева, тут же исчезли из виду.
Эта скоморошья выходка окончательно утвердила Анну в ее решении. Она пошла искать отца и нашла его в маленькой комнатке, где он сидел у окна и читал псалтирь. Оглянувшись на дочь, недовольно сказал:
– Опять ты лицо закрываешь, будто сарацинка какая-нибудь. Правду Завида говорит: плохо тебя мать Евдокия воспитала, сделала дикаркой.
– Неправда, тетушка была святая женщина и плохому меня не учила, – возразила Анна. – А лицо я закрываю потому, что мне стыдно людям в глаза смотреть. Тебе тоже должно быть стыдно. Вы с князем плохое дело сделали, и теперь люди будут судить вас на каждом углу. А меня станут высмеивать так, что и жизнь мне покажется не мила.
– Откуда у тебя такие мысли? – Тимофей удивленно воззрился на дочь. – Кто тебя научил осуждать князя и родного отца?
– Никто меня не учил, сама до этого дошла. Я ведь видела и слышала все, что происходило на нашем дворе. У окна стояла, наблюдала. И еще знаю, что уже сейчас люди начали сочинять про нас всякие насмешливые песенки и прибаутки. А что дальше будет? Возненавидит нас весь честной народ. Только холопы да всякие прихвостни останутся на нашей стороне.
– А это уж не твоя забота. С насмешниками и наглецами я как-нибудь сам разберусь. Да и князь не позволит…
– Пойми же меня, батюшка!.. – перебила его Анна. – Пойми, не хочу я, чтобы честные люди меня проклинали! Они же не знают, что моей вины тут нет.
– Так, по-твоему, мы с князем неправильно сделали, что этого дерзкого купчишку посадили в подземелье?
– Да разве ты сам не понимаешь? Этот купец… Дмитрий-Ратибор… Ведь он герой, он людей от душегуба избавил. Вы награду за разбойника обещали, а вместо этого…
– Мне тоже неловко, – вздохнул боярин, пряча глаза от вопрошающего взгляда Анны. – Но только Дмитрий сам все испортил. Как он посмел тебя оскорбить? Где это видано – какой-то мужик отказался от дочери боярина.
– Отец, да нельзя же людей соединять насильно. Господь не велит. Я и сама не хочу выходить замуж – ни за этого купца, ни за кого-либо другого.
– Но ведь ты же согласилась…
– Только потому, что вы с матушкой Гликерией меня вынудили! Но Божьего благословения на этот брак я не чувствовала. Послушай меня, отец, сделай милость. Отпусти купца, дай ему обещанные гривны. Тогда и Бога не прогневишь, и людей против себя не настроишь.
– Нет, дочка, не могу я этого сделать. Он не только нас с тобой, он и великого князя оскорбил. И теперь не в моей власти его освободить.
Тимофей встал и отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен. Но Анна не отставала:
– Не могу я смириться, что безвинный человек будет заживо гнить в подземелье. Бог накажет и меня, и тебя, и князя. Скажи мне, батюшка, неужели нет какого-нибудь способа помочь купцу?
– Только один способ и есть. – Тимофей повернулся к дочери, но посмотрел не на нее, а куда-то в сторону. – Князь тогда его помилует, когда этот гордец на коленях попросит у него прощения за свою дерзость, а у меня – твоей руки.
– Понятно… Нелегко будет уговорить купца на такое унижение.
– Да и кто возьмется уговаривать?
– Я и возьмусь. И с Божьей помощью найду такие слова, которые смогут его убедить.
– Ты, дочка?.. – Тимофей удивленно поднял брови. – Ты станешь уговаривать его жениться? Но ведь…
– Да, отец. Я не хочу выходить замуж. Но если это надо будет сделать, чтобы спасти человека, я согласна.
– Добрая у тебя душа, как у твоей покойной матери… – Тимофей посмотрел на дочь долгим грустным взглядом. – Не понимаю, за что эти глупые людишки обзывают тебя злобной дурой. Видно, у них самих мозги набекрень…
– Бог рассудит, на чьей стороне правда… Так ты разрешишь мне пойти поговорить с купцом?
– Прямо сейчас?
– А когда же? Ведь завтра князь будет устраивать ему судилище. И, скорее всего, из нашего подземелья купца переведут в княжескую тюрьму. А оттуда он может и по гроб жизни не выбраться.
