Текст книги "Этот обыкновенный загадочный дельфин"

Автор книги: Александр Супин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Завтра, в понедельник, есть возможность поехать на другой остров, около которого в изобилии встречаются дельфины редкого вида, и очень хочется записать их «разговоры», а для этого всю аппаратуру нужно подготовить сегодня же, даже если для этого всю ночь придется сидеть за верстаком. А завтра отправится он за сотню километров к другому острову и проведет целый день на лодке, кое-как укрываясь от тропического солнца, а ночь скоротает, скорее всего, в этой же лодке, скрючившись в своем спальном мешке.

Конечно, невелик подвиг – провести день да ночь без особого комфорта. Если жизнь заставит, вполне можно и потяжелее работу осилить, и побольше неудобств вынести. Вот именно – если заставит. А его-то, знаменитость, что заставляет? Ему ведь уже порядочно за шестьдесят. Вполне мог бы рабочий день провести, сидя в удобном кресле в комфортабельной лаборатории с кондиционированным воздухом, а ночь – в своем уютном доме на берегу канала. И уж если так его интересуют голоса этих дельфинов, мог бы кому-нибудь из своих студентов, кто помоложе, поручить эту работу. Они с удовольствием бы за это взялись и сделали бы все в лучшем виде, доставили бы ему в лабораторию магнитофонные кассеты с записями дельфиньих голосов – сиди и анализируй, разбирайся. Так нет же, ему непременно нужно самому услышать эти голоса «живьем», прямо в океане, чтобы ощутить присутствие неподалеку невидимой, но слышимой дельфиньей стаи, ощутить свою сопричастность к этой подводной жизни. Хотя логики в этом нет совершенно никакой: ведь ухо человека не может уловить подводные голоса, поэтому «живьем» – это все равно через гидрофон, электронный усилитель и наушники, и этот электронный голос совершенно ничем не отличается от того, который будет воспроизведен потом с магнитофонной ленты. Уж кому-кому, а ему-то, физику по специальности, это доподлинно известно. Тогда зачем же нужны ему, чудаку, все эти приключения?

Очевидно, все же нужны…

История третья,

и похожая и непохожая на предыдущие

Место действия – страна Амазония. На политической карте мира этой страны нет, но на самом деле она есть – это бассейн реки Амазонки и всех ее истоков и притоков. Огромная территория, покрытая непроходимым тропическим лесом – сельвой. Простирается от Бразилии до Перу. Климат курортным не назовешь. Единственное, на что нельзя пожаловаться, так это на недостаток тепла: днем под сорок градусов жары, к ночи становится попрохладнее – бывает, что и пониже тридцати (тепла, конечно). И при этом почти стопроцентная влажность воздуха. Ощущение парной бани. Тело, одежда – все влажное и противное. Одежда, оставленная в шкафу, покрывается плесенью через несколько дней. Ну и, конечно, полчища всяких насекомых, пауков и прочей живности – от относительно безобидных, хотя и надоедливых, до смертельно ядовитых. Словом, не слишком гостеприимная среда. Тот, кто не родился и не вырос здесь, по доброй воле никогда бы сюда не поехал. Если, конечно, он мало-мальски нормальный, здравомыслящий человек. Ну а те, которые не очень нормальные и не слишком здравомыслящие, те, конечно, едут. И наши «дельфинологи», разумеется, тут как тут.

В оправдание им можно сказать, что не только они такие ненормальные. Российская (тогда еще СССР) экспедиция, отправившаяся в перуанскую сельву, включала и ботаников, и зоологов. И тем приходилось еще куда круче: собирая материал, они должны были часами бродить по тропическому лесу, в удушающей влажной жаре, да притом еще одетые в плотные брезентовые костюмы и высокие сапоги (иначе сожрут насекомые-кровососы, облепят клещи, обожгут ядовитые лианы) и на каждом шагу прорубая себе путь ножами-мачете в непроходимой чащобе. Вернувшись домой после такой (ежедневной!) прогулки по сельве, здоровенные ребята валились без сил на койки и должны были полежать пару часов, прежде чем были в состоянии встать и поесть что-нибудь. По сравнению с ними наши дельфинологи, проводящие время либо в лаборатории, либо на реке, где хоть какой-то ветерок веет, могли считать себя практически на курорте.

