Текст книги "Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь"

Автор книги: Александр Мазин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 78 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

Глава седьмая
Мать и сын

Княгиня Ольга слегла в день победы. Словно только ждала возвращения сына, чтобы ослабеть.

А Киев праздновал освобождение. Ставили столы на майданах. Катили вниз бочки пива и медовухи из княжьих погребов. Теперь беречь ни к чему – снята осада. Чудным образом прознав о том, что печенегов разбили, еще до полудня подошли к Подолу первые лодки с той стороны Днепра: с дичью, рыбой, блеющими овцами. Но продовольствия в городе теперь хватало. Все запасы печенегов (а их незваные гости награбили немало), их табуны, бурдюки с вином и кумысом достались победителям.

Киев гулял. Всем было хорошо: от последнего холопа до самого великого князя. Все отдыхали. Разъехались по домам гридни – у кого были дома. У кого семей не было, или – остались далеко, простали чарку за чаркой в Детинце, славя удачу своего батьки. Всё удается великому князю Святославу. Вятичей взял, хузар взял, «черных» булгар побил, ясов с касогами примучил, на службу себе привел. Придунайские земли булгарские под себя взял. С ромеями дружен, печенегов держит как псов цепных, а сорвутся – башку разобьет. Хорошо Киеву под таким князем… Пока он рядом.

– Зачем ты печенегам отдаться хотела? – спросил Святослав.

Только к вечеру сумел сын выбраться к матери. Дружина не отпускала. Прошел через двор в Ольгину часть. Здесь было тихо и пустынно. Теремные девки и холопы ушли веселиться.

«Оставили княгиню одну! Всех выпорю!» – раздражаясь уже только одной этой пустотой и тишиной, подумал Святослав, поднимаясь в горницу.

Но княгиня была не одна. С ней была жена воеводы Серегея, лекарка Сладислава. От этого настроение у князя окончательно испортилось. Сладислава напоминала ему жену, умершую, пока он был в походе. Сколько с тех пор у Святослава было наложниц… А свою угорочку-жену забыть не мог. Из всех сыновей, от него рожденных, Святослав признал только троих: Ярополка да Олега. Еще Володимира. Матери его князь уже и не помнил. Но тот все же первенец.

– Выйди, – коротко бросил князь Сладиславе.

Женщина молча поднялась, взяла тяжелую книгу, из которой княгине читала, поклонилась (не в пояс, только – головой) и вышла.

Святослав опустился на стул, прежде занятый лекаркой. Жилистый, широкий. Воин. И пахло от него, как от воина: потом, дымом, железом. Пришел, а что говорить – не знал.

– Здавствуй, мать.

– Здравствуй, сын.

– Хвораешь?

– Сам не видишь?

– Вижу.

Помолчали. Потом князь не удержался, спросил о том, что мучило:

– Ты зачем печенегам отдаться хотела, мать?

Ольга ответила не сразу. Лежала, опираясь на подушки, смотрела на сына. Лгать ей не хотелось. Ложь – грех. А грешить тому, кто одной ногой уже через кромку переступил, – совсем плохо. Но правду говорить тоже не хотелось, потому что знала княгиня: сыну эта правда очень не понравится.

– А зачем ты нас печенегам оставил? – вместо ответа спросила она, приподнявшись на подушках. На недолгое время в ней снова проглянула прежняя Ольга: жесткая, суровая, требовательная. – Умчался за Дунай, бросил мать, детей бросил, вотчину!

– Не бросил, – хмуро ответил великий князь. – Я за себя Ярополка оставил.

– Мал еще Ярополк для княжьего стола!

– Ничего. Пускай учится. А ты ему советом поможешь. До сей поры разве не ты мои земли держала? Не жаловалась. Вон, Вышгород твой, считай, вровень с Киевом поднялся.

– Уже не мой он теперь, Вышгород. Теперь моего в этом мире немного осталось. Теперь всё – твое. И Киев – твой, и Вышгород.

– Киев – Ярополков, – возразил Святослав.

