Текст книги "Культурные особенности (СИ)"

Автор книги: Александр Зарубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

«После толстого Хьюго не выживают» – с холодной яростью подумала она, подпрыгнула, подтянулась и – слабо понимая что делает – полоснула ножом сплетение энерговодов. Взрыв отбросил ее назад. Лиловая, холодная вспышка. И рев. Оглушительный рев, лязг и скрежет. Скрежет металла и рев воды. Транспорт был старый, резервный канал не работал уже пять лет. Потеряв два двигателя из четырех, экраноплан закрутился волчком, взвыл и упал, ударившись с маху о черную, холодную воду. Сталь переборок разорвалась, волна ворвалась внутрь, рыча. Рев заглушил крики, пенный поток пролетел по коридорам, сметая с дороги все – контейнеры, ящики, легкие переборки. И людей. Эмми повезло – поток подхватил ее, закружил и пронес через пробоину в стали противоположного борта. Наружу, прочь, к недалекому берегу. Всем остальным, включая толстого Хьюго, повезло куда меньше.

Эмми поднялась, шатаясь на дрожащих ногах. Тряхнула головой, смахивая со лба мокрые, обрезанные тупым корабельным ножом волосы и долго, пристально взглянула назад. Экраноплан догорал – из серой, пузатой туши транспортника плыли вверх клубы черного дыма. Шипела вода, заливаясь сквозь дыры в проломленный борт. Нос гиганта почти скрылся под черной волной, поник черный хвост, бессильно опали крылья.

– Скоро совсем уйдет под воду. И все. Свобода… – подумала она, невольно переведя глаза вниз, на правую руку. Пальцы еще сжимали универсальный, многолезвийный нож. Крепко, до белых костяшек.

– Свезло мне с тем морячком, – глупо усмехнулась она, вспомнив космопорт, дурацкий рывок и бледного волонтера – при дробовике, но без шапки и куртки. Он так смешно переживал, не покалечилась ли она тогда на поле. И волосы у него – светлые, пшеничные волосы на лбу растрепались и стояли так, что Эмма едва не рассмеялась в голос, сломав себе притворный обморок. Но не рассмеялась, она молодец. Еще и универсальный нож у морячка вытащила, пока он пульс ей щупал. А уж с универсальным ножом лучшая воровка нового Ливерпуля была способна на многое, пилот экраноплана подтвердил бы. Или толстый Хьюго… – воспоминание отдалось спазмом в глотке и судорогой – внизу живота… – если бы скот остался живой. А пока…

Эмма оглянулась опять и, невольно замерев, поняла, что понятия не имеет, что делать дальше. Арест, суд и эмигрантская палуба высосали ее, мысли высохли в голове, схлопнулись в одну точку. В одно слово, точнее – свобода. И вот она, пожалуйста. Волна с рычанием набежала, разбилась о темный песок, обдав Эмму с головы до ног струей белой, искрящейся пены. Справа шумел лес. Высокие, переплетенные друг с другом стволы, мясистые зеленые листья, шелест и крик – кто-то кого-то жрал, там, вдали, во тьме под зелеными ветками. Это были настоящие джунгли, а не бетонные, где она была как дома. А пока… Эмма поежилась. Невольно шагнула назад. Волна налетела опять, толкнула в спину. Закружила. У ближайшего дерева – толстого, зеленого исполина, у самых корней – глаза заметили какое-то движение. Неверное, робкое, похожее на дрожание воздуха. Дома, в трущобах так дрожит газетный лист, смятый и брошенный в решётку воздуховода. Эмма шагнула, не зная куда.

– Эми! Изандла нгемува экханда! – чужой крик хлестнуло ножом по ушам. Повелительно, резко, как свисток охранника, далеко на борту корабля.

Она обернулась. Тень отделилась от дерева, сгустилась, обрела форму. Человек – или нет – не поймешь. Фигура тонкая, куда выше человеческой, обычной. Две руки, две ноги, но кожа просвечивает и переливается, как стекляшки в витринах.

– Эми! Изандла нгемува экханда! – повторила тень. Опять. Слов Эмма не поняла. Но звук последовавший дальше был понятен без перевода. Клац-клац. Лязг стали о сталь. Звук передернутого затвора.

Эмми выдохнула, подняла руки – за голову, медленно, осторожно и побрела. Но украденный у Эрвина нож спрятать успела. Пригодится.

Глава 2 Размещение

Первые – минуты? часы? эпохи? непонятно, время растворилось, растаяло сосулькой под яростным солнцем – Эрвин брел и брел по песку. Бесцельно, бессмысленно, куда глаза глядят. Кружилась от света и воздуха голова. Ноги, привыкшие к палубам, дрожали и оскальзывались на чёрной, округлой гальке. Шуршал, засыпался в ботинки мелкий песок. Уши невольно искали знакомый ритмичный гул корабельных механизмов, а находили плеск и шум. Море, мягкий шелест листвы и птичьи протяжные крики – непривычные, плавные звуки отдавались звоном в ушах. Вместо красноватой полутьмы отсеков – яркое, до слез, белое солнце, небо над головой – выцветший высокий полог. А плечи по старой памяти вжимались вниз – берегли голову.

Ещё была жара. Тяжёлая, влажная, пропахшая йодом и солью жара, мигом заставившая Эрвина расстаться с курткой, рубашкой и майкой. Пара шагов по песку – и ноги едва не отправили Эрвина в полет. Только сейчас он почувствовал, как давит на плечи стандартная флотская униформа. Ещё шаг. Набежавшая волна плеснула, обдала прохладой сапоги. Эрвин, сощурив глаз, посмотрел на солнце, подумал про себя, что дурак, и нацепил рубашку обратно. И майку вокруг головы обернул, а то солнечный удар словить недолго. Ветер накинулся с моря, налетел, закрутил ткань – на арабский манер, тюрбаном. Словно обрадовался новой игрушке. Хрустнула галька под сапогом. Эрвин повернулся к морю спиной и шагнул в лес, шелестящий изумрудно-зеленой листвой по правую руку.

Первые сотню шагов Эрвин прошёл по вымытому водой сухому руслу. Под ногами хрустел слежавшийся белый песок, над головой смыкались аркой зелёные листья и ветки. Деревья – коленчатые, толстые стволы, шелестящие листья – мясистые, напитанные соком. Больше хвощи, на вид, чудные даже для Эрвина, уроженца лесов Семицветья. По стволам зелёный мох клочьями. Русло дало поворот. Узкий, заваленный валежником. Полые, высохшие сучья хрустели и с треском ломались под сапогом. За завалом – пара толстых, перевитых узлами стволов, чёрные ветки и мягкая хвоя. Стало светлее даже, повеяло знакомым, мягким запахом прелой листвы. Деревья вокруг похожи на знакомые по родному Семицветью. Такие же секвойи и высокие лиственницы – исполинские, заросшие мхом великаны. Мягко пружинил под сапогом ковёр палой листвы. Наверху закричала вдруг, забила крыльями птица. Эрвин поднял голову и увидел крикунью в ветвях – чёрные крылья, лохматой радугой – перья хвоста. Длинный, устрашающий клюв, полный – тут он пригляделся – маленьких острых зубов. «Нет, не птица, – подумал он, осторожно опуская руку вниз, к костяной рукояти ножа, – чудо-юдо какое – то». Чудо-юдо уставило вниз красный глаз, сморгнуло – Эрвин замер, стараясь не злить беду лишний раз – и, тяжело хлопнув крыльями улетело прочь. То ли невкусным показался ей волонтёр флота, то ли слишком здоровым для клюва-пасти.

В уши вкрутился знакомый, чуть слышный звук. Корабельная сирена. Должно быть, звали назад. Эрвин тряхнул головой, огляделся – вокруг лес, пряной, зелёной стеной на четыре стороны света. Зашагал на звук – влево, ловя шум моря. Из зарослей – громкий, гипнотический стрекот. Монотонный, ритмический, так стучит на малых оборотах коленчатый вал. На деревьях – кусачие лианы и пахучие, яркие цветы. Бутоны поднимались, раскрывали при шаге нежные алые лепестки – большие, беззубые пасти. Пахло от них… – Эрвин поморщился и решил что этот райский цветок он дарить Ирине не станет. Разве что высушить и спиртом запах отбить. Под ногами – радуга, брызги и радостный звон. Широкий ручей, поток воды срывается вниз со скалы, бьётся о камни, радугой солнечных брызг и, наигравшись, течёт сквозь лесную тишь к морю. Скала – мшистый серый гранит, высокая, залитая солнцем верхушка. Промоины и трещины в скале – удобные, однако. Это Эрвин подумал, оглядываясь уже на вершине. Зачем залезал – непонятно, из чистого озорства. Сбил дыхание, исцарапал ладони в кровь, зато пейзаж вокруг красивый до комка в горле.

Изумрудно – зелёный, переливающийся лес стелился мягким ковром вокруг, драгоценным камнем в короне белого прибоя. Вокруг, сколько хватало глаз, на четыре стороны света. Штормило, ветер пенил шапки на асфальтово-черной воде. На западе, далеко у горизонта – серая туманная полоса. Должно быть, тоже земля, другой берег пролива. Снизу долетел протяжный гудок. Ещё один. Эрвин пригляделся – в месте высадки, на пляже, у кромки воды, пристал тупоносый грузовой экраноплан, сложил крылья и, неторопливо ворочая стальными лапами кранов, выгружал на берег тяжёлую технику. И гудел, надрывно, словно ругался на своём железном языке.

Эрвин вспомнил, что дел ещё невпроворот, развернулся и полез вниз, к своим.

Успел как раз сказать «да» на недоуменный вопрос лопоухого матроса ДаКосты:

– А нас что, правда на остров высадили? Необитаемый?

– Абсолютно, – кивнула парню бравая майор, лениво двинув вверх-вниз тяжёлую челюсть. Скрипел под ногами песок. Гудела толпа. Краны вываливали контейнер за контейнером на белый, песчаный пляж – место высадки. Ветер дул от леса, пряный, тягучий запах зелёной травы мешался со знакомым, химическим – грузовик чадил движками на малом ходу. Эрвин невольно чихнул и отвернулся – корабельный дух ему надоел.

ДаКоста хлопнул себя по щеке, округлил глаза, протянул – детским, обиженным тоном.

– А как же… Цивилизованных мест не нашли?

– Надо было меньше пить в прошлый раз. Сейчас начальство решило, что цивилизация нас испортит. Или мы – цивилизацию. Тот городишко так и не восстановили с тех пор, говорят. Ладно, матрос, отдыхай, раз сказано…

– А где жить? – хлопнул себя по затылку матрос, недоуменно оглядывая шелестящую лесную стену.

Но тут их строгим голосом окликнули – Ирина Строгова уже отловила старшину саперов, построила, сурово отчитала за бардак и недостатки по хозяйственной части. Похоже, говорила по делу – седоусый ветеран соглашался, кивал и чесал затылок, Ирина хмурилась, смешно морщила нос и тыкала тонким пальчиком тому в грудь. Потом обернулась, позвала остальных – помогать. Ветер играючи скинул ей с плеча длинную косу.

Место для дома искали долго – в одной точке Ирине не понравилась сыпучая почва, в другом – до пляжа слишком далеко, в третьем – ветер не с той стороны. «Нехорошо, сырость по утрам будет», – выговаривала Ирина. Морской ветер игрался, крутил ей косу. Сверкали суровые карие глаза из-под чёлки, складка меж точёных бровей – смята и озабочено сморщена. Матрос ДаКоста крутил головой, ничего не понимал, нервничал, поминутно оглядываясь на саперов и на шелестящий вдали лес. Пегги скалилась и шутила – раз, другой, третий. Потом Ирине это надоело и она попросила майоршу заткнуться. Тихо и вежливо. Та заткнулась – неожиданно для себя. Даже не вспомнила, кто здесь начальство. А Ирина ткнула пальцем и сказала «здесь». Эрвин не особо понял, чем это место отличается от другого, но кивнул.

Сапер огладил бороду, одобрительно хмыкнул, махнул рукой своим. Пробежали рядовые, таща на руках длинный, тяжёлый ящик. Со знаком «Строгов компани» на пластиковом боку. Знакомый знак. Тарканский текучий пластик… Тут Эрвин вытаращил глаза, судорожно пытаясь понять, что творят федеральные сапёры.

Те подошли, кинули ящик на землю, растянули провода, рявкнув, велели всем отойти подальше. Эрвин послушался, слабо понимая, зачем. Тарканский пластик был штукой знакомой. На его родном Семицетье его и добывали – точнее зачерпывали дронами из верхних слоёв атмосферы газового гиганта. Потом доставляли на землю в специальных контейнерах высокого давления и строили – чего только из него не строили. Дома, в хозяйстве только отцовский дом был деревянным, все остальное – амбары, конюшню, барак для социально-адаптирующихся – Эрвин построил сам. Из таких вот контейнеров. Делов на полдня – поставить проволочные направляющие, включить силовое поле, аккуратно, по милиграмму пустить сверхактивную жидкость, подождать… Но федеральные сапёры такой ерундой не занимались.

Они просто бросили ящик на землю, закрепили взрыватель и отбежали подальше. Старшина махнул рукой, Эрвин представил, что сейчас будет и бросился на землю. Вжавшись, ничком, ногами к ящику. И Ирку рукой к песку прижал, хотя кому, как не ей, знать, что сейчас будет.

Взрыв ударил так, что заложило уши. Даже не взрыв – свист, тонкий, протяжный свист раздираемого воздуха. Рванула за волосы ударная волна. В песок у щеки вонзилась, дрожа и вибрируя, лохматая, острая щепка. Потом – шлепок, яростный вопль «курвасса мит орен» и ядрёный десантный мат. Пегги доспех не помог – с ног сбило даже бронированную до глаз десантницу.

Эрвин поднял голову. Медленно и осторожно. Второго взрыва быть не должно, но кто этих безумных саперов знает. В ушах – звон. В глазах – туман и слепящие белые полукружья. Ирина вскочила на ноги – рывком, в один жест одёрнула юбку, прошипела под нос – яростно, голосом обиженной кошки – «федералы, мать их». Эрвин поднял глаза. И обомлел.

Таркианский пластик, освобождённый взрывом из тюрьмы контейнера высокого давления, рванулся на волю – сметая все, во все стороны разом. И, соприкоснувшись с воздухом, мгновенно застыл неописуемой словами фигурой. Словно волшебник взял и пошутил, заморозив поток воздушных пузырей, рвущихся вверх с трубочки – детской игрушки. Серо-зеленых, мерцающих воздушных пузырей. Горкой мыльной пены, размером с трехэтажный дом. Старшина достал сканер, поколдовал, посмотрел на экран и удовлетворенно хмыкнул.

– Самый маленький пузырь – два метра диаметром, самый большой – десять, в среднем – пять. Точно, как доктор прописал. Ваш дом готов, распишитесь.

– А оно не рухнет? – спросил ДаКоста, подгибая голову и опасливо косясь на переливающиеся над головой пузыри, – на вид, хрупкие.

– Нет, – хором сказали Эрвин и Ирина. Сапер усмехнулся в усы:

– Окна и двери сами прорежете.

И ушёл, торжественно вручив молодым одноручную пилу. Старую, заржавленную, без половины зубьев. ДаКоста сник. Эрвин хлопнул его по плечу:

– Чего стоишь, приступай, – и усмехнулся, глядя на растерянное лицо. Маленькая месть за представление в эраноплане. Пилить таркианский пластик можно было до второго пришествия – на любые механические воздействия он с присвистом чихал. Зато плавился на раз. Что Эрвин и показал – достал из контейнера лазерный резак, в два взмаха проделал дверной проем в ближайшем пузыре, шутовски поклонился и сказал дамам:

– Прошу…

– Эй, вначале надо бы кошку запустить, – подал голос кто-то из задних рядов. Ирина не услышала. Просто шагнула вперёд. Музыкой прозвенели по пластику флотские каблуки. По точеным коленям хлестнула юбка – ласковой, синей волной. Сверкнули карие глаза.

– Сгодится, – довольно хмыкнула Пегги и толкнула Эрвина – не зевай мол. Работы еще…

За следующие пару часов Эрвин в конец замаялся. В комплекте с контейнером должны были быть три резака. Работал один. Второй был без батареи и ствола, зато с аккуратно наклеенной биркой – «исправность проверена». Подпись, число, круглая печать. Вместо третьего – пустое гнездо. Одно пропито, другое – разломано «то курца», по любимому Пеггиному выражению. Флот берег традиции свято. А может – армия, на ящике хищно скалила пасть эмблема десантной бригады.

Но, неважно. Важно, что махать резаком Эрвину пришлось одному, под чутким Ирининым руководством – типа: «Режь здесь. Здесь Эрвин – это здесь, а не там. Я имела ввиду – на два пальца ниже. Маленькую. Маленькую, я сказала, не как сейчас. Что ж ты у меня такой непонятливый. Теперь переделывать все». И так три часа, постепенно перемещаясь из одного пузыря в другой. Резали двери, окна, какие-то совсем мелкие дырки под полки, шкафы и проводку. А резак, сволочь, тяжелый, руки ныли нещадно. Эрвин устал и начал огрызаться. Но тут Ирина тряхнула головой, огляделась и сказала что пока хватит. И вообще она молодец. Эрвин подтвердил. Не сразу, вначале закинув куда подальше тяжелую ношу. И собрался было на выход. Но у свеженавешанной двери его поймали и опять попросили. Вежливо, с тихой улыбкой:

– Раз уж все равно на воздух идёшь – поищи душевую кабину. По описи – должна быть, в ящиках флотского имущества, ящик тридцать четыре. Хорошо?

Солнце успело хорошо прогреть пузырчатый дом а ветер – ещё не успел разогнать духоту сквозь только что вырезанные окна. Да и резак добавил жары. По лицам – тонкой струйкой пот, скользит крупными каплями по щекам и по виску. Свалилась, смялась мокрыми прядями, прилипла ко лбу Иринина чёрная чёлка. И разводы сажи на щеке – так и не отмылись, заразы.

Эрвин кивнул прежде, чем подумал.

Вот только душевой кабины Эрвин не нашёл. На пляжу, в импровизированном складе можно было искать до бесконечности. Ящики с флотским имуществом – под деревьями, в три ряда, одинаковые серые квадраты, каждый с двумя гербами и порядковым номером в одну краску через трафарет. Номера по описи, а опись…

Из пузыря-дома долетел звон, оправдания и Иринин усталый крик:

– Я что, одна здесь работаю? – голос держит ровно, но дрожь слышна, и тон чуть выше обычного – тоже устал человек донельзя.

Эрвин щёлкнул замком контейнера номер тридцать четыре. Толстые стальные цилиндры, лоснящиеся смазкой бока. Гранаты. Зажигательные, судя по маркировке.

– Пойдёт, – сказал сам себе Эрвин, сгребая сразу десяток.

Душевой кабиной парень, не мудрствуя лукаво, назначил звенящий в лесу водопад. Из куска пластика и пары хвощей – толстые, пустые стволы ломались в руках на раз – соорудил запруду, подождал, пока разольётся озером звенящая, чистая вода, примотал на палку гранаты и закинул подальше, на середину. Сразу три. Рвануло знатно, в небо ударил струёй горячий пар. Вода в озере вскипела мгновенно. Эрвин подумал и кинул ещё парочку в бурлящий котёл, для верности. Если и было в воде что кусачее и опасное – хрен оно выживет в кипятке. А новая вода падала и падала со скалы, разбиваясь на радужные, звенящие брызги. Эрвин и там импровизированную решетку соорудил из двух хвощей, размолоченных сапогами. Потом и Ирина подошла.

Точнее подбежала на звук взрыва. Быстро, опрометью, хрустели ветки под башмаком. Сбила дыхание на бегу, да и тяжёлый шотган оттягивал руки. Патронная лента через плечо. А волосы растрепались, облепили мокрыми прядями щеки и лоб.

– Что происходит? – резко, на вдохе спросила она, и замерла, переводя дыхание.

– Душ делаю. Из того, что есть, – виновато пожал плечами Эрвин, тряхнув связкой гранат.

– Дурак… Я… – слова на её губах сбились, замерли – не хватило дыхания. Высокая грудь поднялась, набирая воздух. Ворот белой флотской рубашки – смят и уехал в сторону. Обрывки ниток на белом хлопке. Третья пуговица с мясом оторвалась. Из-за спин долетел хриплый смех, дёрнул за уши, заставив Ирину осечься на полуфразе.

– Да, парень, хорошо хоть тебя не за туалетной бумагой послали… – Пегги, мать её. Не может без шуток. А еще в уши влетел плеск воды, шорох и радостный визг. Это девчонки с экипажа успешно ввели импровизированный душ в эксплуатацию.

А Эрвину торжественно сунули шотган в руки и попросили посторожить. А то мало ли. Заросли вокруг, конечно, густые, надежные но поберечься стоит. Точнее, поберечь. Вот и застыл парень, статуей. Стоп-кадром из рекрутерского ролика «Враги не пройдут». И морда, как у тамошнего героя – зверская. Ибо жарко, ноги гудят, руки тоже и настроение соответствующее. Кричали в вышине птицы, шелестел листьями ветерок, гнал ароматы – тонкий дух хвои, прелой листвы и местных цветов – пьяный, дурманящий. Алые лепестки качались на длинных ветвях, поворачивая на шорох шагов лица-бутоны. В алой тени лепестков – жёлтые точки. Неприятно, будто глаза следят за тобою. А из-за зарослей – веселье и плеск. Белым пятном на зелени – аккуратно развешенная на кусту флотская стандартная рубашка. Шея как-то вмиг затекла. Хрустнул под ногою валежник. Эрвин развернулся – с трудом и, больше забавы ради, тронул стволом подобравшийся близко цветок. Лепестки дрогнули, сомкнулись как пасть. Проскрежетали по стали шипы – маленькие, острые.

Эрвин аккуратно шагнул назад, освобождая ствол и опасливо косясь на хищное растение.

– Спасибо, – окрикнули его со спины. Неожиданно даже. Ирина вышла из-за кустов, расчесывая на ходу длинные мокрые волосы. Рука с расчёской ходит вверх-вниз, чёрная смоляная волна мягко ложится на грудь и плечи. Озорной искрой сверкают глаза. Форму простирала прямо на себе, мокрая ткань облепила, сморщилась на высокой груди. Юбка смялась, облепила точёные ноги. Эрвин сморгнул. Раз, другой. Третий. Солнце ослепило глаза. По щеке – шорох. То ли лист с дерева упал, то ли… Тут он встряхнулся, напомнил себе что дел еще… Он еще помнил, что много, но никак не мог вспомнить – каких. Но много и важных. Куда важнее, чем стоять столбом и пялится на заходящее солнце. Дел невпроворот. Если бы еще помнить – каких… А разводы на Иркином круглом лице так и не смылись, заразы…

Эрвин махнул рукой, насухо вытер шотган – вороненое дуло в зеленом, липком, как патока, соке – и пошел. К солнцу спиной, сквозь лес, на шум моря. Споткнулся о камень, покачнулся, но устоял. Перед глазами закачалась кармино-алая, пятилепестковая пасть, запястье обожгло. На миг, потом лепестки дрогнули и развернулись. Поцелуй цветка был жгуч, но жить можно. Зато боль прочистила мозг, Эрвин встряхнул головой и огляделся. Море шумело рядом, сквозь треск цикад и лесные шорохи рвался и пел рокот волн гоняющих по пляжу круглую гальку.

Там стояла Пегги Робертс. В полном боевом. Она так и не сняла с себя пластинчатый десантный доспех, стояла железной статуей. Лишь шлем сброшен, открыто лицо и ветер треплет и мнет выбеленные космосом волосы. Статуя самой себя. Волна билась о латные сапоги, пенилась и кружила водовороты. Прошуршала галька под каблуком. Пегги обернулась – по-кошачьи, всем телом.

– Привет, малыш. Выглядишь неважно.

– Устал – пожал плечами Эрвин, подходя. Глупо отрицать очевидное.

– Да ладно, – шаг навстречу, оборот, ещё шаг. Здесь лесная стена совсем близко от моря, деревья шумят, листья кружатся и падают в волны – россыпью зеленых точек по чёрной воде. Плывут, кружатся, скользят с гальки на волну. И вылетают обратно в пене прибоя. Алый цветок раскрыл лепестки, потянулся навстречу, почуяв движение. Пегги ткнула ладонью, позволила лепесткам захватить бронированные пальцы. По перчатке потёк сок – зелёным вязким потоком. Пегги придержала цветок второй рукой – осторожно, у стебля, сорвала листы. И отступила, облизывая испачканную соком руку. Улыбка до ушей. Как у ребёнка, при виде мороженного. Эрвин невольно сморгнул. Пегги протянула ему сорванные листья.

– Пожуй-ка, парень.

– Что это?

– Ешь, давай…

Эрвин попробовал. Лист буквально взорвался на язык, обдав небо потоком сладкого сока. Пряный, вяжущий вкус – на миг запершило в носу. Потом по телу прошла волна – мелкая дрожь сверху вниз от макушки до пяток. И усталость исчезла. Вмиг, будто сегодня он весь день не махал резаком, а в койке валялся неделю минимум. Эрвин потряс головой, осторожно покосившись на собственную руку. С зелёным листком. Маленьким, в длину – чуть больше пальца. А по стоимости…

Эрвин сморгнул ещё раз, сообразив, что только что сожрал новенький трактор. Это если по ценам родного Семицветья судить. Листья алых цветов – те самые листья тары, на которых стоит вся эта планета. Да и федерация – тоже вся. До Семицветья они добирались уже высушенными, в коричневых, безвкусных таблетках. Дома их берегли, покупали два раза в год, в страду. Чтобы можно было пахать неделю кряду, не отвлекаясь на сон. Юный Эрвин ещё ворчал, что вместо одной таблетки проще лишний трактор купить. А тут… Эрвин мысленно прикинул, сколько таких тракторов цветёт вокруг в диком виде. Потом прикинул, сколько сумеет высушить и протащить контрабандой на борт и сколько – сохранить до дома. И махнул рукой. Все равно, шансов нет, и беспокоится не о чем. Сжевал ещё один лист, сказал «спасибо», набил трубку и пустил колечко дыма в зенит. Базовый лагерь шумел за холмом. Дым вился, улетал вдаль, через море, к туманной полосе берега напротив. Трубка обожгла пальцы. Эрвин выругался. И вспомнил, о чем думал недавно.

– Пегги, а тут опасные хищники есть?

– Есть. Я, – ответила та, лениво смотря вдаль, вдоль полосы прибоя. Серьёзно или шутя – не поймёшь. Впрочем, правду сказала.

– Лагерь без охраны, так что я серьёзно.

– И я. Мы при посадке такой подняли шум, что все большое и хищное схоронилось в канаве, как те слоны…

– Какие? – удивился Эрвин.

– Забей, у нашего комбрига шутки глупые, – ухмыльнулась Пегги в ответ, щёлкнув по рукаву с тараканьей усатой мордой, – я поставила датчики и охранную систему, так что отдохни. Лучше скажи – обед скоро, чего жрать будем?

– А пайки разве не выгрузили?

– Выгрузили. Утопила. Не люблю жрать дерьмо без надобности.

– Лихо… Тогда – что?

Неуловимое движение рукой. Щелчок раздатчика на поясе. Кругляш сорвался с Пеггиных рук, описал параболу в воздухе и упал в воду. Короткий бульк, всплеск воды. А потом взрыв, такой, что заложило уши. Вода рванулась вверх столбом белой пены, хлестнула по ногам оскорбленная волна. Пробежала по пляжу, высокая, пенная, обиженно гремя галькой. Из моря высунулась длинная узкая голова. Поднялась над головами людей, закачалась на длинной шее, уставив на Эрвина маленькие любопытные глаза. Эрвин прикинул, какое тело должно быть под водой, чтобы уравновесить в воздухе трехметровую шею и ему поплохело. Слегка. Уж больно легок висящий на плече шотган. Совсем невесом, как детская резная игрушка. И бластер у Пегги забрали. Рука скользнула вниз – медленно, по миллиметру. Легла на цевье. Глаза морского зверя – красные, что угольки. И брови, костистые как полка камина…

– Чем я заряжал? Картечь или пуля? – пытался вспомнить он, аккуратно кладя палец на предохранитель. Щелчок…

– Не надо, парень. Он несъедобный, проверено, – остановила его Пегги. Морской зверь словно кивнул. Голова – маленькая, треугольная с большими ушами мотнулась вниз, зарылась в воду на миг. И вынырнула с пучком водорослей в пасти. Пегги размахнулась, подкинула вверх зеленую ветку. Зверюга поймала её на лету. Кивнув головой, как показалось вдруг – благодарно.

Пегги улыбнулась. И ткнула пальцем себе под ноги, вниз, на мокрую от воды гальку.

– Этот красавец несъедобен. А вот эти крошки – да. Тоже проверено.

Пляж под ногами усеяло белыми и розовыми раковинами. Выбросила на берег взрывная волна. Много, очень…

– А как же экология? – удивился Эрвин, вспомнив лётное поле, холод и инструктажи.

– Забей. На урожай тари не влияет, – хмыкнула Пегги, ткнув бронированным пальцем себе за спину, назад, в пасть алому цветку тары, – лучше распорядись насчёт обеда.

И Эрвин распорядился. То есть поймал вначале Ирину – рассказал что и как, потом ДаКосту и ещё с десяток человек, снарядил собирать белые раковины. Добрым словом и обещанием «по шее», то есть – как всегда. Ирина тем временем мобилизовала женскую половину лагеря, реквизировала на складе котёл – то есть большую цинковую бочку из-под спирта. Пустую само-собой, флот хранил традиции нерушимо. А Эрвин ещё раз убедился, насколько удобен лазерный резак – и дрова валил на раз, и разжечь костёр с его помощью получилось. И голодных матросов шугануть, когда закипела вода и поплыли над лагерем полузабытые за полет вкусные запахи. Последнее – с трудом, день был долгий, а запах плыл над лагерем – вкусный. Совсем. К счастью, Ирина, нацепившая по случаю на голову красный, в белый горошек платок, решила что все и – звоном половника по сковороде – дала отмашку к обеду.

Пегги была права. На фоне того, что сварилось у Ирины в котле, стандартный флотский рацион иных эпитетов не заслуживал… И дымилось на сытый желудок хорошо. Эрвин забил трубку, зажёг. Сизый дым колечком уплыл в небеса, пустая бочка удобно уткнулась в лопатки. Облака – сизые комья в небе над головой. Парень сидел, вытянув ноги, бездумно. Впервые осознав что не нужно что-нибудь делать и куда-то бежать. Солнце перевалило зенит, ползло книзу. Лениво, как мысли в голове. Как звук осторожных шагов под ухом. Поворачивать голову было почему-то лениво. Но все-же повернул. Матрос ДаКоста…

– Слушай, – прошептал он, зачем-то подмигнув, смешно дернув глазом, – умеешь водить БТР?

– Умею, – ответил Эрвин, выпустив струю дыма сквозь ноздри. Медленно, – зачем?

ДаКоста хохотнул, будто бы Эрвин сказал что смешное.

– Тебе не кажется, что чего-то нам здесь не хватает?