И зачем же понесло их в этот благодатный край, изобилующий москитами и скорпионами? Все за тем же. В водах Амазонки и ее притоков обитает удивительно интересное существо – амазонский речной дельфин. О нем, так же как и о других пресноводных – речных и озерных – дельфинах, уже упоминалось в предыдущей главе. Но большинство других пресноводных дельфинов обитают в густонаселенных районах земного шара – Индии, Китае, Юго-Восточной Азии, и это самым печальным образом сказалось на их благополучии: многие из данных видов крайне малочисленны, некоторые на грани исчезновения. А бото – так местные жители называют амазонского дельфина – повезло больше, поскольку дебри Амазонии освоены еще слабо, рыбы в реках полно, так что этот вид, можно сказать, процветает. Поэтому поймать такого дельфина, чтобы познакомиться с ним поближе, вполне реально и выполнимо, о чем тоже уже говорилось. А желание познакомиться с бото поближе было вполне обоснованно. Бото – совершенно уникальное создание, мало похожее на морских дельфинов. Тело у него гибкое, он может свернуться кольцом и хвостом достать до своего носа. С таким гибким телом удобнее пробираться между кустами и деревьями в затопленном лесу. Глазки маленькие, подслеповатые, потому что вода в реке очень мутная, практически непрозрачная. Но зато у этого животного необыкновенно тонкий и острый слух. Словом, очень своеобразный дельфин.

Но легко сказать – познакомиться. Для этого нужно было не только преодолеть все бюрократические препоны, чтобы добиться участия в экспедиции, но и притащить с собой гору научного оборудования и прочего имущества. Работа предстояла сугубо экспериментальная, связанная с изучением слуха дельфинов и требующая точнейшей аппаратуры. А путь предстоял неблизкий. Сначала самолетом от Москвы до столицы Перу Лимы – с несколькими посадками по пути заняло почти сутки. Изумление перуанских таможенников при виде багажа – несчетного количества ящиков и укладок с приборами – было столь велико, что они пропустили наших героев практически без сопротивления, решив, видимо, что даже самые отъявленные контрабандисты не могут действовать столь нахально; хотя, конечно, и письмо из университета Лимы помогло. Передохнув по необходимости (пока выполнялись всякие формальности) несколько дней в Лиме, снова погрузились со всем своим барахлом в самолет, уже местной авиалинии, который быстренько забросил отряд в город Икитос – своего рода столицу перуанской Амазонии. Там опять разгрузка, перевозка, перетаскивание несчетного багажа – умеют же люди сами себе осложнять жизнь! В Икитосе короткий отдых, и дальше – в самую глушь, где расположена одна из научных биостанций. Путь – вверх по реке на… Затрудняюсь подобрать подходящее слово для этого транспортного средства: назвать его кораблем язык не поворачивается, большой лодкой – можно обидеть капитана (он же владелец) этого чуда судостроительной техники. Это было что-то вроде самоходной баржи или большой плавающей коробки, которая курсирует вверх-вниз по реке и, приставая к берегу в любом месте, где попросят, перевозит людей, грузы, скот – все, что угодно. На палубе и в подвешенных гамаках спят люди, свалены груды мешков непонятно с чем, под палубой мычит измученная путешествием корова; прямо под надписью, запрещающей перевозку горючих материалов, свалена груда канистр с бензином, который кто-то везет для своей моторной лодки на отдаленной фазенде. Скрючившись в тесной каморке, гордо именуемой каютой, между забившими ее до потолка ящиками с оборудованием, проводят наши путешественники ночь, а утром баржа высаживает их на глинистый берег, откуда на дребезжащем пикапчике всего пара километров до биостанции.

