355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Ливергант » Киплинг » Текст книги (страница 10)
Киплинг
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 05:47

Текст книги "Киплинг"


Автор книги: Александр Ливергант



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Лето 1897 года

В «Норт-Энд-хаус», куда Киплинги въехали в начале июня, писатель работает, и уже не первый год, над «Просто сказками», которые завершит только спустя пять лет в Кейптауне. Сказки сочиняются экспромтом и рассказываются детям – своим и чужим, так же как в «Наулахе». Племянница Киплинга Анджела Теркелл вспоминает, как, наигравшись с детьми в гражданскую войну, где Киплинг исполнял роль «ужасного» круглоголового, а дети, Анджела, Джозефин и Элси, – благородных кавалеров [20]20
  Речь идет о гражданской войне XVII века в Англии, где «круглоголовыми» (не носящими париков) называли приверженцев Оливера Кромвеля, а «кавалерами» – сторонников короля. – Прим. ред.


[Закрыть]
, писатель зазывал дочерей и племянницу к себе в кабинет или отправлялся с ними на сеновал и читал им вслух «Просто сказки». В исполнении автора, пишет Анджела; они были еще лучше, чем на бумаге.

И так считала отнюдь не только Анджела.

«Просто сказки» – удача и Киплинга-прозаика, и Киплинга-поэта, и Киплинга-художника (на этот раз он сам, а не Джон Локвуд иллюстрировал свою книгу, о чем, впрочем, нашим юным читателям должно быть известно), и, не в последнюю очередь, – Киплинга-рассказчика.

«Просто сказки» – название устоявшееся, и менять мы его, естественно, не станем. Однако название этих замечательно переведенных сказок К. И. Чуковскому, по-моему, удалось не слишком. Что значит «Просто сказки»? («Просто стихи»? «Просто повесть»?) Что они написаны между делом, не всерьез, без определенной цели? Лучше было бы, мне кажется, назвать сборник более внятно, скажем, «Незамысловатые сказки» или «Сказки как сказки» – ведь Киплинг из свойственного ему, как и многим писателям, литературного кокетства продолжает линию на «псевдо простоту», начатую еще с «Простых рассказов с гор». Понимать название надо и здесь «с точностью до наоборот»: рассказы на самом-то деле были вовсе не просты – замысловаты и сказки.

Прежде чем записать «Просто сказки», писатель, повторимся, рассказывал их детям – своим собственным, детям своих родственников, да и чужим детям тоже. Детей, как мы знаем, Киплинг, в отличие от репортеров, очень любил. «Было ни с чем не сравнимой радостью, – вспоминала Трикс, к тому времени уже миссис Флеминг, – следить за ним, когда он играл с ребенком, потому что он и сам в это время становился маленьким мальчиком».

Сказки рассказывались-писались на протяжении нескольких лет. Были сказки, которые Киплинг рассказывал в Вермонте Джозефин, когда укладывал ее спать. В Америке же, о чем уже упоминалось, появился первый – устный – вариант одной из лучших сказок «Кошка, гулявшая сама по себе», а также сказки про Носорога, Верблюда и Кита. О том, что сказка «Откуда у Кита такая глотка» создана в Америке, свидетельствует хотя бы то, что станции Винчестер, Ашуэлот, Нашуа, Кини и Фичеоро, которые перечисляет Кит, – это реально существовавшие железнодорожные полустанки на пути в Брэттлборо. Упреждая события, скажем, что в 1898 году в Южной Африке родились сказки о любопытном Слоненке и о том, как Леопард стал пятнистым. По возвращении из Африки Киплинг сочиняет сказку «Как было написано первое письмо», перед следующей поездкой в Кейптаун – «Краб, который играл с морем», а в начале 1902 года, во время очередного пребывания в Африке, – «Мотылек, который топнул ногой».