– Да, ты права. Ну, пойдем. Как раз сейчас удобный момент. Завида с Бериславой нам не помешают, они ушли выбирать наряды и украшения для свадьбы.
– Для какой свадьбы?
– Берислава обручилась с Глебом, – вздохнул боярин. – Когда он приедет из Теребовля, они поженятся. Эх, не думал я, что племянник моего друга…
– Да не горюй из-за безделицы, батюшка. Я ведь сказала, что замуж ни за кого не хочу. А за этого княжича тем более. Наверное, он такой же, как Берислава, если влюбился в нее.
– Ладно, что об этом толковать… Теперь князь Глеб – отрезанный ломоть, он уже с Бериславой связан, и она его не отпустит. Пойдем, я проведу тебя к узнику.
– Подожди, отец. Я сейчас, только сбегаю в свою комнату.
Анна отлучилась на несколько минут и вернулась еще более закутанная, чем прежде: поверх платья она накинула длинное темное покрывало, делавшее фигуру совершенно бесформенной. Отец отнес это за счет ее излишней скромности. Ему и в голову не пришло, что покрывало понадобилось дочери, чтобы спрятать предметы, заранее приготовленные ею для узника.
Дмитрий Клинец сидел на охапке соломы, привалившись плечом к стене. Его руки и ноги были крепко связаны толстыми веревками. В подземелье проникал тусклый свет из маленького окошечка наверху. Когда глаза Дмитрия привыкли к плохому освещению, он стал выискивать вокруг какой– нибудь острый предмет, чтобы незаметно перетереть свои путы. Но, увы, кроме соломы и глиняной миски в углу здесь ничего не было.
Купец хорошо знал жизнь и не рассчитывал на великодушие власть имущих, но надеялся на помощь своих друзей и наиболее смелых киевских граждан. Быть может, кто-то из них отважится собрать вече и выступить в защиту несправедливо обвиненного. Хорошо бы еще, чтобы догадались отправить вестников в Переяславль, к князю Мономаху, известному своей справедливостью.
Размышляя об этом, Дмитрий вдруг услышал шаги наверху. Кто-то спускался по лестнице. Наверное, стражник несет еду. Пора бы уже, узник начинал чувствовать голод.
Загремели ключи, дверь отворилась. Стражник пропустил вперед себя боярина Тимофея и, поклонившись, вышел.
– А, это ты, боярин! – Дмитрий, оглянувшись на вошедшего, насмешливо сверкнул глазами. – Зачем пожаловал? Уговаривать меня будешь или пытать? А может, новую награду для меня придумал?
– Не имею желания объясняться с тобой, – сурово ответил Тимофей. – Гордыня тебя обуяла, а это большой грех, и ты за него поплатишься. Но я привел свою дочь. Это она хочет с тобой побеседовать.
– Что, будет меня уговаривать на ней жениться? – рассмеялся Дмитрий. – Пусть не старается понапрасну. К тому же, боярин, не в обиду тебе будет сказано, но смотреть на твою дочь – удовольствие не из приятных.
– Дерзкий ты дурак! – воскликнул Тимофей, но тут из-за его спины вышла боярышня и, жестом остановив отца, сказала:
– Не надо браниться, батюшка. Оставь меня с этим человеком, я найду, что ему сказать.
Дмитрий удивленно вскинул голову, услышав такие слова, и внимательно посмотрел на фигуру, с головы до ног закутанную в черное покрывало.
– Как же тебя оставить с этим охальником? – спросил боярин. – Ведь он обидит, обругает.
– Не забывай, отец, что он крепко связан и ничего плохого сделать мне не сможет. А насмешливых слов я не боюсь, наслышалась их за последние дни предостаточно.
– Ну, хорошо, Аннушка, будь по-твоему. А ты, наглец, посмей только оскорбить мою дочь!
Боярин, бросив угрожающий взгляд на узника, повернулся и вышел, прикрыв за собой дверь.
Оставшись наедине с купцом, боярышня тихо сказала:
– Не бойся, сударь, я не стану докучать уговорами. И лицо свое не открою, коль оно тебе так противно.
«Как ни странно, но голос у нее приятный и речь разумная», – невольно отметил про себя Дмитрий, а вслух сказал:
– Видно, ты не так глупа, как о тебе говорят. Значит, должна понимать, что такого человека, как я, ни к чему насильно нельзя принудить.
– Я и не собираюсь принуждать. – Анна подошла к нему поближе и стала так, чтобы тусклый лучик света не падал на нее. – Я не затем сюда явилась, чтобы уговаривать тебя жениться. Хотя отец думает, что это так. Я не сказала ему правды, чтобы он не помешал. На самом же деле хочу тебе помочь выбраться отсюда. Если не сделать этого сегодня – завтра будет поздно.
– Ты ли это говоришь, боярышня? – спросил он изумленно. – Неужели вправду надумала помочь мне бежать? Или это очередная ваша хитрость боярская? Хотите заманить меня в ловушку?
Ни слова не говоря, Анна выпростала спрятанные под покрывалом руки, и Дмитрий увидел, как блеснуло в слабом свете лезвие ножа. Наклонившись, боярышня разрезала путы на руках и ногах узника, потом положила нож под солому.
– Убедился теперь, что я не лукавлю? Вот еще кое-что для побега. – Анна вытащила из-под покрывала увесистый кошель и спрятала его рядом с ножом. – Здесь двадцать гривен серебром. Это, конечно, намного меньше, чем обещанная тебе награда. Но у меня в отцовском доме больше ничего нет. Наследство, которое оставила матушка, спрятано в Билгороде, и мне сейчас до него не добраться.
– Не могу поверить… – пробормотал купец. – Зачем ты мне помогаешь? Ты же, вроде, должна меня ненавидеть…
– Почему?
– Любая девица возненавидит мужчину, который ею пренебрег.
– Бог учит платить добром даже за зло. А ты, купец, тем более никакого зла мне не причинил. Наоборот, избавил и меня, и других людей от разбойника-душегуба. За это тебя народ прославляет, а ведь сказано, что глас народа – глас Божий. Вот и я хочу поступить так, как мне Бог подсказывает.
– Прости меня, боярышня, за мои насмешки. – Дмитрий встал во весь рост, разминая затекшие руки и ноги. – Видно, правду говорил Никифор: суди человека не по наружности, а по душе его…
Он подошел к девушке вплотную, пытаясь заглянуть в глаза под покрывалом, но она резко отвернулась от него.
– Не проси прощения, купец. Каждый вправе смеяться над тем, что смешно.
– А все-таки ты на меня обижаешься, – вздохнул Дмитрий. – Но поверь, боярышня: тут дело не в тебе. Я отказался бы от любой невесты, будь она первая богачка и раскрасавица. Не создан я для семейной жизни – вечный странник, искатель приключений, которому на месте не сидится. Ты, живя в монастыре, просто не встречала таких людей, как я.
– Отчего же? Когда-то к нам в монастырь приезжал игумен Даниил, который знаменит своим путешествием к святым местам.
– Игумен Даниил? Я его знаю. Да, иные монахи совершают хождение в Иерусалим, а потом возвращаются в свои обители. Но я не монах и никогда им не буду. Я купец, воин, мореход, люблю мирскую жизнь. Меня ни в монастыре не запрешь, ни в хижине, ни в богатых хоромах. Обязательно сбегу. А не удастся – так загину без вольной жизни. Уж таков я. Наверное, половецкая кровь сказывается.
– Половецкая?.. – в голосе боярышни послышалось неприкрытое удивление. – Разве ты половчанин?
– Не похож? Видишь, какой я черный.
– Я думала, ты грек. Ты вроде человек образованный, да и веры христианской. Или не так?
Дмитрию показалось забавным, что отвергнутая им боярышня столь явно разочарована его происхождением, и он ответил почти весело:
– Половчанин я только по матери, но она была христианкой. А что до образованности – так это от самого человека зависит, да еще от судьбы. Я ведь купец, в разных странах бывал, много чего повидал, разные языки научился понимать. Но ты, как видно, всех половцев презираешь? Жених-грек тебе бы больше подошел, правда? Да, мы с тобой не пара.
– Будь спокоен, купец: я тоже не создана для семейной жизни. Меня с детства готовили к служению Богу. И я чувствую в себе это призвание. Раньше я еще немного колебалась. Но, столкнувшись с мирской жизнью, окончательно поняла, что тетушка была права, когда советовала не уходить из монастыря. И я вернусь туда по доброй воле. Уже никто и никогда не заставит меня выйти замуж. Ты сделал доброе дело, что отказался от такой невесты, как я. Твой честный поступок избавил нас обоих от тягостных цепей. Ну, ладно, хватит об этом толковать, пора действовать.