Биостанция – несколько домиков из пальмовых тонких стволов с крышами из пальмового же листа. Впрочем, как выясняется, в жару в таком строении намного комфортнее, чем в капитальном доме. На биостанции перуанские биологи занимаются изучением тропической фауны, в том числе рыб, поэтому есть несколько небольших бетонных бассейнов для воды. Один из них вполне подходит для того, чтобы поселить туда дельфина, что вскоре и происходит. С помощью местных рыбаков симпатичный молодой бото обретает в нем свое временное жилище. Перемена обстановки, кажется, мало смущает этого молодого нахала: он с любопытством исследует свои апартаменты, засовывая нос во все углы в поисках чего-нибудь занимательного и съедобного. Как только в воду брошена рыбка, он тут же подхватывает и проглатывает ее, как будто всю жизнь только и делал, что не охотился за живой рыбой в реке, а получал ее из рук человека.

Быстренько оборудована лаборатория в небольшом помещении рядом с бассейном. Суперсовременные электронные приборы отлично смотрятся под крышей из пальмового листа. И вот уже потекли трудовые будни, мало чем отличающиеся от того, что происходило на противоположной стороне Земли и что описано в первой из наших историй. Разве что режим немного иной: вся основная работа, эксперименты проводятся только утром пораньше, пока не накатил дневной зной. В душной послеполуденной жаре практически ничего невозможно делать, трудно двигаться: от любой, даже небольшой физической нагрузки тело мгновенно заливает пот, мучает одышка. Единственное спасение – лечь на койку и неподвижно, в полузабытьи, провести так три-четыре часа, пока не наступит вечер. Тогда снова можно взяться за дело, обработать полученные в утреннем опыте результаты, подготовить эксперимент на завтра. И так два-три месяца, практически без связи с внешним миром, получая редкие письма из дома только тогда, когда приезжает новый член экспедиции. И ради чего терпеть все это? Только ради того, чтобы узнать, чем слух амазонского дельфина отличается от слуха черноморской афалины? В самом деле, странные люди. По сравнению с ними бото спокойно проводит дни в бассейне, с аппетитом ест рыбку, которую ему ежедневно доставляют из соседнего поселка, послушно отрабатывает свое пропитание, лежа на носилках по два-три часа в день и ничем не пытается осложнить себе жизнь. Он выглядит куда как более здравомыслящим существом. За что и вознаграждается в скором времени возвращением в родную реку. А освободившуюся квартиру занимает другой дельфин: все полученные результаты нужно обязательно проверить еще хотя бы на одном животном, чтобы убедиться, что все полученные данные достаточно типичны для дельфинов этого вида.

Так проходит несколько месяцев, и срок экспедиции подходит к концу. Значит, приключения заканчиваются? Да ничуть не бывало: конец экспедиции – не препятствие для любителей осложнять себе жизнь. Ведь дома, в Москве, есть еще много товарищей-коллег, которые тоже хотели бы поближе познакомиться с уникальным созданием природы, но не могли принять участия в экспедиции. А раз так, возникает сумасшедшая мысль: а не взять ли дельфина с собой? В своем ли уме наши герои? Ведь это ровно на противоположную сторону земного шара! Но у них один резон: а почему не попробовать? Недолго думая, взялись за дело. Соорудили длинный ящик на колесиках (чтобы удобнее было передвигать), выстлали внутри пластиковой пленкой и мягким поролоном, и получилась отличная транспортировочная ванна. Налили туда воды, осторожно перенесли туда дельфина – как он отнесется к этой процедуре? Вроде бы спокойно, не нервничает. Для пробы поставили ванну в кузов грузовика, покатались немного. Вроде бы опять все нормально: дельфин лежит спокойно, не бьется, не нервничает. Ну что ж, раз так – поехали! Машина, баржа, самолет, снова машина – добрались до Лимы. Дельфин вроде бы чувствует себя нормально. Гостеприимные хозяева посольства СССР в Лиме предложили свой плавательный бассейн во дворе посольства, чтобы все же дать животному немного передохнуть и вволю поплавать. Ну что ж, бассейн так бассейн; впечатление такое, что дельфин везде чувствует себя как дома и нервничает и волнуется значительно меньше, чем люди. А на следующий день главная часть путешествия – суточный перелет из Лимы в Москву. Люди – на верхней палубе авиалайнера, в пассажирских креслах, а дельфин – на нижней палубе, на своем спальном месте, в ванне. Взлет – перелет – посадка; снова взлет – перелет – посадка, и так несколько раз. Только во время стоянок на промежуточных посадках разрешается людям навестить дельфина: при всем сочувствии летчики не могут разрешить нарушить правила безопасности, так что по несколько часов речной пассажир проводит в одиночестве. Но оказывается, ничего страшного, выглядит вполне спокойным. И вот наконец последняя посадка – дома, в Москве. Уже ждет специально подготовленная машина; раз-два, ванну с дельфином в кузов, таможенные формальности пройдены в одно мгновение – даже суровые таможенники Шереметьевского аэропорта отнеслись с сочувствием к этой безумной затее – и вот еще час спустя дельфин наконец может переселиться из тесной ванны в заранее подготовленный для него большой аквариум со свежей водой.

Еще вчера здесь плавали рыбы, но хозяева аквариума, проникшись сочувствием к затее с дельфином, отселили рыб в другое место, освободив «квартиру» для амазонского гостя. Только одна забытая рыбка плавает за огромным, двухметровой высоты, стеклом, и с удивлением наблюдает сквозь стекло суету. Ну что ж, с новосельем! Как-то поведет себя наш путешественник на новом месте, не повредила ли ему столь дальняя и долгая дорога? Бережно освобождают дельфина из носилок. Взмах хвостом, крутой разворот – и несчастная зазевавшаяся рыбешка мгновенно оказывается в дельфиньей пасти. Видимо, он решил, что рыбка специально приготовлена для него как угощение на новоселье. После этого можно спокойно осмотреться в новой «квартире». Аквариум большой, места много. Для амазонского дельфина, который привык протискиваться между стволами и ветвями затопленных деревьев, – просто простор. Большая стеклянная стенка тоже явно нравится новоселу, сквозь нее так интересно наблюдать за суетой двуногих существ по ту сторону. По-видимому, аквариумы со стеклянными стенками специально изобретены, чтобы дельфины могли развлекаться, наблюдая за людьми; это очень полезное изобретение. Рыбка (теперь уже неживая) тоже вкусная. Люди постоянно приходят и суетятся, что-то суют в воду, что-то пищит, мигает – это здорово, очень интересно, скучать не приходится. Так что все хорошо, можно устраиваться в новом жилище всерьез и надолго.

Во всех этих трех историях я умышленно не назвал ни одного имени, ни одной конкретной даты. Дело в том, что дневников всех этих событий я не вел. Написал по памяти, как умел и как вспоминалось о том, что было и немного, и много времени тому назад. А когда пишешь по памяти, то недолго и соврать. А так, без имен и дат, вроде бы с меня и взятки гладки: где-то когда-то что-то произошло. Да, честно говоря, не очень-то я и заботился о том, чтобы со скрупулезной точностью передать все факты, все детали тех событий. Где-то даже умышленно для краткости свел в один рассказ факты, которые на самом деле имели место в разные моменты времени. Но ведь то, что я пишу, – это не труд по истории, некоторые вольности тут допустимы. Но в чем уж я точно постарался не обмануть, так это в изображении того духа, который сопровождает все, связанное с изучением дельфинов. Смысл его можно, наверное, определить примерно так: не важно, что до нас никто этого не делал и никто еще не знает, как это нужно делать. Мы это сделаем. Мы начнем – и дело пойдет. Мы попробуем – и у нас получится. Мы попытаемся обо всем договориться с дельфинами. Мы постараемся узнать, с чем связаны удивительные способности этих животных. Мы все продумаем и во всем разберемся.

Но пора вернуться от людей к дельфинам. Что же обратило на себя внимание ученых, вплотную занявшихся изучением дельфинов? Что заставляло их тратить столько времени и сил на свои сумасшедшие затеи? Многое. И прежде всего удивительно сложное и высокоорганизованное поведение этих животных. А такое поведение возможно только тогда, когда животное имеет высокоорганизованную нервную систему, высокоразвитый мозг. И в этом отношении дельфины тоже, как оказалось, представляют совершенно исключительный интерес.

Глава седьмая
Дельфин – это голова!

Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемый?

Козьма Прутков

Начну с самого простого и очевидного – с размера мозга. Это, конечно, далеко не единственный и не прямой показатель степени умственного развития у животных. Как большой по размеру компьютер не обязательно более совершенен, чем миниатюрный, так и больший по размеру мозг не обязательно свидетельствует о более высоком интеллекте. Но все же определенная связь между размером мозга и интеллектом, безусловно, есть: сложная мозговая деятельность требует участия достаточно большого количества нервных клеток, а значит, и определенной массы мозговой ткани. Так что, при прочих равных условиях, размер мозга неплохо отражает общий уровень развития нервной системы. А объективность и точность измерения этого простейшего показателя позволяют сравнить между собой совершенно различных животных.

Правда, существуют значительные трудности при сравнении величины мозга у животных, которые значительно различаются между собой размерами тела. В самом деле, нельзя же требовать, чтобы у миниатюрной обезьянки мозг имел такой же размер, как, например, у громадного моржа, но это вовсе не значит, что обезьянка глупее. Есть, однако, ряд способов, чтобы обойти это затруднение. Они состоят в том, чтобы так или иначе учитывать как абсолютную величину мозга (его вес в граммах или килограммах), так и относительную величину (какую часть от веса тела составляет вес мозга). Для этого разработано множество таблиц, графиков и прочих премудростей, которые позволяют неплохо установить, в какой степени больший или меньший размер мозга отражает просто различия в размерах тела, а в какой – действительно уровень развития.

К счастью, нам сейчас совершенно не обязательно вдаваться во все эти детали, потому что в нашем случае можно поступить гораздо проще. Для этого достаточно выбрать в качестве примера несколько видов животных с приблизительно одинаковым весом тела, скажем около 100 кг. Сюда попадут и крупные рыбы, и многие копытные животные, и крупные хищники, и средних размеров дельфины, а заодно и человек. Если между животными, выбранными таким способом, есть различия в размерах мозга, то можно быть более или менее уверенным, что это из-за разной степени развития мозга, а не просто потому, что одно животное больше, а другое меньше.

Если сравнить величину мозга у нескольких животных такого размера и у человека, то картина получается весьма впечатляющая. О рыбах и говорить не приходится: мозг крупного тунца или акулы (мы договорились выбирать только животных с массой тела около 100 кг) весит лишь десятки граммов. Но вот прекрасные, совершенные творения природы – крупные млекопитающие: копытные, хищные. Вес их мозга 100–200 г или чуть больше. Даже у крупных человекообразных обезьян мозг весит лишь 300–500 г. На этом фоне поистине уникальным творением природы выглядит человек: при весе тела обычно менее 100 кг его мозг весит около 1,5 кг! Это самое наглядное свидетельство того, что вес мозга действительно является очень существенным фактором, определяющим уровень интеллекта и сложность поведения.

Казалось бы, по весу мозга человек является существом уникальным. Но это не совсем так. Есть животные, которые успешно конкурируют с человеком по весу мозга. И эти животные, как нетрудно догадаться, дельфины.

В самом деле, мозг, например, дельфина-белобочки (обычный обитатель нашего Черного моря, вес 50–100 кг) весит около 1 кг – это уже довольно близко к весу мозга человека. А дельфин-афалина (тоже обычен в Черном море) весит, правда, побольше 100 кг, но зато имеет почти двухкилограммовый мозг! Да и у всех остальных дельфинов мозг примерно таких же размеров. Ни у каких других животных сравнимой величины нет такого крупного мозга.

Конечно, вес мозга – это далеко не единственный показатель степени развития нервной системы. Если мозг дельфина больше, чем мозг человека, то из этого еще не следует, что его обладатель имеет более высокий интеллект. Нет, ни одно из известных животных, в том числе дельфины, не обладают таким развитым мышлением, речью, сложным социальным поведением, которые составляют основу жизни человека. Человек – совершенно особое, качественно новое явление природы, отличающееся от «братьев меньших» отнюдь не только размером мозга, но и тем, что его мозг приобретает новые свойства и начинает выполнять новые функции, которые у животных, может быть, едва-едва намечаются, – это абстрактное мышление и речь. Так что сравнивать интеллектуальные способности дельфинов и человека мы пока не будем, это разговор особый. Но если сопоставлять дельфинов и других животных (а такое сравнение вполне правомерно), то, конечно, нельзя пройти мимо этого удивительного феномена, резкого, в несколько раз, увеличения размеров мозга у дельфинов по сравнению с мозгом большинства других животных. И вполне резонно полагать, что такое большое количество не только мозговой ткани, но и нервных клеток нужно дельфину не для того, чтобы хоть чем-нибудь заполнить место в черепе. Оно необходимо для того, чтобы его мозг мог решать достаточно сложные задачи.

Но не только размер, но и другие свойства мозга дельфинов недвусмысленно указывают на то, что его обладатели эволюционно ушли вперед по сравнению с другими животными. Посмотрим хотя бы снаружи на строение мозга дельфина. Первое, что бросается в глаза, помимо громадных размеров мозга – это огромное количество извилин на его поверхности. Количество извилин – очень важный показатель развития мозга. Большое их количество свидетельствует о том, что сильно развит высший отдел мозга, с работой которого связаны наиболее сложные психические функции, – его называют корой больших полушарий. Конструкция этой части мозга такова, что она имеет вид довольно тонкой – всего лишь несколько миллиметров толщиной – пластинки, которая, в полном соответствии с ее названием, как корка, охватывает снаружи большие полушария мозга. Раз уж кора мозга сконструирована как тонкая пластинка, окутывающая мозг, значит, разрастаться она может только в ширину, увеличивая свою поверхность. Но ведь не может же поверхность мозга очень уж сильно увеличиваться – такой мозг и вмещающий его череп стали бы похожими на надутый воздушный шар. Поэтому природа нашла простой и эффективный выход из положения: если кора сильно разрастается, то она образует многочисленные складки – извилины. Благодаря им общая площадь коры может быть очень большой, а наружная поверхность мозга при этом остается вполне умеренной. Чем больше извилин, тем, следовательно, больше площадь коры мозга, а это, как уже было сказано, орган, отвечающий за самые высшие психические функции. Значит, чем больше извилин, тем выше уровень развития мозга.

У самых примитивных млекопитающих животных – насекомоядных, грызунов и некоторых других – на поверхности мозга вообще не видно извилин. Площадь коры у них настолько скромна, что вся она без всяких складок спокойно умещается на поверхности мозга. У более высокоорганизованных млекопитающих извилины появляются, и чем больше, тем выше уровень развития мозга. К примеру, у хищных (кошки, собаки) анатомы насчитывают уже более десятка извилин в каждой из двух симметричных половин мозга; у обезьян извилин заметно больше. У человека есть десятки мелких и крупных извилин.

Но подсчитать количество извилин на мозге дельфина просто невозможно: вся его поверхность испещрена сплошным кружевом переплетающихся извилин и бороздок. Причем это не просто хаос из вмятин и складок, расположенных как попало. Это целое архитектурное сооружение, построенное по определенному плану так, чтобы аккуратно упаковать в относительно небольшом объеме очень большую по площади кору. Самые крупные борозды, глубоко, на несколько сантиметров, прорезая поверхность мозга, делят кору на несколько основных блоков – их называют извилинами 1-го порядка. Они, в свою очередь, прорезаны более мелкими и короткими бороздами, которые делят их на меньшие участки, – это извилины 2-го порядка. Они, в свою очередь, разделены множеством мелких бороздочек на совсем маленькие – извилины 3-го порядка. В результате такой сложной конструкции под черепной коробкой дельфина уложена огромная по площади кора мозга. Зрелище сотен бороздок и извилин производит впечатление, наверное, не только на специалистов-анатомов. Даже у неспециалиста, посмотревшего на рисунок, наверняка возникнет мысль, что мозг дельфина – устройство куда как более сложное, чем мозг кошки или обезьяны. И это недалеко от истины.

Разумеется, даже количество извилин (так же как и размер) – тоже не единственный и не решающий показатель развития мозга. Ведь даже у человека количество извилин меньше, чем у дельфина, однако человек овладел речью и орудиями труда, а он – нет. Но бесспорно, что мозг дельфина – одно из совершеннейших творений природы.

А высокоразвитый мозг – это и высокий интеллект, и высокоорганизованное, сложное поведение. Действия дельфинов и в самом деле иногда настолько сложны и удивительны, что вполне справедливо возникает предположение о наличии у них зачатков разумной, рассудочной деятельности.

Дело даже не в том, что дельфины – умелые охотники, заботливые родители, верные товарищи, дисциплинированные члены стаи, а если понадобится – умелые ее руководители. Все эти качества есть и у других животных. Но некоторые моменты в поведении дельфинов буквально озадачивают: неужели такое в самом деле возможно?

Представьте себе такую картину. Стая дельфинов охотится на рыбий косяк. Косяк найден, стая догоняет его. Как поступить дельфинам: скорее врезаться в косяк всем вместе и схватить каждому столько рыб, сколько успеет? Можно сделать и так, но ведь толку от этого будет немного: рыбы разбегутся в разные стороны, а поймать зубами вертких рыбешек не так-то легко. Наверняка вся стая останется голодной.

Но происходит нечто совершенно иное. Дельфины выстраиваются цепью, как загонщики, окружают рыбий косяк и постепенно оттесняя, загоняют его на мелководье, в узкую бухту или в другое место, где рыбы лишены свободы маневра. А дальше следует совсем удивительное. Часть дельфинов-загонщиков терпеливо и дисциплинированно остается на своих местах, не позволяя рыбам разбежаться, а другие врываются в стиснутый загонщиками косяк и, хватая одну рыбу за другой, быстро и без особого труда наедаются. А потом дельфины меняются ролями. Те, кто уже утолил голод, становятся на места загонщиков, а их уже потрудившиеся собратья получают возможность насытиться.

Разумно? Вполне. В результате такой координации действий сыты все члены стаи, причем с гораздо меньшей затратой сил, чем если бы каждый дельфин сам по себе гонялся за отдельными рыбешками. Но ведь это нам, людям, существам, способным к рассудочной деятельности, понятно, что так выгодно всем (даже и среди людей, к сожалению, нередко встречаются особи, которые никак не возьмут в толк, что действовать сообща выгоднее, чем каждому в одиночку). А вот чтобы такие аксиомы были понятны животным – это случай далеко не частый, скорее исключительный. Ведь дельфины-загонщики, голодные, наблюдают, как пируют в рыбьем косяке их товарищи. Они должны устоять против простейшего, но очень сильного инстинкта, который наверняка побуждает их скорее кинуться туда же и утолить собственный голод, а не помогать наедаться другим. Дельфин-загонщик должен быть уверен, что товарищи по стае не подведут, что, насытившись, они честно сменят его в цепи загонщиков и дадут ему насытиться.

Особенно ярко такое поведение проявляется у громадных дельфинов-косаток. Хотя их и называют китами-убийцами из-за того, что в свое меню они с удовольствием включают теплокровных животных (тюленей и мелких дельфинов), но основную часть их рациона, как и у других сородичей, составляет все же рыба. Но если бы зверь весом в несколько тонн сам гонялся за каждой рыбешкой, то результат такой охоты просто не возместил бы его затрат сил и энергии. Косатки поступают умнее. Собравшись группой, они окружают рыбий косяк и начинают ходить вокруг него кругами. Круги постепенно сужаются, и гигантские тела создают огромный водоворот, который охватывает весь рыбий косяк и сбивает его в плотную массу. Вот теперь совсем другое дело: достаточно разинуть пасть, и в ней сразу окажется добрый бочонок рыбы. Но ведь вращение вокруг рыбьего косяка нельзя прерывать ни на миг, иначе водоворот, удерживающий рыбу, исчезнет, они мгновенно бросятся в разные стороны. Решение проблемы то же, что и в предыдущем случае, – утолять голод по очереди: один пирует, остальные работают, крутят свою гигантскую карусель. И в этом случае животные тоже должны прогнозировать события на ближайшее будущее, они должны быть уверены в добросовестности своих сотоварищей: утолив голод, одни косатки обеспечат такую же возможность другим.

Нечто очень похожее наблюдается и тогда, когда дельфины добывают рыб, зарывшихся в ил или мягкий грунт. Для этого им приходится «перепахивать» грунт мордой, выгоняя оттуда рыбешек. Но когда вспугнутая юркая рыбка стрелой вылетает из своего убежища, дельфин, роющийся в иле, уже не успевает извернуться и схватить ее. Рыбка становится добычей другого дельфина, который караулит ее рядом с сородичем-«пахарем». Но тогда какой же смысл «пахарю» рыться в грунте и вспугивать рыб, если они все равно попадут в желудок не к нему, а к другому? Причина таких действий только одна: через минуту товарищ окажет ему такую же услугу. И в этом случае мы снова видим, что действия дельфинов основываются на согласованности, когда каждый из членов стаи знает, что его товарищи так же добросовестно выполнят свои обязанности, как и он сам.

Вообще-то, координация действий отдельных особей вовсе не редкость у стайных и стадных животных. Вспомним хотя бы, как умело и согласованно действует стая волков, загоняя добычу. Но такие примеры согласованности касаются действий, совершаемых непосредственно в данный момент. Пока стая волков гонит добычу, работой заняты все члены стаи, инстинкт подсказывает каждому из них, где находиться, чтобы не дать добыче ускользнуть, вырваться из смертельного кольца. Но вот обессиленная добыча загнана и убита – и все скопом кидаются на нее, чтобы скорее урвать свой кусок, скорее насытиться. По-джентльменски предложить насыщаться другому – такая абсурдная идея никогда не придет в голову голодному волку. Совместная охота закончена, и теперь каждый сам за себя. Если волк и уступит место около разрываемой добычи другому члену стаи, то только признавая его силу, а не по какой-то иной причине. Координация же, основанная не только на сиюминутной согласованности усилий всех и каждого, но и рассчитанная на будущие действия других членов коллектива, – это наивысший уровень согласованности, редчайшее исключение в мире животных. Для человека такой способ действий обычен: вся наша трудовая деятельность основана на взаимной координации и кооперации действий. Но на то мы и люди, существа разумные и социальные. Когда же такие действия обнаруживаются у животных, это вполне достойно удивления и восхищения.