Текст книги "Инквизитор"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Мазин Александр
Инквизитор

Александр Мазин

Инквизитор

"Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии: не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего; будь непорочен пред Господом Богом твоим..." Второзаконие, гл. 18. "Они же приводят в замешательство дух человеческий, т. е. наводят на людей сумасшествие, ненависть и туманящую разум любовь. Они же, даже без помощи яда, но силой своего заклинания, уничтожают душу". Я. Шпренгер, Г. Инститорис. "Молот ведьм".

Автор просит читателя иметь в виду, что перед ним не документальный очерк, а художественная проза. Поэтому всякое совпадение имен или событий не более чем совпадение. К сожалению, этого нельзя сказать о самой проблеме.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОДНЯВШИЙ МЕЧ

"Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы; ибо всякий делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы; а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны". Евангелие от Иоанна, гл. 3, ст. 19-21.

ГЛАВА ПЕРВАЯ Выходя из закусочной, Андрей остановился в дверях и быстро огляделся. Резкое движение тупой болью отозвалось в затылке, и, смиряя ее, Андрей медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. Никто не ждал его снаружи. Жирная красная точка, завершающая историю жизни Андрея Ласковина, немного отодвинулась в будущее. Но боль, которая прочно утвердилась в его теле, боль, отзывающаяся на каждый вздох, сковывающая, как невидимый корсет, вытягивающая силы боль напоминала: ты уязвим!

Большеохтинский проспект был немноголюден. Редкие несчастливые петербуржцы, прикрывающие лица от мокрого снега. Серая промозглая муть, которую язык не повернется назвать днем. То ли вечер, то ли раннее утро. Сумерки. Хотя до темноты еще часа два. Сумерки. И это хорошо. Андрей накинул капюшон, спрятавшись в нем, как улитка в раковине, и шагнул в пелену липких холодных хлопьев: одна из согбенных безликих фигур, неинтересных даже собственным детям. Впереди, шагах в двадцати, несколько работяг уныло ковыряли асфальт. Вчера их здесь не было. Неровная борозда в шаг шириной пересекала тротуар как раз перед перекрестком. Вчера не было и ее. Но рабочие (как и борозда), несомненно, подлинные. Ни один киллер не станет полдня долбить мерзлую землю, чтобы подстеречь жертву, выходящую из забегаловки с гордым наименованием "Кафе "Большая Охта"". Ни один русский киллер до этого не унизится. Хотя идея неплоха. Прострелить его набитый бараньими жилами и полусырой картошкой желудок, скинуть труп в эту самую канаву, забросав комьями земли и кусками асфальта, катнуть для надежности сверху трехтонным валиком... "К счастью, – подумал Андрей, – у нас не Голливуд. Или – к сожалению..." Кого в сумрачном Петербурге всерьез волнует неопознанный труп? Следственные органы? Вряд ли. Разве что "тобольцы" Антона Гришавина напустили на него своих "оборотней", не надеясь управиться собственными силами. Возможно. И вероятно. Мафия бессмертна. А он, Андрей Ласковин, смертный человек. Внезапно смертный, как мудро замечено. Внезапно, это если повезет. Хуже, если, как это уже случилось, он окажется в одном из специально оборудованных помещений, вроде вчерашнего гаража. Снег падал густой, как манная каша. Андрей брел, засунув руки в карманы ветхого плащика. "Мне очень холодно и очень скверно!" – мог прочесть каждый на его мокрой спине. Увы, так оно и было. Несколько дней игры в "дичь-охотник" превратили Андрея из охотника в затравленную, вяло огрызающуюся дичь. Но холодно Ласковину не было. Под ветхим "помоечным" плащиком у него была кожаная куртка с меховой подстежкой, а брюки и обувь, хоть и заляпанные грязью, неплохо противостояли ледяной жиже. Плащик же (и впрямь подобранный сегодня утром на помойке) был вынужденной маскировкой. Андрею совсем не хотелось, чтобы в его куртке появилась еще одна пара отверстий. Андрей шел в сторону Невы, хотя Нева как таковая – черная мазутная вода под источенным промоинами льдом – его не интересовала. Ласковин шел к ТОО "Шанкар", одной из фирм, опекаемых "тобольской" группировкой. Фирма располагалась здесь, на Большеохтинском. Вчера Андрей тщательно изучил окрестности и был готов встретить "кураторов". Но вчера они так и не появились. Сегодня же – пятница. День, располагающий к особым визитам. Честно говоря, Андрей предпочел бы, чтоб они не появились сегодня. На этом настаивала каждая клетка его тела. Но он шел к ТОО "Шанкар", потому что не желал быть только дичью. И кроме того, знал, что это может оказаться последней возможностью рвануть клыками врага. И все-таки лучше бы их не было! Ласковин миновал продавца полузанесенной снегом картошки. У грязных мешков возились две женщины: отбирали картофелины покрепче. "Бедняги", – подумал Андрей, имея в виду и женщин, и продавца. Интересно, будь им известна его ситуация, что бы они подумали о нем? "Судьба дарит тебе шанс стать мастером, – сказал ему пять дней назад сэнсэй Слава Зимородинский. – Хотя более вероятно, что ты просто дурак". Да уж, есть шанс приобщиться к числу неопознанных трупов. Во имя справедливости. Одно утешение: он сам поднял стаю и сам пустил ее по своему следу. Тогда, впрочем, он был подсознательно уверен, что выживет. Сейчас – нет. Но пока он жив – счет в его пользу. ТОО "Шанкар". Девять зашторенных окон. Навес на шести колоннах. Под ним крохотная автостоянка. Так и есть! Одна из трех припарковавшихся машин – черный джип "чероки". Там, на Мастерской, Ласковин не сумел разглядеть его номера, но наверняка – тот самый. Глядя на основательный зад "чероки", Андрей ощутил неприятную пустоту в животе. И одновременно возбуждение-подъем. Андрей медленно проковылял мимо автостоянки. Из нутра "чероки" доносилась жизнерадостная музыка. Сквозь заднее окошко джипа смутно просматривался силуэт человека. Две другие машины были пусты. Свернув за угол, Ласковин зашел в первый же подъезд, проглотил таблетку болеутоляющего и присел на подоконник. Выждав минут десять, он вынул из кармана плаща "трофейный" пистолет ("Carl Walter Waffenfabrik Ulm/Do, Modell TPH Cal. 6.35" – явствовало из гравировки на корпусе) и переложил в левый карман куртки. Пистолет был небольшой, смахивающий на игрушку, но, как Ласковин уже убедился, достаточно смертоносный. В нем оставалось еще два патрона. "Помоечный" плащик Андрей оставил на подоконнике. Вряд ли кто-то на него польстится. На стоянке у ТОО ничего не изменилось. В джипе по-прежнему играла магнитола. Андрей присел у заднего колеса, выждал некоторое время, затем, пригнувшись, подобрался к правой дверце. Осторожно попробовал. Открыто. – Ы! – сказал любитель музыки, когда ствол пистолета, из которого все еще несло порохом, уперся ему в нос. И по собственной инициативе поднял руки. В правой трубка переносного телефона. – Положи, – сказал Андрей. – Уронишь. – Не убивай меня, – почему-то шепотом попросил "тоболец". Ласковин взял его свободной рукой за мягкое теплое ухо. – Сколько ваших внутри? – осведомился он. – Слушай, не стреляй, ладно? – Я о чем-то спросил, – напомнил Ласковин, выворачивая ухо градусов на сто двадцать. – Не шевелись! – предупредил он дернувшегося и зашипевшего от боли бандита. – Сколько ваших внутри? – И ткнул стволом в ноздрю "тобольца". – Т-трое... – выдавил любитель эстрады. Ласковин выпустил ухо и нанес бандиту аккуратный удар в челюсть. Трое – это для него, теперешнего, чересчур. Открыв левую дверцу, Ласковин выпихнул обмякшего "тобольца" наружу, отметив, что организм больше не реагирует всплеском боли на каждое движение. Часа на два он снова человек. Правда, лучше не слишком напрягаться. Двигатель джипа работал. Ключи на месте. Ласковин сдал назад, развернулся и выехал на проспект. На углу с Пороховской он свернул, и еще раз – на Среднеохтинском. Сделав круг, он остановил "чероки" совсем рядом с ТОО "Шанкар" и вышел. Не потому, что собирался напасть с тыла, просто хотел забрать плащ. Спустя десять минут он был уже возле "Новочеркасской", пересек мост и поехал по Синопской набережной. Мощные фары джипа ввинчивали в снежную муть снопы белого огня. Андрей сбросил скорость, высматривая подходящее место. Найдя его, проехал еще метров двадцать и выключил фары. Затем задним ходом сдал метров на сто и остановился. Облачившись в плащ, Ласковин проверил содержимое бардачка: ничего интересного. Тогда он снова нажал на газ, направил "чероки" в нужное место: туда, где гранитный парапет разделялся и обледеневшие ступени с двух сторон спускались вниз, к воде. Джип встряхнуло: два колеса выскочили на тротуар. Андрей нацелил "чероки" в проем, открыл дверцу и, оберегая раненый бок, выпрыгнул наружу. Джип на скорости километров двадцать пять нырнул в проем между барьерами и полетел со ступенек, с душераздирающим визгом скребя корпусом по стене. Скатившись на залитую водой площадку, "чероки" по инерции развернулся и врезался "скулой" в противоположную стену. Отрикошетив вправо, он выскочил на лед, проломил его и, завалившись набок, медленно ушел под лед. Гибель его прошла незамеченной. Водители редких машин, проносившихся у Андрея за спиной, были больше озабочены тем, как бы что-то увидеть сквозь размазанную очистителями по лобовику снежную кашу. Прохожих и вовсе не было. Ласковин, опершись на парапет, посмотрел на черную дыру, пробитую тяжелой машиной, и усмехнулся. Итак, еще одно очко. Последнее? Сколько "бойцов" рыщет сейчас по городу, стремясь отыграться? Андрей еще раз посмотрел на черную воду и подумал: стоило ли выпрыгивать из джипа? Выпрямившись, Ласковин поправил капюшон и двинул обратно. Вернулась боль. Угнездилась в затылке, в боку, в одеревеневших ногах. Очень хотелось горячего. Чаю. Или кофе с коньяком. Крупный липкий снег медленно оседал на голову и плечи. Темнело. Хотелось спать...

ГЛАВА ВТОРАЯ В двадцать девять лет Андрей Ласковин стал полностью свободным человеком. Во-первых, от него ушла жена. Во-вторых, он бросил свою основную работу, превратившись в гражданское подобие "солдата удачи". Правда, эти два тезиса можно было сформулировать и иначе: он бросил свою жену; ему было предложено уйти с работы. Но это – вопрос выбора точки зрения. Человеку, которого учили проектировать нестандартную электронику, влом шесть часов в день ремонтировать видео-аудио и прочую аппаратуру. Мужчине, ищущему в женщинах остроту, а в жене спокойствие и тепло, невозможно быть супругом нервной манекенщицы с характером сиамской кошки. Марина ушла одним прекрасным июльским днем, забрав с собой девяносто процентов барахла и две трети мебели. Через три минуты после отбытия грузового фургона Андрей пропел оду Гименею и позвонил в аэропорт. На следующее утро он уже летел на юг. Вернулся он через десять дней. И нисколько не огорчился, услышав от своего директора, что "такие необязательные люди" ему не нужны. Возможно, директор ожидал раскаяния и обещаний "никогда больше...", но Ласковин лучезарно улыбнулся и попросил трудовую. Свободен! В наследство от прошлого Андрею Александровичу Ласковину осталась однокомнатная квартира (хозяевам оплачено до конца следующего года), тысяча восемьсот баксов наличными, друзья, с которыми можно весело провести вечер, и подруги – для времени, остающегося между вечером и утром. Следует также упомянуть приятную внешность, умение раскалывать рукой двухдюймовые доски и ремонтировать компьютеры (если не стошнит). Став свободным, Андрей Ласковин решил жить весело и разнообразно. Средства же предполагал получать от охранной халтуры, которую организовал ему Митяй, Николай Митяев, лучший друг этак лет с двух. О нем, Кольке Митяеве, следует сказать особо. Появившись на свет в одном роддоме, они почти двадцать лет прожили в соседних комнатах коммуналки на Петроградской и шли по жизни плечом к плечу от детского сада до Политеха. Здесь их пути разошлись, потому что Митяй вылетел со второго курса и загремел в армию. Андрей же завершил образование вполне благополучно и был распределен в контору, развалившуюся спустя полгода после появления там Ласковина. Тогда Андрей оказался перед выбором: пойти сэмпаем к Славе Зимородинскому или поискать что-то подходящее по избранной специальности. Андрей выбрал второе. Возможно, по той же причине, по которой в семнадцать лет превратил каратэ-до из "жизни" в хобби. Впрочем, и в настоящее время он не забывал два-три раза в неделю посетить коллективно арендуемый зал на улице Комсомола и вполне соответствовал коричневому поясу, присвоенному больше десяти лет назад. Николай Митяев почти всю свою жизнь смотрел на лучшего друга сверху вниз, но первенство Ласковина признавал безоговорочно. Не только потому, что шестидесятипятикилограммовый Ласка на татами разделывал в ноль девяностодвухкилограммового Митяя, и не только потому, что мозги Андрея шевелились быстрей. Андрей обладал той особенностью, что практически в любой компании давал почувствовать в себе лидера. Нет, слово "лидер" было не совсем верным. Андрей не склонен был командовать другими. Просто он выглядел человеком, с которым стоит считаться. Единственно, кто мог указывать Андрею после того, как отец и мать Ласковина отбыли на заработки в Монголию, это друг и сэнсэй Вячеслав Михайлович Зимородинский. Но и он – до определенного предела. Так, в восемнадцать лет, окончательно решив не делать из каратэ своего будущего, Ласковин хоть и понимал, что огорчает Славу безмерно, но решения не изменил. Да, у него были основания. И Зимородинский это понимал. То, что учитель готов рискнуть, а ученик – нет, говорило не в пользу учителя. Но все равно не было у Ласковина более близких друзей, чем Слава Зимородинский и Митяй. Когда Андрей поддался на уговоры последнего и согласился стать его напарником в охранной фирме, Митяй прыгал бы от восторга, будь он килограммов на двадцать полегче. Хотя поставь их рядом, Ласковина и Митяева, и не представишь менее похожих людей. Николай: большой, мощный, неторопливый. Крупная голова на широких покатых плечах. Внешность человека если не доброго, то солидного. И надежного. Таких любят женщины, таких стараются не задевать мужчины. У таких заботливые жены и замечательные дети. Андрей: невысокий, быстрый, выглядящий гибким и не очень сильным (в одежде). Курчавые, светлые, коротко и аккуратно подстриженные волосы, маленькие, красивой формы руки, которые портили только грубые мозоли на костяшках средних и указательных пальцев. Раньше руки эти постоянно находились в движении, и Андрею пришлось приложить немало усилий, чтоб приучить их к покою. Внешность Ласковина (если не заглядывать в глаза) можно было бы назвать "приятной": твердый подбородок, неширокое лицо, маленький рот, чистая кожа. В общем-то ничего особенного. Если не заглядывать в глаза. Но если заглянуть... Темно-серые, с синевой, под линией темных (это при соломенных волосах), почти сросшихся бровей, они напоминали поверхность моря сразу же после захода солнца. Или ладожскую воду весной. Встретившись взглядом с Ласковиным, человек запоминал его надолго. Женщины, которые действительно любили Николая Митяева, от Андрея просто шалели. Правда, далеко не все. Но абсолютно все улыбались, когда улыбался Андрей. Единственным, хотя и заметным дефектом ласковинской внешности была искривленная переносица со шрамом там, где прошелся скальпель хирурга. При немалых внешних различиях и Андрей, и Николай, помимо общего прошлого, имели общее и в образе мыслей. Например, и тот и другой обладали толикой оптимизма и чувством юмора. Хотя оптимизм их питался от разных источников, а юмор окрашивался в разные цвета. И еще они неплохо понимали друг друга, что немаловажно в работе, связанной с риском. Охранная фирма "Шлем" (все виды охранных услуг: доставка товара, сопровождение грузов, обеспечение личной безопасности и безопасности офисов, обеспечение и страхование сделок, оказание помощи в таможенных вопросах и т. д.) представляла собой филиал некой более крупной фирмы, образовавшейся при распаде еще более крупной организации после того, как лидер ее отбыл в Штаты, а двух его помощников самым неделикатным образом пристрелили в собственном баре. Митяй в свое время пытался посвятить Андрея в тонкости иерархии мафиозных структур, но Ласковин (кто знает, что готовит нам будущее?) отмахнулся. "Не мое дело. Мое дело – охранять". Заправлял "Шлемом" Виктор Петрович Сипякин, охотно отзывавшийся на обращение "босс" или "шеф" и на дух не переносивший привезенную из мест весьма отдаленных кличку Конь. Но платил Конь-Сипякин щедро и аккуратно, а наказывал достаточно серьезно, поэтому "персонал" обращался к нему так, как нравилось Виктору Петровичу. В людях Конь разбирался неплохо. Когда Митяй представил ему Ласковина, Сипякин практически сразу определил, как можно использовать новичка. И практически сразу решил, что приглядывать за ним придется особо. – Вот, – сказал тогда Митяй, – Андрей Ласковин, знаменитый боец! – Угу, – пробурчал Сипякин, оглядывая "знаменитого бойца", как барышник лошадь. – Хилый какой-то, – заметил Абрек, личный шофер и телохранитель Сипякина, громила ростом с Митяева, но, пожалуй, еще пошире в плечах. – Да он круче меня втрое! – обиделся за Ласковина Митяй. – Афган? – поинтересовался Сипякин. Андрей покачал головой. – Черный пояс? – Коричневый. – Абрек, – бросил Конь. – Проверь! – Я же сказал! – воскликнул Митяй. – Засохни, – отрезал Конь. И Николай заткнулся. Сипякин не терпел пререканий. Громила Абрек медленно обошел стол, развел руки, словно собирался заключить Ласковина в объятья... и вдруг рванулся вперед. Могучий хук был нацелен Андрею в подбородок. Ласковин боксерскую походочку телохранителя просек сразу. Да и физиономия Абрекова говорила о том, что по ней сильно и часто били. Поэтому к выходке его был готов. Уход в низкую стойку, обход, секунда – и Андрей сдернул с Абрековых пудовых плеч пиджак. До локтей. Излюбленный трюк Зимородинского – обездвижить или отвлечь противника с помощью предмета. Уличный, так сказать, вариант. – Чего от вас ждут? – говорил сэнсэй. – Блок и контрудар. А плюнуть в глаз или сигарету зажженную в штаны уронить – этого не ждут. Такое, конечно, посложней, чем оицки-гиякуцки-майгери, но противник, у которого в мотне хабарик дымится, это уже не противник, а макивара. Телохранитель Сипякина противником не был, поэтому Ласковин пиджак сдернул, легонько по затылку обозначил и надел одежку обратно на Абрековы плечи. Два шага в сторону – улыбка будущему начальнику, улыбка "проверяющему": ты пошутил, я пошутил. Конь отреагировал лошадиным оскалом. Абрек тоже ухмыльнулся, хлопнул Ласковина по спине: ясное дело, я тоже не всерьез, если б всерьез – мокрого места от тебя не осталось бы! Но молодец, новичок, как там тебя... И, сохранив лицо, вернулся на прежнее место рядом с хозяином. – Годится, – резюмировал Сипякин. – Крови не боишься? – Не люблю, – осторожно ответил Андрей. – Понял тебя. – И Митяеву: – Хочешь его напарником? Ладно. (Тот широко улыбнулся.) Обязанности объяснишь сам. Плачу я сдельно. Вопросы? – На постоянную я пока не могу, – предупредил Андрей. – А на постоянную я тебя и не возьму, – сказал Конь. – Это еще заслужить надо. Покажешь себя – направлю на курсы. За счет фирмы. А пока так: тебе говорят – ты делаешь. За груз отвечаешь. Карманом. Николай тебе растолкует. Держись за него, дело знает. (Митяй улыбнулся еще шире.) Он – старший. Свободны! Так Ласковин стал охранником. В общем-то не из-за денег, хотя лишняя штука баксов в месяц никогда не мешает. Привлекало разнообразие. И риск. Хотя даже самому себе Андрей в этом признаться не хотел. Поддался на уговоры друга, и все тут. Сипякин же присматривался к нему долго: своеобразный парень, явно годится на большее, чем сопровождение. Но обращения требует осторожного и внимательного... как бомба. Однако в делах, коими ворочал Виктор Петрович, бомба иногда была очень кстати. Поэтому, когда Андрей уволился из своего ремонтного агентства, Сипякин охотно оформил Ласковина у себя. Но на курсы телохранителей так и не отправил. Скорее всего, просто не успел.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Ласковин, – крикнули из бухгалтерии, – телефон возьми! Андрей, уже надевший куртку, чтобы выйти на улицу, поморщился. – Митяй, подожди в машине, – попросил он. – Я недолго. Минута. Вышло, однако, несколько больше минуты. Звонил Мишка Гудимов, приятель с институтских времен. – Андрей, у Витьки неприятности! Витька, младший брат Михаила. Андрей был с ним неплохо знаком. Настолько неплохо, что даже пристроил тренироваться к Зимородинскому. Оболтус, конечно, но оболтус способный. Через год желтый пояс сделал. Правда, с первым разрядом по дзюдо за спиной, а Слава по таким специалист. Желтый пояс, конечно, это так, щелчок. Перед девочками в институте выдрючиваться. При этом гонора у парня прямо Ван Дамм в детские годы. Способный парень, неглупый... но дурак. – Что-то стряслось? – спросил Андрей, не особенно удивившись Витькиным неприятностям. Да, стряслось. Сцепился Виктор Гудимов с кем не надо. И выставили ему счет: три тонны баксов. "Пацан, правда, кричит, что сам разберется, но, Андрюха, ты же знаешь... а три тонны нам не поднять! Хоть квартиру продавай! Витька – дурак, он доиграется, а у тебя же связи!" – Хорошо, – сказал Ласковин. – Вечером приеду. – А сейчас никак? – Голос у Мишки прямо больной. – Сейчас никак, Андрей, а? – Что, – спросил Ласковин, – вечером поздно будет? – Угу. "Да, брат, – сказал сам себе Ласковин. – Если направил человека – отвечаешь". Так Слава говорил. Вмешался в чужую жизнь – веди. И расхлебывай. А он, Ласковин, вмешался. Хотя бы тем, что к Зимородинскому привел. Да и не в Витьке дело, а в том, что Михаил просит. А Михаил такой человек, которому отказать нельзя. Потому что сам никогда не откажет. – Ладно, – буркнул Андрей. – Еду. – Митяй, – сказал он, выйдя, своему другу-напарнику. – У меня проблемы. Управишься сам? Или, хочешь, я с Шестом договорюсь? – Обойдемся. – Николай похлопал Ласковина по руке. – Тебе-то помощь не требуется? – Пока нет. – Подбросить? – Спасибо, я на своей! Ласковин сел в свою "шестерку", "Жигуленку-сестренку" (любил свою машину, берег и холил, как мог), дал двигателю немного разогреться и поехал на Кошевого к Гудимовым. История и впрямь оказалась скверная. Началось с того, что Гудимову-младшему дали по роже. Ни за что ни про что, как он утверждал. Шел себе спокойно по улице навстречу три качка. И крайний так, мимоходом, ткнул Витьке в зубы. И дальше пошел. Психология у качка простая: идет какой-то киздюк, смотрит нагло... В рыло ему, чтоб скромнее был! Витька скромнее не стал. Тычок ему этот, безвредный, воспитательный, – как мулета для быка. То есть поначалу он слегка обалдел, а потом разогнался, каратэк хренов, и влепил обидчику май-тоби гери, то бишь удар ногой вперед в прыжке, по почкам. Положил, естественно. Тут ведь особенного искусства не требуется. Ладно б, отомстил – и ноги! Так нет, вздумал крутизну свою показать, вякнул что-то вроде: "Ну, кто следующий, козлы?" Глупость – это болезнь, честное слово! Если уж решил разбираться со всеми, бил бы сразу, глядишь, и вырубил бы всех, пока расчухивались. Качки, они качки и есть. Пока раскачиваются, пока пиво в желудках взболтают, нормальный боец отлить успеет. Но Витька базаром своим бестолковым им фору дал. Очухались. А очухавшись, тут же взяли его в оборот. Да и с поправкой, что не прежние времена, когда у таких в активе руки-ноги да, может, нож самодельный. Теперь у каждого ствол, да не просто так, с лицензией. Взяли Витьку в оборот, и тут он, хоть и с опозданием, сообразил, чем пахнет, включился, в линию их поставил (Слава Зимородинский если уж учит, так добротно), ближнему сумку, как учили, – "на, – кричит, – лови!". Тот поймал. Кто не знает – всегда покупается. Витька ему по яйцам – и ходу. Второй шмальнул из газовика пару раз с нулевым результатом – и гуд бай, Америка! Гуд бай-то гуд бай, но сумка Витькина у них осталась. А в сумке – форма спортивная, кроссовки, бутыль "Хиро" и... конспект Витькин по АСУ. Со всеми данными. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как парня вычислили! Позвонили домой, попросили Витю. Трубку Михаил взял, а то сопляк так бы и молчал, пока голову не отрезали бы. – С кем я говорю? – спрашивает. – А я – с кем? – С братом. – Ах с братом... ну так вот, братан... – И сообщили про моральную компенсацию. Андрей выслушал, помолчал (ну что тут скажешь?), похмурился. Витек держался героем. Прямо Иван-царевич перед решающей битвой. Как в известном анекдоте: подъезжает Иван-царевич к заветной пещере. "Выходи, – кричит, – Змей-Горыныч! Выходи, биться будем!" В пещере молчат. Он еще раз. И еще. С третьего же раза отзывается Змей-Горыныч. Не из пещеры, сверху. "Биться так биться! – отвечает. Но зачем же в жопу-то кричать?" Вот это Андрей ему и пересказал своими словами. И назидательную историю присовокупил, с подробным описанием, что от героя остается, если его бензином спрыснуть и спичку бросить. А также напомнил, что не сирота Виктор Гудимов, что есть с кого спросить, если что не так. Скис витязь. Притих. И это было хорошо. Если он, не дай Бог, еще раз захочет крутым себя показать – баксами уже не отделаешься. Скис Иван-царевич. Но еще больше расстроился его старший брат: "Что же делать, Андрей? Подскажи, ты эту публику знаешь!" Тут Михаил преувеличил. "Эту публику" Ласковин не знал, и знать не желал. Его наняли – он работает. Сявки наедут – они с Митяем выжмут из них водичку и сушиться повесят. А там, где уровень повыше, Конь сам бороздит. Авторитет с авторитетом. Публика! Андрей вспомнил, как приехали за товаром в одну московскую фирму. Сели кофе попить (устали, ночь в дороге), а напротив шибздик сидит. Щеки до плеч, ростом Ласковину по плечо, Митяю – по пояс. Сидит, воки-токи из пиджачка торчит. Глядит на мир, как попугай с насеста. Митяй спрашивает: "Работаешь здесь?" – "Нет, – отвечает. – Я – бандит". Верней: "Я – Бандит!" Срань тараканья! Впрочем, жаль, что не все такие. Были бы все – проблем бы не было. Хотя и работы у Ласковина и Митяева – тоже. "Так, – прикинул Андрей. – Шаг первый – перевести это дело с Витьки на себя!" "Твои проблемы – мои проблемы!" – сказал в свое время господин Сипякин. Это к тому, что теперь Ласковин – не сам по себе человек, а его, Коня, работник. Значит, если кто ласковинскую "Жигуленку" помнет и возмещения потребует, сразу же в поле зрения возникнет третья сторона, охранное бюро "Шлем". А также организация, которой охранное бюро регулярно платит членские взносы. Долю в общак, иными словами. "Твои проблемы – мои проблемы!" И это был не треп. Когда у Митяевой жены сумку в транспорте порезали, Конь в три дня все раскрутил и вернул: деньги, документы, даже сумку новую – в подарок. "Шлем" защитит от любых ударов судьбы! – так написано в рекламе. – Ладно, – сказал Ласковин. – Попробую помочь. Имей в виду, Мишок, заплатить, скорее всего, придется. Не три тонны, конечно, но придется. Когда срок? – Сегодня, – ответил Гудимин. – В пять. Андрей взглянул на часы: пятнадцать сорок шесть. Он позвонил на работу. Сипякина не было. Митяй тоже еще не вернулся. Плохо. С Конем лучше договариваться загодя. – Значит, так, – сказал Андрей. – На стрелку с Витей пойду я. Попробуем разобраться спокойно. А ты без пятнадцати пять позвони мне на работу и спроси Митяева Николая. Расскажи все как есть и добавь, что я в это дело включился. Пусть с шефом от моего имени поговорит. Да, не забудь сказать, что брата твоего Виктором зовут. (У Коня к собственному имени слабость.) Теперь ты. – Ласковин повернулся к младшему. – Оденься скромно, рот вообще не открывай, будут бить терпи. Не дай тебе Бог еще раз руки распустить! – Но я же прав, Андрей! – воскликнул Виктор. – Они же... – Всё! – отрезал Ласковин. – Был бы ты неправ, меня бы здесь не было. Басню про волка и ягненка в школе читал? Еще вопросы есть? – Нет, сэмпай! – Отбываем через десять минут. От Олега Кошевого до Звездной – еще тот крюк.

Ласковин на всякий случай проявил осторожность: поставил машину не у самого метро, а напротив, по диагонали, во дворе. Сто метров пешком пройти не труд. Некрепкий морозец покалывал щеки. Начинало темнеть – дни в Петербурге зимой короче детских штанишек. Сбоку от метро – толпа на автобус. Пестрые, как елка в дурдоме, витрины киосков. Гудимов-младший болтал непрерывно. Мандраж. – Иди водички купи, – велел ему Ласковин, останавливаясь слева от выхода из метро. При этом проследил взглядом за парнем: место людное, но при известном навыке можно и из толпы вынуть. По-тихому. А уж перо вставить – это как давеча в буфете Мариинского театра. Виктор вернулся через пару минут, принес две банки кока-колы. – Пей! – распорядился Ласковин. Вторую банку он положил в карман: пригодится. – Вот они, – сказал Виктор. – Из тачки выходят. Серый "форд"! Андрей медленно повернул голову. Серый "форд-сьерра". Да, выходят. Четыре качка. Нет, четыре бывших качка, а теперь – говнодава. Это в смысле: пожрать от пуза, переболтать с коробкой пива и выдавить ясное дело что. В каждом – под сотню кило. Крутые, как бычьи яйца. Осматриваются. Вернее, себя демонстрируют. Пусть-ка ответчик сам подойдет. А не подойдет – сырым съедим! – Пошли, что ли, сэмпай? – возбужденно проговорил "ответчик". – Погоди! – Андрей присматривался к припарковавшейся за "фордом" "девятке". Нет, вроде сама по себе. – Ладно, пойдем. Слева от меня держись. Заметили их шагов за десять. Как раз когда из метро народ повалил. Один из говнодавов пихнул другого, тот следующего, уставились. Все четверо. Андрей шел через толпу. Витек, как велено, держался слева, не отставал. Четыре говнодава. Вернее, три говнодава и один... под вопросом. Один тут же качнулся навстречу. – Деньги принес? – Здорово, – сказал Ласковин, останавливаясь в трех шагах. Виктор тоже остановился. Четко. – Это что за фуфло? – процедил говнодав покрупней, пошевелил плечами. – Грубишь? – бесстрастно проговорил Андрей. – Не надо. Трудно будет. – Тебе что, козел, сказано было? – зверея голосом, зарычал первый. – Где баксы, киздюк? – И потянулся лапой к Витькиному лицу. Тот даже не шелохнулся. "Может, когда хочет", – одобрительно подумал Ласковин. Говнодаву же лапу придержал. Зафиксировал мягко, отвел, подзакрутив слегка кисть, и отпустил. Поздоровались. Говнодав озадаченно посмотрел на Ласковина. Ростом Андрей уступал ему сантиметров пятнадцать, весом – и того больше. Свора оживилась, пришла в движение. Его взяли в кольцо. Ласковин не мешал. С наскока его не возьмут, а стрелять здесь поостерегутся. Вон уже три мента, что у входа тусуются, поглядывать начали. Хотя менты могут быть и купленными, кто знает? Кто-то из говнодавов проехался ладонями по ласковинской спине, по бокам: нет ли ствола за поясом? Другой ткнулся в карман, нащупал банку коки. Андрей руку стряхнул. "Что там? Граната, что же еще! Ладно, постояли – и будет!" Ласковин шагнул вправо и назад, подтолкнул, раззадоривая, того, кто слева. Тот попер навстречу, но ткнулся в приятеля. Андрей уже выскользнул из кольца. И Витек тоже. Хотя и не так аккуратно: работе с группой за год не научишься. – Поговорим спокойно, – предложил Андрей. – Познакомимся! – А в жопу не хочешь? – буркнул тот, кого Ласковин толкнул. – Бабки давайте! Андрей на него даже не поглядел. Он смотрел на четвертого. Такого же откормленного, но годков на пять постарше и более ухоженного: волосы подстрижены и уложены – прямо "Видал-Сосун"! Да, главный здесь он, "Сосун". Руки в карманах, глазки хоть и маленькие, но подвижные, без сальной пленки. – Разобраться надо, – продолжил Ласковин. – Если придется – я отвечу (нажимая на "я"). Если придется... – Крутой? – рявкнул говнодав покрупней. – Крутой, что ли? – Как яйцо! – традиционно сострил другой, но "Сосун" их не поддержал. – Есть и покруче, – намекнул Ласковин. – Шумно здесь, – сказал "Сосун". Когда говорил, кадык его шевелился, как забравшийся под кожу огромный жук. – Пойдем где потише, – согласился Андрей. И Виктору: – Отойдем! Самый крупный сунулся придержать, но Ласковин обогнул его, как снеговика. – Минуту, – сказал он. – Подождешь в машине, – велел он Гудимову-младшему. – Да иди поаккуратней, чтоб не засекли. На ключи. Молодец, хорошо держался. – А ты? – спросил Виктор. – А я... побеседую. Не беспокойся, это навоз. Противно, конечно, но неопасно. – А второй? – спросил "Сосун" вернувшегося Ласковина. – Ни к чему. Я его уже выслушал, – намекая на свою роль... арбитра, а не ответчика. – Ладно, – легко согласился "Сосун". – Пусть пока погуляет. Говнодавы переглянулись. – Пошли! – Тот, что покрупней, подтолкнул Ласковина к машине. Но это не входило в планы Андрея. – Лучше прогуляемся, – бросил он и, не дожидаясь ответа, быстро двинулся к переходу. Через Звездную на Пулковскую, набрав приличный темп, но периодически притормаживая, словно поджидая. Говнодавы, пыхтя, топали следом, оскальзываясь на заледенелом асфальте, приглушенно матерились. Андрей свернул налево, потом направо, между домами, обогнул трансформаторную будку и увидел перед собой заснеженные площадки заброшенного (ремонт, что ли?) детского садика. Ласковин перемахнул через оградку и остановился. Сумерки. Засыпанная рыхлым серым снегом площадка. Руины "горки" – как скелет молодого динозавра. Покосившийся павильон. Рядок голых топольков вдоль металлического забора. Тихое, спокойное место. Говнодавы штурмом преодолели заборчик и направились к нему, отдуваясь. – Бегун, бля! Спортсмен! – буркнул один. – Курить бросай! – посоветовал Ласковин. Возможно, это была ошибка. Потому что трое (исключая "Сосуна") тут же навалились на него. Да, в словесных играх с бандитами Ласковин был неопытен. Зато опытен в другой области. Бойцами говнодавы оказались посредственными. Хрип, сип, сопение. Могучие удары, пинки тяжелыми ботинками. Разохотились молодцы. Можно понять: один получил по почкам, второй по самому дорогому, а тут еще этот устроил им вместо денег забег на триста метров. Андрей почти не блокировал, в основном уклонялся. И не забывал поглядывать на четвертого. Тот наблюдал. "Хорошо бы у кого нунчаки оказались, – подумал Ласковин. – Отнять раз плюнуть, а психологический эффект потрясающий!" Но вместо нунчаку один достал кастет. С кастетом или без, попасть он мог скорее по кому-нибудь из своих, чем по Ласковину. Андрей водил их по пятачку размером примерно шесть на шесть, спутывал друг с другом нырками и уходами за спину и все время "держал" четвертого. Но тот по-прежнему не вмешивался. Минут через пять щенячьей возни, плотно утоптав снег, говнодавы притомились и остановились. Один потирал кисть, остальные – без повреждений. – Вам бы ковры выбивать, – "определил" Андрей. – Что верно, то верно, – неожиданно поддержал его "Сосун". – А ты и впрямь крутой! Чей будешь? – Свой! – отрезал Андрей. Намек на дружелюбие тут же испарился из голоса "Сосуна". – Я как чувствовал, – сказал он. – А вы: сами, сами! Топал бы он (кивок в сторону Ласковина) – и хрен с ним! Адрес нам известен. – И, поворачиваясь к Андрею: – Ладно, крутой! Добавишь от себя еще пятьсот!.. Спортсмен! Говнодавы гыгыкнули. Ласковин усмехнулся. – Расценки у тебя, – сказал он, пряча руки в карманы. Холодно все-таки, а он без перчаток. А что у вас там в кармашке? А у меня вот... скажем, граната Ф-1! – Расценки у тебя... – Андрей согнал с лица улыбку. Не шучу – предупреждаю! Пинок под зад, если на троих разделить – по полтонны? И по висюлькам – еще по столько же? Этак как бы мне на лимон зелеными не накрутить... прямо здесь! Говнодавы заиграли мышцой, но то была бравада. Ласковина они уже попробовали и сообразили, что может быть больно. В жиденьких мозгах заплескались "прогрессивные" мысли: обрызгать "спортсмена" "паралитиком" и втоптать в снежок толстокожими бутсами. У "Сосуна" аналогичная мысль тоже мелькнула, кадык задвигался вверх-вниз. "А что у вас там в кармане?" "А у меня пистолетик бельгийский..." "А у меня гранатка такая крупненькая. Осколочная, противопехотная, радиус разлета... пены три четверти метра!" – Борзой, – почти ласково произнес "Сосун", – думаешь, мы сами по себе? – А что, есть другое мнение? – усмехнулся Ласковин. – Ты про Гришавина слышал? – Гришавина? Что ж, слыхал про такую... тусовку. Только ты при чем? У серьезной команды и командиры серьезные! – Думаешь, на понт тебя беру? Андрей шевельнул плечами. Он не сомневался, что "Сосун" не врет. Но был уверен, что и он, и говнодавы где-то в самом низу иерархии. Конь с ними разберется. Ласковин медленно (а то как бы с испуга стрелять не начали!) вынул руку из бокового кармана, полез за пазуху, достал визитку, из тех, коими Сипякин снабжал своих, чтобы сыпали вокруг, как репейник – колючки. "Охранное бюро "Шлем"". Защита... обеспечение... Дорогие, тисненые, под пленкой, прямоугольнички. Достал, выщелкнул под ноги "Сосуну". – Думаю так, – сказал он. – О том, что пацан-студентик трем героям киздюлей навешал, лучше умолчать. А то... уволят по профнепригодности! А со мной... договоримся. Увидимся, парни! И повернувшись, не спеша зашагал к воротцам садика. Спина его выражала абсолютную уверенность, но сам Ласковин был начеку, и слух его ловил каждый звук: звук расстегиваемой молнии, щелчок предохранителя? Андрею дали уйти без помех. Сделав для надежности крюк, он вернулся к оставленной машине. – Ну что? – спросил испереживавшийся Виктор. Андрей не удержался, чтобы немножко его не потомить: вынул из-под сиденья магнитолу, воткнул на место (оставлять "пионер" на виду – искушать судьбу: молотком по стеклу, магнитолу вон – и пусть истошный вопль сигнализации рвет уши владельца), поставил кассетку "Магнитные поля", распечатал банку "коки", отхлебнул. – Хочешь? – предложил Виктору. – Все в порядке, да? – Пей. Не то чтобы в порядке, но теперь они будут заняты мной! – А ты... справишься? Андрей испытал удовольствие, услышав в голосе парня беспокойство не о себе, а о нем, Ласковине. – Справлюсь! – Приятно чувствовать себя сильным. Приятно использовать свою силу, чтобы сделать мир более справедливым. "Тщеславие, – вспомнил Ласковин, – враг воина!" Так говорил Зимородинский, а он ничего не говорил зря. – Поехали, – сказал он, берясь за руль. – Куда? – Домой тебя отвезу, куда еще? – усмехнулся Андрей. – Сдам с рук на руки. Что он и сделал. А на обратном пути позвонил своей нынешней подружке, пикантной девочке из общества русско-германской дружбы. В их милом союзе Ласковин был одновременно и русским, и германцем, а сама девочка – изящной куколкой-кореянкой. Андрей познакомился с ней в зале на Комсомола. По крайней мере треть подружек оказывались в его записной книжке именно таким образом. Хотя бывшую свою жену он встретил на презентации фирмы "Тошиба". Хрен теперь он купит что-нибудь этой марки. "Свобода, – думал Ласковин, наблюдая, как обернутая в купальное полотенце Ленорочка Цой раскладывает бутербродики по кругу микроволновой печи, – требует украшения!" Это был афоризм, рожденный двумя крепкими коктейлями. Из этой крошки вышла бы совсем неплохая жена! Куда лучше, чем из Маринки. Беда в том, что Андрей не хотел, чтобы у его детей были раскосые глаза. Нет, он не был расистом. Ласковин был достаточно ценим женщинами, чтобы не завидовать неграм, достаточно богат, чтобы равнодушно относиться к нашим "черным", достаточно умен, чтобы полагать себя не глупее евреев, и способен сломать челюсть любому, кто обвинил бы его в шовинизме. А женится он все-таки на русской. И обвенчается на этот раз в церкви, как положено. Но пусть это случится чуть позже.