– Твой! Здесь твоя земля. Киев, Вышгород…

– А еще – Итиль хузарский, и Тмуторокань. И булгарские земли. И не Киев теперь град мой стольный, а Переяславец булгарский. Там – сердце земли моей. – И зная, что может потешить его мать, добавил: – Там вина сладкие и фрукты дивные. Туда все пути сходятся. Там до Константинополя – рукой подать. Оттуда потекут ко мне парча да злато, серебро и кони. Там наши кожи да мех, да воск. Все, что родит земля от Новгорода до Киева, знатный доход принесет. И дружина моя сыта будет, сильна и богата. Все вои лучшие ко мне придут. Что нам тогда печенеги? Пыль под копытами!

Не убедил, похоже.

Княгиня бессильно откинулась на подушки. Дышала с хрипом, щеки запали…

– Значит, уедешь?

– Уеду! – решительно заявил Святослав. – Печенегов не бойся. Больше не придут.

Ольга не ответила. Некоторое время оба молчали. Потом княгиня сказала еле слышно:

– Не уезжай, сын. Погоди пока… Пока я умру. Чую: недолго осталось.

– Что ты худое говоришь, матушка! – Святослав коснулся мозолистой ладонью иссохшей, проросшей взбухшими венами руки матери. – Зачем так говоришь?

– Знаю. Обещай, что не уедешь.

– Обещаю, – после паузы произнес великий князь.

– Еще обещай, что похоронишь меня по-христиански.

Святослав нахмурился, заиграл желваками… Но потом все-таки выдавил:

– Обещаю.

Выпустил руку матери и встал.

Ольга закрыла глаза.

Бесшумным шагом Святослав покинул горницу. Он был очень сердит.

– Иди к ней, лекарка! – бросил он ждавшей за дверью Сладиславе. – Нет! Погоди! Это правда, что она умирает?

– Правда, – спокойно ответила Сладислава. – Все люди умирают, князь.

Святослав развернулся стремительно, бросился вниз по лестнице.

– Коня! – рявкнул князь. И умчался.

Сладислава вздохнула и вошла в покои. Сердце ее чуяло недоброе. Беду. И беда эта была больше, чем смерть княгини. Беда – это перемены, которые за этой смертью последуют. И не верилось Сладиславе, что это будут перемены к лучшему. Одно утешало: здесь ее муж. И пока он здесь – защитит. Но что будет, когда он уедет? А уехав, вернется ли?

Духарев гулял на княжьем дворе вместе с ближними дружинниками. Остальным накрыли столы за стенами. Богатые столы.

Если бы Сергей мог выбирать, он с удовольствием сменил бы эту грандиозную попойку на тихий обед под родной крышей. Устал он. Сначала – стремительный переход от Дуная, потом, когда на последнем поприще переняли гонцов Претича, – и вовсе сумасшедная гонка. И, наконец, утренний бой, отнявший последние силы. Лечь бы сейчас на печь, выпить сбитню да спать до завтрашнего полудня.

Нельзя. Положение обязывает.

Сидел. Ел. Пил. Произносил и слушал здравицы.

Ушел уже затемно. Вместе со Сладой.

Пешком шли. Вдвоем. Гридни, которым было положено беречь воеводу, нынче – кто с девкой валялся, кто – под столом. Гуляй, гридь молодецкая!

Подступи сейчас печенеги – голыми руками взяли бы стольный Киев.

Не подступят. После сегодняшнего разгрома долго еще не рискнут копченые посягнуть на вотчину Святослава.

Шли вдвоем, говорили негромко, переступали через пьяных. Тех, кто еще на ногах, Духарев отпихивал с дороги. На него не сердились. Кто потрезвее – кланялись.

Говорили о детях: о герое-Артёме, о младшем, Славке, который тоже обещает вырасти молодцом. О Данке: выросла девка, пора замуж выдавать.

А потом Слада как будто невзначай спросила:

– Говорят, ты себе наложницу завел там, в Булгарии?

«Вот псы, – подумал Духарев. – Уже успели наболтать».

Впрочем, может, и не они. Может, кто из гостей торговых доложил.

Сергей смутился. Но отрицать не стал. Кивнул. Лицо сделал сокрушенное.

– Язычницу?

– Нет, – Духарев слегка воспрял: есть в его любовнице качество, которое можно трактовать как плюс. Если, конечно, у любовницы, с точки зрения жены, могут быть плюсы. – Христианку.

Ошибся.

Слада заметно опечалилась. Оказалось: большой грех совершил воевода.

– Так что ж, будь она язычница, не грех, что ли?

– Грех, но меньший.

Вот и пойми после этого женщин. Хотя, если вдуматься… Для Слады язычница, может, и не совсем человек. Так, нечто для постельных утех.

– Я ее от богумилов спас, – сказал Сергей. – И не ее одну. Может, за это Господь мне часть грехов отпустит.

– Господь милостив, – поджала губы, отвернулась.

Духарев шагнул к ней, наклонился (уже отвык от того, какая она маленькая), привлек к себе ласково, шепнул на ухо:

– Ты – моя кесаревна. Только ты.

Слада молча вывернулась из его объятий (Сергей не посмел удержать) и выбежала из дома.

Духарев слышал, как она зло распекает подвернувшегося холопа.

«Что я такое сказал? – подумал он. – Почему она обиделась? – Тут же успокоил себя: – Ладно, вечером, на ложе, помиримся».

Однако этой ночью разделить с женой ложе ему не пришлось.

Умерла княгиня Ольга.

Глава восьмая
Тризны не будет

Ольгу похоронили скромно. Как она и завещала. Без тризны, без посмертных жертв и прощального пира… Скромно. И не курган насыпали над прахом великой русской княгини, а жалкую могилку, более подобающую жене какого-нибудь смерда, а не той, которая два десятилетия правила Киевской землей.

«Елена, раба Божья, кесаревна Русов», – было начертано на надгробной плите по-гречески и булгарской «кириллицей». Провожали княгиню ее единоверцы. И среди них – Сладислава, всю ночь просидевшая подле усопшей. Греческий священник, отец Константин, на греческом прочитал молитву.

Всё было, как хотела великая княгиня.

Духарев на похоронах тоже был. Простоял в сторонке, окруженный десятком гридней. Уехал, как только легла на могильный холмик плита с крестом.

Святослав ходил – чернее тучи.

Но позволил свершить над покойницей христианский обряд. Желание усопшей священно. Все знали: не больно-то сын ладил с матерью. Но позволял править своей отчиной по своему разумению. И Ольга правила. И уважали ее. И терпели то, что отреклась от родных богов.

Народ терпел. Ольгины-то бояре сами в большинстве крещеные. Терпели Ольгу, терпели и то, что ромейское подворье в Киеве – самое богатое. Что ромейских купцов в Киеве привечают прежде своих…

Многие роптали. Тихонько. Особенно на бояр Ольгиных. Но – терпели. А как умерла – терпение кончилось. Взроптал народ. Сначала – несмело, с оглядкой. Кому ведомо, как отнесется к этому Святослав. Князь хоть и своей, варяжской веры, а ропоту не любит. Осерчает – утопит недовольных в их собственной крови.

Но князю было не до религиозных распрь. Князя более беспокоила экономика. Пока жила мать, сбор даней и оброков был на ней. Она ставила тиунов и мытарей, посылала за оброком, судила, если местная старшина не могла справиться. Теперь всё это ложилось на Святослава. А тому – не до киевских вотчин. Он великую державу себе воюет. Но и отдавать все целиком в одни руки нельзя. Опасно. Матери Святослав мог доверить такую великую силу. Другим – нет. Потому решил Святослав поделить киевскую вотчину на сыновние доли. Точно обозначить: это – Ярополково, это – Олегово. Был еще Володимир, но ему отрезать надел не надо. Ему – Новгород. Он там уже прижился, в Киев даже в гости не наезжал. Зато на севере со всеми ладил: и с Полоцком, и с Беловодьем, и даже с нурманами. Сколько тут было заслуги самого Володимира, а сколько – его пестуна Добрыни, неведомо. Святослава это не заботило. Главное, чтобы мир был на севере и товары, меха, кость и прочее шли бесперебойно. А вот как с югом быть? То есть кому что – ясно. Олегу достанется часть деревлянской земли, граничащая со свенельдовой. Доля малая, но на прокорм хватит. А вот как быть с Ярополком, который займет великокняжий киевский стол? Хоть и обещает княжич вырасти славным мужем и правителем, но пока – отрок. Святослав, правда, помладше был, когда княжить стал. Но с ним мать была. И пестуны добрые: Свенельд, Асмуд, Серегей. А с сыном кого оставить? Асмуд – стар. Серегей и Свенельд за Дунаем нужны… Кого? Одним веры нет, другие корыстны, третьи – мелки. Все лучшие – в Святославовом войске. А присмотреть надо. Ярополк хоть и варяжской крови, а крещен. Значит, будет с ромейскими жрецами дружить. А с ромеями дружить – без порток остаться. Конечно, и у Святослава был свой ромей на службе. Калокир. Но что лукавить: окажись Калокир на службе у Ярополка, через краткий срок уже не Калокир служил бы княжичу, а княжич – Калокиру.

Трудно, трудно… Гнетут Святослава тяжкие думы. Не это ему любо. Он – молод. Он – воин. Ему – врагов бить, а не оброки назначать да с седобородыми боярами рядить. Чувствует Святослав, что сам становится велеречив и медлителен. Бесит его это. Будто боевого коня в телегу впрягли. Хочется – быстро. Вотчину поделить. Ромейскому духу в Киеве дать окорот. Чтобы крепко запомнили. И страшились. И сидели в своих душных капищах, как лисы в норах.

Будь его воля, князь бы и капища эти пожег. Вместе с их черными жрецами. Глядишь, сын бы от этой слабосильной веры отошел. И прочие в дружине, кто с крестом, – тоже. Но – нельзя. Обидятся многие верные. Да и кесарь Никифор в Царьграде тоже обидится. Сейчас у Киева с ромеями мир и как бы полное понимание. Торговым гостям-русам в Константинополе целый квартал выделен. А обидятся – как тогда торговать?

Трудно, трудно сейчас на что-то решиться даже Святославу. Трудно, но надо.

Духареву тоже было нелегко. Отношения с женой никак не склеивались. Он и сам был в том немало виноват: считай, каждую ночь ему Людомила снилась. Оно хоть и приятней, чем кошмары из прошлого-будущего, где Духарев – обрюзгший кабан в белом лимузине, а вот перед Сладой – неловко. Не дай Бог, он еще во сне Людомилу звал? Может, и звал? Слада о том не говорила, а сам он спросить не решался. В общем, проблемы.

Одно радовало – дети.

Артём, Данка, Славка. Старший вырос: не ростом – по-мужски. Юношеский задор ушел, стал немногословен, сдержан. Духарев его отчасти понимал: положение обязывало. Князь его за подвиг обласкал по-княжьи: одарил, боярином сделал, старшим над полутысячей поставил. Духарев опасался, что позовет князь сына с собой в Булгарию, что было по-прежнему нежелательно. Но у Святослава имелись на парня другие планы, которыми он поделился с Духаревым: оставить Артёма старшим над Ярополковой дружиной. То есть формально старшим будет старый Асмуд, но настоящим командиром, боевым – Артём. Князь еще и извинялся, что оставляет Серегина сына в отдалении от великих дел. Мол, Серегеич твой и здесь обижен не будет. А вырастет Ярополк, тогда, за службу, пусть Артём любой из булгарских придунайских городов под себя берет. Любой, кроме Переяславца, – оговорился князь на всякий случай.

Сергей мысленно усмехнулся. Правнуку булгарского царя – получить надел булгарской земли от завоевателя.

Младший сын Славка высот пока не достиг. Молод. Но ростом брата уже догнал – не в мать пошел, а в отца. И такой же безбашенный. С Йонахом они хорошо сошлись, хоть Славка его и младше на три года. Еще Зван к ним в компанию пристроился. То, что он годика на три постарше, и происхождения другого – из «детских», [12]12
  В данном случае – из детей, рожденных женщинами, «обслуживающими» дружинников. Такое происхождение в десятом веке не считалось зазорным. Даже если отец точно неизвестен, все равно это воин, дружинник, значит, наследственность подходящая. Такой ребенок считался кем-то вроде «сына полка», рос при дружине, в возрасте пяти-шести лет автоматически попадал в «детские» и проходил воспитание и обучение наравне с законными сыновьями дружинников.


[Закрыть]– значения не имело. Все трое – опоясанные гридни. Значит – ровня. А потом еще Данка к парням присоседилась. Вроде и не очень прилично: девке шестнадцатый год, а она галопом по степи гоняет.

Слада ее бранила за недевичье поведение, пыталась к хозяйству вернуть… Даже пару раз намекнула мужу, чтоб вмешался, сказал свое веское отцовское слово. Духарев сказал. Но, видно, не было в его слове достаточного веса. Не подействовало.

Духарев решил к их забавам приобщиться изнутри: съездил на охоту со Славкой, Йонахом, Званом, Данкой и еще одной девицей по имени Любушка.

Охотой этой Духарев был разочарован. Когда Сергей охотился со своей дружиной, то к нему, воеводе, с пиететом относились, пропускали вперед. Да и конь у него был – лучший. А тут Духарев Калифа решил оставить: взял другого коня. Так что вышло, что у всех шестерых скакуны равной силы, а один из всадников – в полтора раза тяжелее остальных. Угадайте, кто?

Гнать тарпана хорошо, когда ты впереди скачешь. А когда в хвосте чужую пыль нюхаешь – никакого удовольствия.

И стреляли парни, даже Славка, лучше, и ловчее были: на скаку из травы за уши зайца выдергивали.

Данка с Любушкой, правда, зайцев за уши не ловили. Но не с девками же воеводе соревноваться…

В общем, съездил Духарев разок с молодым поколением – и хватит.

Тем более работы у боярина Серегея – непочатый край. Имущество, блин. Земель накопилось – за три дня не объедешь. Хорошо хоть всё не надо инспектировать, а только там, где образовались неразрешимые проблемы. В основном с соседями. Ну, кому неразрешимые, а кому – цыкнуть разок да кулак показать.

Кулак Духарев показал. Проехался по критическим точкам вместе с малой дружиной. «Кулак» в пять сотен гридней в шелках, бархате да сверкающей зброе на большинство оппонентов произвел нужное впечатление. Не сработал лишь в одном месте. Там, где его земли граничили с лесом Люта Свенельдича. Но с Лютом спорные вопросы решили полюбовно: соревновались за кубком, кто щедрей уступит. Лют выиграл. Он – человек свободный, а Духареву еще перед женой отчитываться.

В общем, внеурочное полюдье прошло удачно. Зато когда Духарев после двухнедельного отсутствия вернулся домой, его ждал сюрпризец.

Глава девятая
Дела семейные и религиозные

– Разговор есть к тебе, батька…

Духарев с удивлением заметил, что всегда бойкий Йонах сейчас мнется и явно смущается…

– Есть, так говори, – разрешил Сергей.

– Мне бы еще… э-э-э… с боярыней Сладиславой… тоже поговорить…

Духарев пытливо поглядел на молодого хузарина: что еще тот успел натворить?

– Можно и с боярыней… Хозяйку позови! – велел он теремной девке.

Вместе со Сладой в горницу шмыгнула Данка. Устроилась на лавке, потупила глазки.

– Батько воевода… госпожа боярыня… прошу покорно извинить, что не по обычаю… – пробормотал Йонах. – Только нет у меня здесь родичей и…

– Говори толком! – перебил его Духарев. – Что натворил?

– Да ничего! – торопливо, словно испугавшись, сказал сын Машега. – Ничего, только…

Прошу у вас, батька воевода и матушка боярыня, руки дочери вашей Даны! – единым духом выпалил Йонах.

Оппаньки! Сергей поглядел на жену: ты знала?

Чуть заметный кивок.

Надо же! Когда только успел?

– А что Дана, согласна? – спросил Сергей.

– Согласна! – быстро ответил Йонах.

И Данка часто-часто закивала.

