Текст книги "Освободитель"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Они выследили его по капелькам крови, оставленным израненными ногами.Признай они в нем пирата, участника вчерашнего набега, и молодой воин, четвертованный и ослепленный, был бы брошен умирать на берегу этого славного родничка.

Но северянин меньше всего напоминал омбамту. У него были светлые волосы и синие глаза благородного хольдца. Потому его не предали смерти, а, связав, перебросили через круп парда. Это было актом милосердия. Обычно пленника привязывали за руки к седлу и заставляли бежать за всадником.

Пленник был подданным Империи, но почти никто из конгаев не испытывал ненависти к северянам. Победители склонны к великодушию. Тем более что многие, вкусив все прелести власти соххоггоев, не без грусти вспоминали о временах Империи.

Светлорожденного приняли за потерпевшего кораблекрушение. Он рассказал историю о бое "Охотника" с пиратскими шекками. Рассказал он ее без продолжения, умолчав о своей роли и своем положении, но, из соображений правдоподобия, поведал о недавнем подъеме наверх. И в это конгаям было поверить куда труднее. Но, поглядев на стертые до мяса пальцы молодого воина, начальник патруля послал одного из солдат поискать следы подъема. И солдат нашел их. А уж убедившись в правдивости такой неправдоподобной истории, как восхождение на Драконову Кручу, десятник был готов принять на веру что угодно. Он даже проникся уважением к молодому человеку: такое восхождение было подвигом, достойным песни! Это, впрочем, не помешало конгаю отдать приказ снова связать пленника.

Всадники поехали на север, и примерно через полмили тропа сошла вниз, в маленькую долину-ущелье с речушкой, впадающей в море, и выстроившимися вдоль нее легкими конгайскими домиками. Стоило светлорожденному проплыть эти полмили – и не пришлось бы карабкаться вверх по обрыву (кстати сказать, в месте его наибольшей высоты).

Несмотря на жару, сотник был облачен в доспехи и легкий шлем.

Светлорожденного поставили перед ним. Со связанными руками, но не на коленях.

– Кто ты? – спросил сотник на прекрасном хольдском.

– Нор, сын Грота из Гиба! – не моргнув глазом, солгал светлорожденный.

– Гиб? Где это? – спросил конгай.

– У озера Лёйр, достойный. Охотничий поселок на севере, в предгорьях.

– Допустим. А чем ты докажешь, что не лжешь?

Пленник пожал плечами:

– Ничем. Убей, если не веришь.

Сотник впился в него взглядом:

– А если я тебя немного поджарю?

– Давай, – сказал пленник. – Говорят, теперь и у вас не брезгуют человечиной!

– Ты! Ублюдок! – Жилистая рука сотника схватила пленника за горло. Сравнил мою страну с Омбамом!

– Отпусти его, командир! – вмешался начальник дозора, десятник, приведший пленника. – Он говорил не о нас с тобой!

– А о ком же? – зарычал сотник, но вдруг осекся и, выпустив горло северянина, тяжело опустился в кресло.

– Я отрежу тебе язык! – через некоторое время произнес он, уже более миролюбиво.

Светлорожденный промолчал.

– Не пугай его, командир! – посоветовал начальник дозора. – Он взобрался на Драконову Кручу. Так он сказал, и он не лжет! – Конгай указал на покрытые коркой засохшей крови руки и ноги пленника.

– А не ободрал ли он их, ползая на четвереньках вокруг наших укреплений? – предположил сотник. Светлорожденный негромко засмеялся.

– Нет! – сказал десятник. – Я послал человека проверить. Парень изрядно "наследил", пока поднимался.

– А с чего это ты решил проверить?

– Равахш [Равахш – злой бог Гибельного леса. Здесь – ругательство.]! Начальник! Разве ты слышал о человеке, что взобрался на Драконову Кручу?

– Дураков много! – хмыкнул сотник. – Хотя лазать по скалам умеют не все. Зачем ты, Нор, полез на нее? Ты же запросто мог убиться. Или ты не знаешь, что наш флот ежедневно осматривает берега? – добавил он, подпустив в голос суровости.

– Эй, ты! Подай парню табурет! – велел он солдату в дверях. – Еще свалится тут, не ровен час!

– Я не упаду, – сказал молодой воин.

– Молчать! – И – заколебавшемуся солдату: – Выполнять, собачий сын!

Солдат поспешно пододвинул табурет.

– Ты слышал, что я спросил? – свирепо, чтобы никто не подумал, что он пожалел пленника, сказал сотник.

– Я умею плавать. Достаточно, чтобы проплыть несколько миль! светлорожденный снова засмеялся.

Сотник грозно насупил брови.

– О вашем флоте я не знаю. Я хотел пить. И я – горец. Скалы мне ближе, чем море.

Сотник снял с головы шлем и положил его на колено.

– Развяжи ему руки! – приказал он десятнику. – И пошли кого-нибудь за лекарем! Как ты сказал, назывался твой корабль?

– Я не говорил. "Охотник". Из Южной эскадры. Трехпалубный. Восемнадцать баллист.

– Что произошло?

– На нас напали! – светлорожденный очень осторожно стал растирать израненные руки.

– Не трогай! – сказал десятник. – Сейчас придет лекарь! Кто напал?

– Четыре омбамские шекки. Мы приняли бой. Но ветер был слабый, трудно было маневрировать... Они взяли нас, и командир воинов поджег судно.

– Герой! А что же шекки?

– Одна уцелела. Три сгорели. Две – когда взорвался наш корабль. Третья была подожжена еще до начала абордажа. Четвертая тоже, но они погасили пожар. Я видел это, когда оказался в воде.

– А как уцелел ты?

– Прыгнул с палубы в воду, когда понял, что командир поджег корабль.

– Как ты узнал?

– Я сражался около люка. Командир спрыгнул на огневую палубу. Когда запахло дымом, я оставил люк и нырнул за борт.

– Выходит, ты один спасся?

– Не знаю.

– Что ж, с уцелевшей шекки тебя не заметили?

– Они гасили пожар. Потом ушли в сторону Конга.

– Должно быть, тот самый пират, которого потопили вчера утром! вмешался десятник. – У него была опалена корма.

Сотник кивнул. Испытующе посмотрел на светлорожденного:

– Ты, конечно, моряк, Нор?

– Воин-моряк!

– Верно! – Сотник откинулся на спинку кресла и постучал перстнем с печатью по металлу шлема. – А почему ты, воин, был без доспехов, когда омбамту взяли твой корабль?

– Я был в доспехах. Сбросил их в воде. Они у нас не такие, как у тебя! А подлатная куртка неплохо держит на поверхности, пока не наберет влагу.

– Похоже, что так. Подлатная куртка из паутинной ткани?

– Да.

– Хочешь есть?

– Хочу, – признался молодой воин. – И я бы выпил вина.

– Тебе дадут! – пообещал сотник. – Кто знает, что будет с тобой завтра? А сегодня – ты заслужил!

– Завтра?

– Завтра я передам тебя страже Великого Ангана.

– Разве я нарушил закон?

– Да. У нас теперь новый закон: взятый на берегу считается лазутчиком, пока не докажет обратное!

– Как же я докажу?

– Не знаю, парень. Законы придумываю не я.

– Но я же все рассказал! – огорченно проговорил молодой воин. – Ты же видишь!

– Слова в кошель не положишь! – сказал сотник.

– У меня нет денег! – проговорил светлорожденный.

– Это пословица! – Сотник улыбнулся. – Думаешь, я стал бы требовать денег от голого пленника?

– Моя родня на севере... – начал светлорожденный.

– Довольно! – перебил его сотник. – Будь ты хоть турский [Тур – город на северном континенте.] купец с тремя кошельками! Я служу Великому Ангану, а не вашему императору! Меня ты не подкупишь!

– Я безоружен. – Светлорожденный нахмурился. – Не оскорбляй меня!

– Не слишком ли ты спесив для простого солдата?

– Я не простой солдат! – с подчеркнутой гордостью произнес "Нор". – Я – начальник десяти!

– Ты не говорил. Почему?

– Ты не спрашивал. Это имеет значение?

– Нет. Я понял, что ты не простой воин, когда услышал о паутинной куртке. Это дорогая вещь.

Пришел лекарь и принялся накладывать мазь на раны.

– Я говорил тебе: из этого парня пыткой ничего не вытянуть! – тихо сказал начальник дозора на ухо сотнику, указывая на северянина, спокойно переносящего боль.

– Да, – сказал тот.

Лекарь забинтовал раны и ушел.

– Будь ты конгаем или будь у нас другие порядки, – сказал сотник, – я охотно взял бы тебя в свою сотню.

– Благодарю, достойный, – ответил светлорожденный, разглядывая свои пальцы, толсто обмотанные бинтами. – Но служить Конгу не могу. Конг и моя родина – теперь враги!

– То-то и оно! Десятник! Распорядись, чтобы парня снабдили всем необходимым, – велел сотник на конгаэне. – А ты, – приказал он солдату в дверях, – дай ему свои сандалии. Потом получишь новые. Ты слышал, десятник? Всем необходимым! Этот воин мне по душе!

– Ха! – отозвался десятник. – Давно ли? Ты едва не задушил его! – И светлорожденному, на языке Империи: – Пойдем! Еще день ты поживешь, и я постараюсь, чтобы он был неплохим! А там – как распорядятся боги и Великий Анган!

* * *

Третьему сыну Асхенны повезло. Еще за год до того, как он оказался на земле Черной Тверди, для подданных Северной Империи, а равно – для сторонников ее из числа конгаев существовал только один путь – в Нижний Мир. Но в году восемьсот двадцать седьмом по летоисчислению Империи и тринадцатом – по счету самого Конга, где года насчитывались от воцарения правящего Великого Ангана, – порядок сей изменился. Светлорожденному, принявшему имя Нор, не пришлось умереть, не достигнув настоящей зрелости. Повелением Великого Ангана всем преступникам, чьи мускулы были достаточно крепкими, надлежало применить их для освоения Юга.

Огромный дикий край, используемый соххоггоями лишь для благородной охоты, был объявлен территорией Конга, подлежащей освоению.

Пусть пыл недовольных остынет в болотах Юга! Пусть сражаются с джунглями, прокладывают дороги, добывают для Владыки Конга шкуры, меха, пряности, древесину! Там, на Юге, пленников даже не нужно охранять достаточно закрыть им путь к побережью. Сотня солдат и три-четыре дюжины обученных боевых псов отлично справятся с этим. А об остальном позаботится Гибельный лес. Ссыльные или умрут, или будут добывать богатства Юга, чтобы обменять их на металл, ткани, лекарства, без которых тоже умрут. Конг даст необходимый минимум тем, кто выживет и сможет заплатить. А тем, кто не выживет, всегда найдется замена.

Вот почему с северянином, переданным страже Великого Ангана, не стали даже разговаривать: лазутчик, потерпевший, беглец – какая разница: Юг переварит всех!

Спустя девять дней, прикованный к общей цепи светлорожденный поднялся по сходням на борт торгового корабля в Сарбурском порту.

А еще через шесть дней его вместе с четырьмя десятками других ссыльных привели в лагерь, расположенный на недавно освобожденной от смертоносных зарослей территории.

Строительство лагеря и прокладка ведущей к нему дороги с побережья обошлась, несмотря на помощь сарбурских магов, в три сотни жизней. Но вне защищенного места жизнь ссыльных в Гибельном лесу была невозможна. А значит, невозможна и их работа для Великого Ангана.

Светлорожденный не был единственным северянином среди ссыльных. Было еще двое: похожий на танцора Дал, рожденный в Конге и не пожелавший после переворота покинуть родину, и рыжеволосый рослый Джером, назвавшийся купцом из Дансая [Дансай – крупный тайдуанский город-порт на побережье Межземного моря.], но, на взгляд сына Асхенны, больше похожий на воина-разведчика.

Остальные ссыльные были конгаями, так или иначе выразившими свое недоверие власти Великого Ангана. Еще на корабле они образовали что-то вроде отряда, в котором заправлял бывший фарангский кормчий Торс. На объединение "преступников" охрана смотрела сквозь пальцы: все равно ссыльным придется объединиться, чтобы выжить в Гибельном лесу.

Светлорожденный держался особняком. Дал охотно присоединился к сторонникам Торса. Во всем, кроме происхождения, он был жителем Конга. Джером же, подобно сыну Асхенны, сохранял независимость.

В огороженном сплошным частоколом лагере было шесть бараков. Ссыльные, все вместе, разместились в одном из них. Здесь же, в бараке, им показали кое-какой инструмент, кучку ножей и скверных луков.

– Ваше! – сказал сотник стражи. – Пользуйтесь! И все вокруг – ваше! Идите в любую сторону! Кроме востока!

Единственная дорога вела именно на восток. К побережью.

Два раза в месяц ссыльным будут привозить товары, за которые придется платить добытым в джунглях. Это все.

Сотник вскочил на парда, и весь отряд стражников вскачь умчался по дороге.Еще не успела осесть поднятая пардами пыль, как один из ссыльных с воплем покатился по траве.

Бросившиеся к нему увидели исчезающий в загорелой спине человека розовый хвост. Из разорванных мышц обильно текла кровь.

Ссыльные, не зная что делать, столпились вокруг несчастного, который корчился на земле. К счастью, мучился он недолго.

Когда стало ясно, что человек мертв, Джером перевернул труп на спину.

– Принесите мне нож! – распорядился он.

Ему протянули ржавый тесак. Джером недовольно посмотрел на клинок, затем одним взмахом вскрыл брюшную полость убитого. Те, кто не отвернулся, увидели копошащуюся во внутренностях кошмарную плоскую тварь. Она подняла сплющенную голову, засвистела и защелкала крючкообразными жвалами. Многие подались назад, опасаясь, что тварь прыгнет. Но та только пугала.

Светлорожденный увидел, как приподнялась ее задняя часть и снизу, одно за другим, выпали два белых яичка.

Лезвие мотыги упало на голову твари, смешав ее кровь с кровью и внутренностями убитого.

– Сжечь! – распорядился Торс, втыкая мотыгу в землю, чтобы очистить ее.

Три человека тотчас побежали к воротам.

– Стойте! – раздался властный голос Джерома. Конгаи остановились. Нижняя губа бывшего фарангского кормчего недовольно оттопырилась.

– Это все же – Гибельный лес! – примирительно сказал Джером.

Торс продолжал сверлить его взглядом. Потом сказал:

– Вернитесь! Он прав!

Купец из Дансая, отвернувшись, разглядывал нож.

– Ты, ты и ты! – Торс указал на тех, о ком было известно: умеют обращаться с оружием. – Возьмите луки и выберите что-нибудь из этого ржавого хлама. Будете охранять. Еще нужны те, кто станет заготовлять дрова. Кто?

– Я! – сразу отозвался Джером. – И я предпочел бы лук. С ним я управляюсь лучше, чем с топором!

– Луков – шесть! – заметил Торс. – Кто еще готов стать стрелком?

Откликнулись четверо.

Сын Асхенны счел за лучшее промолчать.

Не вызвался он и в лесорубы. Как и большинство ссыльных, он не рвался в Гибельный лес.

Когда отряд из десяти человек покинул лагерь, светлорожденный решил осмотреть частокол.

Те, кто строили ограду, отнеслись к делу всерьез. Столбы толщиной не меньше полулоктя были подогнаны один к одному. Щели между ними строители залили вонючей смолой, а поверху, на высоте в два человеческих роста, прибили высохшие лианы с длинными острыми колючками. Колючки покрывал розовый налет – надо полагать, яд. И все же изнутри стена выглядела не так внушительно, как снаружи. Когда их вели к лагерю, сын Асхенны обратил внимание, что от больших деревьев частокол отделен двадцатью шагами выжженной земли, из которой кое-где торчали обгорелые культи пней. Хотя сама полоса уже была покрыта молодой порослью, а толстые лианы, как огромные змеи, выползли из Леса к человеческому укрытию, ни один росток не коснулся самой стены, сплошь залитой черной смолой.

Черные полосы такого же состава тянулись вдоль проложенной дороги. Нетрудно было догадаться, что эта смола ядовита как для растений, так и для животных. И, очевидно, для человека. Но светлорожденный не собирался трогать частокол руками. Неплохая защита. Но не абсолютная, если та розовая тварь ухитрилась пробраться через нее. Неплохо бы, кстати, исследовать лагерь на предмет ее сородичей... Но светлорожденный опять-таки решил воздержаться от проявления инициативы. Хотя сам оставался начеку.

Шесть бараков, приземистых строений, прочных и безобразных, были совсем не похожи на изящные конгайские жилища. Земля внутри частокола поросла короткой травой. Кое-где поднимались ростки деревьев, покачивались на тонких ножках синие и красные летучие грибы.

"Вряд ли здесь есть что-то съедобное, – подумал молодой воин. – Кроме, может быть, грибов..."

Но пробовать незнакомые грибы – не самая легкая разновидность самоубийства.

Разноцветная стена Гибельного леса поднималась намного выше края частокола.

"Надеюсь, – подумал сын Асхенны, – я не задержусь здесь надолго!"

Он ошибался....

Услышав громкие возгласы, светлорожденный быстро обернулся. В открытые ворота поспешно входили ушедшие за дровами.

Без дров. Шестеро уцелевших несли троих раненых. Десятого Лес забрал. Десятым был Джером.

"Жаль!" – подумал светлорожденный.

Для вторичного похода в джунгли желающих не нашлось.

Трое раненых умерли ночью. Еще один ссыльный прямо в бараке, укушенный ядовитым пауком. Утром второго дня еще один человек был погублен плоской тварью, вроде той, какую прикончил Торс.

Утреннюю экспедицию в Лес Торс возглавил лично. Она закончилась еще плачевней первой. Погибла половина смельчаков. Причем четверых убил Пурпурный Стрелок [Пурпурный Стрелок – растение, выстреливающее ядовитые стрелки-семена на расстояние до двадцати метров. Саженец прорастает и укореняется в трупе.]. Буквально за одно мгновение. Несколько шагов по Лесу обходились в человеческую жизнь. Обратно группа возвращалась по дороге, но и там был потерян человек. Бесследно исчез шедший последним.

К вечеру второго дня в живых осталось двадцать два ссыльных. Внутри частокола их тоже подстерегала Смерть, но здесь она была не такой жадной, как в джунглях.

В лагере был колодец. Была выгребная яма с наглухо запирающейся будочкой. Был небольшой запас сушеных плодов и вяленых бананов. Все. Слишком мало для того, чтобы накормить почти две дюжины мужчин. За два дня удалось подстрелить одиннадцать медовниц, но их мяса не хватило бы и на троих.

Ночью умер еще один ссыльный. Что с ним произошло, было непонятно, но лицо его посинело, а язык вывалился наружу, как от удушья.

Утром Торс с тремя добровольцами снова сделали вылазку. Они отошли не более чем на тридцать шагов, быстро собрали в мешки слизней и два десятка крабов и через пять минут возвратились. Без потерь.

Разобрав на дрова дверь одного из бараков, ссыльные запекли слизней, совершенно несъедобных в сыром виде, и впервые за три дня поели досыта. Воодушевленный успехом, Торс предложил повторить вылазку. Но, на сей раз боги не благоволили им. А может быть, охотники ушли слишком далеко от лагеря.

Оставшиеся услышали громоподобный рев и истошные крики.

Никто не рискнул броситься на помощь. Лишь один из конгаев подошел к воротам, чтобы открыть их, если понадобится. Не понадобилось.

Ночь прошла без происшествий, но трижды, совсем рядом с частоколом раздавался рев. Такой же, какой слышали они днем, когда погибли ушедшие в Лес.

– Хорахш! – перешептывались конгаи.

Сына Асхенны раздражали их приглушенные голоса, боязливость, испуганные лица. Он удивлялся, как за несколько дней Гибельный лес превратил сильных, отважных мужчин в кучку трусов. Конечно, не все вели себя так: кое-кто отделился от общей группы. Но таких было меньшинство.

Светлорожденный устраивался на ночлег отдельно от других. Он отодвинул свою лежанку от стены, окопал канавкой, а вокруг набросал сухой травы. Рядом положи; кинжал. Он был уверен: если паук, крыса или еще какая-нибудь тварь захочет подобраться к нему – он услышит и прикончит гадину.

Ночью он спал. Хотя часто просыпался: какофония звуков за частоколом вопли, безумный смех, рев, хныканье – могли бы разбудить и мертвеца.

На северянина обращали мало внимания. После гибели Торса каждый занимался лишь собственной участью и ни у кого не возникало желания взять на себя ответственность за других.

Нор обратил внимание на двух ссыльных. Один из них явно помешался. Он отказывался даже от той крохотной доли пищи, что полагалась ему, и все время бормотал про Равахша, его гнев и необходимость жертвы.

Второй, маленький жилистый конгай, сам то и дело бросал на светлорожденного внимательные взгляды. Он был лет на пять старше северянина и показался тому достаточно дружелюбным. Но светлорожденный еще не решил, как будет действовать. Потому выжидал и не спешил знакомиться.

Днем ссыльные бесцельно разбрелись по лагерю. Выйти за частокол никто не отваживался.

Маленький конгай сам подошел к сыну Асхенны.

– Хочешь попробовать? – Он показал пригоршню грибов, синих, с пурпурными пятнами. Светлорожденный покачал головой:

– Нет, спасибо! Они могут быть ядовиты!

– Верно! – сказал конгай. – Они и впрямь ядовиты. Но если подержать с полчаса над огнем – яд уйдет. А если денек на солнце – можно получить сладостное забвение на целую ночь. Но нам ведь это ни к чему?

Он улыбнулся, откусил кусочек гриба, прожевал и проглотил.

– Ты сказал, они ядовиты? – заметил Нор.

– Мне не повредит.

– Ты – маг?

– Нет! – Конгай тихо рассмеялся. – Я всего лишь деревенский лекарь. Немного понимаю в колдовстве, ровно столько, чтобы сделать из яда лекарство!

– Ты умрешь последним из нас, – предположил светлорожденный.

– Надеюсь, что нет!

– Надеешься?

– Мне было бы скучно одному. А потом, я хочу пожить подольше. И думаю, что выживу. Даже здесь...

– Почему? – поинтересовался светлорожденный, тешивший себя сходной надеждой.

– Кто-то же построил этот лагерь! Пойдем, поедим! Меня зовут – Набон.

– Нор, – сказал светлорожденный.

Грибы нельзя было назвать деликатесом, но, посыпанные солоноватым пеплом, взятым из костра, они стали вполне съедобными.

Кое-кто из конгаев остановился неподалеку, следя за их трапезой. Некоторые покачивали головами, но никто не пытался отговорить. Умрут двумя ртами меньше. Выживут,– значит грибы съедобны. Набон и северянин не отравились. Тогда четверо конгаев, ни слова им не сказав, набрали грибов и, разведя огонь из остатков барачных дверей, стали их жарить.

– Они не отравятся? – спросил светлорожденный.

– Не знаю, – беспечно отозвался маленький конгай. – Ты хочешь, чтобы я их предупредил?

– Да, знаешь ли...

– Хорошо, – Набон поднялся и подошел к костру. Вокруг, с жадностью глядя на нанизанные грибы, сидели четверо мужчин.

Набон что-то сказал им, но те закричали возмущенно и сердито.

Маленький конгай покачал головой и вернулся к светлорожденному.

– Они говорят: я хочу сохранить грибы для себя, – сказал он. Признаться, я такого и ожидал. Пусть едят.

– Они умрут, – равнодушно сказал светлорожденный.

– Да. Но даже если они выживут сейчас, – то умрут чуть позже. Не думаю, чтоб такие выжили в Гибельном лесу! Им даже в наших горах не протянуть долго!

– Кстати, откуда ты? – спросил сын Асхенны.

– Мое селение – у подножия Закатного хребта, около города Сиул. Знаешь, где это?

– Нет. Но я тоже родился у подошвы горы! У нас, в Хольде.

– Ага! – Конгай протянул ему сухую ладошку, которую Нор с чувством пожал. С каждой минутой Набон ему нравился все больше.

Четверо конгаев, съевших неизвестные грибы, не умерли.

Но были очень близки к тому, чтобы умереть. Только к вечеру кровавый понос и рвота у них прекратились, и бедняги смогли забыться. Им повезло: яд начал действовать после первого же проглоченного куска.

Следующая ночь также прошла без потерь. Но всех, кроме Набона с светлорожденным и четверых отравившихся, мучил жестокий голод. И это было похуже, чем рев хорахша за частоколом.

Два товарища поставили лежанки рядом и спали спокойно.

Утро ничего хорошего не принесло.

Спятивший конгай, тот, что поминал Равахша, нашел себе товарищей,тех, что поели ядовитых грибов. Они шептались, поглядывая на Набона и светлорожденного, а потом один из конгаев удалился в барак и долго лязгал там железом.

Двое друзей устроились в тени стены.

– Парни что-то затевают! – проговорил маленький конгай. – И это мне не нравится: я не слишком хорошо обращаюсь с оружием.

– Зато я обращаюсь с ним хорошо! – заверил его Нор. – Не тревожься.

А к затевающей что-то компании тем временем присоединились еще четверо. Затем еще трое. Ссыльным совершенно нечем было заняться. Они подсаживались к образовавшейся группе, слушали, что бормочет помешанный.

"А может, не такой уж он и помешанный?" – подумалось светлорожденному.

Незадолго до полудня время разговоров истекло.

Пятеро здоровенных конгаев двинулись к двум товарищам.

– Равахшу нужна жертва! – заявил один из них, выставив мощный подбородок.

Нор подумал: имеют в виду его. Но здоровяк ткнул пальцем в маленького Набона. Он говорил на конгаэне, который светлорожденный знал не так уж хорошо, но фраза была понятна, и жест достаточно красноречив.

– Что же вы собираетесь со мной сделать? – дрогнувшим голосом спросил лекарь.

– Душа твоя уйдет к Равахшу! – разъяснил второй конгай. – Душа Равахшу, а тело – нам, его слугам! Так сказал этот! – Повернувшись, он показал на помешанного, сидящего на земле в двадцати шагах. – Хусон – слуга Равахша. Потому он здесь, в его царстве!

– Вы тоже здесь как слуги Равахша? – осведомился Набон, стараясь не выказать страха.

– Не твое дело, коротышка! – отрезал первый. – Ты – жертва!

– Чего же вы ждете от меня? – спросил маленький конгай.

– Мы должны связать тебя, чтобы умертвить по ритуалу! Встань!

"Ого!" – подумал светлорожденный, сидевший на корточках в трех шагах от маленького конгая.

– Ублюдки пятнистой крысы! – четко сказал он. – Прочь от моего друга, пока я не свернул чью-то толстую шею!

Лицо здоровяка покраснело, жилы набухли. Он сверху вниз злобно уставился на светлорожденного.

– Мы не трогаем тебя, северянин! И не тронем! – поспешил вмешаться третий конгай. – Мы уважаем Империю! Только ты не вмешивайся, ладно?

– Уважающие Империю не поклоняются Равахшу! – сказал воин.

– Здесь – царство Равахша! – настойчиво произнес конгай.

– Ты же воин. Как и мы! – вмешался второй. – Не думай, что мы тронем тебя! Ты даже не будешь бросать жребий, если откажешься от своей доли жертвы! А этот...

– В общем, мы здесь потому, что любим Империю! – заключил третий. – Ты нас не бойся!

Набон переводил тревожный взгляд с светлорожденного на конгаев.

– Я боюсь? – Светлорожденный продемонстрировал удивление.

Тут первый конгай, которому сын Асхенны пообещал свернуть шею, вышел из ступора.

– Это ты здесь потому, что любишь Империю! – заорал он. – Я здесь потому, что ненавижу этих бледных тварей, соххоггоев! А тебя, червяк... Он занес ногу, чтобы пнуть сидевшего на корточках светлорожденного.

Нор встал. Вернее, распрямился, выбросив кулак, с хрустом врезавшийся в челюсть конгая.

Тот отлетел назад и рухнул на спину. Голова его была неестественно вывернута.

– Я же сказал: кое-кому свернут шею! – лениво проговорил северянин.

Четверо других отпрянули, но отступать, похоже, не собирались. Набон стал рядом с Нором, сжимая нож.

– Договоримся так, почтенные! – спокойно сказал светлорожденный. Хотите кого-нибудь сожрать – выбирайте между собой!

Их противники задумались.

– Может, он прав? – сказал один из них. – Мы говорили о жребии...

– И жертва у нас есть! – другой кивнул на мертвеца. Вид у светлорожденного был такой, что связываться с ним не хотелось.

– Но ритуал... – возразил было третий.

– Да Равахш с ним, с ритуалом! – дружно закричали остальные.

Они поладили бы, если бы к ним, размахивая мечами, не подбежали шестеро остальных...

– Ого! – насмешливо сказал Светлорожденный. – Не ушибите друг друга этими железками!

У самого Нора имелся кинжал. Такой же, впрочем, скверный, как и мечи.

Один из шестерых, не раздумывая, бросился на северянина.

Он занес меч, но Светлорожденный нырнул под клинок, перехватил руку противника и всадил кинжал в левое подреберье конгая. Прикрывшись им, как щитом, воин избежал еще одного удара, перехватил меч и проломил им голову второго нападающего. Тогда, отбросив кинжал, он вырвал из руки поверженного меч и бешено завертел обоими клинками.

– Ну, слизняки! – зарычал он. – Вашему Равахшу нужно мясо? У него будет много мяса! – и сделал шаг вперед. К его удивлению, противники отступили. Они не привыкли сражаться вместе, и каждый почувствовал себя один на один с бешеным северным воином.

– Кто не хочет к Равахшу, меч наземь! – крикнул Набон из-за спины северянина. (Он тоже предусмотрительно отступил подальше от вертящихся мечей.)

"Лекарь! – пренебрежительно подумал сын Асхенны. – Разве воины откажутся от оружия?"

Ему пришлось удивиться еще раз: конгаи поспешно побросали мечи на траву.

– Возьмите мертвых и выбросьте их за ворота! – приказал Набон.

Конгай заколебались.

– Делать что сказано! – заревел Нор. – Выпотрошу всех!

Убитых тут же подхватили и поволокли к воротам.

За эти несколько минут все ссыльные собрались вокруг Набона и светлорожденного. Все, кроме "слуги Равахша", в одиночестве сидевшего на траве.

– Ты и ты! – приказал Набон двоим конгаям. – Идемте со мной! – и двинулся к "слуге". Светлорожденный пошел с ним. Остальные ссыльные – тоже.

– Ты любишь Равахша? – спросил он невозмутимо сидящего конгая.

– Люблю! – Прищурившись от яркого света, "слуга" взглянул на маленького конгая.

– Любишь! Да! – Набон наклонился и точным ударом ножа пронзил сердце жреца.

– Выбросьте и его! – приказал он двоим конгаям. И светлорожденному, виновато: – Его нельзя было оставлять в живых! Это заразная болезнь!

– Если ты все болезни лечишь так, лекарь, – усмехнулся северянин, – я предпочту не болеть!

Все трупы были выброшены наружу, а ворота заперты.

Шестнадцать конгаев окружили северянина и Набона.

– Командуй! – шепнул другу маленький лекарь.

– Может быть, ты? – возразил светлорожденный. – У тебя неплохо получается, и они – твои соплеменники!

– Насчет соплеменников ты не прав! А командиром я предпочитаю видеть тебя! Уверен, и они – тоже! Достойные! – воскликнул он на языке Империи. Готовы ли вы, как и я, вручить свою судьбу этому воину? – Он указал на светлорожденного.

– Нечестный ход! – проворчал Нор. Но его слова утонули в дружном одобрении ссыльных:

– Да! Да!

– Хорошо! – крикнул сын Асхенны, и его привычный к командам голос перекрыл восклицания конгаев. – Я буду вашим вождем! А теперь – тихо!

Голоса смолкли. Светлорожденный выдержал паузу, а потом негромко произнес:

– Я хочу выжить! – Снова пауза. – И хочу, чтобы выжили вы!

Полминуты он молча смотрел в глаза каждому из ссыльных.

Большинство смущенно опускало взгляд.

– Но половина из вас наверняка умрет!

Снова поочередно заглянул каждому в глаза.

– Ты, приятель, подойди! – вдруг приказал он широкоплечему рослому конгаю, бедра которого обертывала ярко-синяя ткань.

Конгай шагнул вперед. Свирепый взгляд северянина его совершенно не смутил.

– Мое имя Иром, достойный! – заявил он.

– Я видел тебя среди тех, кто пошел за дровами, а принес трех покойников!

– Да! – Тон конгая был уважителен, но лишен подобострастия. Удлиненные карие глаза с любопытством разглядывали северянина.

– Хорошо, – сказал Нор, еще раз оглядев ссыльных. – Я позабочусь о вас! – Его маска простого десятника дала трещину, из которой выглянуло лицо светлорожденного Империи и военачальника. – Иром и ты, Набон, останьтесь! Я буду говорить с вами наедине. Остальных не задерживаю!

Ссыльные неохотно разошлись. Они с удовольствием послушали бы разговор.