Особое обаяние сказок – Анджела права – в их изустном характере. Средняя дочь Киплингов Элси подтверждает, что дети получали куда большее удовольствие от «рассказывания» сказок, чем от их чтения – ведь отец и в самом деле читал их с неподражаемым актерским искусством, на все лады, каждая фраза произносилась с определенной, неповторимой интонацией: автор-рассказчик, как видно, получал от чтения своих сказок не меньшее удовольствие, чем его юные слушатели, превращался, доказывая правоту Трикс, в такого же, как они, ребенка.

О том, что «Просто сказки» сначала рассказывались, а уж потом записывались и иллюстрировались, свидетельствует и их диалогичность. Автор постоянно, отчасти даже навязчиво, вступает со своими слушателями в диалог, предугадывает их вопросы. Когда читаешь сказки глазами, обращаешь внимание на многочисленные авторские обращения к «милому мальчику»: «Это было давно, мой милый мальчик», «Чего же тебе еще, милый мальчик?», «Все устроилось отлично, не правда ли?», «Милый мальчик, я опять расскажу тебе сказку о Далеких и Старинных Временах», «А надо тебе знать, мой милый мальчик…», «Ты, надеюсь, уже догадался…» Или напоминания: «Пожалуйста, не забудь про подтяжки, мой милый». Или пояснения: «Джинны всегда путешествуют так, потому что они чародеи!», «И, ах, это было неспроста!» Или наставления, их особенно много: «А если тебе случится услышать от взрослых…», «Знай – даже взрослые не говорили бы такой чепухи…», «Ну, а если ты не можешь этого дождаться, попроси у взрослых „Таймс“», «Каждому мальчику, у которого есть игрушечный пароходик, надо уметь разбираться в подобных вещах…», «Слушай, внимай, разумей…», «Так слушай же, слушай внимательно…» [21]21
  Пер. К. Чуковского и Р. Померанцевой.


[Закрыть]

Критиков Киплинг к себе в кабинет не зазывал, на сеновал с ними не отправлялся, «Просто сказки» им вслух не читал, но сказки зоилам, тем не менее, понравились ничуть не меньше, чем детям. Они оценили по достоинству и стиль, и оригинальность замысла, и конечно же превосходные авторские иллюстрации. А когда критикам произведение нравится, они стремятся отыскать его источники – откуда ноги растут. Так вот, одни усмотрели в сказках Киплинга мифологические сюжеты, другие связали их со славной английской традицией «нонсенса», с Эдвардом Лиром и «Алисой в стране чудес» горячо любимого Киплингом Льюиса Кэрролла. Третьи – с книгой хорошо нам уже знакомого Эндрю Лэнга «Миф, ритуал и религия» (1887), хотя из нее автор «Сказок» заимствовал лишь имена богов Ка, Инки и Гонконг в «Сказании о Старом Кенгуру». Четвертые нашли у Киплинга скрытые цитаты и аллюзии из Библии и Корана. Пятые рассуждали о влиянии, которое оказали на Киплинга-сказочника поэмы Роберта Браунинга. Шестые, знатоки восточной литературы, уверяли, что на писателя повлияли буддийские сказания…

Совершенно иной, как всегда парадоксальный и глубокий взгляд на сказки у Гилберта Кийта Честертона. «Особая прелесть этих новых историй Киплинга, – пишет автор патера Брауна в рецензии на „Просто сказки“, опубликованной спустя месяц после выхода книги в свет, – состоит в том, что читаются они не как сказки, которые взрослые рассказывают детям у камина, а как сказки, которые взрослые рассказывают друг другу на заре человечества. В них звери предстают такими, какими их видели доисторические люди – не как виды и подвиды в разработанной научной системе, а как самостоятельные существа, отмеченные печатью оригинальности и сумасбродства» [22]22
  Цит. по предисл. Ю. И. Кагарлицкого в кн.: Киплинг Р. Рассказы. Стихи. Сказки. М.: Высшая школа, 1989. С. 46–47.


[Закрыть]
.

