Текст книги "Германия в ХХ веке"

Автор книги: Александр Ватлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Наиболее дальновидные представители служилой элиты также пытались противодействовать авантюристическому курсу. Оппозиционные настроения имелись даже в вермахте, который не был подвергнут нацификации – ветеран войны Гитлер был уверен в том, что офицерский кодекс чести и присяга, принесенная лично ему, окажутся достаточными гарантиями лояльности вооруженных сил. 5 ноября 1937 г. на секретном совещании в рейхсканцелярии Гитлер изложил детальную программу военно-политического реванша. После оснащения вермахта новейшим вооружением следовало разгромить Австрию и Чехословакию, чтобы затем развязать полномасштабную войну на западных границах Германии.

Далеко идущие планы фюрера поддержали далеко не все. Министр иностранных дел Константин фон Нейрат, военный министр Вернер фон Бломберг и главнокомандующий сухопутных войск Вернер фон Фрич, представлявшие аристократическую элиту в нацистском государстве, посчитали невероятным реализацию программы Гитлера без развязывания новой европейской войны. Под разными предлогами Гитлер отправил своих осторожных оппонентов в отставку, сам возглавив командование вермахтом. Нейрата сменил германский посол в Лондоне Иоахим Риббентроп. Начальник генерального штаба вермахта Людвиг Бек, слагая с себя полномочия, написал летом 1938 г. в рапорте: «отказываюсь одобрять любые националсоциалистические авантюры. Окончательная победа Германии невозможна». Вокруг него сложилась группа единомышленников, рассчитывавших с помощью Великобритании осуществить в стране военный переворот. Однако Лондон отказался вмешиваться во внутригерманские события, и дальше общих планов дела у заговорщиков не пошли.

Для того, чтобы вести политику с позиции силы на международной арене, «третьему рейху» не хватало стальных мускулов. Параллельно с политической «унификацией» разворачивается процесс огосударствления германского хозяйства. Для этого 15 июля 1933 г. был создан Генеральный совет немецкого хозяйства, куда наряду с высшими чиновниками вошел ряд крупнейших предпринимателей. Утверждения ряда биографов Гитлера о том, что их героя, «фанатика власти», не интересовали вопросы экономики, следует воспринимать с известной осторожностью. В доказательство этого часто приводится его высказывание: «То, в чьих руках собственность, не меняет сути дела. Нам не нужна социализация банков и фабрик. Мы социализируем души людей». Действительно, фюрер не был связан марксистскими догмами о примате собственности над властью, напротив, он стремился и сумел доказать обратное. Легальный приход к власти с опорой на консервативные элиты политики и бизнеса закрыл для нацистов перспективу социальной революции. В неменьшей степени, чем ход первой советской пятилетки, их привлекал опыт принудительной экономики Германии периода первой мировой войны, позволившей мобилизовать для фронта все имевшиеся ресурсы.

Принято считать, что правительство Гитлера просто воспользовалось оживлением экономической конъюнктуры, хотя в истории ничего не происходит само по себе. С одной стороны, новый режим опирался на антикризисные законы, принятые еще правительством Брюнинга – должно было пройти определенное время, чтобы они заработали в полную силу. С другой – вернувшийся в рейхсбанк советник Гитлера по вопросам экономики Хьялмар Шахт проводил политику, во многом близкую кейнсианским рецептам. Она включала в себя организацию общественных работ, щедрое кредитование предприятий, выпускавших стратегически важную продукцию или разрабатывавших технологии производства синтетических материалов, наращивание денежной массы при одновременном подавлении инфляции административными мерами (в октябре 1936 г. в Германии были заморожены цены на основные потребительские товары).

