Текст книги "Комедия убийств. Книга 1"
Автор книги: Александр Колин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Тот взгромоздился на серую спину хищника и пришпорил зверя пятками. Волк двинулся, неся седока прочь из леса.
Фенрир уносил Сигвальда все дальше и дальше от пепелища отцовского городка. Он мчался над полями и лесами, спеша на восток, быть может, к границам Миклагорского царстза, где так мечтал однажды очутиться бесстрашный конунг Эйрик, а может быть, и гораздо дальше. Всадник не знал, не ведал этого.
Когда Сигвальд на сером скакуне скрылся из виду, огненнобородый гигант усмехнулся и проговорил:
– Боже мой, как глупы бывают люди, порой они ничем не уступают иным из богов. Он и вправду решил, что я отдал ему тебя, старина Фенрир, – Локи протянул ладонь и погладил волка, сидевшего у его правого бедра, погружая пальцы глубоко в густую лоснящуюся серую шерсть. – Пусть наш приятель одноглазый Один ищет теперь свое око. Будет знать, как разбрасывать глаза где ни попадя.
О люди, о боги! Поспешим, Фенрир. У нас с тобой еще столько потехи.
XI
Проснулся Илья только вечером уже в комнате. Благодетель отсутствовал. Однако в квартире кто-то находился. Неизвестный гремел на кухне посудой, шаркал тапочками (на Логинове были ботинки) по истертому шашчатому линолеуму.
Илья радовался тому, что видения покинули его; во сне все выглядело так, точно кто-то записал на видеокассету фрагменты сегодняшнего дня его жизни. Вернее, как хотелось верить самому главному герою, лишь возможные варианты развития событий…
Илья отбросил в сторону окровавленный топор, точную копию того, которым расправился… (Во сне! Во сне!) с женой и дочкой. Он с некоторой неприязнью посмотрел на два изуродованных трупа бывших собутыльников и огляделся по сторонам – никто, слава Богу, ничего не видел, кроме, конечно, кота, а он не свидетель.
«Был бы черный, тогда другое дело, – подумал Илья. Он где-то читал, что инквизиторы пытали котов, чтобы получить от них что?.. Ну разумеется, показания! – Рыжие не годятся, рыжие не в счет… При чем здесь кот?! – вздрогнул Иванов, точно по нему пропустили электрический разряд. – Что мне теперь делать?!»
– Убрать трупы, – услышал он равнодушный голос. – И топор тоже…
– Что?! – Илья резко подпрыгнул и обернулся в сторону говорившего, которым оказался… Логинов. Он, обращаясь к Илье как к знакомому, повторил свое предложение и добавил: – Давай оттащим их за ту вон сараюшку.
Спокойствие Павла благотворно повлияло на Илью. Вдвоем они очень быстро убрали трупы ханыг за сарай-развалюху.
– Порядок, – сказал Логинов. – Пока найдут, пройдет время, ребятки уже подразложатся, станет трудно опознать их. Уверен, что следствия не будет. Теперь – топор.
– Может, вложить его в руку одному из них? – предложил почти совсем уже успокоившийся Илья. – С понтом, один другого и кокнул?
Павел посмотрел на Илью, как взрослый человек на ребенка.
– Ну-ну, собутыльника зарубил и с горя сам себя лишил жизни. Убери его в сумку.
Илья посмотрел туда, куда показал Логинов, и увидел свою темно-синюю сумку из плащевки. А Павел продолжал: – Заверни в газету.
Не дожидаясь реакции Ильи, Логинов сам взял старую газету и, положив в нее топор, протянул сверток Иванову:
– Клади.
– А кровь? – спросил тот, кивая на темные бурые пятна на грязном снегу и выступавших из-под него булыжниках.
– Сегодня вечером пойдет снег, снег с дождем, все смоет, не боись.
«Почему он так уверен?.. Господи, это же сон!..»
Илья поспешил на кухню.
– Здрассь… – проговорил он растерянно. – А где… э-э-э… а где Паш… Пав…
Женщина лет пятидесяти (она чистила картошку) посмотрела на Илью неприязненно. Не прекращая своего занятия, хозяйка или домработница забурчала:
– Павалокин-то? Ушел, чего ему тут делать? Он и глаз сюда не кажет, надо ему больно, занятой шибко. Все занятые теперь, все бегают, как тараканы поморенные… А у меня пенсия двести тыщ. Как ты хочешь, так и вертись. Вот и приходится на старости лет работать… А мне уж семьдисеть, милок.
– Угу, а когда Па…
– Вот ты непонятливый какой, прямо слово, – всплеснула руками женщина. – Говорят тебе – и глаз не кажет.
Становилось ясным – пора сматывать удочки. Куда же направиться? Домой идти не хотелось.
– Так я, это… пойду я…
– Иди, милок, или, – проговорила старуха таким тоном, будто хотела сказать: «Катись-ка ты колбаской по Малой Спасской».
Вместе с тем она, закончив с картошкой, встряхнула руками, вытерла их полотенцем и вопросительно уставилась на Иванова, казалось, что она сейчас скажет: «Ну? Чего ждешь? Иди давай». Однако женщина открыла рот лишь в прихожей у вешалки, когда Илья надел куртку и нерешительно потянулся к дверному замку (точнее, к замкам, так как их оказалось множество).
– А это-то брать не будешь? – спросила она строго.
– Чего? – Илья резко повернулся и посмотрел в том направлении, куда указывала рука женщины.
– Сумка твоя?
«Нет!» – поспешил было ответить Иванов, однако торопиться не следовало. На полу под вешалкой стояла его собственная темно-синяя сумка из плащевки.
Сердце у Ильи заныло.
– Моя, – проговорил он упавшим голосом.
– Так забирай, – рассердилась женщина. – Моя, моя, а чья же еще? У него такой нет, а у меня и подавно. Что я, своих сумок не знаю? Тоже скажешь… Дай помогу, не справишься с дверью-то, да-ай-ка!
Сумка оказалась тяжелой.
– Нет, этого не может быть, просто быть не может, – шепотом повторял Иванов, спускаясь вниз по погруженной в полумрак лестнице. – Чертовщина какая-то, я же из дома с пакетом уходил. – Борясь с собой (следовало проверить содержимое сумки, но очень не хотелось этого делать), он нашел самое освещенное место и остановился.
«Чушь, чушь, чушь, там нет никакого топора, – уверял себя Илья, но чем старательнее делал он это, тем меньше уверенности у него оставалось. – Ну, допустим, я заспал или забыл, что взял с собой сумку, но сюда-то я точно ничего не вносил! А если сумку нес Павел?»
Не в силах больше выносить неопределенности, Илья взялся за язычок бегунка «молнии» и медленно потянул его.
– О черт! – проговорил он заплетающимся языком и облизал вмиг пересохшие губы. – Твою мать…
Кровь, проступившая через газету, уже засохла, там под ней был… Нет! Нет!..
Рука машинально продолжала двигаться дальше, наконец, бегунок завершил путь, сумка открылась полностью.
– Черт! – Илья вздрогнул. – Черт, что это? – Преодолевая страх, он взял газету за кончик. – Я же точно помню, что там президент с пятном на башке был, а здесь без!
Любой, кто усомнился бы в справедливости такого заявления, мог бы удостовериться в собственном заблуждении. Единственной деталью, которой не коснулись красные кровавые пятна, оказалась голова президента.
Илья поднес газету к глазам. Несмотря на темень, царивщую в подъезде, все равно, при ближайшем рассмотрении, становилось понятным, что кровь тут ни при чем. Бумага была испачкана вовсе не кровью, а красной краской, точнее – гуашью.
– Черт! – проговорил Иванов, у которого отлегло от сердца. – Это же Олька до красок добралась и вымазала все гуашью, весь дом, а я-то… Ух!.. – Еще не веря своему счастью, Илья заглянул внутрь сумки (ведь все-таки что-то тяжелое в ней лежало). – Книжки! Елки-палки, книжулечки…
«Однако я ведь был без сумки… Заладил одно!.. Значит, с сумкой!»
Илья взял в руки одну из книжек, прочитал название и поморщился – не продашь. Взял вторую, третью, четвертую…
«Что?!»
Он открыл одну из книжек, потом другую и понял, что ему не мерещится. Семнадцать, семнадцать одинаковых книжек и раскрашенная газета, все, больше в сумке ничего не было.
Илья почувствовал, что ему становится дурно. Даже его весьма скромного школьного английского оказалось достаточно, чтобы прочитать название на обложке – «Going to Valhalla» by Jeofïrey Montevil.
«Боже мой! Я что? Схожу с ума?! – спросил себя Иванов. – Ведь это же та самая книга, которую перево– дил прадед. Из-за нее старик и скопытился».
Он вдруг вспомнил какой-то давний разговор. Ничего, в сущности, особенного: прадед ждал гонорара. Это была его последняя возможность не умереть с голоду. Однако издатель не рассчитался с ним, потому что… Потому что зарезали тираж… Что стало, конечно же, просто предлогом; ведь свою-то работу профессор Иванов-Никольский выполнил.
Скосив глаза на книжки, Илья вдруг понял нечто важное.
– Теперь мне конец, – негромко проговорил он, утирая со лба холодный пот. – Меня больше нет. Я – другой!
XII
Что и кто презентировал в банкетном зале «ЭКО-банка», Бакланова, как и процентов восемьдесят присутствовавших на торжестве граждан, волновало мало. Одни (популярные люди) откликнулись на зов хозяев, чтобы потусоваться и похлебать дарового «Абсолюта» со «Смирноффом» да пораздражать вкусовые рецепторы чем-нибудь вкусненьким на «холи-ава-сер-плиз». Других (солидные люди) пригласили кого для массы, кого на всякий случай, третьи, такие, как Амбросимов с замом (так себе людишки), сами приперлись, испросив у распорядителя вечера (благо знакомый человек) пригласительные билеты.
Чувствовал Лёня себя как-то неуютно. Собака Без-памятная, напротив, резво бегал туда-сюда как заведенный (связи налаживал). Устав ждать, Бакланов сделал уже две попытки самостоятельно «подкатить» к Ромаде, этакому вальяжному, не уважавшему спешки и суеты господину, и во второй уже раз Аркадий Арнольдович дал себе труд объяснить Лёнчику, что сейчас он «говорить не может».
Наконец, час желанный пробил. Народ, все время роившийся вокруг Ромады, высившегося возле фуршетного стола, точно атомоход «Ленин» среди пароходов и пароходиков в Ледовитом океане, подрассосался, остались только два каких-то типа. И Бакланов с – некоторым удивлением заметил, что третьим (ну, если не считать самого «ледокола») в этой маленькой компании оказался как раз Кирилл.
Даже и с расстояния Бакланов, хорошо знавший приятеля, мог отметить, что Кирюша воспрянул духом, – борода торчала как-то по-особенному, нос целил в потолок.
Бакланов подошел и, пожимая руки двум незнакомым типам, поймал короткий взгляд шефа, в котором прочитал: «Живем, старик! Кончились мрачные денечки!» Лёня натянуто улыбнулся, он отчего-то не разделял радости босса.
– Вот Анатолий Эдуардович, – Ромада сделал жест в сторону неприметного, как казалось вначале, господина. – Между прочим, без пяти минут кандидат в президенты РФ, выдвигаемый различными движениями, борющимися за возрождение русской нации.
Бакланов жалко улыбнулся. Присмотревшись, он заметил совсем близко от Анатолия Эдуардовича двух «сироток» – амбалов вроде Ромады, только куда более подтянутых. Чуть дальше, скучая, переминалась с ноги на ногу еще парочка «братьев-близнецов». При таком раскладе сразу становилось понятно, что человек Анатолий Эдуардович – важный.
– Арнольдыч дело предлагает, – проговорил Кирилл. – Надо помогать господину Олеандрову в избирательной кампании.
– Как? – спросил Бакланов и неожиданно для себя, едва ли не со злостью заявил: – Листовки расклеивать, что ли?
– Листовки, ха, листовки! – Ромада коснулся желудка (там, надо предполагать, находилось у него сердце). – Ну, Ленчик, насмешил, листовки… Хотя почему бы и не листовки, а, старик, почему бы нет? Листовки тоже нужны, но не только они, много печатной продукции понадобится, выборы – дело политически важное, курс реформ и все такое прочее, надо выдвигать новых людей, молодых, сильных, здоровых, – последнее слово Аркадий Арнольдович произнес с особенным нажимом. – Так что вперед, вперед, и горе Годунову.
– Че?
Аркадий Арнольдович усмехнулся и изрек, как всегда, важно:
– Пушкин, брат, Пушкин, Александр Сергеевич, классик, понимать надо. Он еще сто лет назад предсказал кое-кому поражение на выборах! Эх ты, серый, «Бориса Годунова» не читал.
Только сейчас Бакланов понял, что это неизящный реверанс в сторону кандидата в президенты.
– Ну, то все шуточки, а дело есть дело, послезавтра к десяти оба придете в офис к господину Олеандрову, там много знакомых лиц соберется, обсудим стратегию и тактику, в общем, поговорим конкретно…
«Черт! Сейчас он скажет: «Все свободны», или нечто в том же духе», – со злостью подумал замдиректора «Форы» и, бросив коротенький взгляд в Кирилла, понял: тот далее и не заикнулся о «Валгалле»! Амбросимов сделал вид, что не заметил настроения зама. Ему, конечно, наплевать, изберут Анатолий Эдуардовича или нет, главное, что открывается возможность отло-мить кусочек от пирога, поживиться за счет сумм, выделяемых Центризбиркомом, и средств сторонников претендента. Собака Безпамятная стал вдруг противен заместителю.
«Далась тебе эта книжка, – усмехнулся кто-то в мозгу Бакланова. – Подумаешь, невидаль, таким дерьмом все лотки завалены, магазины полны-полнехоньки, а здесь – живые деньги… А черта ты зря поминаешь. Гляди, как придет? – Лёня встрепенулся и отчего-то посмотрел на спутника Олеандрова (вот и фамилия политического деятеля вспомнилась). – Ничем с виду не примечательный человек, невысокий – метр семьдесят пять – семьдесят восемь, очень белое лицо, при черных как смола коротких волосах, странно. Глаза чуть с раскосинкой, видно, не обошлось без восточных предков. Кто он? Охранник? Нет. Помощник? Подобострастия маловато, точнее, вообще нет, смотрит в сторону, будто и не слушает. Хозяева таких не любят».
– Что ты там говорил про какую-то книжку? – неожиданна спросил Бакланова Рсмада. – Эй, Лёнчик, да ты где? Вернись на землю, браток.
– А? Что? – захлопал глазами Бакланов, да так потешно, что вызвал всеобщий смех. – Я, это… задумался.
– Книжулечку-то засвети, старичок, – очень ласково произнес А. А. – Она вроде историческая, про наших друзей из Скандинавии? – Лёня автоматически кивнул, хотя про каких друзей говорил Ромада, стало ясно только из следующей фразы. – Был я в Швеции и в Дании тоже, через Норвегию проезжал. Там у них, скажу я вам, жизненный уровень у-у-у! И никакой преступности, все улыбаются, коммунизм, одним словом. Трудно представить, что еще тысячу лет назад они всю Европу в кулаке держали, такие милашки.
Тут, словно кто-то поднес спичку к газовой горелке, доселе молчавший, с непроницаемым лицом политик произнес, сразу становясь активным (он даже, казалось, сделался выше ростом):
– Нордическая цивилизация – это то, с чем все мы имеем дело. Большинство достижений науки и техники, которыми мы пользуемся, – творение северного человека.
– Да-а-а… – протянули директор «Форы» и его зам едва ли не хором. – Вон оно что…
– Видите ли, я неоднократно говорил и много писал на тему того, что русский народ – арии, такие же, как германцы, к которым относятся среди многих прочих и представители народов Скандинавии, – начал Олеандров и, сделав маленькую паузу, обвел всех присутствующих строгим взглядом, как бы собираясь немедленно установить, нет ли среди них неариев. Не обнаружив оных, он продолжал: – Существуют порочные теории, суть которых в том, что русские… воспользуюсь готовым термином, – евразийцы, то есть мы с вами, якобы степной народ. При всех своих достоинствах такие теории не только лженаучны, но и… оскорбительны, хотя, я повторяю, в целом несут в себе много положительного. Одним словом, мы – народ нордический, то есть принадлежим к расе господ в противовес различным… м-м-м, ущербным народам.
– А что же тогда Гитлер?.. – проговорил ошарашенный Кирилл и сам перепугался невольно навернувшемуся на язык сравнению. Чего доброго, обидится претендент да и пошлет куда подальше. – Э-э-э… я имел в виду, что, э-э-э… мэ-э-э…
Олеандров коротко кивнул, совершенно, очевидно, и не думая обижаться.
– А вот тут-то и не надо спешить с общепринятыми мерками, – сказал он и деловито продолжал: – Не станем забывать, в какое время и в какой стране жил и работал Адольф Гитлер. Сейчас все по-иному, к тому же следует помнить, что фюрер германской нации был человеком достаточно ограниченным, по сути дела – марионеткой в руках некоторых из приближенных. Те же, в свою очередь, проделали огромную работу, – они ведь вывели прекрасную теорию превосходства нордической расы, но сделали неверную ставку… впрочем, – политик вдруг запнулся, а Бакланов, как бы между прочим, отметил странный взгляд, который бросил на Олеандрова его молчаливый спутник.
«Может, обиделся за степняков? Он наверняка хоть на четверть, да азиат», – подумал Бакланов, но помощник политика ничего не сказал, и Анатолий Эдуардович как ни в чем не бывало продолжал:
– Впрочем, об этом, если угодно, мы можем поговорить отдельно, возможно, даже послезавтра, по окончании официальной встречи в моем офисе… Так вот, книжка, что-то интересное, я полагаю? – Увидев в руках Бакланова старую книгу в пожелтевшей обложке из дешевого, очень толстого, ворсистого картона, которую Лёня уже давно (еще в тот момент, когда Ромада вывел его из задумчивости) достал из небольшой спортивной сумки, висевшей на плече, Анатолий Эдуардович скорее утвердительно, чем спрашивая, произнес, протягивая руку: – Эта?
Взяв книгу, он взглянул на название и встрепенулся, поднял глаза, вспыхнувшие на секунду странноватым блеском.
– «На пути в Валгаллу», – произнес он медленно, – Джеффри Монтевил… Сан-Франциско… Москва… Перевод… Интересно… – Олеандров повернул голову и посмотрел на спутника: – Взгляните-ка, Игорь Владимирович, это вроде по нашей теме, а?
«Что еще за их тема? – взревновал Бакланов, которому отчего-то расхотелось расставаться с книжкой. – Может, и не надо издавать ее? – мелькнуло у него в голове. – Что-то в этом Игоре… Игоре Владимировиче… как его фамилия? Черт… Бажанов? Нет! Блажнов? Нет, все-таки Важнов. Что-то в нем не то… Черт, голова заболела, а выпил-то всего ничего».
Тут, наконец, подал голос спутник Олеандрова:
– По вашей теме, Анатолий Эдуардович, – с уважением проговорил Важнов. – Нет ничего более скандинавского и нордического, чем Вальхалля. – Он смягчал в слове «л» и произносил «х» со своеобразным придыханием. В ту же секунду, сделавшемуся сегодня не в меру впечатлительным, коммерческому директору «Форы» привиделся огромный, мрачный, холодный освещенный масляными факелами каменный зал с невероятной длины дубовым столом, вдоль которого по обе стороны сидели длинноволосые, бородатые мужи в бранных одеждах. Ему даже показалось, что слышит он гул пира: позвякивание оружия, гортанную речь храбрецов, видит пенящееся в их кружках пиво… – Доверите ее нам? – донеслось до Лёниного сознания. – До нашей встречи послезавтра в офисе?
– Мне бы хотелось… – начал Лёня.
Тут вмешался Ромада.
– Ты что, Лёнчик, такие люди, а ты… Нехорошо, – пожурил он Бакланова.
– Если угодно, – предложил Важнов, – я могу написать расписку.
«Ты чего, дурак?» – прочитал Лёня в коротком взгляде, брошенном на него Амбросимовым.
– Да нет, что вы, нет, не нужно никаких расписок, – как бы извиняясь, проговорил Лёня. – Я просто… единственный экз… неожиданно как-то.
Неожиданности продолжались и когда Лёня возвратился домой. Заместитель директора «Форы» долго ковырял ключом в замке. (Темень в подъезде, кто-то, видимо, приспособил все лампочки, от первого до третьего этажа включительно, для личных целей.)
Пока Лёня боролся с дверью, Славик успел сделать все необходимые приготовления, и когда Бакланов попал, наконец, в квартиру, то… в прихожей его встретил типичнейший представитель нордической цивилизации – викинг не викинг, рыцарь не рыцарь… одним словом, что-то среднее между вооруженным бандитом средневековья и инопланетным существом с деревянным мечом, выкрашенным серебрянкой, в руке, в новом свитере крупной вязки, вымазанном неровным слоем все той же серебрянки (обнова окончательно и бесповоротно превратилась в «кольчугу»). Самым зловещим был, вне всякого сомнения, головной убор. В прошлом данный предмет служил вполне мирным целям, в нем – алюминиевой кастрюльке – варили кашку и все такое прочее. Отныне и впредь для подобных приземленных целей использовать кастрюльку становилось невозможным – она лишилась обеих ручек, в ней пробили отвратительного вида дырки (смотровые щели) и при помощи пластилина прикрепили к донышку шлема-горшка страусовые перья, благодаря чему рост «рыцаря» увеличился вдвое.
– Так хочет бог! – завопило существо и, подняв меч, бросилось на противника. – Да здравствует герцог!
Понадобилось еще не меньше часа, чтобы угомонить разбушевавшегося воителя, охваченного пламенным желанием свершить месть праведную. Мальчик уснул только в половине первого ночи, успев перепачкать серебрянкой не только себя, но и Лёню, да и вообще все вокруг. Засыпая, он высказал Бакланову опасения по поводу того, что «дядьки те могут книжку замылить». Так и не услышав твердых уверений в обратном, Славик провалился в дрему.
Что он видел – неизвестно, но, судя по нервным подергиваниям и еле слышному бормотанию, продолжал сражаться с врагами. Лёня также отправился спать, уснул он довольно быстро, но сны, которые снились ему в ту ночь, трудно было бы назвать приятными.