Оригинальность и сумасбродство (а если одним словом, то – эксцентрика) свойственны вовсе не только Крабу, который играл с морем, или Кошке, гулявшей сама по себе. Это свойство многих славных героев английской литературы от Триместра Денди до Пикника, от героев просветительского романа до антигероев романа постмодернистского. Вот в эту давнюю национальную традицию иронической эксцентрики, думается, и следует вписывать киплинговских мотыльков, леопардов и броненосцев. Точно так же, кстати, как и рассказы Киплинга с участием двуногих, а не только четвероногих. А то сегодня начинает иной раз казаться, что Киплинг, точно Сетон-Томптон, Харриет или Даррелл, лишь о зверях и писал.

* * *

Одновременно с «Просто сказками» Киплинг начал сочинять одно из самых своих знаменитых стихотворений «Бремя белого человека», которое закончил лишь спустя полтора года. 12 июня, в день юбилея Вдовы, он откладывает «Бремя» и, вняв просьбам газетчиков – в частности тогдашнего главного редактора «Таймс» Моберли Белла – сочинить юбилейную оду, садится за «Последнее песнопение». «„Таймс“ засыпала меня телеграммами, – вспоминал впоследствии поэт, – поэтому мне ничего не оставалось, как запереться в кабинете… Я нащупал только одну строку, которая мне понравилась: „…чтоб не забыть праведный путь“ [23]23
  Пер. Ксении Атаровой.


[Закрыть]
, и написал стихотворение вокруг этой строки на мелодию гимна, который исполняется в конце богослужения». А вот как описывает творческий процесс создания этого стихотворения в своем дневнике Кэрри:

«Утром 16 июля хозяева и гости собрались в одной из комнат дома. Радди сидел за своим письменным столом, пробегал глазами какие-то бумаги и время от времени швырял их в мусорную корзину, стоявшую рядом со стулом, на котором сидела мисс Нортон [24]24
  Дочь Чарльза Элиота Нортона Салли гостила в это время у Киплингов в Роттингдине.


[Закрыть]
. Она обратила внимание на выбрасываемые бумаги и попросила разрешения взглянуть на содержимое корзины. Киплинг разрешил, и Салли извлекла стихотворение, посвященное юбилею». Сверху почерком Киплинга было приписано: «Потом». Мисс Нортон не могла скрыть своего восторга. «Это стихотворение нельзя выбрасывать! – воскликнула она. – Его обязательно нужно напечатать».

Киплинг стал было возражать, но потом сказал: «Пусть будет так, как решит тетя Джорджи». Леди Бёрн-Джонс согласилась с мисс Нортон: печатать стихотворение необходимо. Киплинг сел его исправлять и сократил число строф с семи до пяти. Мисс Нортон предложила повторить последнее двустишие первой строфы в качестве рефрена к строфе второй и четвертой. Киплинг это предложение принял и, взяв у нее ручку, вписал двустишие, приписав: «Написано пером Салли. Р. К.», после чего той же ручкой исправил последнюю строку (в окончательный вариант исправление не вошло), произнес: «Аминь», поставил в конце свою подпись, а под ней приписал: «Писано совместно в „Норт-Энд-хаус“

16 июля. Тетя Джорджи, Салли, Кэрри и я».

Стихотворение было переписано набело, тетя Джорджи отвезла его в Лондон, в тот же вечер оно было доставлено в «Таймс» и уже на следующий день, 17 июля, напечатано. А еще через день, когда «Песнопение» перепечатали и другие газеты, посыпались похвалы, хоть и тонувшие в мощном хоре юбилейных славословий, но от этого не менее значимые.

