Текст книги "Волонтер: Неблагодарная работа"

Автор книги: Александр Владимиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2 – Москва.

I

Ларсон впервые жизни увидел Москву. Вернее не тот город, что был ему известен из телевизионных новостей и документальных фильмов. Он был совершенно иным. В морозном воздухе сверкали маковки церквей, залитых солнечным цветом. Виднелись стены и башни, сначала Китай-города, а уже потом и самого Кремля. По всему маршруту следования до Преображенского то тут, то там часовенки, хоромины, фигурные теремки и вышки, разноцветные, пестрые башенки, дома, домики, сараи, склады и среди них ветряные мельницы. И все это пораскидало, поразбросало по берегам рек, среди садов и рощиц, которые сейчас уже в начале зимы (что для эстонца стало в его эпоху непривычным) были покрыты снежным ковром. Улицы кривые и узкие, площади великие. И повсюду (это, наверное, была черта города) народ. А так же пустыри и овраги. А в Тверском овражке, как рассказывал эстонцу князь Ельчанинов (с ним тот сдружился во время поездки) есть лесной бугор, а такие бывали большие разливы речки Неглинной, в результате которых образовались глубокие болота, в которых тонули подвыпившие москвичи. Отец государя даже боролся с пьяным разгулом, но безрезультатно. А ведь проблемы возникли с той поры, когда почти двести лет назад московские монахи изобрели водку. Еще одно болото, было там, где Козиха. В том районе, по словам того же князя, водилось немало диких коз. А в Кузнечной слободе со стороны Неглинной существует целая аллея вязов.

– Там обычно прогуливается простой народ, – сказал Ельчанинов, достал из кисета, привязанного к кушаку, красного стрелецкого кафтана, трубку и закурил. – Сам же Государь все время проводит то в Немецкой слободе, то в селе Преображенское. Как из-за границы вернулся, так в Кремль и не заезжал.

Ларсон когда-то в детстве слышал, что Немецкая слобода на Руси появилась во времена Ивана Грозного. Состояла в основном из пленных иноземцев, не говоривших по-русски, отчего местные их называли немыми. Ну, а там название само собой трансформировалось в немцев. В шестнадцатом веке большинство пленных расселилось по другим городам, а часть осела здесь близь устья Яузы, на правом ее берегу. И не смотря на все напасти, выстояла, и дала России много выдающихся умов. Да взять хотя бы того же Лефорта, жаль, что тот не дожил до восемнадцатого века. В отличие от русских улиц, немецкие были чистенькими прямыми, застроенными опрятными домами и домиками. Ларсона, когда он проезжал мимо слободы, вдруг, при виде красной черепичной кровли жилищ и островерхой кирхи, охватило чувство ностальгии, и ему захотелось вернуться в родной Таллинн двадцать первого века.

В отличие от русской части Москвы, этот немецкий городок жил своей непохожей общественной жизнью. Население ее по вечерам собиралось в тавернах и австериях, где за кружкой вина и пива веселая и шумная, а порой и деловая беседа, иногда затягивалась до самой ночи.

– В семейных домах, там устраивают вечеринки, – проговорил князь, – с танцами и музыкой. Молодежь танцует, а старики сидят с трубкой в зубах за стаканами пунша и чинно беседуют. Иногда играют в шахматы. Если бы слобода не была ближним соседом села Преображенского, то царь не набрался всего чуждого для русского человека. А так, сам понимаешь уважаемый Андрес, Петр все время присматривался к этой иноземной жизни. Вон и полки создал, по образу немецких. Чем ему мы стрельцы не угодили, – молвил Ельчанинов и стукнул кулаком в грудь.

Андрес учтиво промолчал, решаясь не напоминать о роли стрельцов в неудавшемся перевороте, устроенном сестрой государя Софьей. Не стал, и говорить о дисциплине, царившей среди них, во время осады. Промолчал про спящего во время утренней побудки солдата.

– Бороды заставил сбрить, платье иноземное срамное напяливать, – продолжал причитать князь, – флот учудил. Мало нам татар, так еще со шведами войну учинил.

А между тем санный поезд въехал через ворота Преображенского дворца. Остановился. Шведы стали медленно выбираться из саней.

– Я к князю-кесарю, – прорычал Ельчанинов, затем пригрозил кулаком, – а вы стойте здесь. Пусть Ромодановский решает, что с вами делать.

Андрес оглядел деревянный терем. Именно здесь, потешаясь над стариной, и ломая прежний уклад, царь Петр стриг бороды. Тут его сподвижник и собутыльник Алексашка Меншиков, скорее всего, прячет, и будет прятать сундуки с наворованными сокровищами.

Ларсону хотелось курить. Он достал из-за пазухи трубку. Снял с ремня кисет и попытался высыпать содержимое. Увы, табак закончился. Андрес недовольно проворчал и вернул все на свои места. Сейчас, когда он приехал в Москву, и как только появится такая возможность, обязательно отыщет лавку, торгующую аглицким табаком. Тяжело вздохнул и взглянул на майора Паткуля, тот курил, при этом, приплясывая на месте, чтобы согреться. Его епанча сильно пострадала в дороге.

Князь Ельчанинов поднялся на крыльцо, и еще раз посмотрел на пленных. Он так и не смог для себя решить, повезло ему или нет, что государь назначил его конвойным. Что было-бы хуже, быть здесь в Москве или там под Нарвой. Уезжая, князь осознавал, что, скорее всего осада города проиграна. Из слухов, ходивших в лагере, ему было известно, что Карлус со своей тридцати двух, а не то сорока двух (все говорили по разному) армией, вот-вот должен был подойти к крепости, и зажать русских в клещи. Ельчанинов чувствовал, что при первом столкновении лоб в лоб, стрельцы и иррегулярная конница дрогнут, а весь удар придется принимать на себя Преображенцам и Семеновцам, которые только и научились под музыку маршировать, да со шпагами штурмовать крепости. Он слышал от князя Трубецкого, что солдаты не доверяют командирам немцам. Особенно герцогу де Круа, что был надменен и хвастлив.

Князь взглянул на немцев и улыбнулся. Из всех их только Ларсон представлял собой отличного человека. Незаносчивый. Гордость в нем, конечно, есть, но умеренная. Не даром государь на счет него отдельное письмо для Федора Юрьевича отписал. Он толкнул дверь и вошел.

В сенях князь Ельчанинов наткнулся на старого своего приятеля – полковника Квятковского. Вояки бравого, а собутыльника отменного. Князь даже сначала не признал его в новеньком немецком кафтане, к тому же тот сбрил бороду.

– Какими судьбами? – поинтересовался полковник, обнимая друга.

– Да вот из-под Нарвы, – ответил Ельчанинов, – пленных в Москву шведов привез.

– Ну, и как там?

– Что как. Когда уезжал, дела шли не шатко не валко. А сейчас только бог один и ведает. К тому же, за день до отъезда Ян Гуммерт к шведам переметнулся.

– Изменник?

– Увы. Но я спешу. Мне бы князю-кесарю пленных передать, да на постой к какой-нибудь молодке определиться.

– Тогда вечером приходи в наш старый трактир. Там и погуторим. А Ромодановского ты в царских палатах найдешь. Только ты бы сгоряча, не совался туда, князь-кесарь сегодня лютует.

– Спасибо друг.

Князь Ельчанинов, еще раз обнял приятеля и прошагал в сторону царских палат. У дверей сдернул стрелецкую шапку с головы и приоткрыл дверь. Князя-кесаря он застал за беседой с боярами. Ельчанинов прокряхтел, стараясь привлечь его внимание. И это у него получилось. Ромодановский перестал кричать на бояр, и повелел им оставить его, когда же дверь за последним из них закрылась, спросил:

– Из-под Нарвы? Ельчанинов кивнул, и достал из дорожной суммы письмо.

– Ну, что там? – проговорил Федор Юрьевич.

– Тяжело, – вздохнул князь. Ромодановский развернул письмо пробежался по тексту и сказал:

– Пленных шведов привез. Так. Значит, совсем там Петруше плохо приходится. Гуммерт предал. Говорил я ему, не разумному, бери русских воевод. Так нет, все немцев привлекает. Что мне теперь со шведами делать. Не в казематы же их сажать. Задачу ты задал мне царь-батюшка, ох задачу. Федор Юрьевич замолчал. Дочитал письмо и спросил:

– А что это за гусь такой Андрес Ларсон?

– Золотарь его величества. – Сказал князь и улыбнулся.

– Карлуса? – уточнил князь-кесарь.

– Да нет Петра.

– Ну, что ж всех шведов, окормя Ларсона, отправь на Кокуй. Ельчанинов хотел, было уже идти, но Ромодановский его остановил:

– Не спеши.

Князь-кесарь подошел к столу. Склонился над листком бумаги. Что-то быстро написал, свернул и протянул конвойному офицеру.

– Отдашь это племяннику Лефорта. А он уж сам решит, как с пленными поступить. А сейчас ступай. Уже у дверей, он вновь остановил князя.

– Пришли сюда этого золотаря, – молвил Федор Юрьевич. – Эко Петруша учудил, – хихикнул он, когда дверь за стрельцом закрылась.

II

Не знаю, что ощущает человек оказавшийся в царских палатах, где по краям стен стоит вереница лавок, а в самом дальнем конце зала от низких дверей, в которые и войти можно только нагнувшись, стоял резной деревянный позолоченный трон. Но чувства, овладевшие Андресом Ларсоном, были ему немного знакомы. Казалось, что он очутился в кабинете начальника, когда от того ожидаешь всего что угодно. Князь-кесарь тучный человек среднего роста в венгерском кафтане, оглядел его с ног до головы и проговорил:

– Хорош. Ох, хорош. Потом встал с трона и подошел поближе.

– И чего это государь решил тебя в золотари назначить. Не надо не говори, сам понимаю. Я не Петр Алексеевич, о тебе ни чего не знаю, так что прежде чем допустить тебя к твоей службе во дворце, хотел бы узнать о тебе побольше. Так что не стесняйся и рассказывай все. Нет у меня желания в нашей беседе прибегать к помощи заплечных дел мастеров. А они люди такие, что и мертвого смогут разговорить. После этих слов сел на трон.

– Ну, начинай.

«Вот она судьба, – подумал Ларсон, не сводя глаз с Федора Юрьевича, – придется вновь рассказывать ту же самую историю, что я поведал Петру Великому. Как шпион вынужден врать и сочинять. Ладно, тот, это делает, чтобы ввести в заблуждение, но я то должен делать это, чтобы выжить. Скажи я им правду, что попал сюда из прошлого, и клещей ката[11]11
   11 – кат – палач.


[Закрыть] мне не избежать. И мне тогда, но уже под пытками придется врать».

Андрес вздохнул и поведал ту же самую историю, что рассказал государю. Упомянул и про свой бизнес. Когда он это сделал, Ромодановский, как и тогда в рыбацком домике Петр, попросил объяснить, что это за мастерство такое, а когда теми же словами Ларсон объяснил, засмеялся. Казалось, что вот-вот тот лопнет со смеха.

– А я гадаю, с чего он тебе должность такую предложил. – Когда смех прошел, уточнил, – а в лагерь то Петруши, как попал?

До встречи Андреса с солдатами Шереметева, ему вновь пришлось сочинять. Хотя честно выдумки там было не так уж и много. Он только «Мерседес» на карету заменил, добавил пару слуг, приплел болото, в которое его завез кучер. Ну и добавил, что ехал по делам в Нарву. На вопрос, знал ли он, что крепость была уже второй месяц в осаде, Ларсон прикинулся дурачком, сославшись на то, что попытался бы незаметно проскочить. Потом описал, как его взяли солдаты.

– М-да, – молвил Федор Юрьевич, когда тот закончил свой рассказ, – сказки ты складываешь складно. Да вот только я тебе не верю. Петр поверил, так молод он и зелен, а я вот не верю. Но раз государь направил тебя сюда, службу золотаря справлять, так и быть обойдемся без заплечных дел мастера. Сделаем вид, что и я поверил. Да вот только учти, мои люди за тобой следить будут. Ромодановский посмотрел на дьяка, сидевшего в углу и поинтересовался:

– Все записал?

– Да ваше сиятельство.

– Вот и хорошо, а теперь отведи нашего золотаря в его покои. Прошлый то перед самым отъездом Петра Алексеевича почил, а тот мальчонка, что сейчас не справляется. Будем, надеется, что этот справится, если конечно не лжет. Уж больно он на золотаря не похож. Холенный больно, может и в правду шпион. Да только, что у нас шпионить то, армия сейчас под Нарвой, флот… – тут князь-кесарь плюнул на пол, – какой к черту флот, так два корабля, да и те под Азовом. А те, что на озере стоят, больше на рыбацкие лодки похожи, – тут Ромодановский посмотрел на Ларсона и улыбнулся, – какие тут секреты.

Эстонец в сопровождении дьяка вышли. Когда шли по коридору, и он разглядывал секретаря, который был одет в потрепанный коричневый кафтан, коричневые брюки и черные сапоги. За правым ухом гусиное перо, на голове непонятный головной убор. Всю дорогу до домика, а им пришлось покинуть дворец, обойти его кругом, он молчал. Ларсон сделал несколько попыток его разговорить, но у него ничего не вышло.

Остановились они у небольшого одноэтажного домика. Дьяк толкнул дверь. Вошли в помещение. Опять пришлось нагнуться, ведь дверь была намного ниже. Прошли небольшие сени и вошли в комнату. В дальнем углу русская печь, с которой торчат чьи-то голые ноги. На полу, у самой печки под лавкой сапоги, валенки. В воздухе неприятный запах.

Дьяк подошел к печке, достал из-за уха перо и стал щекотать им ногу. Кто-то там, на верху заворочался, затем заругался. Сначала исчезла за занавеской одна нога, потом другая. В место них показалась голова, принадлежащая молодому парню лет семнадцати.

– Спишь? – проворчал дьяк, – от работы прячешься.

– Да, что вы Акинфий Акинфич, – проговорил тот, – всю ночь умаялся вот и прилег отдохнуть.

– Прилег, – вновь проворчал писарь, – а на улице полдень. А ну слезай, ирод проклятый. Я вон это золотаря нового привел.

– Золотаря! – воскликнул парнишка, посмотрел на эстонца и спросил, – этот шо ли?

– Этот, этот. Швед.

– Эстляндец, – поправил его Ларсон, но дьяк махнул рукой, – мне хоть хранцуз, все равно немец. Вот, – тут он вновь обратился к мальчонке, – покажешь ему все. А я пойду.

Дьяк вышел в сени, и тут же парнишка соскочил с печи, и кинулся за ним следом.

«Наверное, это и будет соглядатай, – подумал Андрес, присаживаясь на лавку.– Небось, дьяк подмигнул ему, и сейчас шепчет, там за дверью, чтобы малец, с меня глаз не сводил».

Эстонец снял треуголку, и тут же бросил ее на лавку. В это время дверь скрипнула, и в помещение вошел паренек.

– Так это вы золотарь? – спросил он.

III

На следующий день прибыл гонец из-под Нарвы. Осада города закончилась конфузией. После того, как семнадцатого ноября войска покинул Петр, все пошло наперекосяк. Герцог де Круа, после продолжительного уговора царем, вынужден был принять командование над армией. Гонец утверждал, что лично присутствовал при том, как с помощью стакана вина монарх вернул главнокомандующему уверенность, при этом дюк затребовал, чтобы Петр оставил для него инструкции. Которые тут же были написаны Головиным, со слов государя. Одновременно было написано письмо к Шереметеву, которым Piter поставил того в известность о полномочиях герцога.

Утром восемнадцатого ноября, в сопровождении фельдмаршала Головина и сержанта Меншикова, государь покинул место баталии. Из-под Нарвы он направился в Великий Новгород, где ему и стало известно об конфузий, произошедшей девятнадцатого ноября под стенами крепости.

По отъезду Петра, восемнадцатого ноября, дюк де Круа, получил сведения о наступательном передвижении шведов, приказал бить в строй и провел смотр войск. Затем он распорядился, чтобы перед ретраншементом[12]12
   12 – фортификационное сооружение, расположенное позади какой-либо главной позиции обороняющихся, обстреливающее пространство за нею и принуждающее противника, овладевшего главной позицией, вести дальнейшую атаку. (устаревшее)


[Закрыть] был выставлен караул в сто человек конницы.

Тем временем восемнадцатого ноября войска Карла XII находились у мызы[13]13
    13 – в значении хутор или усадьба.


[Закрыть] Лангена, в десяти верстах от Нарвы. Король шведский двумя ракетами приказал дать сигнал осаждающему городу. А на следующий день, ведомые проводником эстонцем, неприятельские войска по узким тропам, проложенным по болотам, вышли на высоту Германсберг, на ввиду у русских. Жителям Нарвы вновь был дан сигнал из четырех орудий.

Де Круа, вновь провел смотр диспозиции, дал залп из трех орудий, и повелел знамена распустить. Генералы разместились по своим полкам, и в холодном прибалтийском воздухе зазвучал барабанный бой.

Шведы на правом крыле выстроились в две линии: отряд генерала Веллинга впереди, кавалерия Вахтмайстера позади. Там же находился майор Оппельман с шестнадцатью полевыми орудиями. Центр заняли войска Поссе и Мейделя. Впереди центра генерал-фельцеймейстер Сейблат с двадцатью одним орудием, а перед ним Карл XII со своими драбантами[14]14
   14 – драбанта, м. (польск. drabant) (устар.). Солдат личной охраны командующего.


[Закрыть]. На левом фланге построились в две линии десять батальонов генерал – поручика Реншильда и генерал – майора Ребинга.

Сражение началось перестрелкой с обеих сторон. После чего, видя, что русские по-прежнему находились в окопах и не выходили для сражения в открытое поле, приготовились к атаке. Король объехал войска, отчего над колонами разнеслись одобрительные крики. Затем спрыгнул с коня, и, приклонив колено, прочитал молитву. И по сигналу двух ракет, и с криками «С нами бог!» шведы пошли на штурм.

Атаку открыл генерал Реншильд, во главе пятидесяти гренадеров и батальона графа Шперлинга.

С Балтики подул холодный морской ветер, внезапно небо потемнело, словно бог, в самом деле, встал на сторону шведов, и пошел косой снег с градом. Как будто злой гений, он залеплял глаза солдат и генералов, не давая разглядеть, численность врага. И тогда наступающих герцог де Круи принял за авангард.

Войска дрогнули. Центр и левое крыло армии были смяты, а солдаты генерала Вейда, оказались сбитыми с вала. Отступая, они вынудил кавалерию Шереметева дрогнут. И она в панике побежала в холодную воду Наровы. А на правом фланге, войска тоже дрогнули и с криками «Немцы нас предали» побежали. Мост, ведущий на остров Кампергольм, не выдержал, рухнул.

Войска отступали в полном беспорядке. Никто не слушал команд. Рассвирепевшие солдаты, обвинили во всех бедах и набрасываются на них.

И тогда дюк, посоветовавшись с генералами, решил сдаться. С проклятиями он бросился вдоль берега, по болоту, к шведскому отряду Стенбока.

– Es mochte der Teufel mit solchen Soldaten fechten[15]15
   15 – Пусть сам черт дерется с такими солдатами. (немецкий)


[Закрыть] – ворчал герцог, оставляя врученную ему армию.

За ним последовал Алларт, Бломберг, и лишь только Петровская гвардия, созданная из потешных полков, одну за другой отбивала атаки войск Карла.

Наступивший холодный, туманный вечер прекратил баталию. Тьма опустилась на поле, скрыв под собой павших на нем русских воинов. Воды реки несли в осеннее море, тела казаков, и только свинцовые тучи по-прежнему бросали белые хлопья снега.

И тогда офицеры правого фланга решили сдаться. Только с третьей попытки, когда в шведский стан отправился Бутурлин, им удалось договориться.

Четыре русских генерала: князья Долгорукий, Трубецкой, Бутурлин, и Антон Головин, по требованию Карлуса остались в шведском лагере, в качестве заложников.

А наследующий день, когда забрезжило сырое и неприятное утро, русские войска отступали через починенный мост на остров Кампергольм.

Отступавшие гвардейские полки и дивизия Головина уходили с оружием, с развернутыми знаменами, имея при себе несколько малых пушек.

Войска генерала Вейда были разоружены. Все генералы были объявлены военнопленными. Вечером они были размещены по квартирам, и к каждому был приставлен конвой из офицера и двух рядовых.

И эти новости привез гонец. Он скакал от самого города Великого Новгорода, меняя в ямах[16]16
   16 – почтовая станция в России XII-XVIII веков, где содержали разгонных ямских лошадей.


[Закрыть] коней.

Андрес Ларсон о событиях развивавшимися под Нарвой узнал от князя Ельчанинова. На следующий день, тот, придя в гости, с поручением от князя-кесаря Ромодановского, оглядел эстонца с ног до головы, затем принюхался, поморщил нос и сказал:

– Зазря ты отпустил парнишку. Сейчас тебе бы не помешала его помощь.

Ларсон уже тысячу раз проклял тот день, когда согласился стать золотарем. Только сейчас в Москве он узнал, что обозначает это старое забытое (по крайней мере, им) слово. Ни какого отношения к золоту она не имела. Когда ему Акимка (так звали паренька) рассказал, что собой представляет его работа, он просто поворчал немного, потом прикинул, что ничего другого пока делать все равно не сможет, но когда приступил, к выполнению обязанностей пожалел. Отбросы человеческой жизни деятельности вызвали у него предсказуемую реакцию. Его вырвало. И если бы не проходившая мимо девушка, с кувшином воды, он точно бы отдал концы. Сейчас Андрес даже начал жалеть, что Петр не оставил его под Нарвой, а в месте с пленными отправил в Москву. Лучше погибнуть в бою, чем от испражнений, решил он.

– Ни чего, ни чего, – подбадривал его князь, то и дело, морща нос. – Попривыкнешь. У всех жизнь такая. Всем приходится возиться, – и тут он, как и тогда, Ларсон, произнес нецензурное слово. – Вот только мыться тебе придется чаще, а то ни одна молодушка к тебе не подойдет.

Андрес кивнул в знак согласия. Он уже и сам подумывал, как бы организовать себе здесь душ, конечно не в привычном его понятии, но все же душ. Не топить же каждый день баньку, о которой вдруг заговорил Ельчанинов. Нужно придумать, что-нибудь такое. Причем не связанное только помывкой. У Ларсона, даже мелькнула мысль, о создании сантехники. Унитаза, по которому все стекало бы в отхожую яму. А уж ее раз в год, не так и страшно чистить.

– Ты бы мне Силантий Семенович, – проговорил Андрес, – бумаги бы чистой принес, да перо гусиное с чернилами.

– Рапорта Карлусу писать будешь? – поинтересовался тот, припоминая, что Ромодановский считал, что эстляндец соглядатай, засланный шведским королем.

– Да нет. Хочу кое-что усовершенствовать тут, – Ларсон задумался, потом добавил, пытаясь объяснить доходчивей, – облегчить свою жизнь золотаря, шведскими средствами.

– Это, какими же?

– Пока не знаю. Чтобы узнать, мне и нужна бумага.

Для начала Андрес решил набросать небольшой эскиз. А уж потом, узнать существует ли керамические промыслы. Ведь большая часть оборудование будет состоять из фаянса, глиняных труб, или ну худой конец гжельской керамики, о которой Ларсон был наслышан. Уж больно хорошим спросом она пользовалась у западных туристов.

– Гжель, – произнес он.

– Что? – переспросил князь.

– Можно ли в Москве найти изделия из Гжели?

– А тебе за чем?

– Есть одна мысль. Мне нужно будет одна вещь созданная из гжельской керамики.

– Керамики? – вновь переспросил Ельчанинов.

– Ну, так греки называют обожженную глину. Лучше чтобы она была или из Чехии, или на худой конец из Гжели, другая для этого не подойдет.

– Почему? – поинтересовался Ельчанинов.

– Пока не хочу вдаваться в подробности. И мне бы с гончарами встретиться.

– Ну, это организовать не сложно. Пойдем в кабак…

– Но у меня нет денег, – перебил его Андрес, – вон уже третий день без табака маюсь.

– Ах да, совсем запамятовал, – хлопая себя по лбу, сказал Силантий Семенович, – князь-кесарь просил тебе передать деньги. Аванс.

Он достал из-за пазухи кошель, развязал его и высыпал на стол несколько медных пятаков.

– Тут тебе денег, и на баньку хватит, и на табак, и на кабак. Золотарь, в государстве самая высокооплачиваемая должность. Сам понимаешь, ни кто не хочет, – тут он вновь произнес слово, не свойственное литературе, – убирать.

Андрес и сам уже это понял. От одной мысли ему стало плохо. Он склонился над деревянным бочонком, но князь сунул ковшик воды, и проговорил:

–.Ты уж потерпи. Я ж все ж князь. Эстонец отхлебнул, и ему стало хорошо.

– А сейчас прими баньку. Я вечерком за тобой зайду, и мы пойдем в кабак. А там не только гончары, но пушкари, кузницы и прочий московский люд собирается. Но ты помойся, а то как-то не хорошо будет, если от тебя дурно будет пахнуть.

IV

Когда Ельчанинов ушел, перед эстонцем встал выбор, как помыться. Ведь на Руси было, как минимум три вида бань.

Баня, отапливаемая «по-черному», в которой имелся открытый очаг, прогревающий не только камни, но и стены. Дым в ней выходил или через двери, или через отдушину в потолке. Обычно в такой бане есть каменка из валунов и котел для горячей воды. Но, увы, этот вариант сразу же отпал. Основная причина, по которой Ларсон отказался, была в том, что вряд ли ее можно было найти на территории Преображенского, а идти в Москву на поиски не было ни желания, ни времени.

Второй вид бань отапливался «по-белому». В этих, обычно была каменная, кирпичная или металлическая печь, хотя в существовании последних, Андрес – сомневался. Если бы он хорошо знал эту эпоху, то тогда с твердой уверенностью мог бы утверждать, но, увы, информацией по этому периоду истории России, а уж тем более мира, он не владел. Такая баня (с каменной или кирпичной печью) вполне могла существовать на территории дворца, и в нее могла ходить царская челядь[17]17
   17 – В XVIII – XIX веках слово «челядь» обозначало дворовых людей помещика.


[Закрыть], но и то, скорее всего раз в неделю. Ему же, при его работе, помывка была очень даже необходима. Сжиться с потом и грязью на несколько дней он еще смог, но вот запах, это увольте.

Третьим видом были бани, существовавшие внутри русской печи, которая протапливалась, а в чугунах грелась вода. После топки с пода печи убирается зола и насыпается солома (иногда доски). Жар[18]18
   18 – название горящих мелких углей, остающиеся от почти сгоревших дров. (Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона)


[Закрыть] сгребается в угол печи. После этого можно и мыться, забравшись в печь (куда заранее помещают ведро с водой и березовый веник) и уже осторожно париться.

Сейчас, в общем, его устраивали два последних варианта, правда, в обоих существовали некие «но», мешавшие осуществлению задуманного. Ларсон не был уверен, что сегодня на Руси, или хотя бы во дворце банный день. И так называемая баня «по-белому» натоплена. Вполне возможно (тут он ухватил себя на мысли, что об этом уже думал), что только топят ее по субботам или по воскресеньям. С баней существовавшей в нутрии русской печки, без определенных навыков, а Аким куда-то с утречка убежал, он сам вряд ли справится. Вот уже второй день, как он сюда приехал, с печью по-прежнему возился парнишка. Иногда ворча про себя: «Экий ты свей. В цивилизованной еуропе живешь, а с печью обращаться необучен. Чай, небось, за тебя это слуги делали». А он, Андрес, чего доброго еще пожар учинит, в их скромном жилище.

Сейчас же печь была натоплена так, что ее тепла хватило, чтобы только еду да воду разогреть. Отчего решение было принято совершенно другое.

Ларсон вышел на улицу. Во дворе царского двора, копошился народ. Кто-то спешил в палату к князю-кесарю. Кто, колол дрова. Мимо пробежал парнишка лет десяти. Из сарая раздавался стук. Андрес вздрогнул от холода, и бегом побежал туда. Уже знакомый ему конюх, с ним эстонец познакомился утром, когда шел к выгребной яме, ремонтировал колесо телеги. (Не привычная конечно работа для его, но кто ж ведает, почему-то не позвал кузнеца). Он шустро работал молотком, поглощенный своим делом тот даже не заметил вошедшего золотаря. Ларсон прокашлял, стараясь привлечь к себе внимание. Это ему удалось. Конюх прекратил работу и посмотрел на него.

– Кузнец в стельку пьян, – пробормотал он, как бы оправдываясь, затем разглядел, что это недавно приехавший пленный швед, поинтересовался, – Чего тебе?

– Мне бы бочку, – молвил Андрес, – такую, чтобы человек залезть мог. Конюх потянул носом воздух и сказал:

– Понимаю. Вон там в углу.

Ларсон направился в сторону угла, куда тот показывал рукой. Там ему удалось обнаружить бочку. Он ее оглядел и убедился, что сделана она была добротно.

– Ты не бойся, – раздался голос конюха, – воду она не пропустит. Андрес положил ее на бок и покатил к воротам конюшни.

– Пользуйся на здоровье, – услышал он, вдогонку голос мужичка, а затем вновь раздалось постукивание молотком. Было понятно, что тот вновь вернулся к прерванной работе.

По снегу катить бочку милое дело. Только обода, оставляют за ней приметный след. Андресу даже пришлось пару раз прикрикнуть, появившимся на его пути ребятишкам, чтобы те отошли с дороги. Он даже попросил, чтобы те помогли ему, но мальчишки (младшему из которых, наверное, шел двенадцатый год) лишь рассмеялись и убежали прочь.

У самых дверей дома он остановился, попытался отыскать глазами Акима. Вздохнул. Открыл дверь, подложив небольшую дощечку, валявшуюся тут же рядом, чтобы та не закрылась. Вкатил бочку в сени.

Выругался. В дальнем углу стояла, точно такая же бочка, но только чуть поменьше. Подошел к ней. Там была вода. Причем ледяная. Отчего, когда он сунул в нее палец, перекосило. Явно, решил он для себя, мыться в сенях не с руки. Холодно. Да и посторонний войти сможет. Конечно, такого исключить и насчет комнаты нельзя, но туда хоть холодный воздух с улицы не ворвется, да и таскать горячую воду не очень удобно.

Вкатил в комнату. Поставил в метре от печки. Затем достал четыре чугунка, почему их было так много в доме обычного золотаря, он решил не гадать. Сбегал с ведрами на речку и принес воды (та в сенях еще пригодиться). Залил ее в чугунки и поставил на печь. Когда она закипела осторожно, стал наливать в бочку. При этом делал паузу, и старательно оглядывал «ванну», с целью убедиться, что она не течет. Когда она была заполнена на половину, аккуратно опустил палец в воду. Вода была в самый раз. Налил немного, холодненькой, чтобы не было слишком горячо.

Отыскал, показанный вчера Акимом горшочек, в котором находилось жидкое мыло, сваренное из сала и поташу[19]19
   19 – одна из наиболее древних солей, известных людям. Его получали путём водной экстракции из растительной золы, с дальнейшей очисткой до необходимого уровня. Производство было сосредоточено в местах, богатых лесом – кое-где в Европе, но в основном в России и Северной Америке


[Закрыть]. Нашел льняную материю и положил на скамью, стоявшую у печи. Разделся и залез в бочку.

Впервые за последнее время он принимал ванну. От удовольствия, Ларсон неожиданно запел арию Георга Отса. После того, как вымылся, выбрался из бочки. Обтерся, и надел чистую рубашку. Затем переоделся в венгерский костюм, а вещи выданные Петром замочил в бочке. В дверь постучались. Затем, не дожидаясь разрешения, она открылась и в образовавшийся проем просунулась голова дьяка.

– Князь Ельчанинов велел принести, – проговорил тот, протягивая чернильницу, бумаги и гусиное перо.

V

Нарисовать систему канализации Ларсону удалось только со второго раза. Сложнее было изобразить сам унитаз. Сначала он получился каким-то кособоким. Зато третий эскиз он уже начертил уверенно, лишь сделав в нем небольшое изменение. Андрес вдруг засомневался, смогут ли русские умельцы сделать внутри него U образное колено, в котором находится вода, препятствующая возвращению зловонных запахов обратно в помещение. Затем, чтобы набить руку, он на испорченном чертеже изобразил схему труб, что с успехом бы получилось. И только после этого, на оставшихся эскизах позволил себе их более четко очертить.

«Можно будет на крайней случай сделать крышку», – подумал Андрес, затем выбрал два эскиза, запихнул их в карман камзола.

Первый он предложит умельцам из Гжели, второй пушкарям ведь трубы для канализации могут быть, как и керамическими, так и чугунными. Вот только в последнем случае существовало одно «но». В связи с ложившимся положением с армией государя, когда большая часть пушек была захвачена шведами, им сейчас будет не до этого. Третий оставил себе (так на всякий случай, если первые два затеряются, а дело так и не сдвинется с мертвой точки).

Дверь в комнату скрипнула, и на пороге появился запыхавшийся Аким. Он отдышался, окинул взглядом помещение, увидел бочку с замоченной одеждой. Сделал какие-то для себя выводы и спросил:

– Что же вы сударь в баню не сходили?