Текст книги "Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь"
Автор книги: Александр Мазин
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 78 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]
которая начинается с народного вече, а заканчивается укреплением вертикали власти
Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.
Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече – это вообще не в его правилах. Вече – это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве – по-другому. Здесь рядом – Дикая Степь. Беда вихрем налетает – бакланить некогда.
Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только – со старшиной: воеводами, боярами, князьями союзными.
Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят – и пусть им.
Глаз не разлепляя, пошарил рукой… Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.
Било всё тарахтело. Вот настырное… Всё-таки хорошо дома… Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:
– Эй, кто-нибудь! Квасу мне!
Полминуты – и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.
«Хорошо Слада челядь вышколила», – одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.
Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги – девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы…
И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.
Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.
– Матушка, матушка! – завопил он с ходу. – Спаси, матушка!
«Это еще что за чучело?» – подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница…
Сладислава появилась на крыльце. За ней – холоп с двумя мешками.
– В овин неси, – сказала Сладислава холопу. И монашку: – Говори, что стряслось?
– Беда, матушка! Ой, беда! – заголосил монашек. – Спаси, матушка! – монашек упал к ее ногам. – Церковь нашу жгут!
– Что ты несешь? – сердито сказала Слада. – Ну-ка встань, говори толком!
На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех… Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни…
Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.
– Церковь жгут! – повторил он. – Нас бьют. Иерея насмерть убили!
– Кто?
Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.
– Киевские люди…
Сладислава ахнула.
«А ведь действительно беда, – подумал Духарев. – Неужели бунт?»
И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.
Сладино лицо – белее снега. Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.
– Я знала, знала… – шептала она. – Я знала, что так и будет… О, Господи…
– Не бойся, дочка! – это проскрипел старый варяг. – Никто тебе зла не учинит. Мыне позволим!
Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги…
«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, – прикинул Духарев. – Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян – тысячи, нет, десятки тысяч… Правда, и христиан среди них – не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде… Эх, жаль что со мной – только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил. На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина…»
– Зброю мне, одеться! – крикнул Духарев. – Вставай, малой! – рявкнул он на монашка.
Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.
– Поднимите его! – велел Духарев. – Дайте ему меду.
Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался – не оторвать.
– Хорош! – скомандовал Сергей. – Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай…
И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.
Церковь их была – при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка – огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек… Настоятелю разбили голову дубиной…
Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот – сюда…
Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные – где-то в городе… гуляют. Собирать некогда.
– На коней!
Ему тут же подвели Калифа.
– Батька, я с тобой! – подал голос Богослав.
– Нет, – отрезал Духарев. – Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?
С виду Богослав – совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.
– Погоди, муж, вот возьми! – Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху…
– Спасибо! – Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. – Ничего не бойся, моя хорошая! – глянул через плечо жены на Рёреха… Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.
У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгиной дружины.
– Назад, сдай назад, не напирай… – лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.
Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.
Духарева узнали, поприветствовали.
– Кто вас на стражу ставил? – спросил Духарев. – Князь?
– Он.
– А сам где?
– Там, – десятник махнул в сторону Подола. – Дорогу! Дорогу воеводе!
Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала…
В ту же секунду мечи духаревских гридней покинули ножны.
– Р-разойдись! Постор-ронись! – звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.
Толпа отпрянула, раздалась к заборам.
Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, – никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах…
Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня вниз по улице. Дружина – за ним.
За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.
Но не сегодня. Сегодня – вече.
Стояли родами и дворами. Большинство – смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, – жрецы Волоха.
Еще на одной телеге – ораторствовали. Какой-то купчина с Подола и еще один мужик неопределенного сословия, длиннорукий, как обезьяна, лаялись друг с другом. Толпа вокруг орала. Вече, одним словом. Традиционное народное развлечение. Дубинки и пиво приносим с собой, плюхи и зуботычины получаем на месте. В другое время Духарев послушал бы, о чем дискуссия, но не сейчас. Сейчас его куда больше интересовала горящая церковь.
Духарев и его сопровождающие двинулись сквозь толпу. Люди сторонились, давая дорогу. Здесь никто не пытался ухватить духаревского Пепла за узду. И слов злых вслед не бросали.
Проезжая мимо волохов, Духарев кивнул одному, знакомому, заходившему к ним на подворье – к Рёреху в гости. Жрец тоже кивнул, с важностью.
Церковь горела. А вокруг нее, на соответствующем отдалении, цепочкой стояли конные Святославовы гридни и никого не подпускали к пожарищу. По эту сторону оцепления тоже толпился народ, поменьше, чем на площади, сотен семь-восемь. Много женщин. Кое-кого Духарев узнавал: люди из христианской общины. Стояли, смотрели с печалью и смирением.
Кто-то, узнав Духарева, вскрикнул радостно, сунулся к стремени, но гридни не подпустили.
Духарев подъехал к оцеплению.
– Где князь? – спросил он.
– Там, – махнул рукой гридень из старших.
Святослав в окружении дружинников расположился у старого дуба на краю площади. Но не на высоком кресле, а верхом. И хотя сам Святослав был без доспехов, но конь под ним – боевой. И гридни тоже в полной броне. Перед князем – толпа. Но не смерды, люд получше, судя по одежке: старосты да тиуны.
Князь втолковывал им что-то. Слушатели внимали. Еще бы им не внимать, когда за спиной фыркают да позвякивают серебряными украшениями боевые кони, на которых грозными башнями – княжьи гридни.
Дружинники посторонились, пропуская Сергея.
Святослав глянул на воеводу недовольно, буркнул:
– Ты зачем здесь, воевода? Я тебя не звал.
– Вот что меня позвало! – Духарев махнул плетью в сторону горящей церкви.
– Нечего тебе тут делать! – Святослав грозно нахмурил брови.
– Ты, должно быть, запамятовал, княже, – медленно, с расстановкой произнес Духарев. – Я – воевода твой, а не холоп!
На скулах Святослава вздулись желваки. Но он усилием воли подавил ярость. Отвернулся от Духарева и, не глядя на него, произнес:
– Единоверцев своих прибежал защищать?
За спиной Сергея шумело вече. Справа весело трещал огонь…
– Да, – сказал Духарев.
– Обратно иди, на Гору! – бросил Святослав. – Там и будь. Молись кому хочешь, тебя не тронут. А капища христианские давно проредить пора. Понастроили… Как в землях ромейских. Не любы они народу!
– Народу? – Духарев криво улыбнулся. – Или – тебе?
– И мне! – жестко произнес Святослав. – А потому, воевода, дозволяю я народу пожечь капища ваши, а из камней алтарных жертвенник Перуну сложить. А кто противиться будет – бить без жалости!
Сказано было не обычным голосом, а тем, каким великий князь подавал команды во время боя. Чтоб все слышали.
Духарев ощутил, как в нем поднимается волна холодного бешенства.
– Меня – тоже бить?
Святослав подал коня вперед, встал с Сергеем стремя в стремя.
– Иди домой, воевода, – произнес он негромко. – Я здесь князь. Я говорю – ты повинуешься. Иди домой, пока я не осерчал.
– И что будет? – с презрительной усмешкой бросил Духарев. – Убьешь меня? – В правой руке Сергея – плеть, левая легла на рукоять сабли.
– Отойди прочь! – с такой же холодной яростью произнес Святослав. – Лучше сам отойди, воевода! Нехорошо будет, коли умрешь ты от руки того, кого сам учил меч держать.
– А ты гридням вели! – предложил Духарев. – Хотя гридней твоих тоже я учил… Уж не знаю, княже, как тебе теперь быть. И так нехорошо, и этак…
Тут он заметил, что народ, тот, что был поближе, притих и с вниманием прислушивается к беседе великого князя со своим воеводой. И гридни ближней дружины – тоже.
А еще он увидел, что к нему пробивается Йонах. Когда Духарев выезжал из дому, парня на подворье не было, а теперь вот нашел…
Гридни Святослава посторонились, полагая, что молодой хузарин спешит с какой-то вестью.
Так и было.
– Батька! Там, в Вышгороде, Звана… – тут он заметил Святослава. – О! Княже! Дозволь воеводе весть сказать!
– Говори, – разрешил Святослав.
Похоже, он рад был немного разрядить обстановку.
А молодой хузарин даже не заметил возникшего противостояния.
– Из Вышгорода малец прибежал! – произнес он возбужденно. – Говорит: Звана нашего бояре повязали. Надо бежать выручать, батька!
Духарев глянул на Святослава. Святослав молчал. Но между гридней, и духаревских, и княжьих, пробежал ропот. Звана в войске знали.
– За что повязали? – сурово спросил Духарев. – И что он вообще там делал, в Вышгороде?
– Девка у него там, – сказал Йонах. – Боярская дочка. А повязали за то, что челядников боярина вышгородского побил.
– За что побил?
– Боярин тебя худыми словами обзывал. И… – Йонах покосился на Святослава – … про великого князя тоже болтал… разное.
– Что болтал? – резко спросил Святослав.
Йонах замялся. То ли не хотелось ему дурное повторять, то ли не желал быть ябедником…
Но сын Машега не был бы сыном Машега, если бы не выкрутился. Причем с той нахальной отвагой, которая всегда отличала потомственных «белых» хузар, не кланявшихся никому, кроме Бога.
– А может, сам у него и спросишь, княже? – дерзко предложил Йонах.
– А может, ты всё врешь, гридь? – в тон ему парировал Святослав.
– Не говори так, княже! – В голосе молодого хузарина зазвенела обида. – Я – Йонах бар Машег!
– Гордый, – буркнул Святослав. – В отца. Или – в батьку? – Князь метнул сердитый взгляд на Духарева.
Но Йонах воспринял слова князя как похвалу, задрал кверху подбородок.
– Боярина того Шишкой кличут, – сообщил он. – Поспешим, батька! – Он умоляюще поглядел на Духарева. – Малец говорил: Шишка хочет Звана собаками затравить. Шишка так неугодных холопов своих травит.
– То холопы, а то гридь! – Святослав хмыкнул.
– Так он же связанный будет! – воскликнул Йонах. – Поспешим, батька!
Духарев колебался недолго. Бросил последний взгляд на горящую церковь… Да что тут выбирать! Так и так сгорит. Нет, сейчас Зван важнее.
Сергей тронул Калифа…
И Святослав конем заступил ему дорогу.
– Далеко собрался, воевода?
– В Вышгород. Отойди с дороги, княже. Прошу тебя!
– Ах, просишь… – Святослав прищурился. – Ну коли просишь, так я, пожалуй, отойду. Может, еще о чем попросишь? О единоверцах своих…
– Ты ведь всё уже решил, княже, – мрачно произнес Духарев. – Что просить без толку.
– Артём! – вдруг зычно выкрикнул Святослав.
Один из Святославовых ближних тут же выдвинулся, и только сейчас Духарев признал в нем сына, потому что бронь на парне была новая, дороже прежней, шлем с личиной и конь чужой, из княжьей конюшни.
– Будешь здесь старшим, – сказал великий князь.
– Да, батька.
«Ага, – подумал Духарев. – „Батька“. Успел уже, значит, личную присягу князю принести. Растет сынок. А отцу – ни слова».
– Капища ромейские пусть разбирают, как я велел, – продолжал Святослав. – Но утварь не грабить и жрецов не бить. Только тех, кто мешать будет. Ослушников наказывай без жалости. – И, повысив голос: – Все слышали?
Слышали все. Святославов рык не услышать мудрено.
– Доволен, воевода? – уже вполголоса спросил великий князь.
– Спасибо, княже.
Ну что тут скажешь! Церквам в Киеве так и так не устоять. Раз Святослав решил «проредить», так и будет. А вот поставить во главе этой богоборческой операции христианина – отличный политический ход. С одной стороны, ясно, что никаких «переборов» не будет. Не бунт с беспорядочными пожарами, разгромом и грабежом, а управляемая сила народного гнева. Артём – герой. Город спас. Его не просто уважают – любят. Другое дело, что любовь толпы – вещь переменчивая. Но мечи княжьих гридней добавят ей постоянства.
А с другой стороны, этот ход вобьет крепкий клин между Артёмом и его киевскими единоверцами. И можно спокойно оставить парня старшим по Детинцу, не опасаясь, что он будет лоббировать интересы христиан. А ромеям, если что, можно сказать, что ослабление присутствия христианской церкви – не есть личная воля князя, а исключительно воля народа, которую он, князь, обуздал, как мог. В идеале Святославу вообще стоило покинуть на это время Киев.
Что он и сделал.
Глава одиннадцатаяСпорное право боярина Шишки
Вышгород, персональный городок княгини Ольги, размерами уступал Киеву, но во всем прочем, пожалуй, превосходил. Посадов поменьше, зато стены повыше и покрепче, и дома за стенами солиднее. Можно не сомневаться, что и измором его взять было бы потруднее, чем Киев. Те же печенеги сюда даже и не совались.
Когда Духарев с дружинниками и Святослав, прихвативший с собой всего десяток гридней, подъехали к воротам города, те оказались заперты.
И отворить их даже никто не почесался. Хотя стражи наверху их точно видели.
– Открывай ворота, псы! – гаркнул Велим.
– Сам пес! – ответили сверху. – Прочь езжай!
– Велим, дозволь я ему бороду укорочу? – попросил Йонах. – Он, свиное вымя, утром вдогон мне стрелял.
– Погоди! – вмешался Духарев. – Эй ты! Я – воевода Серегей! Слыхал обо мне, бездельник? Живо открыл ворота!
– Вот тебя-то как раз пущать и не велено! – радостно заорал сверху один из стражей, бородатый детина в сдвинутом на затылок шлеме.
– Это кем же не велено? – поинтересовался Духарев.
– Первый боярин Шишка не велел! – охотно ответил страж. – Так что убирайся, воевода, восвояси, пока я тя не стрельнул, как велено!
– Ты в меня стрельни, мордастый! – закричал Йонах. – Всё равно не попадешь!
– Это почему ты так решил? – заорал страж.
– Да всякому видно! Ты даже на сапог себе помочиться захочешь – и то промахнешься!
– Это почему это я на сапог промахнусь?! – возмутился страж.
Гридни захохотали. На стене – тоже. Даже князь улыбнулся. А вот страж побагровел и дернул из налуча лук. Все заржали еще пуще. Никому в голову не приходило, что боярский страж настолько тупоумен, что рискнет выстрелить в княжьего гридня. Не говоря уж о воеводе.
Но этот оказался тупоумен именно настолько. Он выстрелил. В Йонаха он, естественно, не попал. Взял выше и угодил в Святославова гридня, который, естественно, тоже не стоял столбом, а отшиб стрелу щитом. И прежде, чем отбитая стрела упала на землю, защелкали тетивы луков, и стража снесло со стены.
И быть бы большой беде, потому что на вышгородской стене тоже схватились за луки, но тут Святослав бросил коня вперед и бесстрашно сдернул с головы шлем. Солнечный луч свернул на его бритой загорелой голове. Мотнулся назад пшеничный чуб, когда князь запрокинул голову и рыкнул почище пардуса:
– Не стрелять!!! Ополоумнели, дурни! Я – князь ваш! Шкуру сдеру! Живо открыть ворота!
Тут уж и вышгородские опомнились. Попрыгали вниз, вытянули засов, потащили створы.
Не дожидаясь, пока ворота откроют полностью, Святослав бросил коня внутрь, едва не сшиб кланяющегося в пояс вышгородского десятника и поскакал вверх по улице. А за ним, галопом, княжьи и духаревские.
На просторном подворье боярина Шишки было весело. Но не всем. Не веселилась меньшая челядь, которую согнали смотреть, как боярин наказывает того, кто ему не угодил. Не веселился наказываемый, гридень Зван, с которого содрали бронь и одежду и привязали к столбу посреди подворья. Не веселилась дочка боярина, к которой, собственно, и приехал в гости Зван.
Дочки, правда, на дворе не было. Ее по приказу отца еще утром двое доверенных увезли из города в потаенное место.
Не веселились и псы. Были у боярина три зверюги, специально натасканные на человека. Были. Теперь два «людоеда» валялись со вспоротым горлом, а третий медленно издыхал с ножом между ребер.
Не рассчитал боярин Шишка. Хотел продлить удовольстие и перед травлей велел освободить Звана. А тот ножик у челядника отнял да на Шишку кинулся. Тут псарь «людоедов» и спустил. И всё. Нет больше «людоедов». Правда, и гридня порвали собачьи клыки. Не то чтобы опасно, но потрепали основательно. Так что взяли Звана во второй раз и теперь уж воли не дали. Раздели и привязали к столбу, у которого Шишкин палач порол провинившихся холопов.
Привязали. Привели других псов, попытались наускать. Но не получалось. Не хотели охотничьи псы брать человека.
Зван, хоть и крови потерял изрядно, но держался. И вел себя храбро: поносил разными нехорошими словами боярина и описывал, что с Шишкой сделает воевода Серегей, когда обо всем узнает.
Боярин Шишка, в красных сапогах, будто ромейский василевс, в дорогой шелковой одежке. На жирной груди – византийский крест с рубинами и изумрудами, у пояса – короткая сабля с рукоятью в самоцветах. Морда толстая, красная, злая, брызги слюны изо рта:
– Запорю всех! Жрать, его жрать!!!
Хохот Звана.
– Ори, ори! Лопнешь – будет чем собачек накормить! Они гнилую требуху любят!
Псы лают, псари кричат…
На дворе никто не услышал, как подскакали к воротам всадники. Стучать не стали. Духарев узнал голос Звана – этого достаточно. Махнул рукой…
Забор у Шишки высокий. Однако намного ниже крепостной стены. Змеями взлетели арканы. Побежали вверх по частоколу гридни… Сам он остался в седле. Рядом с князем, который улыбнулся одобрительно – понравилась ему выучка духаревских дружинников. Хотя, если вдуматься, – ничего хитрого. Вот когда под обстрелом, да наверху – вои с оружием…
Пять секунд – и за забором перестали орать. Только собаки забрехали еще пуще. Еще пять секунд – и створки ворот попозли в стороны.
– Добре, – похвалил Святослав и тронул коня. Окруженные дружинниками великого князя Духарев и Святослав не спеша, стремя в стремя, въехали во двор.
Картина им представилась живописная.
На ступенях терема сгрудились, выставив разномастное оружие, челядники Шишки. Человек пятьдесят. Вокруг крыльца, двумя линиями, гридни Духарева. Первое полукольцо – с мечами наголо, второе – с луками на изготовку. Их меньше, но результат схватки ясен даже ёжику. Поэтому и не нападают. Успеется. Звана уже освободили. Кто-то и меч ему в руку сунул…
«Лучше бы перевязали», – подумал Духарев.
Псари с собачками уже слиняли – от греха подальше.
– Убери своих, – сказал Святослав Духареву.
– Гридь, на-конь, – скомандовал Сергей.
Цепочки мгновенно рассыпались. Дружинники, не выпуская оружия, разобрались по седлам. И снова построились позади воеводы.
– Прочь! – велел князь Шишкиным челядникам, и те, не заставляя повторять, кинулись кто куда. С большой охотой – умирать никому не хочется. Остались только четверо наемников-нурманов. Эти тоже в Валхаллу не рвались, но работа есть работа.
– Шишка! – рявкнул Святослав. – Вышел сюда!
Боярин появился в дверях. Уже не красный, а бледный. Но даже страх не выбил из него природного гонора.
– Здрав будь, княже! Зачем пожаловал?
– Ты что творишь, боярин? – спокойно произнес Святослав.
«Неужели выгородить хочет мерзавца?» – удивился Духарев.
Определенный резон в этом был. Шишка – боярин сильный. При Ольге власть имел изрядную и пользовался ею наверняка не только себе во благо, за что и был у княгини в большой чести.
Но Святослав – не тот человек, который ради выгоды пожертвует честью и Правдой.
– Я – в своем доме. – Увидев, что князь с ходу не отдал его воеводе Серегею, Шишка взбодрился. – А этот, – кивок на Звана, – дочь мою обесчестил. По Правде за бесчестье охальника отцу головой выдают.
– Верно, – согласился Святослав.
Шишка совсем воспрял.
Зван с беспокойством посмотрел на своего воеводу. Духарев чуть заметно качнул головой: не беспокойся, мол, я тебя не выдам.
– Только вину его не тебе определять, боярин, а мне, – напомнил Святослав. – Это мое право. Княжье.
– Вышгород – великой княгини городок. Он киевскому столу не подлежит, – на знакомом поле законов и тяжб боярин снова надулся.
Зря.
– Был – княгини, – ровным голосом произнес Святослав. – Теперь – мой. И суд здесь – тоже мой. А ты, боярин, помню, моей матери верно служил. А мне?
Шишка хрюкнул. Удивился. Но быстро сообразил, куда идет.
– А тебе, великий князь, еще верней служить буду! – и даже попытался поясной поклон отвесить. Получилось плохо – брюхо мешало. А уж глазки как замаслились. Должно быть, представил боярин, как он при великом князе славно заживет. Великом князе, который всегда в походах…
А Святослав сделал паузу небольшую и совсем спокойно добавил:
– А я на этом гридне вины не вижу.
– Э-э-э… Как не видишь? – Шишка аж глаза выпучил. Удивился.
– А так. Не вижу, и всё.
– Но у меня видаки есть… – растерянно проговорил боярин.
– А зачем мне твои видаки. Я, боярин, свое слово сказал. Но если рассудить по Правде…
– Вот-вот! – оживился Шишка. – Если по Правде…
– Хочешь – по Правде? – осведомился князь.
– Хочу! – бодро ответил Шишка. Не почуял подвоха.
– Что ж, боярин, за верную службу моей матери надо тебя отблагодарить. Быть посему. Варяг Зван, готов ли ты постоять за себя по Правде?
– Благодарю, княже, за подарок! – Зван низко поклонился. – Только я не могу. Дочку я его люблю, жениться на ней хочу. А как это можно, если я ее отца убью?
Тут до Шишки доперло. Аж борода затряслась. По варяжской Правде подобные спорные вопросы решались непосредственным обращением к Перуну. То есть – поединком, в котором правый оставался живым, а неправый – соответственно, мертвым. Шишка был христианином, Зван – тоже. Так что Перун мог оказаться в затруднении. Вдобавок Зван был изранен и измучен… Но ни сам Зван, ни кто-либо из присутствующих ни на миг не усомнились, кто окажется правым, а кто – нет.
– Прости меня, княже, не могу я с ним биться, – Зван был простым гриднем, не князем. У князей – другая мораль.
Сыну Святослава Владимиру, например, ничто не помешало сделать своей женой дочь Роговолта полоцкого, предварительно убив не только ее отца, но и всю ее семью.
– Великий князь, неужели ты спустишь ослушнику? – закричал воспрявший Шишка.
– Соглашайся, Зван, – негромко посоветовал Духарев. – Дашь ему легонько по башке – и дело с концом.
Зван подумал – и кивнул.
– Коли боярин настаивает, будем с ним биться, – сказал он.
– Не со мной! – мгновенно отреагировал Шишка. – По закону я имею право выставить за себя поединщика. Вот он, Харальд, будет биться за меня! – Шишка показал на одного из своих нурманов.
Святослав поморщился. Хитрость Шишки не привела его в восторг.
По закон соблюден. Духарев поглядел на Харальда-нурмана и сразу понял, что Звану с ним не справиться. Даже будь парень в хорошей форме, ему пришлось бы туго. Опытный битый волчара, искушенный именно в такой вот, один на один, пешей рубке. Духарев хорошо знал эту породу. С десяти лет – с мечом. С двенадцати – в виках. [13]13
Вик – военный поход.
[Закрыть]
Сам Духарев, наверное, мог его завалить. Святослав – наверняка. Зван? Очень сомнительно.
– Зван тоже имеет право назвать поединщика! – Йонах опередил Духарева, намеревавшегося сказать то же самое.
– Может, ты хочешь биться вместо него? – спросил князь.
– Нет! – крикнул Зван.
– Да! – не раздумывая, заявил Йонах.
Святослав с большим сомнением посмотрел на молодого хузарина. Нурман усмехнулся, перебросил из руки в руку секиру.
– Йонаш, нет! Я сам!
– Да, – сказал великий князь. – Я принимаю замену. Молчи, воевода! – остановил он собравшегося возражать Духарева. – Слово сказано. На перекресток не пойдем. Биться будете здесь, места хватит. Биться будете пешими. Со своим оружием. До смерти.
Нурман насмешливо оскалился, сдвинул на глаза шлем, сдернул со спины щит.
Йонах спрыгнул с коня. В сравнении с Харальдом он смотрелся ребенком. Но не выглядел испуганным. Щита хузарин брать не стал, зато вынул из налуча лук.
– Эй-эй! – закричал Шишка. – Лук – нельзя!
– Почему – нельзя? – удивился Йонах. – Это мое оружие!
– Успокойся, хозяин, – пробасил нурман. – Пускай что хочет берет. Лишь бы не удрал.
– Я удеру? – Йонах засмеялся, звонко, жизнерадостно. – Это ты беги, нурман! В спину бить не стану, обещаю!
– Цыпленок! – захохотал Харальд, крутнул топор. – Сейчас я сделаю из тебя поленце. Сначала – обрублю руки…
– Начали! – скомандовал великий князь.
– …потом я обрублю тебе ступни, потом… – продолжая говорить, нурман неспешно двинулся вперед. Духарев видел, что, несмотря на кажущуюся беспечность и самоуверенность, он осторожен и внимателен, а щит держит так, чтобы легко было перенять им стрелу.
Йонах стоял спокойно, расслабившись. Лук с наложенной стрелой – в опущенных руках.
– …Потом…
Неуловимо быстрым движением Йонах вскинул лук. Нурман прыгнул вперед, стремительно, как кот, выбрасывая навстречу руку со щитом – раньше, чем раздался щелчок тетивы, ударившей о наруч Йонаха. Всем показалось: Йонах промахнулся, потому что выстрел не прервал атаки нурмана. Его топор, вылетев из-за щита, описал хитрую дугу, но прошел в ладони от бедра уклонившегося хузарина. Йонах сделал всего один шаг и остановился. А нурман упал. Лицом в землю. Будто не оружием сраженный, а волшбой. Окованный железом щит соскочил с руки и покатился по двору.
Йонах неторопливо двинулся к коню, вложил в налуч лук.
Князь кивнул одному из гридней. Тот спешился, подошел к нурману, перевернул его навзничь.
Нет, волшба была ни при чем. Обломанный о землю черенок стрелы торчал из глазницы поединщика.
– Шишка! – Святослав повернулся к боярину… Но боярина не было.
Пока все смотрели на поединок, боярин даром времени не терял. Смылся.
Великий князь на мгновение даже дар речи потерял. Такого, чтобы ищущий Правды удрал с судилища, при нем еще не бывало.
– Велим, пошли троих – обыскать дом! – скомандовал Духарев. – Трое – к воротам! Сам…
Йонах (уже в седле) гикнул и вылетел со двора, не дожидаясь остальных.
– …сам с остальными выверни наизнанку этот городок…
– Моим именем! – рявкнул Святослав. – Найдите этого жирного бобра! Гривна с моей шеи тому, кто его притащит!
Гридни бросились выполнять приказ. Двор опустел. Остались только сам великий князь, Духарев, Зван, трое нурманских наемников Шишки да труп Харальда.
– Пошли в дом, – сказал Святослав Духареву. – Что мы с тобой во дворе стоим, как челядники какие. Эй, кто-нибудь, коней возьмите!
Когда князь и воевода вошли в терем, нурманы спустились с крыльца, подошли к убитому соплеменнику, чтобы наверняка убедиться, что тот – мертв. Потом один из них, рыжебородый, со свернутым вправо носом, повернулся к Звану и спросил:
– Виру за Харальда ты платить будешь или поединщик твой?
– Какую еще виру? – удивился Зван.
– За убитого, – спокойно ответил нурман. – Сорок гривен. Родичам. А родичи его – мы.
– Но у нас другой закон… – Зван растерянно поглядел на дверной проем, в котором скрылся его воевода. Звану было худо: держался на одной силе воли. Досталось ему сегодня.
– По вашему закону, рус, выкуп и есть сорок гривен, – сказал нурман. – Ты будешь платить – или поединщик твой?
– Он сам должен платить, – вмешался другой нурман.
Наемники обступили Звана.
– Надо бы побольше взять, – сказал рыжебородый. – Поединщик твой не по чести бился. Но с ним мы еще потолкуем. А с тебя – сорок гривен. Не хочешь платить, тогда доставай меч.
«Прикончишь его, – сказал Шишка рыжебородому, перед тем как сбежать. – Заплачу золотом. А живым привезешь – одарю по-княжьи. Где меня искать – ты знаешь».
Боярин Шишка был жаден. Но когда речь шла о служивших ему воинах, боярин не скупился.
Однако просто так убить гридня нурман не рискнул.
Тем более в непосредственной близости от великого князя. Тем более что за живого Звана обещано больше.
Зван смотрел на нурманов. Будь он здоров и крепок, еще неизвестно – кто кого. Но сейчас нурман его убьет. Смерти Зван не боялся, но умирать ему не хотелось.
