Текст книги "Волонтер: Неблагодарная работа"

Автор книги: Александр Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Я эстонец из будущего, – проговорил Андрес.

И он в краткости поведал всю свою жизнь, что прожил до попадания в прошлое. Рассказал: о молодых годах, о годах проведенных в армии, вспомнил, как открыл свое дело. Поведал и о своей супруге. Только в этом месте Петр, нарушив свой приказ, перебил его, стукнул по столу, выругался. Затем замолчал, и рукой дал знак, чтобы Ларсон продолжал. Рассказал и о своей поездке по купеческим делам (теперь Андрес подобрал понятные для царя понятия) в Иван-город. И об аварии. Когда эстонец замолчал, Петр начал спрашивать, обо всем, что было ему не понятно. Он уточнил, почему эстонец согласился стать золотарем, а затем минут пять смеялся, услышав объяснение. Поинтересовался, почему Ларсон сам отправился в Иван-город, когда мог отправить туда надежного человека. Петр даже расстроился, узнав, что золотарь всю жизнь не кому не доверяет и надеется только на себя.

– Это не верно, – проговорил он. – Если бы я надеялся только на себя, – добавил царь, – смог бы управлять этим государством? – И не дожидаясь ответа, спросил, – а теперь расскажи о будущем.

Ларсон поведал все что знал. Рассказал о том, как далеко шагнул научно-технический прогресс. Петр слушал и кивал, а когда тот замолчал, спросил:

– А сейчас применить технику будущего можно?

– Увы, нет. Условия не те, – вздохнул Андрес, – у меня вон проблемы с сантехникой возникли, а уж она то такой сложности не представляет. В будущем она появится лет через сто.

– Ты имеешь в виду это? – спросил Петр, встал и подошел к книжному шкафу. Достал книгу, и вытряхнул из нее, его Андреса чертеж, который, как тот полагал, потерялся.

– Да.

– Забавная вещь, – кивнул Петр, – и не такая уж и проблемная, если подумать, Попробовать можно, лишь бы как с костюмом не вышло.

– Костюмом?

И монарх поведал о том, в какое неприятное положение он попал с эти самым костюмом на переговорах с Августом.

– Потому что дурак, – проворчал государь, – мог ведь сперва с Меншиковым посоветоваться, или с тем же Паткулем. Петр вновь закурил. Обдал густым дымом Ларсона и спросил:

– Ну, раз ты не золотарь, а купцов дельных у меня много, чем бы тебя занять? Что еще, кроме того, что сделки заключать можешь, умеешь?

Андрес задумался. Единственное, что он мог, так это воевать. Но и тут существовала одна проблема. Оружие, с которым Ларсон умел обращаться, здесь еще не существовало (за исключением шпаги), а то, чем сейчас пользовались, было непривычным, и ему опять пришлось бы учиться.

– Ни чего не умею, – вздохнул он. – Единственное, что знаю так это несколько языков.

– Каких? – поинтересовался царь.

– Родной эстонский, русский, шведский, английский и немецкий.

– Голландский?

– Увы, нет государь, – вздохнул золотарь, – в будущем он не так распространен как сейчас. Только в футболе применяется, так как тренера команд все больше голландцы.

– Футбол, тренера? – спросил Петр. – Это что еще такое?

И Ларсону пришлось рассказать о спортивной игре, которая будет изобретена в Англии лет через сто пятьдесят – двести. Когда же беседа закончилась, Петр посмотрел на эстонца и сказал:

– Есть у меня одна идея, но мне ее нужно обдумать. Не хочу, что бы ты еще раз впросак попал.

На следующий день государь вновь вызвал к себе Ларсона. В этот раз он был не один. Рядом за столом сидел Юрий Квятковский, Александр Меншиков и еще один человек, незнакомый Андресу. Петр выставил на стол бутылку анисового вина, и после того, как эстонец сел, попросил того рассказать о будущем. Особенно его интересовало, кто будет и в какой последовательности править после него. Эстонец взглянул на сидевших гостей государя, подумал немного, и отказался. Монарх сначала разгневался, но Андрес сказал, что дело это сугубо личное, и касаемо токмо государя. Ларсону не хотелось излагать историю в присутствии все того же Меншикова, помня, что именно тот скажет свое веское слово в управлении империи. Единственное, что он добавил, когда Петр, подумав, согласился с ним:

– Истории еще нет. Мы сами ее делаем.

Царь на пару минут задумался над этой фразой. Затем все же не удержался и спросил:

– А кто сейчас правит Московским государством?

И тогда Ларсон рассказал события, произошедшие после свержения династии Романовых в тысяча девятьсот семнадцатом году. Тут государь даже вспыхнул, побагровел и встал.

– Кто посмел? – Грозно спросил он, перебивая эстонца.

Андрес сердито посмотрел на Петра, тот осекся и медленно опустился на стул.

– Государь, ты же сам повелел дослушать рассказчика, – молвил Меншиков, – и не перебивать.

– Знаю, – фыркнул царь, – сам виноват. Продолжай.

Эстонец рассказал о Распутине, Ленине, Сталине и всех последующих правителей России. Он даже анекдот рассказал, старый заезженный. (Вот только тут он был свеж.) Про то, что Ленин доказал, что государством может управлять любой человек, Сталин – что один человек, а Леонид Ильич – что им может вообще никто не управлять. Петр вновь хотел вспыхнуть, но сдержался. Он уже понял, что его страна медленно скатилась в пропасть. Закончил повествование упоминанием Путина, Медведева и еще дюжины царьков, что правили небольшими государствами на окраинах некогда большой империи. Когда Андрес замолчал, Петр посмотрел на сидевших и сказал:

– Прискорбно осознавать, что пропадут дела мои. Я бы хотел, чтобы это не произошло,– молвил государь. – Но изменить ничего этого не смогу. Когда говоришь, корень мой вырвут?

– В тысяча девятьсот семнадцатом году году.

– Через двести лет.

Затем начался совершенно другой разговор. Погрустневший государь неожиданно сменил тему. Ларсону вдруг осознал, что именно сведения о будущем заставили государя опечалиться, даже немного пожалел, что был вынужден рассказать кто он и откуда. Андрес даже попытался утешить себя классической фразой «Все, что не делается – к лучшему!» Хотя тут, скорее всего, был когда-то совершенно иной смысл, а не тот, что вкладывали в него в будущем. Сейчас же Петр разговаривал все больше о нем.

Государь предложил Ларсону поступить на службу. Но не в армию, а в Преображенский приказ, которым, как теперь узнал эстонец, руководил полковник Юрий Квятковский. Андрес попросил пояснить, чем занимается сей приказ. Оказалось, это служба немного смахивала на работу в контрразведке. Тут у Ларсона даже возникло подозрение, что полковник специально был приставлен к нему (вот только для него – уже очень большая честь). И Андрес согласился.

– Вот и славненько. – Проговорил царь.

Глава 3 – Дорога.

I

Но дорогой читатель временно придется вновь, уже нам, вернуться в прошлое. С желанием дать понять, что делалось за пределами России в небольшой период продолжительностью в месяц. В тот самый период, когда наш герой лежал сраженный Хрипом, когда сама история могла измениться по воле одного человека. И им являлся сам король шведский – Карл XII.

Ведь уже через три месяца после Нарвы (двадцать пятого февраля тысяча семьсот первого года) государственный совет Швеции отослал монарху большой («на восьми листах») доклад, в котором говорилось о трудностях и опасностях королевского план, связанного с войной Карла XII одновременно против Петра и короля Августа.

«Из чувств подданнической верности и из сострадания к положению обедневшего народа мы просим ваше величество освободить себя, по крайней мере, хоть от одного из двух врагов, лучше всего от польского короля, после чего Швеция могла бы вновь пользоваться доходами от пошлин в Риге».

Так же к данному тексту был приложен другой документ, из которого явствовалось, что дефицит при выполнении годового бюджета был равен до войны одному миллиону талеров, а сейчас возрос почти до восьми. На что государь ответил, что не намерен и слышать о мирных переговорах ни с Августом, ни с Петром.

И уже двадцатого марта тысяча семьсот первого года, подписал приказ, согласно которому из Швеции направлялась против Архангельска флотилия с целью «сжечь город, корабли, верфи и запасы, после того, как выраженный экипаж успеет согласно воинскому обычаю захватит пленных и уничтожит или разрушит все, что может быть приспособлено к обороне, каковая задача, должно надеяться, будет исполнена при помощи господа бога».

В этот же день (двадцатого марта тысяча семьсот первого года) государь Московский вновь вызвал Ларсона к себе. На этот раз Петр был один. Он, как и в прошлый раз поставил на стол бутылку анисовой, словно понимая, что разговор будет длинный и, скорее всего не веселый. Когда эстонец сел напротив него, монарх наполнил чарки.

– Рассказывай золотарь мне то, о чем ты не захотел говорить принародно. Что там было такого, чего не должны были услышать мои люди. Особенно, я так думаю Меншиков. Он прохвост еще тот.

– Вот с него и начнем государь, – молвил Ларсон, поднося чарку ко рту. – Мне кажется, что ты догадываешься сам, но я должен предупредить тебя – вор он. Сейчас ворует по мелкому, а после смерти твоей алчность им овладеет до такой степени, что захочет он с внуком твоим, что от Алексея Петровича, породниться. Да вот только не успеет, князья Долгорукие устроят заговор и сошлют Александра Даниловича с семьей в деревню. Но это будет после твоей смерти, когда престол от твоей супруги перейдет внуку.

– После смерти моей супруга править будет? – удивился монарх, – Евдокия? – назвал имя своей законной супруги, которую и не любил ни когда. Потом засмущался, что вновь вот уже в третий раз, сам же нарушил приказ. Но как говориться: «Бог троицу любит».

– Екатерина! Ты с ней потом встретишься. Не хочу говорить, как и когда, сам не знаю. Историю изучал поверхностно. Кто же знал, что сюда попаду.

– Знать бы, где упасть, так там соломку постелил, – согласился царь. – А с другой стороны пусть наша встреча с ней будет неожиданна. Но ты продолжай. Ты сказал, что жена после меня править будет, а как же сын? Но Ларсон, словно его не услышал, на минуту задумался и произнес:

– Знаешь, что я думаю государь, – неожиданно предложил Андрес, – ты спрашивай, если вопросы будут возникать. Это ты при людях своих приказы нарушать не можешь, иначе будет не порядок, а сейчас в этом нет нужды. Я не проговорюсь.

– Согласен, – кивнул Петр. – Так вот я и спрашиваю, почему после смерти моей будет править жена, а не сын?

– Не доживут дети твои мужского пола до смерти твоей. Умрут они, – эстонец замолчал, в ожидании вопросов, но они не последовали. Видимо монарх, про себя рассудил, что пути господа неисповедимы. Вот только на глазах Петра проступила слеза. Какому родителю охота пережить детей своих. – Кто раньше, кто позже. Алексей Петрович, Павел Петрович и Петр Петрович. Из потомков твоих только внук и останется. Когда умрешь, вот тогда Александр Данилович и возведет жену твою на престол.

– Хитер Алексашка, ох хитер.

– Но и князьям Долгоруким не повезет государь, – печально молвил Ларсон, – не удастся и им выдать свою дочь за твоего внука. Царевич тоже скончается в юном возрасте. Заболеет. И тогда пригласят бояре да дворяне племянницу твою Анну Иоанну. А она уж собой всяких фаворитов притащит. Дворян Курляндских. Ну, а те начнут такое вытворять. Вплоть до ее смерти. Затем ребятенку маленького, что отроду и года не будет, попытаются на трон посадить, да сами за его спиной править. Да вот только народ не стерпит, а гвардейцы возведут на царствие дочь твою Елизавету. А уж после смерти ее, к власти придут люди, в которых крови твоей все меньше и меньше. Сначала сын дочери твоей Анны – Ульрих, крещеный в России, как Петр III, затем жена его Екатерина Великая. Хоть и немка, но души в России не чаявшая. Государыню названую в народе матушкой. Она да дочь Елизавета и продолжат дела твои. Потомок от Петра III и Екатерины II – Павел окажется не там, кто способен будет уверено управлять империей. Человек, не любящий свой народ, погибнет от рук предателей, которых он пригреет на груди своей. И это только в этом осемнадцатом веке. А уж войн, сколько будет, я уж умолчу. Знаю только одно, что после Нарвы будут у тебя государь победы.

– Это я и сам знаю, – сказал Петр. – Армия сейчас новая будет, артиллерия новая. Не чета той, что стояла в прошлом годе под Нарвой. Да и флот появится. Да и мыслишка у меня есть одна насчет тебя.

Тут Ларсон даже немного испугался. Но государь, увидев его реакцию, продолжил другим тоном:

– Казнить не буду, а вот отправить в Архангельск, послужить на дело государства хочу. Думается мне привлечь тебя на тамошнюю таможню в качестве толмача. В языках ты разбираешься. Вот только служба твоя будет тайная. Тебе предстоит только слушать, что негоцианты говорят меж собой. Наши мужички ведь не по-английски, не по-голландски, а уж тем паче по-шведски, дюже хорошо не разумеют. Того и гляди контрабанду, какую пропустят, или того хуже шведа с гешпанцем перепутают. И будет этакий шпион, по Руси путешествовать, да данные брату Карлусу сообщать. Поедешь не один, ты уж извини, хоть ты и из будущего, а государства нашего не знаешь. Ведь за триста лет сам знаешь, эко оно изменилось. Да и народ у нас зело подозрительный. С Ельчаниновым поедешь, я погляжу вы с ним приятели. Петр замолчал. Закурил, в ожидании вопросов, а они у Ларсона были.

– Государь, – начал эстонец, – я ведь в голландском-то не селен. Как же я буду следить за голландцами?

– Эка проблема. – Рассмеялся царь, – ты чай думаешь, что сейчас поедешь. А нет друг мой. На сборы в дорогу я вам с Силантием Семеновичем месяц даю. Я тебя с одним голландцем познакомлю. Человеком интересным. Мне кажется, он не откажет в моей просьбе обучить тебя их языку. А ты уж будь добр выучи. Владеть в идеале не требую, а вот знать определенное количество слов, ты должен. А теперь ступай.

Андрес встал, поклонился и вышел. В коридоре, он на минутку задержался, подумав, а кого ему в наставники даст государь. За время, прожитое в Москве, ну не считая того, что провалялся в койке, Ларсон познакомился только с двумя. Причем один из них был посол, а он вряд ли согласится выдавать особые слова. Вот если шкипер. Один из тех, с которыми часто беседует Петр.

Постоял, подумал и направился на улицу. Там он встретил Ельчанинова, тот шел на встречу с государем.

II

На счет человека, присланного Петром для обучения голландскому языку, Ларсон не ошибся, им действительно оказался шкипер. Звали его Юджином. Лет ему было около сорока, при этом он постоянно курил трубку и повторял:

– Гер Питер просил обучить, Юджин обучит. Лишь бы ученик был толковый.

А Андрес оказался полиглотом. Слова, произносимые шкипером, хватал на лету, и вскоре вел с ним беседы по-голландски. От учителя своего и узнал эстонец, что сейчас все английские, французские, голландские корабли, а иногда даже испанские прибывали в Московское царство, через Архангельский порт. Выхода ни в Черное, ни в Балтийское море сейчас у Петра не было. Вот и приходилось негоциантам товары свои через Ледовитый океан везти. И если голландцы, да французы торговлю еще пытались как-то честно вести, то англичане так и норовили беспошлинно лишнюю унцию табака, что стоил очень дорого, провести, а то и фальшивое серебро, да золото. Вот только что-то сомневался в честности рассказов голландца Андрес. И не по тому, что не верил во все эти россказни, а потому, что сам иногда пробовал провести тайком через таможню лишнюю партию товара. В теле любого бизнесмена, а по-другому эстонец негоцианта назвать не мог, всегда есть ниточка, пусть и тонкая, алчности. Да и Петр Алексеевич, тоже, похоже, сомневался, хотя и считал голландцев – учителями наипервейшими, а иначе, зачем еще Ларсону было учить голландский. Проще было по-французски да по-гешпански научиться мурлыкать. Хоть и говорил шкипер, что захаживали корабли те в порт Архангельский, но вряд ли делали они это так часто, как те же голландцы да англичане.

– Гер Питер просил обучить, – проговорил Юджин, – обучу.

И вот так почти весь месяц. Андрес даже не заметил, как государь со свитой (сие случилось двенадцатого апреля) отбыл на верфи в Воронеж.

Ельчанинов теперь почти каждый день заходил. Вскользь предложил позаниматься с ним на саблях.

– Для дела, которое нам предстоит вещь зело как необходимая, – сказал он в первый день. Дорога дальняя. Местами люди лихие промышляют. Иногда так и норовят, путника одинокого обидеть. Ограбить да убить. Вот и приходится саблей махать.

Оружие для Ларсона незнакомое (в клубе он все больше со шпагами да рапирами дело имел) и привыкать долго пришлось. Удары Силантий Семенович наносил быстро, отчего эстонец только и успевал уклоняться. Несколько раз князь наносил раны.

– Ни чего, до свадьбы заживет, – приговаривал всякий раз, после удачного выпада, – А ранить я тебя должен, иначе уворачиваться не научишься. Но ни чего, за месяц, что нам дал государь на подготовку к отъезду, я тебя и с оружием обращаться, и от ударов уходить научу.

Ельчанинов не обманывал. Кроме тренировки на саблях, шпагах он так же старался обучить Андреса владению огнестрельным оружием, которое в обращении было намного сложнее. Пистоль, фузея, мушкет, что только не прошло за месяц через руки эстонца. Не все конечно сразу получалось, но с каждым разом у Ларсона выходило все лучше и лучше. По вечерам князь приводил двух коней, на одном ездил сам, а на другом Андрес. Теперь когда, обязанности золотаря, монаршей волей, были возложены на Акима, времени на все это было достаточно.

Вот так за занятиями голландским языком, фехтованием и стрельбой Ларсон и провел этот месяц. За три дня до дня, на который был назначен отъезд, Ельчанинов велел собирать вещи в дорогу.

Вот только багажа у Андреса было не много: венгерский камзол, мундир Преображенского полка, подаренный ему Петром Алексеевичем по случаю его поступления в Тайный приказ, запасная треуголка, да две чистые рубашки. Шляпа была черного цвета, края полей были обшиты тесьмой, с левой стороны прикреплена медная пуговица. Еще были чулки, после поражения под Нарвой их сделали красными, что значило – бились солдаты под крепостью по колено в крови.

Ну, и еще портмоне, что осталось ему на память об его прошлом. Он еще раз извлек на свет божий свой бумажник, высыпал на стол содержимое. Несколько банкнот, грош цена которым сейчас, кредитная карточка, статья из научного журнала, визитки, презерватив. Впервые за время своего пребывания в восемнадцатом веке он развернул листок и стал читать. Вещь дельная, и вполне осуществимая, правда не в том виде, что будет в будущем. Для осуществления и нужно то ничего, всего лишь шелк.

«Хорошо бы найти шелк, – подумал Андрес, – а там можно попытаться историю немного потревожить. Думаю, ничего страшного не произойдет, если они появятся на тридцать лет раньше».

Вернул все обратно в портмоне, затем положил его на самое дно небольшого сундука. После чего медленно стал складывать вещи. Потом на секунду Ларсон задумался и испугался, а как же он все это повезет.

Все разрешилось в день отъезда, когда князь подъехал к царскому дворцу на карете. Он выбрался из нее быстрым шагом прошел до домика золотаря, вошел внутрь.

– Ты готов Ларсон? – поинтересовался он.

– Да, – молвил Андрес, застегнул епанчу, поправил треуголку и взял в руки сундук.

– Ну, тогда пошли. Они вышли из дома.

Солнце уже начало прогревать воздух, и снег стал медленно, но верно таять. На царском дворе проступили деревянные мостовые. Ступая по ним, эстонец слышал, как они поскрипывали, и чувствовал, как покачиваются.

– Весна, – проговорил князь, заметив состояние попутчика. – Вон даже мостовая гуляет под ногами. Нет ничего постоянного. Ты подожди немного, снег растает, земля подсохнет, и эти самые доски будут также твердо лежать, как пол в доме.

Они прошли через ворота дворца и остановились перед каретой. Не такая шикарная, как у монарха, но все же. На облучке дремал Тихон.

– Опять спишь, – проворчал князь, трогая того рукой. – Лучше помоги вещи положить.

Денщик слез с облучка. Взял сундук у Ларсона и закрепил позади кареты. Затем открыл дверцу и помог забраться внутрь князю и эстонцу. Потом вернулся на облучок, и, крикнув «но» хлестнул плеткой коней.

III

Первой остановкой Андреса Ларсона на пути в Архангельск стал город Ярославль, основанный еще в девятом веке князем Ярославом Мудрым на берегу Волги и Которосли. Именно через этот город по Великой русской реке проходил единственный водный путь из Москвы, через Архангельск на запад. Но сейчас в конце апреля на ней все еще был лед, и возможности воспользоваться им не было. Именно связь Ярославля с Европой, после Великой смуты послужила причиной развития в городе торговых и ремесленных центров. На ярославском рынке в середине семнадцатого и начале восемнадцатого века существовало тридцать два торговых ряда и в них восемьсот торговых мест (большая часть которых были лавки и лавочные места). Так же тут существовало двадцать четыре харчёвые избы и двадцать девять иностранных торговых контор. Производились в Ярославле металлические и глиняные изделия, шерстяные и льняные ткани. На прилавках купцов можно было найти шелк. А в харчевых избах отведать свежую рыбку, что ловили в Волге, и которая поставлялась в Москву к царскому столу.

Вот только конец семнадцатого века не был таким спокойным, как хотелось многим. Восстания стрельцов привели к появлению в Ярославле «неблагонадежных» районов. В Стрелецкой слободе появились «политические квартиранты» – бывшие бунтари, которые вели себя особливо вздорно и драчливо.

Но ни стрельцы, ни рыба, ни даже товары заставили Ларсона и Ельчанинова заехать в Ярославль, хотя кое-что нужно было прикупить. Здесь проживал отец князя – Семен Афанасьевич, человек вспыльчивый и гордый. Когда-то он руководил стрелецкой сотней, но после того, как понял, что ни дисциплины, ни порядка в этой армии не будет, ушел в отставку. Жил он в двухэтажном деревянном доме, что стоял на берегу реки Волги.

Старик очень обрадовался, когда Силантий Семенович появился в дверях. Он поднялся с кресла, что стояло напротив окна. Подошел и обнял.

– Рад, что в хорошем здравии сынок, – молвил он, обнимая князя. – Ты ведь теперь к меня один остался. От Василия, ни каких вестей. Дошел слух, что был он под Нарвой. Участвовал в битве. Чувствовал я что с этой армией побед нам не иметь.

– В плену он отец. Государь обещал денег собрать, чтобы выкупить его. Старую стрелецкую армию распустил, не всю конечно, и набирает новую по европейскому образцу. С железной дисциплиной. И хочет с ней одерживать викторию, за викторией!

– Дай бог, дай бог. А это кто с тобой? – спросил старик, только сейчас разглядев эстонца.

– Это друг мой. Эстляндец. Мы с ним по поручения государя едем в город Архангельск. Где собираемся служить во славу Отечества.

– Немец?

– Эстляндец.

– А понимаю. А не шпион?

– Он на службе у государя, – молвил Силантий Семенович, наклонился над ухом отца и прошептал, – Мы служим в тайном приказе, отец. Старик понимающе кивнул. Вернулся в свое кресло и стал смотреть в окно.

– Скоро лед растает, – проговорил он, – а по реке скорее можно добраться до Архангельска.

– Нет, отец, – вздохнул князь, – ждать, когда весеннего ледохода, а затем, когда река очистится ото льда окончательно, и ехать в карете по времени почти одинаково. Правда, можно доехать, к примеру, до какого-нибудь небольшого городишка, а там пересесть на купеческий корабль идущий на Архангельск.

– И то верно, – согласился старик. – Я тебе отцовский совет дал, а уж как поступать ты сам решай.

– Добро батя. Ты лучше скажи, – начал было Силантий Семенович, но отец перебил:

– А что это я старый дурень делаю. Вы же голодные, небось. Сперва нужно было напоить да накормить с дороги, а уж потом…

– И спать уложить, – засмеялся князь.

– Вырос, а сказки помнишь, – сказал старик, поднимаясь с кресла. – Спать уложить, да в баньке попарить это всегда успеем, но у вас ведь, небось, дела в Ярославле. Чай не ради меня заехали.

– Дела.

– Бог мой, да что я опять о делах. Парашка! Неси харчи в горницу.

Ларсон так и не понял, услышала ли его некая Парашка или нет, но старик обнял их по-отцовски за плечи и повел в соседнюю комнату, которая оказалась просторным залом. Где на стенах висело разнообразное оружие, посреди помещения стоял длинный стол.

Жестом Ельчанинов-старший предложил сесть. А уже минут через пять в зале появились двое слуг. Один принес кувшины с вином, а второй на длинном подносе жареного осетра (Ларсон сделал вывод, что это было обычное меню). Потом появилась молодая девушка (скорее всего это и был Парашка) с караваем хлеба.

– Ну, с богом, – проговорил Семен Афанасьевич, отламывая кусок хлеба. Затем, положив его на тарелку и взяв нож, порезал рыбу на куски. – Ешьте гости дорогие. Когда наступила трапеза, старик наконец-то поинтересовался:

– Так все-таки, почему вы заехали в Ярославль? Силантий не говори, что соскучился по батюшке. Не ври.

– Видишь ли, отец, – молвил князь, – нам одну вещь в дальнюю дорогу купить нужно. Ее конечно и в Москве можно было у купцов приобрести, да вот только Андрес упомянул о ней, когда мы столицу покинули.

– Андрес? – уточнил Ельчанинов-старший.

– Андрес Ларсон, – подтвердил князь.

– Так он ведь швед?

– Нет, просто имя у него такое, а сам он из Эстляндии, а эта провинция находится под волей Швеции, – напомнил Силантий Семенович.

Ельчанинов-старший не позволил отправиться приятелям на рыночную площадь. Сказал, что завтра с утра это преспокойно можно сделать, а сегодня неплохо было бы посидеть за столом, и пообщаться, раз уж его сын надумал проведать родителя.

– А еще лучше скажите, что вы хотели там приобрести, – проговорил он.

– Шелк. – Сказал Силантий Семенович.

– Шелк? – переспросил старик, и тут же уточнил, – а зачем?

– Видишь ли, отец, Андрес – изобретатель. Он придумал одну вещь, с помощью которой можно подняться в воздух, и летать, как птицы.

– Ну, не как птицы, – возразил Ларсон, – просто поднимемся в небо. Я думаю минут на десять.

– А зачем? – вновь спросил старик.

– Для наблюдения.

Для какого наблюдения Ельчанинов-старший уточнять не стал, да и затем ему вникать в дела молодых. Раз придумали необычную вещь, значит, для чего-то она необходима, и, скорее всего это что-то стратегически значимое. Может это государственная тайна, а сын и так лишнее сболтнул.

– Ну, шелк так шелк, – проворчал старик, – хотя сама по себе ткань не ахти. Вот то ли дело лен.

Он хотел, было уже перевести разговор на тему льна, но вовремя передумал. Посмотрел на сына и проговорил:

– Может по чарочке.

– Это можно, – согласился Силантий Семенович. Выпили, закусили.

– Слышь бать, мы покурим? – проговорил князь, доставая трубку.

– Да, курите уж. Разве супротив государя попрешь. Разрешил курить дьявольское зелье, так что теперь супротивляться. Чай денег не требует, за то что человек не курит. А то вон за ношение бород деньги брать вздумал. А без нее, – старик погладил бритый подбородок, – я чувствую себя голым. Вы то молодые, вам к новому легко привыкать, а мне. Что парик этот, что кафтан европейский. Все не по нутру. Семен Афанасьевич наполнил себе чарку, и осушил.

– Есть у меня к тебе одна просьба батя, – молвил Силантий, вставая из-за стола и подходя к окну.

– Проси сын.

– Дело это, касается денщика моего Тихона. Старый он стал. Вот и хотел пристроить его у тебя. Чай не чужой. Ведь у тебя он служить начинал.

– Верно, верно, – кивнул старик, – помню, были времена. Вместе с ним под командованием полюбовника царицы Софьи на Азов ходили. Он ведь мне тогда жизнь спас. Так что оставляй его. Да, и мне старику, будет с кем, словом обмолвится. Друзей старых не осталось. Кто в Сибирь подался, кто на плахе голову сложил. – Тут Семен Афанасьевич задумался, – а как же ты без денщика. Хочешь, я Егорку тебе отдам. Паренек смышленый. Годов хоть осемнадцать, но умен. Энто и лошадей любит, да и уехать от меня вот уж год как хочет. О море грезит. А если человек куда-то стремится, так и не удержишь. Давай его позову. – И не дожидаясь, что скажет сын, прокричал, – Парашка.

В горницу вошла девушка. Андрес поклясться мог, что она все это время сидел за дверями.

– Клич сюда Егорку. Скажи, боярин поговорить с ним желает. Девушка кивнула и ушла.

– Сейчас придет.

И действительно, не прошло и пяти минут, как в горницу вошел здоровенный парень (Петру в росте он явно уступал полголовы). Отвесил поклон и басом проговорил:

– Звали Семен Афанасьевич?

– Звал, звал. Вот сын мой проездом приехал отца проведать, – сказал старик, и показал на Силантия, – да друг его. Хотят взять тебя. Ты же мечтал увидеть море.

– Почему мечтал, – возмутился паренек, – и сейчас мечтаю. Как вспомню, ваши рассказы об Азовском море, так прям оно перед глазами и плещется.

– Так вот. Едут они, правда, не к Азовскому, а к Белому морю и надобен им денщик. А ты и с лошадьми общий язык найти можешь, и о море грезишь. Вот я и смекнул, а не поехать ли тебе с ними в качестве денщика.

Парень просто грохнулся на колени. Ларсон даже перепугался, что тот запричитает. Что, дескать, за что боярин, в чем я провинился. И все такое, но этого не произошло.

– Спасибо отец родной, – прошептал паренек, и прямо на коленях подошел к старику. Припал губами к его руке. – Спасибо Семен Афанасьевич, век вашу милость не забуду.

– Ну, ну. Встань.

Егор встал, и Ларсон разглядел его руки. Пальцы длинные, а если в кулак, так он с огромный помидор, сорта «Бычье сердце», будет. Другого сравнения Андрес так найти и не смог.

– Вот с завтрашнего утра, к новой службе и приступай. Помоги сыну моему и его приятелю, на базар сходить, да товару купить, – молвил старик, потом на минуту вновь задумался, встал, подошел к стене и снял саблю. Протянул Егорке и сказал, – Дарю. И служи верой и правдой. Паренек приклонил колено и взял оружие. Потом встал и ушел.

– Жаль, мундира на такого воина, Преображенского у меня с собой нет. – Вздохнул Ельчанинов-младший.

– Ничего, в стрелецком кафтане поедет.

– И то верно, – согласился Силантий.

Утро красит нежным светом стены древнего кремля… Это так, в голову пришло. И хотя на улице шли последние дни апреля, день был пасмурный и шел дождь.

– В такую погоду только ткани и покупать, – проворчал Силантий Семенович, коря себя за то, что вчера согласился на уговоры отца. – Промокнет и загниёт. А для твоего дела, это я так понимаю, нехорошо.

Ларсон утвердительно кивнул, но с другой стороны эстонец понимал, что необходимо было выезжать в Архангельск. Планы, конечно, планами, а служба службой.

– Ничего не поделаешь, – вздохнул он, – может, успеем с тканью добежать до кареты?

– Может, и успеем, – молвил князь, – эвон какого хлопца нам батюшка выделил.

Карета медленно ехала по узким улочкам города, и вскоре остановилась перед рынком. Ларсон даже охнул, увидев, какую территорию он занимает. Рядов сорок, не меньше, а, сколько тогда здесь лавок? Не сосчитать. Попробуй найти здесь купцов торгующих материей. Вся надежа Егора – назвать парня Егоркой ни у князя, ни у золотаря язык не повернулся.