Финансирование экономики велось с расчетом на то, что военная добыча компенсирует затраченные инвестиции. Отказ от свободной конвертации рейхсмарки и увязанный с курсом на автаркию выход Германии из международной системы разделения труда увеличивали возможности государственного регулирования. Режим строгой экономии во всех отраслях промышленности с подключением пропаганды («долой металлические заборы перед нашими домами») отражал неспособность правительства справиться с дефицитом стратегического сырья. Строительство металлургического концерна «Герман Геринг», который должен был работать на низкокачественной руде, показывало, что нацистский режим переносит ставку на нерыночные рычаги управления экономикой. Все это вызывало скрытое недовольство в тех отраслях, на которые не пролился золотой дождь государственных инвестиций (легкая промышленность, бытовая электротехника). Однако надежды тех предпринимательских кругов, которые мечтали в годы кризиса о «суровом и твердом руководстве» (Г. Крупп), были в целом оправданы. Мелочная опека нацистских чиновников компенсировалась стабильными государственными заказами, прежде всего для отраслей, связанных с военным производством. С 1933 по 1939 гг. государственные расходы выросли в семь раз, за тот же период прибыли кампаний, работавших на войну, выросли в несколько десятков раз.

Летом 1936 г. Гитлер посчитал первый этап унификации германской экономики законченным и предложил развернутый меморандум о перспективах ее развития. «Темп роста нашей военной мощи не может быть слишком быстрым… Если нам не удастся в кратчайший срок превратить вермахт в первую армию мира, Германию ждет бесславный конец». Документ был выдержан в ультимативном тоне: «Либо германское хозяйство примет новые экономические задачи, либо оно покажет собственную несостоятельность как раз в то время, когда Советское государство принимает свои громадные планы. Но это приведет не к гибели Германии, а к краху ее отдельных предпринимателей». На основе меморандума осенью 1936 г. был разработан четырехлетний план, успешное завершение которого подразумевало готовность Германии к ведению войны континентального масштаба. Ведомство Геринга (о коррумпированности последнего как раз в сфере распределения государственных заказов ходили легенды), которому был поручен контроль за ходом «четырехлетки», получило законодательные права в экономической области. Это не смогло предотвратить снижения показателей прироста промышленного производства, достигшего в 1935 г. 15 %, в 1937 г. – 11 % и в 1938 г. – лишь 2,3 %. Тридцать девятый год принес с собой явные признаки стагнации, нарастание диспропорций в пользу тяжелой промышленности, дефицит потребительских товаров и инфляционные ожидания населения. С точки зрения историковревизионистов это подталкивало режим к внешнеполитическим авантюрам, Тим Мейсон говорит даже о «бегстве в войну». Их оппоненты считают, что кризис можно было разрешить дальнейшим «закручиванием гаек» внутри страны (Э. Нольте), а к мировой войне вели другие пути. Так или иначе, Гитлер остался верен своему тезису о примате политики над экономикой.

Подготовка Германии к новой войне не ограничивалась только милитаризацией экономики или дипломатической сферой. Она пронизывала буквально все сферы общественной жизни, от военно-спортивных праздников до мероприятий по повышению рождаемости. Если применительно к первой мировой войне можно спорить о ее причинах и виновниках, то единоличная ответственность нацистского режима за развязывание второй мировой войны сомнений не вызывает. Дискуссии разворачиваются в иных плоскостях, прежде всего вокруг соотношения тактических и конечных целей Гитлера. Являлись ли они простым следствием его мировоззренческих установок или были порождены прагматическими соображениями, и даже ведомственными интересами? Был ли диктатор запрограммирован на достижение мирового господства или мог ограничиться завоеванием Европы, что он считал более важным – реванш за поражение 1918 г. или завоевание «жизненного пространства» на Востоке?

Попробуем сформулировать несколько тезисов, объединяющих большинство научных трудов. Внешняя политика Германии в 1933-1939 гг. была политикой Гитлера, который подчинял или устранял несогласных с ней дипломатов, пусть даже в ранге министра иностранных дел, как это произошло в 1938 г. с Нейратом. Она определялась идеологией национал-социализма, а не традиционными взглядами на баланс международных сил и интересов, и была ориентирована на экспансию, далеко выходившую за рамки межвоенных границ. Характерное для тоталитарного режима отрицание компромиссов, в том числе и во внешнеполитической сфере, делало неизбежным военное столкновение Германии со своим геополитическим окружением после того, как последнее отказывалось от односторонних уступок. Если для Клаузевица война являлась лишь продолжением политики иными средствами, то для нацизма война была ее целью, оправдывавшей само существование «третьего рейха». В отличие от ситуации внутри страны 1933 год не принес с собой резкого поворота германской внешней политики. «В первые годы своего правления Гитлер скорее тормозил действия военного и внешнеполитического ведомств, направленные на срыв переговоров о разоружении и форсирование политики реванша» (В. Михалка). Опираясь на заявление ведущих держав Запада о соблюдении принципа равноправия на предстоявшей конференции Лиги наций по разоружению (11 декабря 1932 г.), Гитлер забросал их «мирными инициативами», подразумевавшими ремилитаризацию страны. Помимо внутреннего пропагандистского эффекта они дали повод для выхода Германии из Лиги наций (14 октября 1933 г.).

Каждый из контрагентов нацистского режима рассчитывал на то, что этот новый фактор международной политики удастся если не обратить себе на пользу, то по крайней мере нейтрализовать. Так, дипломатия СССР продолжала исходить из растущей опасности включения гитлеровской Германии в единый антисоветский фронт. Полпред в Берлине Л.М. Хинчук 7 июля 1933 г. сообщал в Москву, что главная цель нацистов находится на Востоке, т.к. «если великие державы им позволят против кого-либо воевать, то только против СССР». «Я считаю, что нам тоже, сближаясь с Францией, Польшей и другими государствами, не следует прежде времени сбрасывать маску и начинать безудержную антигерманскую кампанию… Если мы открыто признаем, что от советско-германских отношений осталось пустое место, то это лишь понизит нам цену в глазах противников Германии»11
  РГАСПИ 17-120-107, лл.84, 87.


[Закрыть]. Подобные размышления лежали в русле «европейского концерта», Гитлер же мыслил категориями мирового господства, которые были предельно откровенно изложены в его книге «Майн кампф».

После того, как установление тоталитарной диктатуры, в течение нескольких месяцев сломившей сопротивление демократических сил, стало фактом, в советском руководстве перестали воспринимать Гитлера как марионетку в руках крупного капитала или западных держав. Двойственное отношение Сталина к нацистскому режиму проявилось задолго до лета 1939 г. Рассматривая Германию как фактор подрыва Версальской системы, позитивный для СССР, он всерьез опасался того, что западные державы путем незначительных уступок смогут направить агрессивную энергию «третьего рейха» на Восток. Если выход Германии из Лиги наций вызвал в Кремле скорее удовлетворение, то последующие события давали почву для все большей озабоченности. Германо-польский акт о ненападении, заключенный в январе 1934 г., превращал территорию главного западного соседа СССР из «санитарного кордона» в плацдарм возможной агрессии.

Перед европейской дипломатией середины 30-х гг. открывались два пути – либо пассивная реакция на действия Гитлера, становившегося все более агрессивным, либо создание системы коллективной безопасности. Пропагандистское контрнаступление антифашистского движения, наиболее ярким примером которого стал сорванный процесс о поджоге рейхстага, поворот Коминтерна вправо и готовность европейских коммунистов войти в правительства «народного фронта», наконец, заключение советско-французского договора о взаимопомощи (2 мая 1935 г.) свидетельствовали о реальности второго пути.

Для Гитлера вопрос заключался в утверждении собственных внешнеполитических комбинаций. Придя к власти, он сохранил верность своей давней идее об оси Лондон-Берлин-Рим, которая должна была сменить Версальское окружение Германии. С Муссолини его связывала идейная общность, Великобритания оставалась бесспорным арбитром европейской политики. Первоначально фюрер не мог выложить на стол ни одной козырной карты, ограничиваясь созданием пропагандистского плацдарма вокруг своей «миротворческой» деятельности. В январе 1935 г. состоялся плебисцит в Сааре, до того находившемся под контролем Лиги наций. Более 90 % голосовавших высказалось за возвращение в Германию. Итоги саарского референдума не вызвали серьезной озабоченности на Западе. Общественное мнение Великобритании и Франции считало, что Версальская система зашла по отношению к немцам слишком далеко, и с сочувствием относилось к требованиям обеспечить им право на самоопределение. Гитлер и его окружение сумели обратить этот фактор в свою пользу, тем более что он соответствовал их программным требованиям о возрождении и собирании германской нации. Кроме того, этнический акцент во внешней политике позволял соединить ревизию итогов первой мировой войны с идеями «великогерманского объединения», невыполненным завещанием германской революции 1848-1849 гг.

Лишенная на первых порах силовой поддержки, внешнеполитическая машина «третьего рейха» сделала ставку на подрыв соседних государств изнутри, на все сто процентов используя очаги этнической напряженности, порожденные Версальской системой. Тайная поддержка нацистского движения в Австрии и германских националистов в Судетской области Чехословакии, где проживало около 3 млн. немцев, принесла свои плоды лишь годы спустя. Первая попытка присоединить Австрию в июле 1934 г. не удалась. После убийства канцлера Энгельберта Дрейфуса и неудавшейся попытки путча Гитлеру пришлось официально открещиваться от своих австрийских сторонников.

Вторым разочарованием стала жесткая позиция Италии, отодвинувшая на второй план перспективу фашистско-нацистского союза. Введя войска в Южный Тироль, Муссолини сорвал планы «великогерманского объединения». Пока он еще не воспринимал всерьез своего немецкого единомышленника.

7 марта 1936 г. Германия пошла на разрыв Локарнских соглашений, введя войска в Рейнскую демилитаризованную зону. Гитлер позже признавался, что это была игра ва-банк – «если бы французы решились выступить, нам пришлось бы убираться». Сопротивление Франции тормозила Великобритания, правящие круги которой не прочь были подправить общеевропейский баланс за счет контролируемого возрождения германской военной мощи. Пропаганда Геббельса подавала ввод сил вермахта на левый берег Рейна как «дружескую руку, протянутую французскому народу», внешнеполитическое ведомство распространяло проекты новых договоров о «вечном мире». Победа публичной политики нацистов оказалась даже более весомой, нежели изменение военно-стратегической обстановки на западных рубежах Германии. В итоге шанс остановить агрессию на одном из первых рубежей был упущен, напротив, Гитлер почувствовал вкус к политике силового давления. О том, что она не ограничится «округлением» границ, свидетельствовал подбор союзников Германии. Продолжая рассчитывать на благожелательный нейтралитет Великобритании, Гитлер активизировал дипломатическую игру с Муссолини. Помощь Италии и Германии войскам генерала Франко в гражданской войне в Испании ускорила формирование оси БерлинРим, скрепленной тайным соглашением от 25 октября 1936 г. Ровно через месяц был подписан Антикоминтерновский пакт с Японией, Италия присоединилась к нему в ноябре 1938 г.

Западное направление внешней политики Гитлера накануне второй мировой войны прикрывало его скрытую агрессию на Востоке, начало которой было положено оккупацией и присоединением (Anschluss) Австрии в марте 1938 г. Эта акция, которой геббельсовская пропаганда подобрала название «марша цветов», действительно встретила поддержку большинства австрийцев, сохранявших ностальгию об утраченном величии Дунайской монархии и издерганных внутриполитической нестабильностью 30-х гг. Сразу же после присоединения в стране началась нацистская «унификация», сочетавшая в себе политический террор против социалистов (только в Вене гестапо арестовало около 70 тыс. человек) и конфискацию собственности влиятельной еврейской общины. Австрия, переименованная в Восточную провинцию (Ostmark) оказалась первым государством, которое исчезло с политической карты межвоенной Европы.

Следующей жертвой должна была стать Чехословакия, также возникшая на развалинах АвстроВенгерской империи. Выгодное военно-стратегическое положение и стабильная демократия делали эту страну неприступной крепостью в Центре Европы. Сценарий «троянского коня», на сей раз с опорой на немецкое этническое меньшинство, начал реализовываться и здесь. Пропагандистская машина Геббельса не жалела сил для живописания притеснений судетских немцев, из них формировались отряды самообороны с нацистской окраской. Гитлер призывал своих генералов быть готовыми к вооруженному выступлению в любой момент. Сам он в узком кругу считал оптимальной провокацией убийство немецкого посла в Праге (этот вариант уже отрабатывался применительно к Вене), очевидно, помня о событиях кануна первой мировой войны. Как и с Австрией, первая попытка не принесла успеха – в ответ на заведомо неприемлемый ультиматум партии судетских немцев, предъявленный чехословацкому правительству, последнее провело 20 мая 1938 г. мобилизацию. После того, как западные державы подтвердили свою готовность обеспечить территориальную целостность Чехословакии, Гитлер временно отступил, но не отступился от своих планов.

Чехословакия 1938 г. вполне могла оказаться в роли Сербии 1914 г., став запалом новой мировой войны. То, что этого не случилось, говорит не в пользу противников Гитлера. Франция, связанная с Чехословакией союзническими обязательствами, поставила пассивное миролюбие выше реальной логики событий. Парижская пресса называла вещи своими именами – «мы не хотим умирать за чехов». В отличие от своих противников, Гитлер не боялся повторить июль четырнадцатого – на съезде НСДАП в сентябре он заявил, что вермахт войдет в Судеты во что бы то ни стало. Диктатор вновь блефовал, и вновь Запад принял его условия игры. В результате «кризисный менеджмент» британского премьера Невилля Чемберлена свелся к обсуждению вопроса о том, в какие международно-правовые рамки будет введена эта агрессия. 29 сентября в Мюнхене было подписано соглашение, фактически означавшее раздел Чехословакии, суверенного государства, мнения которого вообще никто не спросил. Под договором стояли подписи руководителей Германии, Франции, Италии и Великобритании. Через день механизированные колонны вермахта уже пересекали чешско-германскую границу. Здесь уже не было цветов, даже «вернувшиеся в рейх» судетские немцы проявляли сдержанность, предчувствуя худшее. В результате подписания Мюнхенского договора был потерян оборонительный пояс Чехословакии в Судетах (граница проходила отныне в 40 км от Праги), ее правительство де-факто попадало в зависимость от Берлина.

Вернувшись в Лондон, Чемберлен заявил: мир обеспечен на целые поколения. Гитлер действительно заключил специальные соглашения о сохранении мира с Великобританией и Францией. Утверждение советской историографии о том, что лидеры этих государств в Мюнхене рассчитывали повернуть германскую агрессию на Восток, следует отнести к разряду пропагандистских штампов. И после событий марта 1939 г. СССР и Германия не имели общей границы, а лежащая между ними Польша являлась слишком ценным объектом для того, чтобы воспользоваться ею как новой приманкой для Гитлера. Политика Запада заслуживает серьезных упреков за другое – за нежелание признать реальность германской агрессии в Европе и пассивно-оборонительные настроения. Чемберлен и его французский коллега Эдуард Даладье продолжали мерить Гитлера собственным аршином, они всерьез воспринимали его стремление собрать всех немцев в границах «рейха» и ждали, что он успокоится, решив этот вопрос.

Гитлеру нравилось обманывать своих партнеров по Мюнхенскому соглашению, которых он в застольных разговорах именовал не иначе как «жалкими червяками». В марте 1939 г. вермахт оккупировал Чехию, на территории которой был образован протекторат Богемии и Моравии. Получившее формальную независимость словацкое государство также оказалось вассалом Германии. После того, как «собирание немцев» уступило место неприкрытым аннексиям, мировое сообщество вычеркнуло нацистский «рейх» из числа своих членов. Ослепленный легкостью собственных успехов, Гитлер не заметил этой перемены. Аппетит приходит во время еды, и он продолжает наращивать темпы дипломатической подготовки новых завоеваний. В апреле 1939 г. Гитлер разрывает соглашение о соотношении военноморских флотов с Великобританией, подписанное менее чем за четыре года до этого, открыто выдвигает претензии на бывшие колонии Германии. 22 мая 1939 он подписывает Стальной пакт с Муссолини, уже захватившим Албанию.

Следующая цель гитлеровской агрессии не вызывает сомнений – это Польша, государство, воссозданное в рамках Версальской системе, где также проживало немало этнических немцев. Гитлер прибегает к излюбленному приему, грозя и обещая одновременно. После того, как Польша отвергла его утопические предложения союза против СССР и участия в разделе Украины, Гитлер наращивает претензии к ней самой – предоставление экстерриториального коридора в Восточную Пруссию, возвращение находящегося под контролем Лиги наций крупного порта Данциг. Дипломатическая атака прикрывает развертывание армии вторжения. План «Вайс», содержавший детали военной операции против Польши, был подписан Гитлером уже 11 апреля 1939 г.

Трудно найти рациональные объяснения гитлеровской спешки с завоеваниями 1938-1939 г. В конце концов, в рамках четырехлетки он ожидал перестройки немецкой экономики на военный лад и появления боеспособного вермахта лишь к исходу 1940 г. Как азартный хищник, не успев переварить одной добычи, Гитлер набрасывался на другую. Его главным врагом и союзником одновременно выступало время – рассчитывая обогнать своих противников, он панически боялся не дожить до воплощения своих планов. Постоянным рефреном выступлений Гитлера являлось утверждение, что «я могу быть в любой момент уничтожен каким-нибудь преступником, каким-нибудь идиотом». Все остальные препятствия не казались ему столь же существенными.

Самоуверенность нацистского вождя имела под собой серьезные основания. Население страны с восторгом встречало все новые подтверждения могущества Германии. На внешнем фронте дела обстояли как нельзя лучше. Мир был буквально загипнотизирован успехами Гитлера, правительства соседних стран оказывались перед ним в положении кролика перед удавом. Призывы к формированию единого фронта перед лицом нацистской агрессии звучали как глас вопиющего в пустыне. Каждое из государств-соседей, включая самых малых, уверяло себя, что она обойдет его стороной и даже пыталось извлечь выгоду из сложившейся ситуации (достаточно напомнить об участии Польши в разделе Чехословакии – через несколько месяцев ее собственная территория станет добычей не только Германии, но и СССР, Литвы и Словакии). Ведя масштабную дипломатическую игру, Гитлер не боялся идти на уступки, рассчитывая в ближайшем будущем получить все. Лишь весной 1939 г. последние оптимисты на Западе поняли неизбежность военного конфликта с гитлеровской Германией. Среди этих последних находились «миротворческие» лидеры Франции и Великобритании, которые несут свою долю ответственности за втягивание Европы во вторую мировую войну. В ответ на подписание Стального пакта Запад гарантировал неприкосновенность польских границ, но «по сравнению с 1914 г. Польша была слабой заменой России в политике окружения Германии» (Голо Манн). Наступив на горло собственной песне, Великобритания и Франция отодвинули на второй план свое неприятие сталинской диктатуры и начали переговоры о военном союзе с СССР.

Реакция Сталина на происходившее в Центральной Европе накануне второй мировой войны была более спокойной. Большевистская доктрина всегда исходила из ее неизбежности, а агрессивные действия Гитлера объективно срывали казавшиеся реальными планы «единого антисоветского фронта». У Сталина оказывались развязанными руки для того, чтобы опробовать обе альтернативы – либо достичь компромисса с западными державами для предотвращения германской агрессии, либо использовать ее для укрепления западных рубежей СССР. В августе 1939 г. обе альтернативы сосуществовали буквально бок о бок, разделенные несколькими кварталами московских улиц. Кремль выставил себя на аукцион и напряженно следил за ростом ставок. После того, как западные державы решили, что обойдутся без непредсказуемого СССР, Сталин понял, что без Гитлера он окажется в опасной изоляции. 23 августа два главных диктатора ХХ века подписали пакт о взаимном ненападении.

Согласно секретному приложению к нему отказываясь от претензий на огромную территорию к востоку от Карпат, Буга и Немана, Гитлер выигрывал главное, что тогда его интересовало – гарантию от войны на два фронта. Пакт стал сенсацией только для тех, кто всерьез воспринимал взаимные пропагандистские атаки двух режимов. Не было большого секрета и в том, что стало ценой их внезапно возникшей дружбы. И тем не менее подписание пакта буквально всколыхнуло общественное мнение во всех европейских странах. Коммунистические партии, поклонники Советского Союза среди западной интеллигенции долго не могли оправиться от шока, для них погас последний луч надежды на Востоке. Напротив, сторонники теории «тоталитарного родства» России и Германии радостно потирали руки, считая, что теперь окончательно прояснилась линия фронта. В конечном счете ошиблись и те, и другие. Это был не брак по расчету, а скорее «водяное перемирие», которое автоматически заканчивалось с изменением погоды на континенте.

«Сейчас весь мир у меня в кармане», – ликовал Гитлер, узнав о подписании пакта. Если верить Герману Раушнингу, записывавшему застольные разговоры своего вождя, еще в 1934 г. тот сказал буквально следующее: «Вероятно, мне не избежать союза с Россией. Я придержу его как последний козырь. Но он не удержит меня от того, чтобы столь же решительно изменить курс и напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе. Глупо было бы думать, что мы всегда будем действовать прямолинейно… Мы будем менять фронты, и не только военные». О позиции и настроениях Сталина в августовские дни 1939 г. мы знаем гораздо меньше. Воспоминания его соратников говорят о том, что он выглядел успокоенным, считая, что ему удалось перехитрить Гитлера. На фотографии в момент подписания пакта он, стоя за спиной Риббентропа, даже улыбается. Вопрос о том, дал ли пакт зеленый свет войне или Гитлер не решился бы выступить против Польши, имея перед собой перспективу войны на два фронта, остается гипотетическим и по сей день. Так или иначе, Сталин не мог строить свою политику, исходя из надежды на оптимальный вариант – западноевропейские политики уже обожглись на собственном миролюбии. Он боялся, что после Польши Гитлер предложит мир Западу и двинется против СССР. И здесь пакт как продукт национального эгоизма давал стране и геополитическое пространство, и мирную передышку. Вряд ли правомерно взвешивать на одних весах полученные преимущества или утверждать, что «Сталин дал ослепить себя блеском немецких предложений» (И. Флейшхауер). Поставим точку после признания, что каждый из двух диктаторов видел в заключении пакта свой исторический шанс.

Тезису биографов о железной воле фюрера противоречит тот факт, что он несколько раз откладывал дату нападения на Польшу. Только 1 сентября 1939 г. соединения вермахта перешли ее границу. На сей раз предлогом было избрано нападение переодетых в польскую униформу эсесовцев на радиостанцию в пограничном немецком городке Глейвиц. К подобного рода провокациям со стороны «третьего рейха» мир уже привык, поэтому правительства Великобритании и Франции ультимативно потребовали от Германии отвести войска с территории Польши. 3 сентября срок ультиматумов истек, и началась вторая мировая война.

Историки спорят о том, был ли готов Гитлер к такому повороту событий, или рассчитывал, что Запад проглотит и эту агрессию. Сам он попытался реализовать следующий сценарий: получив в Польше необходимый плацдарм для продолжения агрессии на восток, попытаться сыграть на антисоветских настроениях западных держав. Открыто и тайно осенью 1939 г. Гитлер постоянно заявлял о своей готовности к достижению «вечного мира в Европе». Пойди Великобритания на эту сделку, и летняя кампания 1940 г. началась бы не на Западе, а на Востоке, и ее главной целью оказался бы Советский Союз, продемонстрировавший в ходе «зимней войны» 1939-1940 гг. свою слабость. Наличие пакта о ненападении не стало бы сколько-нибудь существенным препятствием для реализации подобного сценария – в любой момент на свет могли появиться его секретные статьи, выставлявшие геополитические амбиции СССР в крайне неприглядном свете. Но то, что оказалось возможным реализовать со Сталиным, не прошло по отношению к Чемберлену. Великобритания отдавала себе отчет в том, что в данной ситуации она связана с Францией общей судьбой. Для правительства последней подписание осенью 1939 – весной 1940 г. мирного договора было равносильно признанию гегемонии Германии в Европе.

Так или иначе, объявление войны еще не означало ее активного ведения. Крупных операций на западном фронте, где 31 немецкой дивизии противостояли 85 французских и 10 английских, отмечено не было. «Странная война» на Западе сопровождалась быстрым продвижением вермахта вглубь польской территории, несмотря на героическое сопротивление польских войск. 17 сентября с востока границу Польши перешли части Красной армии, начав выдвижение на рубежи, согласованные секретным приложением к пакту Сталина-Гитлера. 6 октября был уничтожен последний очаг сопротивления польской армии – молниеносная операция удалась в полной мере. Уже первые месяцы оккупации Польши показали, что с захватом ее территории война не закончилась, а только разворачивалась. Это была та война, о которой мечтал Гитлер – истребление беззащитных «недочеловеков», расчистка жизненного пространства для расы арийских господ. Западная часть Польши вошла в состав «третьего рейха» и активно заселялась этническими немцами. На остальной ее части, куда выселялось славянское и еврейское население, было создано генералгубернаторство, введена трудовая повинность и развязан массовый террор. Первоначально он был направлен против социальных верхов, но вскоре приобрел расовую направленность. Уже в 1940 г. на территории генерал-губернаторства появились первые концлагеря, специально предназначенные для уничтожения местного населения.