Расщедрился на панегирик даже сухой неулыбчивый Уотт – правовой агент Киплинга (а также Конан Дойла, Безанта и многих других писателей). «Вы – единственный наследник Шекспира, Мильтона и Теннисона, – писал он. – Вы – поэт-лауреат de facto». «Благодаря вам и королеве субботний выпуск „Таймс“ стал величайшей газетой в мире», – писал Киплингу из Америки преданный ему Сэм Макклур. «Благодарю вас за то удовольствие, которое Вы доставили мне „Песнопением“, – писал Киплингу американский посол в Лондоне Джон Хей. – Такое не забывается». «Если бы бедная, старая королева хоть что-то смыслила в литературе, – говорилось в письме Уолтера Безанта, – она бы… что бы она сделала? На худой конец послала бы вам благодарственное письмо. Вы ведь ухватили то, что все мы, приличные люди с пуританской закалкой, хотели высказать, но не сумели. Вот это и есть гениальность». Словом, в адрес автора было сказано немало теплых слов, не сказано было лишь одно, самое главное: песнопение получилось неюбилейным. Вот его первая строфа:

 
Бог наших предков, кормчий страны,
Страж нашей мощи боевой.
Под дланью чьей владеем мы
И южной пальмой и сосной,
Господи сил, с нами пребудь.
Путь укажи, праведный путь!
 

Строки, как и полагается оде, строгие, величественные, жизнеутверждающие – но, коль скоро поэт просит «бога наших предков» указать «праведный путь», не означает ли это, что королева Виктория ведет страну по пути неправедному? Да, будь Киплинг поэтом-лауреатом, ему бы, надо думать, указали на то, что он обязан «выбирать выражения».

А через месяц после «Последнего песнопения» и последовавших вслед за ним панегириков – еще одна радость: 17 августа на свет появляется долгожданный сын, названный в честь деда Джоном. «Сегодня, – пишет в этой связи своему приятелю Уильяму Гардингу счастливый отец, – со стапелей сошло небольшое судно; вес (приблизительно) 8.957 фунта, водоизмещение 2.0464, расход топлива не указан, но свежие запасы требуются каждые два с половиной часа. Для полной готовности судну потребуется никак не меньше пятнадцати лет, но по истечении этого срока оно может стать весомым вкладом в военно-морской флот ее величества, для службы в коем и предназначено. Спущено судно на воду 17 августа в 1 час 50 минут утра. Никаких повреждений. Названо „Джоном“…»

Осень 1897 года

Поиски дома между тем продолжаются: «Вязы» определенно уютнее «Дома на скале», но оставляет желать лучшего и этот, уже обжитой дом. И Киплинг в поисках лучшего (которое, как известно, враг хорошего) неустанно колесит по Кенту и Дорсету. В сентябре – такова, во всяком случае, легенда – Томас Гарди привез Киплинга в Дорчестер и показал приятелю большой дом, которым владела какая-то одинокая женщина. Хозяйка дома, однако, наотрез отказалась сдавать дом неизвестному джентльмену без всяких рекомендаций. «Вам наверняка будет приятно узнать, сударыня, – сказал ей Гарди, – что в вашем доме поселится не кто иной, как мистер Редьярд Киплинг с семьей». Сообщение это не произвело на хозяйку дома решительно никакого впечатления: кто такой Киплинг, она понятия не имела. Спустя несколько минут, оставшись с хозяйкой дома наедине, Киплинг, в свою очередь, довел до ее сведения, что его готов рекомендовать пришедший с ним «сам» Томас Гарди. Но и этот аргумент не подействовал: автор «Джуда Незаметного» и «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей» был хозяйке дома точно так же неизвестен. Живым классикам пришлось уйти ни с чем.

В результате планы поменялись: Киплинги остались в «Вязах», но на зиму собрались в Южную Африку – читатель помнит, что в 1891 году по пути в Австралию и Новую Зеландию Киплинг уже побывал в Кейптауне и остался очень доволен. Ехать решено было в январе вместе с патером и детьми и вернуться никак не раньше апреля. Пока же жизнь Киплинга шла своим чередом: гости и работа, работа и гости.

Помимо патера, бывшего здесь своим человеком, в «Вязы» наведывались Джеймс Барри – с автором «Питера Пена» Киплинг совершал многочасовые прогулки, и Уильям Хенли, который если и выбирался на свежий воздух, то совсем ненадолго и в кресле-каталке. Заходил – по соседству – «дядя Нед» (он же знаменитый Эдвард Бёрн-Джонс), часто приезжал Кромвелл Прайс. На ком, как не на бывшем директоре колледжа «Юнайтед-Сервисез», лучше всего было испытать, насколько смешны и правдивы истории из школьной жизни, те самые, что вошли в сборник «Прохвост и компания»? «Вы вспоминаете этот эпизод?» – спрашивал Киплинг Прайса, прочитав ему вслух, как прежде читал кузине Флоренс Макдональд, отрывок из очередного рассказа. «Еще бы», – отвечал Прайс, смеясь от души, что не мешало ему спустя час шепнуть их общему знакомому Сидни Кокереллу: «Вспоминаю и многое другое, то, что лучше бы мне не помнить».

Бывали в «Вязах», хоть и не часто, и люди не близкие. Вот как описывает кабинет и его хозяина оказавшийся примерно в это время в Роттингдине автор «Истории английской литературы в викторианскую эпоху» доктор Келлнер: «Рабочий кабинет поражает своей простотой, по стенам книги, над дверью портрет Бёрн-Джонса, у окна самый обыкновенный письменный стол, на нем разбросаны вырванные из блокнота и исписанные стихами страницы. Никаких произведений искусства, никаких украшений, безделушек, своим убранством комната больше всего напоминает пуританскую часовню. „Свою ежедневную работу, – признается хозяин, – я выполняю добросовестно, но большинство из того, что я пишу, идет не в печать, а сюда“. И, словно в подтверждение правомерности сказанного, он наносит мусорной корзине мощный удар ногой, корзина падает, и из нее высыпаются на пол измятые клочки черновиков… К похвалам Киплинг относится с большим недоверием: „К славе я отношусь скептически… Кто, скажите мне, читает сейчас некогда считавшихся бессмертными поэтов XVIII века? Я часто смотрю на все эти изысканные тома и думаю о том, что многое из напечатанного на роскошной бумаге не должно было увидеть свет…“ Киплинг производит впечатление совершенно счастливого человека, ведь он достиг высших целей. И при этом, что особенно ценно, еще живы его родители. „Им я обязан всем“».

Зима – весна 1898 года

 
Да, мужчин влекла она
Даже от Сент-Джаста,
Ибо Африкой была,
Южной Африкой была,
Нашей Африкой была,
Африкой – и баста! [25]25
  «Южная Африка». Пер. Е. Витковского.


[Закрыть]

 

Несмотря на то что зовущаяся «Южной Африкой» женщина была «не простой, не доброй и не верной» (neither simple, kind, nor true), что в переводе утеряно, а жаль: Киплинг словно предвидит, сколько трудов понадобится, чтобы ее завоевать; несмотря на то что в 1898 году Южная Африка не была еще «нашей» – Киплинг был как раз из тех мужчин, кого она влекла. Начиная с затянувшейся на три года Бурской войны он будет регулярно, из года в год, проводить там зимы с января по апрель. Поездка же 1898 года носит, так сказать, ознакомительный, пробный, испытательный характер.

В Южной Африке Киплинга ожидала долгожданная жара, ничуть не слабее лахорской, от которой он за последнее десятилетие, особенно после морозных, снежных вермонтских зим, успел уже отвыкнуть. Ожидали довольно скверный пансион в Уайнберге и его содержательница-ирландка, которая «за хорошие деньги, получаемые от нас, платила нам невзгодами и неудобствами». Ожидало, наконец, знакомство с двумя весьма примечательными персонажами, людьми «историческими», империалистами до мозга костей, причем не только, как Киплинг, по убеждениям, но и по роду деятельности.

Барон Альфред Милнер начинал журналистом в «Пэлл-Мэлл газетт», одно время был личным секретарем канцлера казначейства, в начале девяностых, подвизаясь помощником министра финансов по Египту, написал толковую книгу «Англия и Египет». С 1897 года Милнер – верховный комиссар королевы Виктории в Южной Африке, губернатор Капской колонии, оплота британского владычества в этом взрывоопасном регионе, непримиримый и последовательный борец с бурами за самоуправление британских жителей колонии. В действиях Милнера была своя логика: для Капской колонии он требовал в конечном счете тех же гражданских и политических прав, какими африканеры пользовались в принадлежащем британцам Натале. Милнер исходил из того, что жители Южной Африки английского происхождения обеспечивали три четверти государственного дохода и платили в казну три четверти всех налогов – и при этом были так же бесправны, как какие-нибудь кафры или зулусы.

Сесил Джон Родс, с которым Киплинг сошелся особенно близко, в отличие от Милнера, предпочитал политике предпринимательство и благотворительность. Составив себе огромное состояние на добыче алмазов, он стал владельцем алмазных приисков, одно время разрабатывал амбициозный проект по строительству железной дороги через всю Африку, от Кейптауна до Каира. С 1890 по 1896 год Родс был премьер-министром Капской колонии и явился инициатором захвата обширной территории в Южной и Центральной Африке, ставшей еще одной колонией Великобритании – Родезией, то есть страной Родса.

И Милнер, и Родс, каждый по-своему, были сторонниками Англо-бурской войны, и тот и другой были убеждены, что буры всячески – и политически, и коммерчески, – ущемляют английское население Капской колонии, и Киплинг их точку зрения разделял. И Милнер, и Родс импонировали Киплингу деловитостью, трудолюбием, практической сметкой, отсутствием сантиментов.

Однако по-человечески Киплингу ближе был Родс. «Считается, что мы оба были отпетыми империалистами, – говорил Киплинг впоследствии издателю Артуру Гордону. – Что ж, так оно, возможно, и было. Сейчас это слово вышло из моды, и есть англичане, которые из слабости этого слова стыдятся. Я не стыжусь». Коммерсант посвящал писателю немало времени, возил его по своим плодовым фермам, которыми очень гордился, а в марте, после окончания второй матабельской войны [26]26
  В 1893–1897 годах Великобритания вела две войны с воинственным племенем матабеле, населявшим Южную Родезию (ныне Зимбабве). – Прим. ред.


[Закрыть]
, отправил писателя «на экскурсию» в Южную Родезию, где Киплинг, большой, как мы уже знаем, любитель велосипедных прогулок, побывал на реке Лимпопо и в столице Булавайо – если сотню-другую лачуг из тростника вдоль дороги можно назвать столицей. Впоследствии, уже после Англо-бурской войны, Родс построил в одном из своих поместий усадьбу в голландском колониальном стиле «Хроте схюр» («Большой сарай»), которая предназначалась для одного из первых в истории «домов творчества» – Киплинги зимовали там несколько лет подряд.

В автобиографии Киплинг вспоминает ежегодное плавание с детьми и гувернантками на пароходе в Кейптаун, празднование Рождества неподалеку от экватора, «когда забывалось обо всем на свете», бал-маскарад под Южным Крестом. Вспоминает, как при приближении к Кейптауну, когда на горизонте показывалась «приветливая, хорошо знакомая» Столовая гора, убирались в чемоданы ненужные уже теплые вещи. Как по приезде дети первым делом бежали в сад посмотреть, что произошло за время их отсутствия. Как Кэрри с детьми отпаивали, точно младенца, молоком из бутылочки больного львенка… Одним словом, в Южной Африке жизнь Киплинги вели на зависть беззаботную.

Когда Киплинги приехали в Трансвааль в третий раз, в начале января 1901 года, Родс приготовил им сюрприз – специально для них построенный и обставленный коттедж у подножия Столовой горы, прямо под Дьяволовым пиком, через лес от «Большого сарая». В «Вулсэке» («Мешок с шерстью»), как назвали Киплинги свой южноафриканский дом, переиначив имя предыдущего владельца поместья Вулса-Сэмпсона, дописывались, как уже говорилось, «Просто сказки»: сначала Киплинг рассказывал их детям, потом записывал, потом читал записанное вслух: писатель ждал от детей предложений по содержанию и вместе с ними рисовал к сказкам картинки.

В «Вулсэке» постоянно толпился народ – взрослые и дети с окрестных ферм. Бывали, впрочем, гости и непрошеные. Некий безумец долгое время, по непонятным причинам, преследовал Киплинга, отправился вслед за ним в Южную Африку, заявился ночью в «Вулсэк», угрожал хозяину дома револьвером (история, описываемая Кеем Робинсоном, повторилась), но тот его заговорил, напоил виски и уложил спать. Спустя много лет этот же сумасшедший выследил Киплинга в Лондоне и выстрелил в него, когда тот выходил из «Атенеума», но, по счастью, угодил не в писателя, а прямиком в психушку.

В «Вулсэк» Киплинги будут приезжать каждую зиму вплоть до 1908 года. Вот только Родса, которого младшие Киплинги почему-то звали «доктор Джим», в «Большом сарае» уже не будет: в том же 1901 году он вернулся в Англию и спустя год умер. «С тех пор как вы уехали, – писал ему в 1901 году Киплинг, – в этих местах стало ужасно одиноко. Жить здесь без вас все равно, что любоваться пейзажем, где отсутствует половина горизонта».

Человеком Родс был увлекающимся, впечатлительным и в то же время замкнутым, немногословным, а порой и косноязычным. «Он использовал меня в качестве поставщика слов, – вспоминал Киплинг. – После того как ему не без труда удавалось донести до меня самый общий смысл своих благотворительных идей, он обыкновенно говорил: „Что я хотел сказать? Сформулируйте“. Я формулировал, и если фраза ему не нравилась, он, упрямо опустив голову и уперев подбородок в грудь, принимался ее исправлять». Немногословность сочеталась у Родса с деловитостью, жесткостью и прямотой. Посетителям, которые приезжали с ним увидеться, в «Большом сарае» отводилась отдельная комната, где они останавливались в ожидании беседы с хозяином. Аудиенция, как правило, продолжалась считаные минуты: «Вы такой то? По какому делу?» Короткой беседы приходилось порой ждать – впрочем, в прекрасных условиях – по нескольку дней: Родс подолгу отсутствовал или же, жалуясь на сердце, лежал на своей выложенной мрамором веранде, обращенной к Столовой горе, и никого не принимал. Однажды, вспоминает Киплинг, во время матабельских войн, Родс со своими спутниками скрылся в пещере от гнавшихся за ним разъяренных матабеле. Стоило проводнику из лести заикнуться, что главное сейчас спасти «драгоценную жизнь» Родса, как тот резко его осадил: «Скажи уж лучше, что хочешь спасти собственную шкуру!»

Родс любил ошарашить собеседника неожиданным вопросом. «О чем мечтаете?» – спросил он однажды Киплинга, который, не растерявшись, сделал филантропу комплимент: «Моя мечта воплотилась в вас». И Киплинг не кривил душой. В Родсе он видел не столько империалиста, присоединяющего к империи новые земли, сколько «цивилизатора», образцового носителя «бремени белого человека». При жизни главными достижениями Родса стали железные дороги в Родезии, фермы в Южной Африке и телеграфные столбы от Кейптауна до Каира, а после смерти, в соответствии с его завещанием, – стипендии для обучения в Оксфорде молодых людей из колоний Британской империи. Стипендии сохранились по сей день, вот только нет уже ни колоний, ни Британской империи. Последними словами Родса якобы были: «Так мало сделано – так много предстоит сделать», а на его надгробии выбиты строки высоко ценившего его Редьярда Киплинга:

 
Мечтатель истовый.
Он духом проникал
В пределы
Нам недоступные.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю