Текст книги "Магия и тайна Тибета"

Автор книги: Александра Давид-Ниэль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Скит был обставлен с аскетичной простотой, но в нем большая библиотека и несколько прекрасных живописных свитков на стенах, говорящих, что жилище не бедное и не чуждо искусству.

И вот Карма Дордже, высокий атлетически сложенный, одетый только в свои длинные волосы, заплетенные в косы, предстал перед худым, утонченным ученым – любопытная, должно быть, картина. Он приветствовал ламу самым усердным образом и не замедлил еще раз сообщить ему, что к ногам учителя его привели божества. Лама позволил ему рассказать о кьилхоре, о «чудесном потоке» и другие подробности – выслушал не перебивая. Затем, когда Карма еще раз повторил, что божества привели его к «самым ногам», кушог Тобсгийас спокойно заметил: место, куда вода доставила его, довольно далеко от этого жилища. Потом справился, почему он без одежды.

Карма, переполненный сознанием собственной значимости, упомянул о Херуке и о том, что два года провел обнаженным в лесу. Отшельник некоторое время смотрел на него ничего не говоря; потом позвал одного из своих помощников и спокойно проговорил:

– Отведите этого бедного человека на кухню, пусть он сядет к огню и выпьет горячего чая. Найдите также старую меховую накидку и отдайте ему – он два года мерз, – и с этими словами позволил ему уйти.

Карма надел потрепанную пагцу [95] с радостью. Пылающий огонь и щедро сдобренный маслом горячий чай приятно освежили и восстановили силы после ночного купания. Правда, удовольствие от физических удобств сильно уменьшилось ударом по его гордости. Лама, думал он, не принял его с распростертыми объятиями, как должно принять ученика, столь чудесным образом к нему приведенного. Что ж, он утолит голод и отдохнет, а после объяснит гомчену, кто он такой и чего ждет от него как от учителя.

Но кушог Тобсгийас не предоставил ему возможности заняться объяснениями; казалось, вообще забыл о присутствии новичка в ритоде, хотя, несомненно, дал на его счет указания помощникам, так как оба ученика хорошо его кормили, а место у огня оставалось в его распоряжении.

Шли дни и недели, и Карма стал терять терпение. Кухня, как она ни удобна, показалась ему тюрьмой. Хотел он работать – приносить воду или топливо, – но ученики ламы не позволяли ему покидать дом. Лама решительно приказал: есть и греться у огня – вот все его обязанности. Карма все больше чувствовал неловкость – с ним обращаются как с домашним животным и не желают от него ничего в обмен на еду и тепло. В начале своего пребывания затворник настойчиво просил товарищей напомнить ламе – он ждет с ним встречи. Но тот ничего не хотел слушать, – пусть не смеют беспокоить своего ламу; когда римпош [96] захочет видеть Карму – сам пошлет за ним.

Через некоторое время вновь прибывший перестал задавать бесполезные вопросы. Единственное его развлечение – наблюдать за появлением ламы на небольшом балконе, где он иногда сидел, или слушать, когда (через долгие промежутки времени) он объяснял философские трактаты своим ученикам или случайным посетителям. Но то лишь редкие проблески – тянулись долгие, ничем не заполненные часы, а он все обдумывал различные обстоятельства, что привели его сюда.

Так прошло чуть больше года. Карма стал впадать в отчаяние: с радостью снес бы самые жестокие испытания, назначенные ему ламой, но это полное забвение поражало его.

Во время первого, и единственного, разговора с отшельником он старательно избегал рассказывать о своем низком происхождении; теперь же стал подозревать, что лама, со своими сверхъестественными способностями, раскрыл его секрет. Именно этим он объяснял, что с ним так обращаются. Может быть, учитель презирает его, считает, что его не стоит учить, и кормит только из жалости. Это каждый день приходило ему в голову и сильно мучило гордого Карму. Все еще убежденный, что его привело к ламе Тобсгийасу чудо и другого гуру не существует для него в целом мире, он и не мыслил предпринимать еще одно путешествие, чтобы разыскать другого мастера; вместо этого ему часто приходило в голову покончить с собой.

Тибетцы верят, что для того, чтобы сделать успехи на мистическом пути, необходимо встретить настоящего цавай-ламу, то есть духовного учителя, у которого уже учился в прошлой жизни, или если это не удается, ламу или кого-то из любимых родственников, покровителей или преданных слуг. Связь, сформированная таким образом, относится к так называемым прошлым деяниям, так говорят сами тибетцы.

Карма совсем упал духом; и тут в ритод приехал племянник отшельника. Гость, лама тулку, глава монастыря, путешествовал с большой свитой; на нем сверкающая мантия из желтой парчи, высокая шапка сияет, как пагода на солнце. Лама и его помощники остановились в долине у подножия горы, где располагался отшельнический скит, и установили прекрасные палатки; освежившись чаем, который отшельник прислал им в огромном серебряном чайнике, тулку поднялся в жилище дяди.

На следующий день тулку заметил странную фигуру Кармы – оборванная накидка из овечьей шкуры, волосы до пола – и спросил его, почему он всегда сидит у огня и ничего не делает. Кандидат в колдуны потянул время, поправляя волосы; наконец-то божества сжалились над ним, – несомненно, именно они пробудили интерес к нему в мозгу тулку.

Карма представился, не забыв ни одного своего звания, рассказал о долгой жизни нагим в лесу, о заклинаниях и кьилхоре в ущелье, о «чудесном потоке» и о лучах света, что тянулись от жилища отшельника к его голове. Закончил жалобой, что кушог Тобсгийас совершенно забыл о нем, и стал умолять тулку замолвить за него словечко.

Из рассказа, который я слышала, явствовало: вероятно, лама, которому Карма рассказал свою историю, из того же теста, что и его дядя. Его, казалось, совсем не тронул рассказ, он не пожалел скитальца, а просто спросил, какое обучение жаждет он получить у отшельника.

Вопрос обрадовал Карму: хоть теперь встретил он кого-то, кто поговорит с ним о деле, которое так давно носит в своем сердце. Самоуверенно заявил он, что желает приобрести магические способности, – например, летать по воздуху, вызывать землетрясения. Но благоразумно умолчал, зачем ему надо совершать чудеса.

Тулку, как позже понял Карма, удивило такое детское желание, но он пообещал передать просьбу ку– шогу Тобсгийасу. Прошло еще две недели его пребывания у дяди, а он ни разу даже не взглянул в сторону молодого человека.

Настало время тулку уезжать из скита. Карма грустно смотрел на помощников, трап у подножия горы: они держали под уздцы лошадей в богатых попонах, готовясь к отъезду. Человек, которого он посчитал своим защитником, посланным ему небесами, собирался уезжать, так и не дав никакого ответа на его просьбу. Скорее всего, кушог Тобсгиайс ничего не скажет ему. Отчаяние овладело им. Тут он увидел, что тулку вышел из дома отшельника, и собирался уже приветствовать его, когда тот лаконично приказал:

– Следуй за мной!

Карма Дордже очень удивился: никогда его не просили сделать хоть что-то. Чего же хочет от него лама? Когда спустились к подножию горы, тулку повернулся к нему:

– Я передал кушогу римпош твое желание приобрести различные магические способности, о чем ты говорил. Римпош ответил: нет у него в ритоде книг, которые следует тебе изучить. Полное собрание таких книг есть в моем монастыре, вот римпош и пожелал, чтобы я взял тебя с собой – там ты начнешь работу. Для тебя есть лошадь, поедешь с моими трапа. – И, оставив Карму, он присоединился к небольшой группе высших должностных лиц из гомпа, сопровождавших его в поездке.

Все повернулись в сторону скита, уважительным поклоном попрощались с невидимым отшельником, вскочили в седла и во весь опор поскакали прочь.

Карма стоял не двигаясь – растерялся от неожиданности. Какой-то трапа дал ему в руки повод. Не помня себя сел он на лошадь и поскакал вместе с другими помощниками ламы.

На четвертый день приезда в гомпа явился к нему один из трапа и сказал: по приказу тулку в цам кханг принесли коллекцию книг, упоминавшихся кушогом Тобсгийасом. Пусть начинает изучать их незамедлительно. Еду ему будут регулярно приносить из монастыря.

Карма последовал за своим проводником, и его отвели на гору в крошечный побеленный домик, откуда открывался прекрасный вид. Из окна он любовался золочеными крышами монастыря и открывавшейся за постройками долиной, окруженной горными склонами, поросшими лесом. В келье, рядом с маленьким алтарем, лежали на нескольких полках тридцать больших поти [97], заботливо обернутых в «платья»[98]и помещенных между резными дощечками. Карму обдало волной радостной гордости – вот и обошлись с ним с надлежащим уважением.

Трапа сообщил ему также: тулку вовсе не желает, чтобы он оставался в полном уединении; он свободен выбирать, где и как жить; черпать воду из ручья, протекающего рядом, гулять где и когда желает. Оставшись один, Карма погрузился в книги: учил наизусть множество магических формул, строил десятки кьил– хор, используя тут больше цампа и сливочного масла при изготовлении торма, чем для еды. Практиковался и в различных видах медитации, о которых говорилось в изучаемых текстах.

Примерно восемнадцать месяцев не ослабевало его рвение. Выходил он только набрать воды, не обменялся ни единым словом с трапа, приносившим ему два раза в месяц еду и топливо, и почти не смотрел в окно на мир вокруг. Затем постепенно во время медитаций у него стали появляться мысли, которых никогда раньше не возникало. Некоторые слова из книг, обрывки магических диаграмм проносились перед ним со значениями, о которых он и не подозревал. Подолгу стоял он у окна, наблюдая за монахами, ходившими туда– сюда по монастырю. Наконец, стал бродить по горам, изучая растения и камни, внимательно разглядывая облака, плывущие по небу, наблюдая за стремительно несущейся в потоке водой, за игрой света и тени. Часами рассматривал деревни, рассыпанные внизу в долине; следил за работой крестьян на полях; за животными, что брели с поклажей по дорогам или свободно паслись на пастбищах.

Прошло еще несколько месяцев, и однажды – днем или ночью, он не помнил, когда именно, – Карма Дордже почувствовал, что тело его поднимается с подушки, на которой он сидел. Не меняя своей излюбленной позы, со скрещенными ногами, он пролетел в дверь и долго путешествовал по воздуху. Наконец прилетел на родину, в свой монастырь: утро, монахи выходят из зала для собраний. Он узнал многих – должностных лиц, тулку, нескольких своих старых приятелей: уставшие, полные забот, скучные лица, тяжелая походка. Карма с любопытством их разглядывал. Какими мелкими и незначительными кажутся они с той высоты, на которой он сейчас. Как удивятся, как поразятся в момент, когда появится он перед ними, восседая на воздушном троне! Кто с презрением относился к монаху с низким происхождением – распластаются, трепеща от страха, перед тем, кто с триумфом исполнил дубтоб, перед колдуном, поправшим законы природы!..

Но вот насладился он этими мыслями, минуло упоение победой – и пробудилось в нем презрение, ликование пошло на убыль. Улыбнулся он своему желанию отомстить мелким людишкам – они больше не интересовали его. Мысли сконцентрировались на блаженном созерцании странного, немерцающего белого сияния, разлившегося подобно океану. Нет, не станет он показываться этим монахам. Тот Карма Дордже, который страдал в монастыре, так же полон презрения, как те, кто издевался над ним, – он отверг их всех. И с этими мыслями стал он удаляться.

Вдруг здание монастыря стало трясти и оно пошло трещинами. Соседние горы наклонились и начали беспорядочно сотрясаться, вершины их навалились друг на друга, образуя новые. Солнце молнией пронеслось по небу и упало на землю; выскочило новое солнце, пронзая небо, – все это с нарастающей скоростью билось в едином ритме. Наконец Карма разглядел в этом хаосе яростно клокочущий поток – волны его состояли из всего сущего в мире.

Видения такого рода не редкость среди тибетских мистиков. Их не следует смешивать со снами: такое видение – это не сон. Зачастую, несмотря на воображаемые путешествия, на чувства, что испытывают, и пейзажи, которые видят, мистики не забывают о настоящем своем окружении и сохраняют ощущения, связанные с собственной личностью. Входя в транс там, где уверены, что им не помешают, совершенно сознательно надеются, что никто не пройдет мимо, не заговорит с ними, не побеспокоит каким-либо образом. Сами они не могут в это время разговаривать и двигаться, но слышат и понимают, что происходит вокруг; они не чувствуют связи с материальным предметом, – все их интересы сосредоточены на событиях и ощущениях, связанных с трансом. Если состояние транса внезапно прервано внешним раздражителем или тот, кто находится в таком состоянии, прервет его усилием воли, шок, а он неминуемо последует, особенно болезненный и оставляет длительное ощущение дискомфорта.

Чтобы избежать подобных неприятных последствий, влияющих на общее здоровье тех, кто их ощутит на себе, выработаны правила проведения экстатической или даже обычной медитации, если она длится некоторое время. Советуют, например, медленно поворачивать голову в разные стороны, массировать лоб и кожу под волосами, вытягивать руки и хлопать в ладоши за спиной, делать наклоны назад. Существует великое множество таких упражнений, и каждый может выбрать те, что ему подходят.

Последователи дзэн-буддизма в Японии, медитирующие все вместе, в общем зале, выбирают своего рода надзирателя, который обладает способностью определять момент, когда монах устает, освежает того, кто потерял сознание, и возвращает ему энергию, ударив по плечу тяжелым посохом. Испытавшие это на себе заверяют, что ощущения самые приятные: происходит полное расслабление нервной системы.

Вернувшись из своего удивительного путешествия, Карма Дордже ощутил себя сидящим в своей келье, на обычном месте, с интересом осмотрел все вокруг: его комнатка с книжными полками, алтарь, очаг те же, что за день до этого, ничего не изменилось за те годы, что прожил он тут, в цам кханге. Он встал и выглянул в окно: монастырь, долина и лес такие, как обычно. Да, ничего не изменилось – и все же стало другим.

Карма спокойно разжег огонь и, когда дрова ярко разгорелись, обрезал свои длинные волосы и бросил их в пламя. Потом приготовил чай, выпил, поел не спеша, собрал немного провизии в мешок и вышел на улицу, тщательно закрыв за собой дверь В монастыре пошел прямо к дому тулку; во дворе встретил слугу и попросил передать хозяину, что уезжает и благодарит за любезное гостеприимство. И ушел из гомпа.

По дороге услышал – кто-то его зовет. Молодой монах, один из прислуживающих в доме тулку, бежал за ним.

– Кушог римпош желает вас видеть, – сказал он.

Карма Дордже вернулся вместе с ним.

– Вы нас покидаете? – вежливо осведомился лама. – Куда вы отправляетесь?

– Поклониться в ноги моему гуру и поблагодарить его, – ответил Карма.

Тулку немного помолчал, а потом грустно сообщил:

– Мой досточтимый дядя ушел за пределы печали[99] шесть месяцев назад.

Карма Дордже не проронил ни слова.

– Если вы хотите пойти в его ритод, – продолжал лама, – я дам вам лошадь, это мой прощальный подарок. Вы найдете там одного из учеников кушог Тобсгийаса, который остался жить в ските.

Карма поблагодарил хозяина, но подарка не принял.

Несколько дней спустя ему снова предстал белый дом, – свет, что лился от него, когда-то привел его к скиту. Вошел в небольшую личную комнату ламы, куда был допущен лишь однажды, и долго лежал распростертым перед тем местом, где сиживал покойный отшельник; ночь он провел в медитации, а утром ушел от того, кто наследовал учителю. Он вручил Карме монастырскую тогу, принадлежавшую умершему отшельнику: перед смертью кушог Тобсгийас изъявил желание, чтобы ее отдали Карме Дордже, когда он выйдет из цам кханга.

С того времени Карма Дордже стал вести жизнь странствующего монаха – почти как знаменитый Миларепа, которого он глубоко почитал. Когда я случайно познакомилась с ним, он был уже стар, но все равно не задумывался о том, чтобы где-то осесть.

Не часто отшельники или другие налджорпа встречают таких странных послушников, как Карма Дордже, – именно поэтому я отважилась так подробно рассказать о нем. А вообще в духовном обучении послушника бывает немало любопытных случаев. Мне приходилось слышать множество странных историй, да и собственный «ученический» опыт в горах Страны снегов склоняет меня к выводу, что большинство их правдивы.

Глава 6

Психические виды спорта

Бегуны Лунг-гом-па

Под общим термином «лунг-гом» тибетцы подразумевают большое количество практик, соединяющих концентрацию ума и различные дыхательные гимнастики, цель которых – достижение разных результатов, как духовных, так и физических.

Если мы примем на веру распространенное среди ламаистов убеждение, нам потребуется найти ключ к волшебству, заключенному в этих любопытных тренировках. Тщательные исследования не вызывают, однако, большого энтузиазма, – ощутимых результатов добивается только тот, кто, занимаясь этими тренировками, стремится приобрести оккультные способности. Но ошибочно и отрицать, что последователи лунг-гом на самом деле производят некоторые необычные явления.

Результаты, приписываемые тренировкам лунг-гом, сильно варьируются, но сам термин особенно часто используют для обозначения такого вида тренировок, которые, как утверждают, развивают необычайную быстроту и выносливость, что позволяет адептам этого учения совершать длительные переходы с удивительной скоростью.

В биографии Миларепы читаем, что у дома ламы, учившего его черной магии, жил некий трапа, который бегал быстрее лошади. Миларепа похвастался, что обладает теми же способностями, и заявил, что однажды за несколько дней прошел расстояние, какое до тренировок преодолевал за месяц. Приписывал он это ловкому контролю за «внутренним дыханием».

Правда, от лунг-гом ожидают не мгновенного проявления необычайной скорости, а чудесной выносливости. И демонстрация результатов состоит не в беге на короткую дистанцию, как в наших спортивных состязаниях, а в преодолении больших расстояний быстрым шагом, без остановок за несколько дней и ночей.

Кроме сбора информации о методах, используемых в подготовке лунг-гом-па, мне посчастливилось увидеть своими глазами троих последователей этого учения. Это большая удача: теми или иными упражнениями лунг-гом занимаются многие монахи, но лишь немногие добиваются серьезных результатов, и потому настоящие лунг-гом-па встречаются очень редко. Первого из них я встретила в чанг танг [100] в Северном Тибете.

Как-то в конце дня, когда Йонгден, наши слуги, и я лениво ехали через широкое плато, я заметила впереди, далеко от нас, движущуюся черную точку; рассмотрела ее в бинокль – человек… Поразительно: встречи по пути в этом районе редкость, за последние десять дней мы не видели ни души. Да и не ходят обычно в этих краях пешком и в одиночку. Кто же этот странный путешественник?

Один из моих слуг предположил: может, кто-то из торгового каравана, на который напали грабители; убежал ночью, спасаясь, или еще как-нибудь освободился, а теперь вот потерялся в этих пустынных местах. Что ж, не исключено, тогда пусть едет с нами – довезем до ближайшей стоянки пастухов или куда он пожелает, если нам по дороге.

Продолжая наблюдать в бинокль, замечаю: идет этот человек необычной походкой и, что меня особенно поразило, с невероятной быстротой. Мои люди видели его невооруженным глазом только как движущееся пятно на поросшей травой земле, но тоже обратили внимание на быстроту, с которой он приближался. Отдаю им бинокль, и один из них, понаблюдав некоторое время, говорит:

– Лама лунг-гом-па чиг да[101].

Эти слова, «лама лунг-гом-па», сразу заинтересовали меня: так много слышала о чудесах, что творят эти люди; знакома с теорией их подготовки; пробовала даже практиковаться в таких упражнениях. Но вот приверженцев лунг-гом, выполняющих один из своих невероятных переходов, о которых так много говорят в Тибете, видеть не приходилось. Неужели мне повезло стать свидетельницей этого зрелища?

Человек приближался к нам, и скорость его передвижения стала еще заметнее. Что делать, если это настоящий лунг-гом-па? Мне хотелось рассмотреть его поближе, поговорить с ним, задать несколько вопросов, сфотографировать – да мало ли что… Но при первых же моих словах об этом тот, кто узнал в путешественнике лунг-гом-па, воскликнул:

– Почтенная, не останавливайте и не заговаривайте с ним! Это наверняка убьет его. Эти ламы во время перехода не должны прерывать медитации. Бог, который в них, исчезнет, если они прекратят повторять нгагс. А когда он покидает их раньше установленного времени, это для них такое сильное потрясение, что они могут умереть.

Пусть предупреждение, высказанное таким образом, не более чем простое суеверие, я не пренебрегла им. Из того, что я знала о «технике» этого явления, ясно: человек движется в некоем трансе; внезапное «пробуждение», даже если не вызовет его смерти, болезненно ударит по нервной системе. До какой степени шок окажется опасным для ламы, я не знала, – зачем подвергать его опасному эксперименту. И еще одна причина: тибетцы воспринимали меня как женщину-ламу, знали, что я исповедую буддизм, но не подозревали о разнице, существующей между моей концепцией учения Будды и ламаистским буддизмом. Простые тибетцы полностью игнорировали тот факт, что термин «буддизм» предполагает существование множества различных сект и точек зрения. Не потерять доверия, сохранить уважение и возможность близкого общения (все, что предоставлялось мне моим религиозным одеянием) – такая задача вынуждала вести себя в точном соответствии с тибетскими обычаями, особенно в вопросах религии. Это серьезно вредило моим научным интересам и порождало множество препятствий – неизбежная плата за то, что меня приняли в той области тибетской культуры, которую охраняли с большим рвением, чем саму территорию страны. Снова придется подавить стремление к исследованиям и ограничиться наблюдением за необычным путешественником.

К этому времени он уже почти догнал нас: я отчетливо видела совершенно спокойное, бесстрастное выражение его лица, широко открытые глаза – взгляд устремлен на невидимый далекий объект где-то в космосе… Он не бежал, а казалось, поднимался над землей, предварительно подпрыгнув. Выглядело это так, словно он обладал прыгучестью мяча и подскакивал, отталкиваясь от земли, каждый раз, когда его ступня касалась земли. Шаги ровные, будто отмерялись ударами маятника. Одежда – привычный монастырский балахон и тога, довольно поношенные. Левой рукой он придерживал складки тоги, наполовину скрывавшей его фигуру. В правой держал пхурбу (магический кинжал); рука слегка двигалась в такт шагам, словно опиралась на посох, словно кинжал, острие которого держалось над землей, прикасался к ней и поддерживал бегуна.

Слуги спешились и поклонились до земли ламе, прошествовавшему перед нами, а он продолжал свой путь, явно не заметив нашего присутствия. Не довольно ли сделано уступок местным обычаям; подавив желание остановить путешественника, я пожалела об этом – все же, так или иначе, я должна увидеть больше. Приказываю слугам снова сесть на лошадей и следовать за ламой. Он ушел довольно далеко, но, не пытаясь догнать его, мы не давали расстоянию между нами сократиться; мы с сыном наблюдали за лунг-гом-па и в бинокль, и невооруженным глазом.

Лица его уже не видно, но все еще поражает регулярность пружинящих шагов. Мы следовали за ним более двух миль, а затем он свернул с дороги, взобрался на горный склон и исчез в горах на краю степи. Всадники не в силах следовать за ним – нашим наблюдениям конец; пришлось повернуть и продолжить наше путешествие.

Интересно, заметил ли лама, что мы едем за ним. Держались мы на довольно большом расстоянии, но любой человек заметил бы, конечно, шестерых всадников. Как я уже сказала, бегун выглядел так, словно он был в трансе, трудно определить, притворялся ли он, что не видит нас, и поднялся в гору, чтобы избежать любопытных взглядов, или в самом деле не знал, что за ним кто-то едет, а просто двигался в намеченном направлении.

Утром четвертого дня после того, как мы встретили лунг-гом-па, мы добрались до территории под названием Тебгиай, где располагалось множество стоянок док– па [102]. Я не преминула рассказать пастухам, что мы встретили ламу лунг-гом-па, когда съехали на дорогу, ведущую к их пастбищу. Несколько человек из них тоже его видели, когда на закате того дня, чуть раньше нашей встречи, собирали свои стада. Это сообщение помогло мне сделать некоторые расчеты. В день, при обычной скорости наших животных, мы проезжали столько-то часов – за вычетом времени на установку лагеря и отдых; чтобы добраться до того места, где мы встретили лунг-гом-па, он, миновав докпа, двигался всю ночь и следующий день без остановок – при той скорости, с какой шел на наших глазах.

Идти двадцать четыре часа без перерыва не рекорд для горцев Тибета – они прекрасные ходоки. Лама Йонгден и я во время путешествия из Китая в Лхасу шли иногда девятнадцать часов подряд, не останавливаясь и не отдыхая. В один из таких переходов совершили переправу, по колено в снегу, через высокогорный перевал Део. Однако наш медленный шаг не идет ни в какое сравнение с прыгучим лунг-гом-па – он-то летел как на крыльях, и путь его начался в Тебгиае. Откуда он шел и сколько еще ему нужно пройти с того момента, как мы потеряли его из виду? Для меня это тайна. Докпа считали, что он, возможно, шел из Цанга, – иные монастыри этой провинции пользовались репутацией учебных заведений, где преподавали лунг-гом и как тренинг в быстроте ходьбы. Но пастухи не разговаривали с путником, а на территорию Тебгиая вело несколько дорог.

Методичные исследования недоступны на этих огромных просторах или требуют многомесячных поисков без надежды достичь хоть каких-то результатов. Просто я заметила, что монастыри в провинции Цанг известны своими тренировками в быстрой ходьбе. Есть легенда, которая рассказывает об обстоятельствах, заставивших самый известный из них (Шалу гомпа) заняться такого рода обучением и практиковать в своих стенах тренировки для лунг-гом-па.

Герои этой легенды – двое знаменитых лам: Йюнгтён Дордже Пал и историк Бустён. Первый известен как могущественный колдун, специализировавшийся на подчинении ужасных божеств. Родился в 1284 году нашей эры; считался седьмым воплощением Субхути (ученика исторического Будды); линия его реинкарнаций продолжалась позднее таши-ламами; последний из них – его шестнадцатое воплощение. Йюнг– тён Дордже Пал некоторое время жил при дворе монгольского императора, который затем стал править в Китае. Его гуру, как рассказывают, – лама– мистик, по имени Зурванг Сендж[103]; о нем, кажется, не известно ничего, кроме легенд и довольно фантастических историй. Умер он в возрасте 92 лет.

Бустён родился в селении Тхо пхуг, рядом с городом Шигадзе, в 1288 году нашей эры. Написал несколько книг по истории и собрал буддийские тексты, переведенные с санскрита, – это собрание называется Кахджьюр.

И вот однажды колдун Йюнгтён решил совершить торжественный дубтхаб, чтобы обуздать Шинджеда – повелителя смерти. Этот ритуал необходимо отправлять каждые двенадцать лет, в противном случае божество, чтобы утолить голод, съедает по одному существу каждый день. В результате дубтхаба Шинджед попал в зависимость от ламы-колдуна, и ему пришлось дать обещание не поражать людей в течение двенадцати лет. Во время ритуала ему принесли дары, а вместо жизней, которые он поклялся пощадить, обязались поклоняться ежедневно.

Бустён услышал о намерении Йюнгтёна, пожелал убедиться, правда ли его друг обладает силой обуздать ужасное божество, и пошел в храм его вместе с тремя другими учеными ламами. Там он нашел Шинджеда, уже дающего клятву Йюнгтёну. Его наводящая ужас фигура была «большой как небо». Так рассказывается в легенде.

Колдун сказал ламе: «Ты пришел вовремя, чтобы доказать степень своей любви и сострадания к людям». Далее сообщил, что покорил бога ради человечности; теперь нужно накормить его, чтобы успокоился; маг предложил одному из лам принести себя в жертву. Трое спутников Бустёна под разными предлогами отказались и поспешили уйти. Бустён остался один с Йюнгтёном и заявил: если для успеха ритуала нужно принести в жертву человеческую жизнь и это предотвратит ежедневные жертвы людей на двенадцать лет, он готов войти в открытый рот Шинджеда.

На это благородное предложение колдун ответил, что он успешно исполнит ритуал и без принесения в жертву своего друга, но поручает ему и его преемникам проводить такой ритуал каждые двенадцать лет. Бустён принял на себя это обязательство, а Йюнгтён с помощью своей магической силы создал бесконечное количество фантомов голубей и бросил их в рот Шинджеду.

С тех пор последующие реинкарнации ламы Бустёна, который управлял Шалу гомпа, проводили все церемонии по умиротворению злого божества. Казалось, со временем Шинджед приобрел себе товарищей, так как ламы из Шалу разговаривали теперь с многими демонами, привлекавшимися к этой церемонии.

Чтобы собрать всех этих демонов из разных частей света, требовался хороший бегун. Такого бегуна звали Махекетанг (имя Махе взято у буйвола, на котором ездил Шинджед). Это животное, рассказывает легенда, бесстрашно и, стало быть, не боялось вызывать злых духов. По крайней мере, именно такое объяснение дают в Шалу. Бегуна выбирают попеременно из монахов Ньанг тод кьид пхаг или из Самдинга. Те, кому выпадает честь исполнять роль Махекетанга, проходят предварительную подготовку в одном из вышеназванных монастырей. Подготовка состоит из дыхательных упражнений, выполняемых в строгой изоляции и в полной темноте в течение трех лет и трех месяцев.

Одно из таких упражнений особенно популярно среди тех тибетских аскетов, которые не отличаются особыми интеллектуальными способностями. Ученик сидит со скрещенными ногами на большой, толстой подушке; медленно и долго вдыхает, словно хочет надуть свое тело. Затем, задержав дыхание, подпрыгивает со скрещенными ногами, не пользуясь поддержкой рук, и падает обратно на подушку, оставаясь в том же положении. В ходе тренировки он повторяет это упражнение много раз. Иным ламам удается подпрыгнуть очень высоко; есть и женщины, которые тренируются в той же манере.

Нетрудно догадаться, что цель таких упражнений не тренировка в акробатических прыжках. По мнению тибетцев, кто проделывает это упражнение в течение нескольких лет, у тех тело становится очень легким, почти не имеет веса. Эти люди, говорят они, способны сидеть на колоске ячменя, и он не согнется, или стоять на горке зерна и не рассыпать ее. Подлинная цель – левитация.