Текст книги "Таинственный остров
(Повести и рассказы)"

Автор книги: Александр Степанов

Соавторы: Павел Карелин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

III
Профессор Перкинс

На следующий день за обедом мы были приятно удивлены, встретив нашего общего знакомого профессора Перкинса, живого подвижного старика лет шестидесяти, пользовавшегося общей любовью за свой открытый, веселый характер.

Проведя почти всю свою жизнь в путешествиях, исследованиях и изысканиях, он, несмотря на свои годы, был еще очень крепок. Во время частых странствований ему не раз приходилось бороться с врагами и со стихиями, благодаря чему профессор был отличный стрелок, великолепный пловец, мог без отдыха провести сутки верхом. Таким мы его, по крайней мере, знали, хотя в последнее время он жаловался, что годы дают все-таки себя чувствовать и что силы и здоровье уже не те.

Несмотря на все это, профессор выглядел еще вполне молодцом и ехал вместе с нами в Индию для каких-то изысканий, заинтересовавшись в последнее время оккультными науками.

– Индия, – говорил он, – это единственная страна, где оккультные науки стоят высоко. В Египте мы находили только памятники, напоминающие о прежнем величии страны, о высоком умственном развитии жрецов, об их таинственной науке, граничащей с божественностью… Индусы восприняли от египтян эту тайную науку, сохранили, разработали, и всю добытую веками мудрость держат в тайне от чужих взоров, сосредоточив в руках нескольких избранных и отмеченных природой людей. Посмотрите, какими знаниями обладают даже низшие факиры, я не говорю уже о высших. В их руках сосредоточилась вся мудрость мира… Представители нашей европейской науки, в большинстве случаев засушенные педанты, отрицают все то, чего не могут понять… Разработка всевозможных таинственных явлений, которые они называют или фантазией, или плодом больного воображения, дала бы массу ценных вкладов в науку… Но они умышленно закрывают глаза и идут не тем путем, по которому бы им следовало идти, предпочитая дорогу, правда, более легкую, но такую, которая никогда их не приведет к цели…

Говоря все это, профессор горячился и волновался, как будто вопрос касался главным образом его самого и он был виновником недальновидности всех ученых Европы.

Таинственный индус, о котором мы рассказали профессору при первой же встрече, сильно заинтересовал его и профессор делал неоднократные попытки познакомиться с факиром, но индус каждый раз, хотя и вежливо, но сухо и холодно отклонял такие попытки, так что к вечеру пятнадцатого дня сближение профессора с индусом не подвинулось ни на шаг.

Всегда замкнутый, холодно вежливый, он с таким достоинством и тактом избегал разговоров и сближения с пассажирами, что сердиться на него не было возможности. Глядя на величественную фигуру индуса, чувствовалось, что этот человек неизмеримо выше каждого из присутствующих, что в нем есть искра того, чего нет в других.

Пассажиры чувствовали, по-видимому, то же самое и после ряда бесплодных попыток сблизиться с индусом оставили его в покое, продолжая относиться к нему с полным уважением, и даже за глаза не отзывались о нем хоть сколько-нибудь легкомысленно.

IV
На судне

На шестнадцатый день благополучного плавания, спасаясь от жары, мы сидели в каюте за бокалами лимонада со льдом и лениво вспоминали общих знакомых в Лондоне.

Сюртуки наши лежали вместе рядом и мы, несмотря на легкость одежды, поминутно обтирали лица полотенцами, смоченными в одеколоне, чтобы хоть немного освежить себя. Было нестерпимо жарко. Воздух, тяжелый и раскаленный, миллионами горячих иголок впивался в поры кожи.

Профессор Перкинс лениво потягивал свой лимонад, изредка вставляя два-три слова, пока разговор не коснулся Индии.

Тут он оживился:

– Господа! Вы не знаете, что такое Индия и индусы… Вам знакомы по географии главные города Индии, ее население, ее флора и фауна… Вы знаете местоположение Индии на земном шаре и только. Но вы не знаете той таинственной, ревниво скрытой от посторонних глаз Индии, у которой многому следовало бы поучиться Европе… Вам покажется странным, если я скажу, что Индия – это хранительница культуры, культуры не внешней, показной, которая только портит человека, расслабляет его волю и отдаляет его от идеала, а культуры мысли, познания самого себя, умения управлять своим «я», к чему, в конце концов, все мы должны стремиться… В Индии есть как бы маленькое государство в государстве – государство посвященных, которое, в сущности, самое сильное и могущественное в мире… Эта группа посвященных управляется, по мнению одних, четырьмя, по мнению других, семью владыками, которые живут вечно… понятно, не тело их, а мысль… Каким образом сохраняют они физическую оболочку, меняют ли ее или обновляют, это одна из тех тайн, какими полна Индия. Эти люди, живя где-то в горах Тибета, отдают приказания своим подчиненным, рассеянным по всему земному шару, не пользуясь ни телеграфом, ни телефоном, ни почтой, а исключительно напряжением воли, которая им заменяет все наши изобретения и усовершенствования. Они могут почти мгновенно переносить свое астральное тело на любое расстояние или вызывать к себе астрал нужного лица, говорить с ним, отдавать распоряжения, приказания…

Мы внимательно слушали.

– Их подчиненные, – продолжал профессор, – делятся на несколько категорий в зависимости от совершенства их духа и воли, причем низшую ступень составляют факиры, опытам которых ученые Европы удивляются и, не находя объяснения, с апломбом заявляют, что это фокусы или повторяют пошлую избитую фразу, что в природе есть еще много такого и так далее… не стараясь разгадать эту природу… В тайниках, принадлежащих посвященным, хранятся летописи человечества за все время его эволюции в течение пятисот пятидесяти шести веков и в то время, когда культура то шла вперед, то регрессировала, у посвященных Индии, отказавшихся от всякой другой культуры, кроме культуры мысли, культуры своего «я», эта культура безостановочно шла вперед заранее определенными шагами… Эта группа посвященных, это маленькое государство сильных волей и духом, сильных познанием природы, могло бы в одно мгновение уничтожить весь мир, но они выше этого, так как их идеал – стремление к самоусовершенствованию, стремление к Богу, и они на верном пути. К стыду нашему мы, европейцы, мнящие себя самыми культурными в мире, отстали от Индии на несколько десятков веков… Вот, разгадать хоть отчасти эти тайны, подсмотреть хотя бы сквозь щелку двери, открывающейся только для избранных, я и еду в Индию, господа! – продолжал профессор. – Но на многое, конечно, я не рассчитываю, так как, сравнительно с самым последним из посвященных, я еще ребенок…

В этот момент слова профессора были заглушены топотом и шумом, поднявшимся наверху.

Думая, что случилось какое-либо несчастье, мы, наскоро накинув сюртуки, бросились на палубу.

V
Буря

Капитан стоял на мостике, отдавая громким, несколько тревожным голосом приказания.

Матросы, как муравьи, расползлись по всей палубе, подвязывая кое-где, закрепляя и подтягивая брезент. Работали лихорадочно, суетливо.

Море было гладкое, как зеркало. Небо заволоклось свинцовыми тучами, и несмотря на то, что солнца не было видно, воздух был тяжел и горяч, как в печи.

Все предвещало бурю.

С трудом вдыхая раскаленный воздух, мы прошли вперед. Пассажиры волновались, суетились, бегая без толку по палубе. Только один индус по-прежнему величественно и спокойно стоял на своем излюбленном месте и, казалось, не замечал приближения шквала.

Невольно, подчиняясь уверенному спокойствию индуса, мы придвинулись поближе к нему, как бы ища у него защиты.

Море, до того времени неподвижное, слегка покрылось рябью и легкий освежающий ветерок пронесся по палубе. Мы с наслаждением стали вдыхать прохладный воздух.

В это время среди пассажиров появился помощник капитана.

– Попрошу всех пассажиров вниз! Поскорей, господа, пожалуйста!.. Сейчас начнется шквал, опасности нет никакой… Поскорей, господа!..

Не успели еще пассажиры уйти, как внезапно, словно по волшебству, пронесся первый порыв ветра, чуть не сбивший нас с ног. Мы инстинктивно схватились покрепче за что попало. За порывом последовала минута затишья и затем ветер, как бы радуясь свободе после долгого заточения, загудел с силой, понятной только тем, кто сам видел и испытал бурю в южных водах.

От бешеного напора воздуха мачты гнулись, как тростинки. Канаты лопались; собственного голоса не было слышно от шума и воя, напоминавшего пальбу тысячи орудий.

Волны, сначала маленькие, начали увеличиваться и вскоре превратились в горы, среди которых громадная «Виктория» казалась небольшой шлюпкой.

Море кипело, как в котле.

Вдруг мимо моего уха просвистел конец оторванного ветром каната, и, описав полукруг, захлестнул не терявшего ни на минуту спокойствия индуса.

Я ясно видел, как конец веревки, обкрутившись вокруг старика, сильно ударил его по голове и тот сначала грузно опустился на палубу, а затем, подхваченный новым порывом, перекинулся через борт и исчез в пене высокой волны, залившей палубу.

В ту же минуту я скорее почувствовал, чем увидел, как что-то промелькнуло около меня и исчезло в водовороте недалеко от того места, где скрылся ушибленный канатом индус.

В тот же момент на палубе раздался крик, повторенный десятками голосов:

– Человек за бортом!.. Человек за бортом!..

…И в ту же минуту раздался крик: – Человек за бортом!..

И тотчас же несколько спасательных кругов промелькнули в воздухе.

Мне было видно, как один из кругов упал около того места, где скрылся упавший индус и кто-то, бросившийся ему на помощь.

Очнувшись от первого момента неожиданности, я оглянулся. Сэр Артур Невилль стоял около меня, судорожно схватившись за перила. Профессора же не было.

– Где профессор? – закричал я, стараясь перекричать рев бури.

Невилль молча указал мне рукой на море…

Этот порыв ветра, ужасный по своей силе, был последним и шквал, налетевший так внезапно, столь же быстро стал утихать.

В южных морях такие шквалы никогда не бывают продолжительными и длятся иногда всего несколько минут.

Пароход застопорил машину и, сделав поворот, направился по вздымавшимся еще горами волнам назад.

На носу послышался радостный возглас сигнального матроса:

– Человек справа!.. Два человека!.. – и через несколько минут полубесчувственный Перкинс и бесчувственный индус очутились на палубе.

У индуса голова была окровавлена. Конец каната рассек ему кожу, к счастью, не раздробив костей, и судовой врач после перевязки заявил, что опасности нет никакой.

Профессор, быстро оправившийся после принятой им ванны, был в восторге, узнав, что спасенный им индус жив.

На следующий день индус, не вполне еще оправившийся от пережитого, на палубе не показывался. Профессор же сделался предметом поклонения всех пассажиров, громко восхищавшихся его геройским поступком к величайшему неудовольствию ученого, бывшего от природы очень скромным.

Но купанье в холодной воде не прошло даром слишком понадеявшемуся на свои силы профессору. Он заболел крупозным воспалением легких и, когда мы подходили к Калькутте, врач печально покачивал головой, говоря:

– Конечно, все может быть, но в такие годы… нервное потрясение и простуда… все вместе… Ручаться ни за что нельзя…

VI
В Бенаресе

В Бенарес, конечную цель нашего путешествия, профессор прибыл настолько слабым, что сам уже ходить не мог и его пришлось перенести с большими предосторожностями в английский военный госпиталь, где уход за больными и вообще постановка всего дела были лучше, нежели в других госпиталях.

После тщательного осмотра врачебным персоналом, профессора поместили в комнату для «безнадежных» и это лучше всяких слов указывало на положение нашего друга.

Тяжелое состояние больного требовало покоя и, с грустью попрощавшись с ним, мы вышли из госпиталя, сразу очутившись в водовороте уличной жизни, которая невольно захватила нас, заставив на время забыть обо всем другом.

Бенарес – это Париж Индии. В нем странно смешались и европейская цивилизация, и загадочная таинственная Индия, где наравне с высокой культурой у посвященных, ютятся дикость, невежество и нищета…

Роскошные автомобили, тысячные рысаки, запряженные в легкие коляски и кэбы и рядом громадный неуклюжий слон, нагруженный содержимым чуть ли ни целой шаланды, худой мул с полуголым грязным погонщиком-индусом… Изящные костюмы английских леди и джентльменов чередуются с почти полным отсутствием одежды индусских кули. Нагие, словно вычищенные ваксой ребятишки снуют по берегу, выпрашивая у проходящих мелкие монеты.

Город расположен амфитеатром на левом берегу священной реки Ганга и спускается к ней террасами, как бы уходя в реку. Улицы к ней залиты зеленью тамариндов, пальм и араукарий, среди которых яркими пятнами выделяются индусские храмы и дворцы раджей, словно сотканные из кружев.

Массивный храм бога Шивы, храмы Дурга, на ступенях и карнизах которых ютятся сотни кривляющихся обезьян, магометанская твердыня Ауренг Зеба тяжелыми контурами вырисовываются на синеве безоблачного неба.

В Бенаресе можно видеть всю Индию. Тут и важные ленивые магометане и маленькие, но мускулистые шикари, охотники с Голубых гор, и черные худые рыбаки из устья Годовери. Наряду с таинственной величавой фигурой посвященного йога, жалкая, робко пробирающаяся вдоль стены тень чандала, прикосновение к которому для индуса считается осквернением.

Низшие факиры с аскетическими одухотворенными лицами, непременные всюду заклинатели змей с корзинами на плечах, где хранятся ядовитые гады, богатые костюмы приехавших из провинции, на роскошно убранных слонах, индусов-помещиков, цилиндры и смокинги европейцев, мундиры военных, все это, залитое яркими лучами тропического солнца, составляет пеструю красочную толпу, необычайную по своей контрастности.

Круглые сутки по городу к реке тянутся паломники, пришедшие сюда за сотни верст, чтобы смыть грехи в священных водах Ганга. Их лица, ярко выражающие религиозный восторг, резко отличаются от лиц постоянных жителей города, давно уже утративших всякое почтение к священному месту.

Фокусники из племени Куру-Бару, которых новички-европейцы часто принимают за факиров и таким образом составляют ошибочное мнение о посвященных, окруженные толпой, показывают фокусы, которые все давно уже видели, но на которые смотрят, потому что больше нечего делать.

Берег реки полон купающимися паломниками, с благоговением совершающими священное омовение. Несколько дальше целая флотилия всевозможных лодок и судов самых разнообразных конструкций и форм. Тут и китайские джонки, и моторные лодки, и небольшие стройные яхты спортивного клуба, и суда из Индокитая, неуклюжие и некрасивые на вид, но быстрые на ходу, и лодки с низовьев Ганга и из Бенгалии, отличающиеся особыми оригинальными формами.

До позднего времени бродили мы с Невиллем по улицам города, восторгаясь и восхищаясь новизной впечатлений, пока наступившая темнота не принудила нас вернуться в гостиницу, где впервые после долгого путешествия мы заснули крепким сном людей, которым завтра не надо ехать. Было как-то странно сознавать себя на суше и чувствовать под собой твердую почву, а не колеблющееся изменчивое море.

VII
Бред умирающего

Профессор был совсем плох. Годы, волнения и холодная ванна не прошли даром и больного с трудом перенесли в госпиталь, находившийся недалеко от пристани.

Доктор предсказывал, что если он и оправится от крупозного воспаления легких, то все равно погибнет от скоротечной чахотки. Дни несчастного были сочтены.

Пожалев об умиравшем профессоре, с которым мы так сдружились во время длинного путешествия и скучного переезда из Англии в Индию, я решил, что засиживаться долго в Бенаресе нам нет никакого смысла и назначил отъезд через неделю. За эти дни мы очень часто посещали Перкинса, который, хоть и был слаб, но принимал нас с видимым удовольствием.

– Что же делать?! – говорил он. – Прожил я достаточно, видел много, пора и уйти… Жалко только оставлять семью… да… уйти, не приподняв хоть края той занавеси, за которою скрыты тайны посвященных… ради чего я приехал сюда…

Мы утешали, как могли, хотя видели, что профессор прав и что те остатки жизни, которые еще теплились в нем, были слишком недостаточны, чтобы снова разжечь факел.

Накануне отъезда в глубь страны я и Артур Невилль зашли к профессору в последний раз, попрощаться, и застали его сильно возбужденным.

– Знаете, – задыхаясь и кашляя, взволнованно заговорил Перкинс при виде нас, – сегодня ночью у меня был индус, тот таинственный индус, которого мне удалось спасти тогда на пароходе… Но главное не это, а его странное появление… Слушайте, я вам расскажу по порядку… Часов около двенадцати я проснулся как бы от какого-то толчка и первое, что мне бросилось в глаза – это высокая фигура индуса, спокойно сидевшая около меня в кресле. Он долго говорил со мной, много рассказав мне интересного про жизнь посвященных, их обычаи, законы, и в заключение перед уходом или, вернее, исчезновением, сказал:

– Ты погибаешь, потому что спас меня, но я тебе оставлю жизнь… Оставлю жизнь не из благодарности за сделанное тобой, потому что мы выше этого… Но ты силен духом и стремишься к истине… Я за тобой невидимо следил все время и знаю, чего ты достиг… Ты не умрешь… Ты будешь жить для истины… Я скоро вернусь за тобой, чтобы дать тебе жизнь… Прощай…

После этих слов индус сразу исчез. Я не видел, как он поднялся с кресла, прошел до двери, открыл ее… Нет!.. Этого не было… Я бы не мог не увидеть!.. Он просто исчез, как бы испарился так же внезапно, как и пришел. И страннее всего то, что никто из прислуги не видел его… А вы знаете, что сюда, особенно ночью, прийти невозможно, совершенно невозможно… Вот вам одна из тайн Индии. Одна из многих тайн… Но я доволен. Индус обещал мне прийти. И, может быть, перед смертью я узнаю что-нибудь о том, к чему так стремится мой ум…

Профессор закашлялся и на углах губ его появились пятна крови.

Мы с Невиллем грустно покачали головами, считая все это бредом умирающего и, не желая далее беспокоить профессора, тепло попрощались с ним и вышли из комнаты.

Госпитальный врач, лечивший сэра Перкинса, подтвердил наше предположение, сказав, улыбаясь с бесчувственностью человека, привыкшего постоянно видеть смерть:

– Вы сами видите… Я считаю положение больного безнадежным… В последнее время ему все мерещится какой-то индус… Температура повышена… Бред… Долго не протянет…

На следующий день мы с Невиллем уехали и только через пять месяцев, по окончании командировки, нагруженные всевозможными заметками и записками, вернулись в Бенарес, где первым долгом зашли в госпиталь.

– Представьте, – сообщил нам доктор, узнав нас, – ваш профессор – чудак какой-то! Где он и что с ним, я ничего не знаю. Через несколько дней после вашего последнего посещения к профессору явился какой-то индус и он уехал вместе с ним. Куда – ничего не знаю. Как я ни уговаривал сэра Перкинса, ничего не помогло… По моему глубокому убеждению, он после отъезда более трех-четырех дней прожить не мог, так как у него не было почти обоих легких и туберкулез прогрессировал быстрыми шагами. А в таком положении приостановить развитие болезни или прекратить ее могло бы только чудо…

Пожалев профессора, мы, грустно настроенные, вышли из госпиталя.

– Бедный Перкинс! – сказал сэр Невилль. – Он так хотел изучить эту страну с ее загадочными явлениями, и… вместо тайн Индии, узнал тайну… смерти…

Я, вздохнув, молча кивнул головой в знак согласия.

В Бенаресе мы долго не задерживались и с первым отходившим пароходом уехали в Англию, где мелочи повседневной жизни окончательно вычеркнули из нашей памяти случай с профессором Перкинсом.

VIII
Опять в Индии

Спустя недолгое время после возвращения в Лондон, сэр Невилль снова уехал в Индию, получив там выгодное место, я же остался в Лондоне, рассчитывая до конца своих дней прожить там.

Но… человек предполагает, а Бог располагает.

Лет через шесть мне предложили опять командировку в Индию и я принял ее, так как, помимо материальных выгод, командировка была почетная и не могла затянуться надолго.

Очутившись на пароходе в Гавре, я невольно припомнил свое первое путешествие, индуса, профессора Перкинса, о котором за все это время не поступило никаких сведений и не было даже наверное известно, умер ли он, в чем я, однако, не сомневался, веря диагнозу такого уважаемого и опытного врача, каким был госпитальный доктор.

До Бенареса доехал я вполне благополучно и прежде всего зашел в госпиталь, где после первых приветствий врач, лечивший профессора, сообщил мне, что сэр Перкинс так и пропал без вести. Было сообщено властям, которые приняли все меры для того, чтобы разыскать исчезнувшего, но безрезультатно. Профессор как в воду канул, не оставив никаких следов.

– Без всякого сомнения, – докончил доктор, – профессор умер через несколько дней после оставления им госпиталя, так как дни его были сочтены, а чудес, как вы знаете, в мире не бывает…

В Бенаресе я жил недолго.

Все дела, связанные с командировкой я, при помощи сэра Невилля, имевшего большие связи в местном обществе, закончил менее чем в месяц и задержался на несколько дней, во-первых, из-за того, что сэр Невилль, решивший ехать вместе со мной в Англию по личным делам, не мог выехать раньше этого срока, а во-вторых: через неделю отходила «Виктория», с которой я был уже знаком по первой поездке и которая по комфорту и удобствам не оставляла желать ничего лучшего.

…«Виктория», с которой я был уже знаком по первой поездке…

Оставшуюся в моем распоряжении неделю я провел или осматривая город, или ничего не делая в роскошной вилле сэра Невилля, но, как все приходит к концу, так и пришла к концу и эта неделя и я, вместе с Невиллем, после последних «прости» Бенаресу, отплыл в далекую родную Англию, вверяя себя всем случайностям капризного океана.