Духарев задумался… Породниться с Машегом? Что ж, почему бы и нет? Йонах, конечно, еще мальчишка, но уже сейчас воин добрый… А Данку и впрямь пора замуж отдавать. По местным меркам она уже, считай, в девках засиделась… Однако ж, что это будет за свадьба, если со смерти княгини и двух дней не прошло, а жениху через две недели – в поход? Можно, конечно, отложить до возвращения…

«Если вернемся, – тут же суеверно подумал Духарев. – Или оставить парня здесь?..»

– Жена, что скажешь? – спросил он. – Отдадим нашу Данку за Йонаха Машеговича?

Слада ответила сразу, не раздумывая:

– Нет!

Духарев очень удивился. Он знал, что жена к Йонаху относится с симпатией…

– Ну-ка, детки, идите погуляйте, – велел Духарев. А выставив их из горницы, спросил:

– Почему «нет», Сладушка? Чем тебе мальчик не угодил? Чем он плох?

– Мне – ничем, – ответила Сладислава. – А в мужья для Даны я его не хочу.

– Отчего так?

– Оттого, что хузарин.

Вот те раз. Духарев был поражен.

– Его отец – мой друг, – напомнил он. – И не однажды спасал мне жизнь. И сын – в отца. Данке он по сердцу, гнили в нем тоже нет! Я считаю: для Данки он будет хорошим мужем!

– Ты – господин, – не поднимая глаз, произнесла Слада. – Будет так, как ты скажешь…

Дрогнул ее голос, или показалось?

Он быстро пересек горницу, обнял жену:

– Нет, не так. Сколько лет с тобой живем, первый раз слышу, что тебе хузары не по нраву. Чем хузарин хуже угра, руса, ромея?

– Тем, что он – не нашей веры! – твердо ответила Слада.

– То есть, если его окрестить, то ты согласна?

– Он не примет крещения, – не раздумывая, сказала Слада.

– Почему ты так думаешь?

– Не примет. Спроси его.

– Ладно, – сказал Духарев. – Спрошу. А ты иди пока…

Со своим гриднем он поговорит наедине.

– Так ты ее любишь или нет? – сердито спросил Духарев.

– Люблю.

– А креститься не хочешь?

– Не могу, батька-воевода.

Йонах уперся, как бычок. А Серега-то думал: уговорить его принять крещение – пустяковое дело.

– Это вера отцов моих, – заявил молодой хузарин. – Я в истинного Бога верую. Не пристало мне поклоняться одному из пророков… – Тут парень сообразил, что сблотнул лишнее: ведь его воевода как раз этому «пророку» и кланяется. Сообразил и умолк. – Ты говори, говори… – поощрил его Духарев. – Что там еще у тебя накипело?

Но Йонах молчал.

– Значит – не любишь, – констатировал Сергей. – Любил бы – не отказался б от нее.

– Кабы не твоя она была дочь, воевода… Э-эх… – пробормотал Йонах.

– И что было бы? – осведомился Духарев.

– А то бы и было! – Йонах вскинул голову, глянул синими, как у отца, глазами в прищуренные глаза воеводы. – Дикое Поле – оно большое. Ищи ветра…

– А у меня, значит, умыкнуть – не рискнешь? Неужели боишься?

– Никого я не боюсь! – сердито бросил Йонах. – Я тебе клятву принес, батька!

– Ладно, – сказал Сергей. – Не хотел я тебя обидеть, Йонаш. Но Данку против воли матери отдать – нехорошо будет. Однако и «нет» я тебе тоже не говорю. И одно обещаю: пока люб ты дочери моей, за другого ее тоже не отдам. А там уж как выйдет. Будет судьба к вам благосклонна – будете вместе. Нет – значит нет. Устраивает тебя такой ответ?

– Нет! – честно ответил Йонах. – Но ведь другого не будет?

– Не будет.

– А встречаться нам можно?

– Можно, – разрешил Духарев. – Знаю: честь ее и мою не запятнаешь.

– Благодарю, батька! – Хузарин поклонился низко, в пояс. И вышел вон.

Духарев вздохнул. Проблемы эти религиозные… Христиане, иудеи, язычники… Какая разница – какой веры человек? Лишь бы человеком был настоящим.

А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже – это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери – это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!

Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков…

А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах… В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь…