Текст книги "Будущего нет! Кошмар наяву"

Автор книги: Александр Голодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

С самыми погаными предчувствиями Сергей вернулся на свое рабочее место. Предчувствия, как говорится, его не обманули.

Кипучий ревнитель уставов ночью выявил самовольщиков на первом и втором факультетах, запахал звонками и проверками своих помощников, короче, положенный по инструкции сон прошел флажками и сжатым воздухом. Первую половину дня, когда эта зараза, мощно храпя, отсыпалась, пришлось общаться со взбудораженными курсовыми офицерами, отдуваясь за дежурного и уточняя обстоятельства ночной суматохи.

Непрерывно звонили телефоны, уши уже горели от прижимаемых трубок, а мозг ощутимо закипал.

После обеда стало нещадно клонить в сон, но покемарить в уголке не удалось. Сергей то бегал по службам, выполняя идиотские поручения майора, то надзирал за работой проводящих ПХД команд (как будто они сами не справятся!), а потом разыскивал утерянный хрен знает когда ключ из древнего, никому не нужного пенала. В итоге, плюнув, с исполнительным видом доставил ненужный из своей связки.

После сдачи наряда, с полностью высосанными через соответствующий орган нервами и разламывающейся головой, переоделся в общаге в парадно-выходное и нагло, в режиме «самохода» (то есть самовольной отлучки) поехал к Аленке. Оказалось, что его фамилии нет в списках увольняемых. «Нечаянно пропустили». Ага. Так и поверил. Не иначе, подлость комода.

На свежем воздухе, под моросящим ледяным дождем голову вроде отпустило, но совсем туго стало у Елены дома.

– Сержик, как ты себя чувствуешь?

Нежная ладошка на лбу несла живительное тепло и делала не такой мучительной боль.

– Ты бледненький и глаза такие измученные… Ты не заболеваешь?

– Нет, милая. Голова просто разболелась, всю ночь не спал. У тебя не найдется чего-нибудь от головы?

– Есть хорошее лекарство! Инга всегда принимает. Боль снимает и успокаивает. Немецкое.

Пошуршав упаковками в серванте, девушка быстро принесла бокал воды из кухни.

Запив таблетку, Сергей откинулся на спинку дивана, благодарно глядя на Лену:

– Спасибо, Аленушка.

– Ты посиди, постарайся расслабиться. А лучше приляг. Как голова пройдет, так и пойдем кушать.

– Хорошо, милая.

То ли недосып оказался виной, то ли так подействовало лекарство, но словно налитые свинцом веки закрылись сами, едва щека коснулась упругой подушечки. Александров еще успел подумать о том, что не спросил, где Инга Михайловна, и задремал.

Выключив верхний свет, в полумраке Елена с любовью и заботой смотрела на лицо дорогого человека. Сейчас, у спящего оно потеряло мужские строгость и жесткость, стало совсем юным, даже детским.

« От Сержика будут красивые дети»…

Ассоциативная мысль не вызвала тревоги, наоборот, наполнила сердце спокойной уверенностью. Все, эту ночь он проведет здесь, с ней.

Сейчас они не спеша покушают, затем Сережа примет ванну, а потом она ему скажет…

Улыбнувшись мыслям, Елена отправилась на кухню.

Уловив тихий, но полный боли стон, она сначала решила, что ей почудилось. Но потом раздался второй…

– Сережа!

Любимый лежал на боку, его лицо искажала страшная мука, а из-под закрытых век текли слезы. И снова раздался надрывный, раздирающий сердце стон…

– Сереженька! Сережа!..

***

Позвонивший на домашний телефон тещи оперативник уголовного розыска назначил встречу в морге. Опять…

Весь вчерашний день он, кажется, не выходил из скорбных, отделанных серой плиткой, уставленных оцинкованными железными столами помещений. Липкий, сладковато-тошнотный запах гниющего мяса и едкий формалина въелись в каждую пору кожи, не давая расслабиться и заснуть ночью. Помог только стакан дерьмовой водки, выпитой украдкой на пару с тестем. Впрочем, зашуганный мужик-подкаблучник являлся тестем только номинально – он всего лишь отчим Аленки. Уже несколько дней, как пропавшей Аленки.

А перед этим исчезла…

Сморщившись от душевной боли и непреходящего ужасного предчувствия, капитан Александров снова всей душой захотел выпить. Нажраться до блевотни, до отключки и ничего не чувствовать, не видеть эти мертвые женские тела, не искать среди них любимую и единственную!.. Пусть хоть раз туда съездит родная мать! Нет, эта сволочь будет валяться на диване, провоняв весь дом сердечными и успокоительными каплями, висеть на телефоне, жалуясь, «какая она несчастная» всему выводку подруг-сплетниц и непрерывно попрекать мужа и младшую дочь. Как будто это они не уследили за маленькой Настей, как будто из-за них…

Невидяще глядя на исходящую гудками трубку, Сергей поймал себя на мысли, что он просто боится. Он сильно боится, что воплотятся в жизнь его страшные подозрения и ожидания. Злость на тещу, презрение к тестю, постоянное желание напиться – это всего лишь попытки отгородиться, уйти от мыслей о случившимся, продлить мучительное, но поддерживающее надежду ожидание.

Еще когда пришла телеграмма «пропала Настя», сердце сжалось от боли, от ощущения непоправимого. Потом тот ночной кошмар в купе скорого поезда… Он тогда переполошил всех попутчиков своим хриплым криком. Что снилось? Нет, не вспомнить. Но душа словно заглянула в Ад, полной мерой зачерпнув ощущение жуткой, смертельной безнадежности.

Не удержавшись, засадив по дороге без закуси стакан паленого коньяку, капитан на автобусе подъехал к зданию городского морга. Опер, морщась, курил на крыльце. Молча кивнули друг другу. Сергей уже направился к дверям, когда старлей, придержав его за локоть, произнес:

– Там один… одно из тел, короче, криминальное. Плохо выглядит…

Как будто все увиденные вчера выглядели хорошо! Зарезанные, попавшие под машины, утонувшие, одна застреленная, просто погибшие неизвестно от чего и ожидающие вскрытия… Жертвы большого города, которых пока не искали родственники, точнее, на которых пока не поступили заявления. Конечно, «трое суток». Каким нужно быть идиотом, чтобы устанавливать такие сроки!

Опер продолжил:

– Ты как, капитан? Выдюжишь?

– Постараюсь.

Затянувшись в последний раз, с сожалением глянув на окурок, старший лейтенант кивнул:

– Пойдем.

В этот раз тел было всего три. Ночной «улов», наверное.

Первая… Нет, не она.

Затем совсем юная девчонка в разодранном домашнем халате.

И…

Александров даже сначала не понял, на что смотрит. Какой-то изуродованный, покрытый коростой черной запекшейся крови труп. И дух уже шел от него непереносимый. Понятно, при вспоротом-то животе…

Старательно глядя вбок, офицер милиции прокомментировал:

– Последней привезли. Обмыть еще не успели. Ты присмотрись так.

Сдерживая рвущийся наружу желудок, Сергей послушно постарался присмотреться, отчаянно желая, чтобы поскорее закончилась эта неимоверно отвратная процедура, на канцелярско-милицейском именуемая «опознание». Лишь вбитая в кровь за годы службы исполнительность не позволила ему сразу бросить облегченное: «Нет, не она».

И только тут, холодея, он понял, что это женщина. С обрезанными грудями, вываливающимися из криво рассеченного живота сине-черными внутренностями и искаженным гримасой нечеловеческой боли лицом.

Кто же ее так?!

Наверное, он это произнес вслух.

– В лесополосе нашли, за городом. Похоже, черные, кавказцы. Сатанисты просто убивают, а эти сначала насилуют всей кодлой. Наверное, сопротивлялась, поэтому изрезали и бросили умирать.

Выслушав короткий страшный рассказ, капитан перевел взгляд на голову несчастной, собираясь с силами, чтобы выполнить обязательную проверку на «особые приметы». И вдруг что-то неуловимо знакомое почудилось в обезображенной, тронутой пятнами тления маске, физически не воспринимаемой лицом человека.

Нет, не может быть…

Ломающаяся, твердая короста не давала нащупать необходимое подрагивающими, глубоко проминающими мертвую плоть пальцам. Тут густо текла кровь из овальной раны на месте левой груди. Отведя в сторону вялую, словно из сырой глины, руку трупа, Сергей попросил:

– Тряпку бы мокрую.

Отворачиваясь, старлей протянул липкую, воняющую формалином ветошь, махнул рукой на побитое, наполовину заполненное водой эмалированное ведро:

– Короче, ты сам, я выйду, еще покурю.

Размокнув, засохшая кровь отвалилась скользкими кусками, открывая синюшно-белую кожу почти у подмышки. И на ней…

Нет! Это случайность, просто совпадение… Господи, нет!… Только бы не это…

Но он был. Бугорок маленькой коричневой родинки. Совсем, как…

С содроганием остановив мысли, запретив себе думать, Сергей перешел к бедрам. Их линия сразу же пугающе напомнила…

Нет, надо проверить, еще ничего не доказано.

Нужное место на внутренней стороне правого бедра, чуть ниже…

Посмотрев туда, Александров понял, почему оперативник упомянул изнасилование.

Она, наверное, не выжила бы только от этого.

Здесь крови почему-то было меньше. Сергей тянул время, осторожно тер, добиваясь абсолютной чистоты. Наконец, собравшись с силами, оттянул большим пальцем дряблую холодную кожу ляжечки и глянул.

Распахнув дверь, подгоняемый страшным, мучительным криком, опер влетел в морг, из прозекторской заглянули встревоженные медики в заляпанных бурым фартуках поверх серых халатов.

Хрипя непрерывное, надрывное «Нет!», плача без слез, молодой мужик водил дрожащими руками по телу изуродованной покойницы, то пытаясь уложить выпадающие внутренности, то разгладить сведенные предсмертной мукой черты лица.

***

Капитан Александров не понимал, где находится, куда ему сейчас ехать. Выпив еще одну чекушку в заброшенном сквере, он попытался пробиться сквозь разорванную память, связать воедино череду обрывочных фрагментов.

Что-то жгущее горло и перехватывающее дыхание из стакана в подсобке морга.

Деньги, все, какие были, которые он, роняя, отдает работникам. Надо обмыть, привести в порядок…

Хмурые мужики возвращают часть, что-то объясняют, но он не слышит, не может понять.

Помогает милиционер, засовывая разноцветные бумажки обратно в карманы.

Ларьки… Где-то его пугались, захлопывая окошко под самым носом, но в остальных продавали водку. Какую-то неправильную, наверное, разбавленную. Настоящая уже давно должна была подействовать, ударить по мозгам и заставить…

Заставить забыть невыразимо страшную, изрезанную кучу мертвого мяса, в которую превратилась его…

Последнее, убивающее саму душу воспоминание встало перед глазами. Выронив бутылку, офицер, согнувшись от непосильной боли, упал на пыльную пожухлую траву и надрывно, мучительно застонал:

– Алена-а-а!..

***

Страшный крик-стон словно пронзил девушку, обдав жутким холодом душу. Уже не сдерживаясь, изо всех сил тряся парня, она жалобно звала:

– Сережа! Сережа!

И он наконец проснулся. С белым, без кровинки лицом, пугающе черными, раскрытыми на всю радужку зрачками безумных глаз, из которых продолжали течь слезы.

– Алена!..

Вскочив, дрожащими руками Сергей обхватил любимую, прижал к груди.

– Аленушка!..

Она чувствовала его загнанно колотящееся сердце, вздрагивающие, судорожно гладящие ее руки, падающие на плечо горячие слезы.

Сама плача, обняв любимого, Лена повторяла:

– Сереженька, что ты?!. Сержик мой… Что с тобой?..

Это был сон! Вот она, Аленушка, живая, милая…

Отстранив жену, капитан… нет,.. курсант Александров несколько мгновений смотрел в дорогие глаза, счастливо улыбнулся сквозь слезы и покрыл лицо любимой частыми поцелуями.

Живая! Господи, живая!

– Сереженька… Тебе что-то приснилось?

Он, все еще не в силах оторвать взгляд от суженой, молча закивал.

– Как ты меня напугал!

Он и сам… Только что пережитое уходило, отпускало рассудок и чувства. Глубоко вздохнув, вытерев слезы, Сергей постарался взять себя в руки. Это только сон…

И тут он понял.

Проклятые видения из будущего не тревожили уже давно. Они прекратились… Курсант прикинул даты… после знакомства с Еленой. И вот теперь вернулись. Вернулись, чтобы ответить на главный вопрос: как это все могло произойти?

Алена погибнет. Умрет страшной смертью. А он…

Сергей нынешний понял себя того, из будущего. Обезображенное тело жены снова встало перед глазами.

Случившееся сломает, убьет его душу. Исчезнет советский офицер, капитан Александров, останется сломленный, выжженный горем и водкой бомж Серый.

Это произойдет, если…

На глазах девушки лицо парня помертвело, осунулось, на нем залегли горькие складки. Уже предчувствуя непоправимое, она спросила:

– Тебе снился страшный сон?

И снова взгляд любимого. Но на этот раз полный застывшей, безжалостной боли.

Сергей принял решение. Разрывающее душу, несправедливое, но единственно верное.

– Да. Только это не сон. Присядь.

Подобравшись, девушка опустилась рядом на диван.

– Ко мне приходят видения из будущего. Как сны. Но они настоящие, они говорят о том, что обязательно случится. В этот раз я увидел… Тебя убьют, Алена.

Лена вздрогнула. Такого не могло быть, но она верила. Невозможно было не верить, глядя в эти глаза.

Сергей на секунду зажмурился, что-то ужасное отразилось в болезненной гримасе. Судорожно сглотнув, парень продолжил:

– Страшно убьют. Я опознаю тебя в морге. В городе на Юге, где живет твоя мать. Перед этим пропадет наша дочь. Настя.

Размытое воспоминание принесло смутный образ.

– Она была такая непоседа. Шесть лет… Ты искала ее и наткнулась на бандитов. Кавказцев. Так сказал опер.

– Сережа, этого не может быть. Это просто кошмар, сон…

– Да?

Тень безнадежной усмешки коснулась губ курсанта. Новые слова ударили по сознанию девушки:

– Я сумел тебя опознать только родинкам. Вот здесь…

Мягко коснувшись, скользнув по левой груди, пальцы парня остановились под рукой, точно на том самом месте. Лена замерла. Он не мог почувствовать маленькую родинку под халатом и лифчиком. И ему неоткуда было знать, что она там есть.

– И здесь…

Безошибочно протянутая рука остановилась, бессильно опала. Он не посмел дотронуться. Но взгляд был направлен правильно, почти физически вторгаясь в глубоко интимное, личное, о чем могла знать разве что родная мать. Краска стыда вспыхнула на щеках девушки.

– Их там три. Побольше, в виде полукруга, меньше, и совсем крошечная. Однажды ты их натерла колготками, и я смазывал…

Сергей замолчал.

Последняя фраза о том, что могло… нет, произошло в будущем, окончательно заставила поверить. Такое не угадаешь, это надо знать. Получается, когда они встретились…

– Ты поэтому сразу назвал меня Аленушкой?

Сергей горько кивнул:

– Так тебя называла бабушка. Не та, что по матери, а двоюродная, мама Инги. Она умерла от рака желудка, вы с Ингой за ней ухаживали. Ты мне рассказала сама. Там, в будущем.

Это было страшно. Невозможно, невероятно, но правдиво и до жути страшно. Глаза Сергея до дрожи напомнили тот взгляд, который она видела у бабушки перед самым концом. Они словно прощались навсегда, уходя в смерть. Смертью дышали и безжалостные слова:

– Если ты останешься со мной… то погибнешь. И наша дочь тоже. Я хочу, чтобы ты жила. Мы должны расстаться.

Не веря своим ушам, Лена с горькой обидой смотрела в лицо Сергея. Так не должно быть. Это нечестно, несправедливо! Их любовь, их счастье не должны заканчиваться вот так, выбором между расставанием и смертью!

На миг сквозь застывшую маску словно проглянул ее Сержик:

– Люблю тебя больше жизни…

Но это мгновение оборвало жестокое:

– Прости меня. Прощай, Алена.

Он встал, пошатнулся, но удержался на ногах. Прошел в коридор. Зашуршала одежда, а потом, убивая мечты, лязгнул дверной замок.

Этого не должно было случиться. Не мог день, о котором она столько думала, закончиться вот так. Все еще не в силах осознать происшедшее, Лена зашла в коридор. В глаза бросились форменные коричневые перчатки, забытые Сержиком. Она взяла их, выключила свет, вернулась в комнату. Поднесла к глазам, разыскивая то место, которое аккуратно заштопала на прошлой неделе. От колючей шерсти еле уловимо пахнуло хорошим одеколоном. Запахом ее Сережи.

Уже не сдерживаясь, Лена упала на диван и горько разрыдалась.

***

Сергей не помнил, как добрался до общежития. В страшном оцепенении прошел вечер. Он молчал, не обращая внимания на удивленные взгляды сокурсников, только буркнул привычное «я» на вечерней поверке.

Горе жгло и корежило душу, снова и снова возвращая полный незаслуженный обиды прощальный взгляд Аленушки и страшные картины из будущего.

Он никогда не думал о смерти, а сейчас, открыв окно и навалившись на подоконник, смотрел вниз, на далекие бетонные плиты. Всего один шаг…

Но что-то в душе удержало от этого окончательного решения.

Действительно, зачем? Ведь Алена останется жить, изменится ее судьба, и все у нее сложится по-другому. С другим.

И тут насмешкой всплыли картины, увиденные бомжом Серым. Где не осталось страны, где нет законов, где…

Сжав виски ладонями, раскачиваясь в нескончаемой муке, Сергей сидел в темноте на кровати, не понимая, не находя ответ на один вопрос: «Как жить дальше?!»

Мучительно хотелось выпить. Хоть портвейна, хоть водки, даже одеколона.

Нет! Ни за что!

Тот Сергей пропил все, сдохнув как бродячая собака. Почему он отправил жену с дочкой одних? Память принесла что-то о службе, непрерывной рутине, об отпусках, выпадающих только на зиму… Все равно! Как он мог отпустить их одних?!

Мысли прыгали, то уходя в будущее, то возвращаясь в настоящее. Голова тяжелела, снова наливаясь тягучей, идущей волнами болью. Он пережидал спазмы и снова терзал себя вопросами. В какой-то момент измученное сознание не выдержало, и Александров уснул.

***

В этот раз картины из будущего шли обрывками, словно где-то наспех, из кусочков склеили пленку фильма. Фильма о его судьбе.

Мучимый тяжким похмельем, капитан пьет воду стакан за стаканом в казенном кабинете.

Следователь прокуратуры с равнодушным, затурканным взором твердит ставшее обыденным:

– Ничего не удалось установить.

Но на вырвавшееся, молящее:

– Тезка, ты мне без протокола скажи, честно, как офицер офицеру – что ты сам думаешь? Ты же не первый день работаешь! – подумав, следак отвечает:

– «Глухарь». Вряд ли убийство твоей жены удастся раскрыть. Ты сам видишь, что вокруг творится. Я вообще собираюсь сваливать из органов. Целее буду. А дочка… Извини, Серега, но, скорее всего, ты ее тоже уже не увидишь. Она не первый случай. Дети исчезали и раньше, всегда партиями. По оперативным данным… короче, их вывозят за кордон и разбирают на органы. Это почти наверняка.

Срыв кадра.

Перекошенное криком лицо бывшей тещи. Скандал был не нужен, он ничего не решал, но всю правду Сергей ей высказал.

Срыв.

Пьяная компания в грязном вагоне плацкартного поезда. Гуляют на его выходное пособие, уволенного за… Да, он забросил службу, опустился, не мог прожить и часа без стакана.

В себя бывший капитан пришел, когда его выводили без обуви и верхней одежды из «обезьянника» отделения милиции на какой-то глухой станции. Деньги, документы, вещи – все пропало.

Срыв.

Вожделенный стакан в дрожащей от нетерпения, грязной руке тянется к горлышку бутылки. Кругом такие же, как он. Бывшие люди. Бомжи.

И последнее.

Черная могильная плита с портретом его любви, его жизни.

«Александрова Елена». Страшная дата: «26 августа 1994 года». Через десять дней после шестого Дня Рождения дочери.

Чернота.

***

Первый миг воскресного утра. Голова прошла, ночью, во сне он ухитрился укрыться и даже немного отдохнул. Окончательно разорвав тонкую нить забытья, на сознание обрушились воспоминания. Судьба раскрыта полностью. Жить не хотелось.

Преодолевая себя, Александров встал, умылся, достал тетрадь и принялся записывать все то, что ждало его в ненавистном будущем.

По сердцу резануло воспоминание о разрыве с Аленушкой.

Стоп! Авторучка остановилась в пальцах.

Но, если они разошлись, значит, ничего этого не будет?! Значит, будущее можно изменить? Даже не так, как получилось, ведь можно было просто не отпускать жену с дочкой в тот проклятый отпуск?

Нет. Где гарантия, что он сможет защитить их в новом, лишенном Страны и законов мире? Да и какие там могут быть гарантии?

И вообще, это он малодушно ищет пути отступления, надеясь вернуть навсегда потерянное вчера, надеясь вернуть любовь.

Отчаяние опять вывернуло душу наизнанку.

Он так и просидел сгорбившись за столом, невидяще глядя в тетрадь. И только ленивый крик дневального «Курс, подъем!» вернул в привычный круговорот военной жизни.

Последние абзацы Сергей дописал уже после завтрака.

Большая часть однокурсников собиралась в увольнение, пролетевшие готовились к «самоходу». Представив, что останется один на этаже, внутренне содрогнувшись, Александров записался у дежурного и отправился в училищный спортзал. Он физически не мог оставаться в одиночестве.

Повезло – кафедра физкультуры оказалась открыта. Сдавали какие-то зачеты курсанты младших курсов, раз за разом налетали на «коня» завалившие прыжок двоечники.

Переодевшись, преодолевая апатию, размявшись, Сергей взялся за свободные брусья. Раз за разом ожесточенно отжимаясь и качая пресс, он вгонял себя в подобие транса, стремясь отрешиться, не вспоминать, не думать.

– Сергей! Курсант Александров!

Рядом со спортивным снарядом стоял Николай Иванович.

Спрыгнув, Сергей пожал крепкую руку.

– Ты что не в увольнении? Залетел по дисциплине?

– Нет. Так…

Внимательно посмотрев в глаза, оценив подавленный вид, офицер кивнул:

– Понятно. Ну, а в спарринге позаниматься готов?

– Так точно.

– Держи ключ, иди разминайся. Только качественно разминайся, на совесть. Я сейчас двоечников разгоню и подойду.

Учебный бой дал разрядку, выход накопившимся чувствам. Ставя блоки, нанося удары и не ощущая силы ответных, Сергей пер на преподавателя, как берсерк. Окончательное сходство с одержимым воином курсанту придавал остановившийся, полный жесткого льда взгляд.

Майор сумел остановить соперника только хитрым приемом, молниеносно перебросив через себя и звучно припечатав к матам:

– Стоп! Я сказал – стой!

Почувствовав, как расслабилось, перестало вырываться тело парня, Николай Иванович отпустил вывернутую на болевой руку, легонько хлопнул по плечу:

– Вставай.

Потирая челюсть, он пристально оглядел Сергея:

– Да, курсант, удивил ты меня сегодня. Не ожидал я, что в тебе есть такое. Что у тебя случилось-то, Сергей?

Александров молча опустил голову. Врать наставнику не хотелось, а правду сказать он не мог.

– С девушкой поругался?

Да, майору не откажешь в прозорливости. Только не поругался. Все намного хуже. Все безнадежно.

– Ладно. Молчишь – дело твое. Давай, покажи мне сборку с ножом.

Сергей на лету поймал брошенный макет.

– Длинную!

Сборка – это принятое у них название серий приемов. Длинная намного сложнее, как по исполнению, так и по запоминанию.

Встав в исходную стойку, Александров словно вживую увидел мерзкую рожу Пети.

Колющий!

Хари бандитов…

Удар, блок, два колющих, рубящий снизу!

Американские телеоператоры, распорядитель…

Серия колющих, блок, удар ногой, поворот с режущими!

Как он хотел встретить всю эту мерзость сейчас, лицом к лицу…

Диагональные, колющие, горизонтальные!

С каким наслаждением убивал бы этих тварей! И тех гадов, которые его Аленку…

Резко ускорившись, неуловимыми, слитными ударами курсант рассекал воздух, пластая невидимых врагов на куски.

Прищурившись, майор смотрел на движения ученика, ощущая закономерную гордость и еще что-то…

Смертью тянуло от выверенных ударов, как и от остановившихся, смотрящих куда-то в запредельное глаз.

Пришедший из Афгана офицер уже это видел. Там, «за речкой».

Нет, не может быть. Просто у парня неприятности. Дело молодое, переживает сильно, а на тренировках хорошо выходит негатив.

Превратившись на заключительном этапе в убийственную мельницу, нанеся последние колющие и рубящие, Александров остановился, до отказа вздохнул, не в силах насытить кислородом легкие. Дышал ли он, когда действовал в боевом трансе?

– Устал?

– Никак нет.

– Тогда сборка с пистолетом.

Ладонь Сергея сжала макет «макарова».

– Бой!

Теперь в ненавистные картины будущего летели пули. Мишеней много. Их слишком много. И главная – он сам. Такой, каким стал там.

***

После обеда, дополнив тетрадь упущенными с утра деталями, Александров отправился на пробежку. Кафедра закрыта, Николай Иванович убыл, наверное, отдыхает.

Надев на спортивный костюм тонкие болониевые брюки и такую же ветровку с капюшоном, не обращая внимания на жест многозначительно покрутившего пальцем у виска дневального, Сергей отправился на пустую набережную, под моросящий ледяной дождь. Изматывающая физическая нагрузка – единственное, что помогало отвлечься, не рвать сердце мыслями и воспоминаниями.

Но об Аленке он все-таки вспомнил. Уже в кровати, перед сном.

Милое лицо, полные горя и слез любимые глаза.

Он обещал никогда ее не обижать… Закрыв ладонями лицо, Александров тихо, мучительно застонал. Яркие воспоминания об их коротком счастье терзали, жгли, разрывали сердце.

И только усталость поборола боль, принеся забытье.

Сергею снилась Аленушка. Он спасал ее, убивая врагов, выдергивал милую из огня, из наступающей черноты, нес на руках, уходя от погони. Ни на миг не отпускал тонкие, любимые пальчики. Во сне Александров твердо знал – если не удержит хоть на мгновение, его суженая, его жена погибнет. Поэтому он обнимал, прижимал к себе родное тело, и сама Смерть отступала перед ними.

Утро пришло с нахлынувшей душевной болью и горькой мыслью: лучше бы он не просыпался!

***

Кто сказал, что время лечит любые раны? Наверное, он не знал, что такое настоящее горе. Или прошло слишком мало времени. Лекции Александров продержался, как и практику на сорок четвертой кафедре. Но сидеть на самоподготовке, погруженным в ненавистные мысли и ранящие воспоминания было совершенно невыносимо.

Учебный материал не лез в голову, курсант лишь невидяще перелистывал страницы тетради, устроившись в стороне от основной группы сокурсников.

Дождаться перерыва и отправиться в спортзал – вот единственно правильное решение. Интересно, будет ли там Николай Иванович?

Дверь открылась, в аудиторию заглянул третьекурсник с повязкой помощника дежурного по учебному корпусу на рукаве:

– Курсант Александров?!

Сергей молча встал.

– Дежурный по общежитию вызывает.

– Зачем?

– Не знаю. Только что позвонил, приказал найти и отправить.

Александров вопросительно глянул на Никитина. Тот уточнил:

– Ты что, где-то пролетел?

– Нет. Точно нет, Володь.

– Ладно, иди. Если что, позвонишь дежурному по курсу, предупредишь.

– Есть.

В пустом фойе у «аквариума» дежурного по общежитию стоял хмурый Николай Иванович с красной повязкой на рукаве.

Курсант понял, что рукопашной тренировки сегодня не будет. Но зачем вызвал?

– Товарищ майор, курсант Александров…

– Отойдем.

Они остановились у входной двери.

– Александров, что у тебя произошло с девушкой?

Этого вопроса Сергей не ждал. И ответить на него было нечего. Как и вчера в зале, он лишь молча опустил голову.

– Ты лицо не убирай. Смотреть в глаза!

Следующий вопрос ударил по больному:

– Ты вообще ее любишь?

И Александров ответил честно:

– Да, Николай Иванович. Очень.

С непонятным выражением лица майор пристально разглядывал его еще несколько секунд.

– Драть тебя, Сергей, некому, а мне некогда. За мной!

В крыле для семейных было тихо. Подойдя к двери своей комнаты, офицер обернулся и молча показал курсанту впечатляющий кулак. Крепко взял за локоть и, открывая дверь, подтолкнул внутрь. Парня встретил взгляд двух пар женских глаз. Укоряющий – жены Николая Ивановича, и беззащитный, полный переживаний и надежды – Аленушки.

Глядя в любимые глаза, Сергей понял – без суженой он просто не сможет жить. И мир вокруг покачнулся.

Лена с жалостью и болью смотрела на любимого. Как он осунулся! Темные круги под глазами, горькие складки на лице, а взгляд… взгляд побитой собаки, полный тоски и безнадежности. Сережа словно постарел на десяток лет. Чего ему стоили эти два дня?!

Что-то мелькнуло в воздухе, будто взмахнуло гигантское прозрачное крыло, и Сергея шатнуло в сторону.

Дернувшись поддержать, Елена не заметила, как оказалась на ногах, рядом с любимым.

– Прости меня, Аленушка.

Все заготовленные слова вылетели из головы, и девушка произнесла совсем не то, что хотела:

– Ты забыл у меня перчатки, Сержик.

Испугавшись, что Сережа неправильно поймет, поспешно добавила:

– Инга сказала, чтобы я без тебя не возвращалась.

И опять не то! Надо было сказать, что она любит его, что не может без него жить… но это так трудно сделать рядом со строгим начальником Сергея и пусть доброй и отзывчивой, но чужой женщиной, женой офицера!

Александров взял маленькую ручку, судорожно сжимающую коричневые шерстяные перчатки, мягко отобрал предмет военной формы и, склонившись, нежно поцеловал дрогнувшие тонкие пальчики.

Чувствуя, что сейчас опять расплачется, Лена уткнулась лицом в колючую курсантскую шинель, вдохнула запах любимого человека. Ласковая, нежная рука так привычно и заботливо легла на талию, притянула…

– Сереженька, поехали к нам. Пожалуйста.

– Хорошо, Аленушка. Сейчас что-нибудь придумаю. Сегодня же понедельник, занятия…

Николай Иванович с удовольствием наблюдал, как из глаз ученика ушли горе и обреченность. Теперь в них горела решимость. Ведь точно сейчас сорвется в самоход, паршивец!

Но с другой стороны… Что-что, а искренние чувства опаленный войной, не раз смотревший смерти в глаза офицер различал безошибочно. Это Любовь. Настоящая, на всю жизнь. И пусть между ними пробежала непонятная черная кошка… Ничего, умнее будут. И больше таких глупостей не допустят.

– Товарищ майор, разрешите позвонить на курс из вашей дежурки.

Усмехнувшись, обращаясь к жене, Николай Иванович произнес:

– Обрати внимание, милая. Сейчас наш отличник боевой и политической, корреспондент окружной газеты опять же, зарядит со служебного телефона дезу и совершит грубейшее нарушение воинской дисциплины, именуемое самовольной отлучкой.

– Коленька, ты совсем забыл, каким был сам в его годы. Кстати, таких прекрасных статей, в отличии от Сережи, не опубликовывал. Ты хоть его поблагодарил?

– Завтра поблагодарю, на тренировке. А сегодня… Александров, ты сумеешь добраться до дому, не засветившись патрулю?

– Так точно.

– Тогда иди. Я тебя прикрою. Скажу, что действуешь по моему приказанию. Но на вечерней поверке стоишь в строю, как штык. Трезвый. Ясно?

– Так точно, Николай Иванович. Спасибо.

– Запомни – в первый и последний раз. Вещи можешь оставить у меня, вечером заберешь. Пойдемте.

Как не хотелось Сергею отпускать теплые пальчики Аленки, но пришлось. Сначала наставник предусмотрительно отправил вперед девушку. И только через пять бесконечных минут, со строгим начальственным видом вышел на улицу с Александровым.

– Беги, разгильдяй.

– Спасибо, Николай Иванович!

Они договорились встретиться у магазинчика «Овощи-Фрукты». Но нервничающая Лена уже потихоньку возвращалась назад к общежитию.

Молодые люди снова обнялись и замерли, не находя слов. Молчание разорвал Сергей, сказав главное, то, что согревало душу с первого дня их встречи: