Текст книги "Искатель. 1998. Выпуск №8"

Автор книги: Александра Маринина

Соавторы: Андрей Кругов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Конечно. Вы же начальник, я обязана выполнять ваши приказы. Заточный встал и прошёлся по кабинету, потом подошёл к Насте и легонько коснулся её плеча.

– Сядьте, Анастасия. Между людьми не должно быть недомолвок, если они хотят сохранить уважение друг к другу. Что случилось?

– Ничего, – она послушно села на стул возле стола для совещаний. – Пока ещё ничего. Вот я и не хочу, чтобы случилось. Вы меня просили быть максимально осторожной и деликатной, потому что дело может коснуться вашего сына, поэтому я сочла, что лучше спросить разрешения на беседу с ним.

– Перестраховщица, – усмехнулся генерал. – Впрочем, я знаю вас достаточно давно, чтобы не удивляться этому. Осторожность никогда не помешает и никогда не бывает излишней. Ваша беда в другом. Почему вы никак не повзрослеете, а? Вам уже тридцать семь лет, а вы ведёте себя как стажёр, который пришёл прямо из института и боится показаться глупым. У вас за плечами приличный стаж, через три месяца вы, Бог даст, станете подполковником, о вас по министерству ходят легенды, а вы всё ещё боитесь сделать что-то не так и вызвать недовольство начальства. Когда это кончится?

Настя вздохнула и посмотрела на свои руки. «Пора маникюр делать, – вдруг совершенно некстати мелькнула мысль, – лак уже облез, хожу как позорище.»

– Наверное никогда, – ответила она. – Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. То есть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но я никак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меня говорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала или фантастически угадала. Это про кого-то другого. Я всё время помню, сколько раз ошибалась.

– Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько раз вас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника, от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?

– Я не считаю, – улыбнулась Настя. – Совсем наоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.

Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбка не могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.

– Вам это не нравится, я понимаю, – удручённо сказала она. – Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когда приглашали меня к себе работать. Жалеете?

– Никогда. Буду вас перевоспитывать.

– Не надо, – взмолилась Настя, – я уже старенькая для педагогических экспериментов.

– Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, то старенькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.

Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательные меры позади, а о деле говорить куда приятнее.

– Понимаете, – начала она, – засылать в наши вузы своих мальчиков и девочек – дело рискованное. Ведь абитуриент, даже если он уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким же через четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четыре года в юном возрасте – это ужасно много, человек может стать совсем другим. Где гарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, если раннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другой путь, более эффективный и верный.

– Какой?

Иван Алексеевич отошёл от Насти и снова сел на своё место. Правильно, лирика закончилась, началось дело.

– Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второго или старше, выискивать тех, кто падок до лёгких денег и не особенно расчётлив, и подсаживать на компре. Понимаете?

Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.

– Продолжайте, я вас слушаю внимательно.

– Идём дальше. Кто может лучше других знать, какие мальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Кто может сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем? Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда их берут, и оказалось, что огромное их число – это не милиционеры, а армейские. Сокращённые, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у них лучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги, потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они ещё достаточно молоды, чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшие из армии, это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они, в свою очередь, вовлекают слушателей. И тогда слушатель, даже если к моменту выпуска из института он опомнится и решит жить честно, уже никуда не денется, на нём соучастие, и не одно, пусть в мелочах, но зато много. Я знаю, как это всё проверить на уровне статистики, но чтобы не тратить попусту время, мне хотелось бы поговорить с вашим сыном, чтобы уточнить гипотезу.

– Вы полагаете, он может об этом знать?

– Не знаю. Но я не собираюсь его об этом спрашивать. Если не знает – так и не знает, а если знает, то мои вопросы поставят его в сложное положение. Товарищей закладывать, знаете ли… малоприятно.

Заточный помолчал немного, потом снова кивнул.

– Хорошо, Анастасия, приходите к нам сегодня часов в восемь, заодно и поужинаем. У вас всё?

– Всё.

– Тогда идите. Нет, минутку, – он поднял руку, словно желая остановить Настю, – ещё один вопрос. Что там с убийством слушателя? У ваших друзей что-нибудь двигается?

Настя отрицательно покачала головой.

– Ничего. Ни с места. Но есть возможность подобраться к деду Немчинову, мы это сейчас отрабатываем.

– Почему так долго? Он в бегах?

– Да что вы, никуда не делся. Но я его боюсь.

– Вот даже как? Отчего же?

– Не знаю, – Настя легко рассмеялась и пошла к двери. – Он мне внушает какой-то священный ужас. Боюсь его спугнуть, и Юру Короткова этим страхом заразила.

– И Дюжина тоже, – усмехнулся генерал. – Нехорошо, Анастасия.

– Ай-яй-яй, – протянула она саркастически, – Павел Михайлович уже успел стукнуть? Тоже нехорошо.

– Согласен. Вы можете не спрашивать у меня разрешения, но докладывать всё-таки надо. Договорились?

– Извините, – пробормотала Настя и выскользнула из кабинета.

Ну Дюжин, ну гад! Речевое недержание у него, что ли? Конечно, ничего запрещённого Настя не сделала, отправив его познакомиться с Лерой Немчиновой. Это была дружеская просьба, а не приказ, уговаривать Павла не пришлось, он с удовольствием взялся выполнить поручение, ему и самому было любопытно попробовать, как это бывает. А потом вернулся и прямиком отправился к начальству.

Первым побуждением Насти было тут же зайти к Дюжину и высказать ему всё, что она думает. Идя по коридору, она уже почти дошла до кабинета, где сидел капитан, и вдруг опомнилась. Зачем? Что она ему скажет? Что он поступил неправильно? А почему, собственно, неправильно? Кто сказал, что он не должен был так делать? Павел поступил так, как считал нужным, то есть с его точки зрения, он поступил совершенно правильно, и что по этому поводу думает его наставник Каменская, ровно никакого значения не имеет. У него такой характер, у неё другой, так какой смысл высказывать претензии? У Дюжина не меньше оснований упрекать её в том, что она сама не доложила Заточному.

Поймав себя на этих мыслях, Настя расхохоталась и почти вприпрыжку помчалась к себе. Нет, поистине мысль о том, что все люди разные, приносит массу весёлых минут. Особенно когда самого себя ловишь на привычке мерять других по собственным меркам. Очень полезная мысль. Крайне, можно сказать, плодотворная.

* * *

Домой в этот вечер Настя возвращалась поздно, ужин у Заточного затянулся, и теперь ей предстояло пройти несколько сотен метров от автобусной остановки до дома по неосвещённым пустынным дворам. Этого участка пути она всегда боялась, особенно после того, как однажды её здесь чуть не убили. Можно было бы из метро позвонить Лёшке и попросить встретить, но ей не хотелось беспокоить мужа. «Экая я, однако, стала стеснительная», – подумала она с усмешкой.

Весь вечер Настя расспрашивала Максима Заточного о существующих в институте порядках, о том, какую роль выполняют курсовые офицеры и что нужно, чтобы без уважительной причины пропускать занятия. Она не задала парню ни одного каверзного вопроса, отвечая на который ему пришлось бы «закладывать» своих однокурсников или курсовое начальство, но и без того по его свободному рассказу было видно, что он ничего не знает. Это в определённом смысле подтверждало выстроенную ею гипотезу: отличников не трогают, потому что отличники видят перед собой цель и планомерно к ней идут, мало шансов сбить их с пути истинного. Отличник, особенно если он и в школе хорошо учился, хочет чего-то добиться, например, остаться после получения диплома в институте и писать диссертацию, а потом заниматься преподавательской работой. Или, как вариант, получить хорошие знания в области экономики, гражданского и финансового права, потом немножко поработать в милиции, пока призывной возраст не истечёт, и покинуть милицейские ряды, чтобы стать юристом в большой фирме, где платят по сравнению с милицией просто миллионы. Или же, как ещё один вариант, специализироваться в международном праве и иностранных языках и после выпуска получить престижную работу в Бюро Интерпола или в управлении международных связей министерства. Причины для отличной учёбы могут быть и другими, но в любом случае понятно: слушатель видит цель и идёт к ней, и размениваться на глупости вряд ли станет. Быть отличником в вузе далеко не просто, дисциплин много и они настолько разные, что невозможно получать пятёрки по всем предметам, не прилагая никаких усилий и выезжая исключительно на общей сообразительности и эрудиции. Надо много заниматься, порой отказывая себе в таких приятных вещах, как дискотеки, встречи с друзьями и девушками и даже простой отдых. И если человек умеет на протяжении длительного времени себе в этом отказывать, то бессмысленно соваться к нему в попытках толкнуть на глупые поступки, которые его самого потом же и свяжут по рукам и ногам, и все усилия, которые он прилагал, чтобы быть отличником, пойдут насмарку. Пустая трата времени, ничего не выйдет.

А вот троечники – совсем другая песня. Особенно те из них, кто пошёл учиться в милицейский вуз не по призванию, а исходя из других соображений. Убежать от армии, например. Некоторым вообще всё равно где учиться, они и учатся там, куда родители сумели пристроить. Немало и таких, кто выбирает вуз поближе к дому, чтобы не тратить время на дорогу с утра пораньше. Обучение бесплатное, стипендия в пять раз выше, чем в гражданском вузе – поди-ка неплохо! И учиться не пять лет надо, а всего четыре. А диплом в итоге выдают такой же, как в университете.

И кто же лучше других знает слушателей? Конечно, курсовой офицер. Он для них и надзиратель, и контролёр, и отец родной. Может отпустить с занятий. Может разрешить пропустить утреннее построение. Может не заметить опоздания. А может и не отпустить, не разрешить, не закрыть глаза на проступок, пусть и мельчайший. Все слушатели находятся в зависимости от курсовых. И курсовые этим пользуются, причём некоторые совершенно беззастенчиво, а про некоторых вообще известно, что без бутылки к нему ни с одним рапортом, ни с одной просьбой не подходи, даже если просьба твоя совсем незначительная, а в рапорте ты просишь отпустить тебя с занятий на один день по причине более чем уважительной.

Слушатели ведь не слепые, они прекрасно видят, что для одних пропуск занятий или иное какое нарушение моментально оборачивается взысканием, а другие нарушают дисциплину и распорядок систематически и долгое время – и ничего не происходит. В некоторых случаях списывают это на влиятельных родителей нерадивого слушака, а в некоторых… Догадываются, что их покрывает курсовой офицер.

Максиму повезло, он на своих курсовых не жаловался, но справедливости ради надо бы заметить, что он и повода им не даёт к себе придираться. Отличник по всем предметам, дисциплинированный, подтянутый, вежливый. Поэтому в долгом разговоре с Настей он не дал ей в руки ни одного факта, он о них просто не знал, зато рассказал много такого, что сделало для неё понятным: какую информацию нужно искать, где искать и кого об этом имеет смысл спрашивать. Цель её беседы с сыном генерала состояла именно в этом.

Заново мысленно прокручивая всё только что услышанное, Настя и не заметила, как добрела до своего подъезда.

После тёмной тихой улицы квартира обрушилась на неё обилием света и водопадом звуков и запахов. Она всегда поражалась способности своего мужа работать при включённом на полную громкость телевизоре, сама Настя не выносила ни малейшего шума и моментально раздражалась, когда над ухом что-нибудь жужжит. Чистяков же невозмутимо сидел спиной к двери и работал на компьютере, одновременно слушая полуночный выпуск новостей по НТВ. Мир мог перевернуться, но новостные программы профессор математики смотрел (или слушал, это уж как придётся) все и по всем каналам. Одно время Настя пыталась понять, зачем ему это нужно, но потом бросила сие пустое занятие. О вкусах, в конце концов, не спорят, и информационные потребности у всех людей разные. Вот она же вообще никакие новости не слушает, и ничего. С одной стороны, пока жива и никакой катастрофы не случилось, а с другой – Лёшка ведь не пытается понять, почему она не интересуется новостями.

– Лёш! – крикнула она во весь голос из прихожей, стараясь перекрыть голос телеведущего. – Можно дверь взломать и вынести всю квартиру вместе с тобой, а ты и не услышишь. Сделай потише, будь добр!

Звук телевизора тут же уменьшился, а через мгновение в прихожую вышел Алексей. Глядя на его усталое лицо и рано поседевшие волосы, Настя вдруг вспомнила слова Заточного: «Вы всё ещё считаете себя маленькой.» Генерал, конечно, почти прав, ей давно пора перестать считать себя молоденьким малоопытным милиционером. Через три года исполнится сорок, и когда исполняется сорок – это уже называется «пятый десяток». Они ровесники с Чистяковым, когда-то за одной партой сидели, а ведь Лёшка уже наполовину седой и с недавнего времени носит очки. У него начала развиваться дальнозоркость, а это, как известно, признак возраста.

– Ты ужинал? – спросила она, снимая сапоги.

– Ну я же не ты, – усмехнулся муж. – Это ты у нас не можешь есть, когда находишься дома одна. Но могу и тебя накормить, если хочешь.

– Нет, спасибо, меня покормили. Какие новости?

– Какие могут быть новости у скромных профессоров? Конец года, научные отчёты, всё как обычно. Это у вас, борцов с организованной преступностью, каждый день свежие трупы и свежие новости.

– Издеваешься, да?

Настя прошла в комнату, уселась на диван и с наслаждением вытянула ноги. Господи, как хорошо дома! Конечно, давно пора сделать в квартире ремонт, хотя бы минимальный, косметический, раньше на это денег не было, теперь Лёшка стал хорошо зарабатывать, но руки всё равно не доходят. Оба целыми днями работают, в выходные, как правило, тоже. Но всё равно маленькая однокомнатная квартирка на окраине Москвы была и есть для Анастасии Каменской самым тёплым и радостным местом.

– Лёш, – неожиданно спросила она, – как ты думаешь, мы с тобой старые или молодые?

Чистяков снял очки и расхохотался.

– Тебе полезно ходить в гости к генералам, Асенька! В твоей чудесной головке рождаются философские вопросы. С чего вдруг?

– Нет, ты скажи, – упрямо повторила она, – мы с тобой старые или молодые?

– Не провоцируй меня на комплимент, женщина всегда остаётся молодой, если таковой себя ощущает. Ты это хочешь услышать?

– Да нет же, Лёшик, я хочу объективную оценку. Вот я смотрю на тебя и вижу твою седину, морщинки, вспоминаю, сколько учебников ты написал и сколько твоих учеников защитили диссертации, и понимаю, что ты, наверное, мужчина в зрелом возрасте. Но я же твоя ровесница, всего на полгода моложе тебя, а чувствую себя на службе как первоклашка. Всё время боюсь сделать что-то не так, боюсь, что начальство ругать будет, и даже когда уверена, что знаю о чём-то лучше, чем кто бы то ни было, всё равно не могу отстаивать своё мнение, потому что они вроде как старше и опытнее. У меня пиетет перед чужим возрастом, стажем и регалиями. Мне и Колобок всегда говорил, что пора становиться большой девочкой, и Иван сегодня повторил это. Они же не могут оба ошибаться, правда? Значит, я действительно веду себя как-то неадекватно, по их представлениям. А мне кажется, что всё нормально, что я и в самом деле ещё молодой специалист и должна слушаться старших.

– Понятно, – кивнул Алексей. – И какова моя задача в этой ситуации? От меня-то ты чего хочешь?

– Как всегда, – вздохнула она с улыбкой, – я хочу, чтобы ты поставил мне мозги на место. Ты – единственный авторитет для меня, тебя я слушаюсь, как покорная овца, признавая безусловное превосходство твоего могучего интеллекта над моими хилыми женскими мозгами.

– Тогда пойдём пить чай.

Чистяков протянул руку, помогая ей подняться. Настя резко встала, обхватила мужа за шею и прижалась щекой к его плечу.

– Лёш, когда я в последний раз говорила, что люблю тебя?

Он ласково погладил её по спине и по волосам.

– Не помню. Наверное, давно, а может, и никогда. У тебя приступ нежности?

– Угу.

– Очень любопытно. Я со своей математической точностью давно заметил, что особенно нежной ты бываешь после неформальных встреч со своим любимым генералом. И если бы я был патологически ревнив, то сделал бы неутешительный вывод, что ты мне изменяешь и каждый раз после свиданий тобой овладевает комплекс вины.

Настя подняла голову и поцеловала его в щёку.

– А ты ревнив не патологически?

– Нет, в пределах нормы.

– Норма – это сколько? – лукаво поинтересовалась она.

– Норма означает, что мне будет безусловно неприятно, если я застану тебя в постели с другим мужчиной. Этот вопиющий факт, наглядно свидетельствующий о твоей неверности, не оставит меня равнодушным. Но до тех пор, пока этого не случилось, у меня нет оснований предполагать, что это может иметь место. Как формулирую, а? Пошли, пошли, чаю хочется.

Алексей заварил свежий чай, и Настя с удовольствием сделала большой глоток горячего ароматного напитка.

– Если ты ревнив в пределах нормы, то я, так и быть, скажу тебе правду. Иван – просто невероятный мужик. Умница редкостная. Улыбка – с ума сойти можно. Умеет быть вкрадчивым, обаятельным и сексуальным. И каждый раз, когда я сталкиваюсь со всем этим джентльменским набором, поданным в одной посуде, я думаю о том, что если бы в моей жизни не было тебя, я влюбилась бы в Заточного по уши и пронесла бы это светлое чувство через всю свою непутёвую жизнь.

– А я, стало быть, тебе мешаю?

– Конечно, – она рассмеялась. – Ты же за двадцать два года нашего знакомства заставил меня полюбить тебя так прочно, что никакому другому чувству к другому мужчине просто втиснуться некуда. Вся моя душа полностью занята тобой, ни одного свободного уголка не осталось. А если серьёзно, то каждый раз, когда я ловлю себя на том, что восхищаюсь Иваном, я начинаю невольно вас сравнивать и тут же понимаю, что ты всё равно лучше. Он великолепен, а ты всё-таки лучше, понимаешь? И эта мысль так меня радует, я так отчётливо начинаю понимать, какой классный у меня муж и какая я дура, что периодически забываю об этом, что меня охватывает приступ любви к тебе. И никакой это не комплекс вины, а просто бурное проявление задавленных работой эмоций. А я как формулирую?

– Замечательно. Видна моя школа. Ещё чаю налить?

– Ни в коем случае. Ты хочешь, чтобы утром я была отёчная, как с похмелья?

– Подумаешь, большое дело. Или у тебя утром ответственная встреча? – спросил Чистяков, подливая себе чай.

– Ну, может и не очень ответственная, но встреча. Надо выглядеть прилично.

– И кто счастливец?

– Какой-то воротила шоу-бизнеса. Ты в современной эстраде разбираешься?

– Не больше, чем ты. Но поскольку телевизор я всё-таки смотрю чаще, то кое о чём осведомлён.

– Певца Игоря Вильданова знаешь?

– Конечно. Он один из немногих, кого ещё можно слушать в моём возрасте. Не дрыгается, не трясёт длинными лохмами, не вопит и не бормочет себе под нос. У него хоть голос есть, в отличие от многих других, и вкус безупречный.

– Вкус? – удивилась Настя. – Это в чём же выражается?

– В репертуаре. Песни у него мелодичные, красивые, и в них, опять-таки в отличие от подавляющего большинства песен, есть нормальные человеческие слова, скомпонованные во вполне приличные рифмы. Ты собираешься его озарить светом своего сыщицкого внимания?

– Да ну ты что! – Настя всплеснула руками. – Зачем он мне? Меня интересует его администратор.

– О, наконец-то управление по организованной преступности добралось до шоу-бизнеса, – удовлетворённо заметил профессор математики, размешивая ложечкой сахар. – Вам что, заняться больше нечем? Лучше бы раскручивали тех, кто пускает в оборот бюджетные средства вместо того, чтобы этими деньгами платить зарплату шахтёрам и учителям. Настоящую опасность для государства представляют голодные бунты, а не разбогатевшие администраторы, неужели это непонятно? Ася, я вообще не понимаю, зачем ты сменила работу. В уголовном розыске ты хотя бы точно знала, что и зачем делаешь. Есть труп, и нужно обязательно найти убийцу, кто бы он ни был, потому что лишать людей жизни нельзя никому. В такой постановке мне задача понятна. А вот чем твоя новая контора занимается, не понимаю не только я один. Этого не понимает никто, в том числе и ты сама. Я прав?

– Почти прав. Организованная преступность как таковая на самом деле состоит из множества отдельных действий, которыми с успехом может заниматься и уголовный розыск, и наши коллеги-экономисты, и налоговая полиция, и таможенники. Те, кто занимается борьбой с организованной преступностью, всё время вынуждены делить горшки с розыском и другими службами, потому что совершенно непонятно, кто чем должен заниматься. И мы постоянно путаемся друг у друга под ногами и только мешаем. Но это не к ночи будет сказано, Лёш, уже спать пора, а проблема сложная и разговор длинный.

– Согласен, – Чистяков залпом допил чай и поставил чашку на блюдце, – выходит, что я прав. А почему «почти»?

– Да потому, что шоу-бизнесом мы не занимаемся. Мне нужен конкретный человек, который много лет назад был вхож в одну семью, он совершенно случайно оказался администратором известного певца, а мог бы быть слесарем или военным.

Алексей, собиравшийся было уже идти в комнату, при её последних словах снова сел за стол. Он внимательно посмотрел на жену и нахмурился.

– Минуточку, я что-то не понял, что происходит. Ты меня уверяла, что ушла к Заточному, чтобы заниматься своей любимой аналитической работой и в качестве бесплатного приложения к этому удовольствию ещё и получить звание подполковника. Работа у тебя бумажная, а не оперативная. Я ничего не путаю?

– Пока ничего. А что тебя смущает?

– Так почему же ты вдруг интересуешься некоей семьёй, в которую много лет назад был вхож какой-то там музыкальный деятель?

– Ребятам помогаю, – Настя пожала плечами и улыбнулась, – самое обычное дело. У них есть труп и есть подозреваемый, но подозреваемый настолько туманный и непонятный, что хорошо бы узнать, каким он был много лет назад, и администратор Вильданова, вполне возможно, сумеет меня на эту тему просветить. Вот и всё. Чего ты испугался, Лёшик? Я тебе клянусь, не будет никакой стрельбы и вообще ни малейшего риска для жизни.

– Крутишь ты, как всегда, – проворчал Алексей. – Ладно, пошли спать, от тебя всё равно правды не добьёшься.