Текст книги "Будущего нет! Кошмар наяву"

Автор книги: Александр Голодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Александр Голодный
Будущего нет! Кошмар наяву

***

– Брось его, Рыжий. Валим отсюда.

– Может очухается? Давай подождем.

– Не хрен ждать. Сдохнет, отвечаю. Со жмуром зависать – ищи фраеров. Живо менты набегут. Канаем.

Глянув в последний раз на умирающего со злобным презрением, неопрятный, заросший клочковатой бородой Петя поднялся с корточек, длинно сплюнул в гаснущий костерок и шагнул к выходу из заброшенного склада.

Мотнув кудлатой нечесаной шевелюрой грязно-рыжего цвета, напарник искательно заглянул Сергею в глаза:

– Ну, ты, это… Короче, куртофан тебе без надобности, Серый.

Ответить не получилось. Он только слабо хрипел от невыносимой режущей боли в боку. И раньше хилое тело сейчас отказало совсем. Стакан «паленки»… Всего один!

Петя часто повторял: «Жадность фраера сгубила». Как предрекал. Украдкой высосанная из горлышка водка оказалась смертельной. Уже не узнать, чего там намешал проклятый торгаш. Вовремя проблеваться не получилось, и сейчас он подыхал в собственных жидких испражнениях.

Крутнув безвольное тело, Рыжий вытряхнул Сергея из зимней куртки. Теперь он лежал, прижавшись щекой к грязному заледеневшему бетону. Но холод почти не ощущался. Как и не вызывала панических мыслей приближающаяся смерть. Дневной свет стремительно тускнел в глазах, от боли пропадало сознание. Громко икнув, судорожно дернувшись всем телом, бомж…

***

… опять! Опять этот долбаный сон!

Проснувшись в холодном поту, курсант четвертого курса Александров лежал в своей койке, чувствуя, как понемногу замедляет суматошный бег сердце. В комнате общежития он был один – женатики Бабкин и Никитин уже с полгода ночевали дома. Сглотнув вязкую слюну, Сергей протянул руку, взял с тумбочки «Командирские». Светящиеся стрелки показывали двадцать минут шестого. Да, уже не уснешь, скоро подъем. Вообще, заснуть после этого навязчивого кошмара не удавалось ни разу. Нашарив ногами тапочки, Александров побрел в коридорчик их отсека. Попил холодной воды из-под крана, посетил туалет, под лампой дневного света глянул на себя в закрепленное над эмалированной раковиной зеркало.

Стройный, высокий, мускулистый парень. Без году лейтенант. Правильные черты лица, нос с легкой благородной горбинкой, румянец на щеках и ямочка на подбородке.

Как в свое время сказала Светка из училища торговли:

– Породистый ты, Сережа. Тебе только белогвардейцев в фильмах играть. Поручиков там всяких.

Они тогда только что откувыркались в постели по третьему разу за увольнение, и сейчас, ощущая приятную истому, Сергей нежно поглаживал упругую девичью грудь с задорно торчащим твердым соском. Еще полчасика поваляться – и пора в душ. Съездить поужинать в пельменную у парка Горького, да возвращаться в училище.

– Светлана, у нас армия рабоче-крестьянская. И служат в ней рабочие и крестьяне.

Фыркнув, Светка скинула его руку, закрылась простыней.

– Ага. Замполиту своему расскажи. Если сам не знаешь, так хоть умных людей послушай.

Скорчив умильную физиономию, Сергей дурашливо кивнул:

– Слушаю.

Снисходительно, с неодобрением глянув, девушка продолжила:

– Пацан ты еще совсем. Игривый. Жаль, не для меня ты. Я бы тебе жизнь сделала, как у Христа за пазухой. Ведь не женишься?

Сбросив дурашливость, серьезно посмотрев в темно-карие глаза, Александров ответил:

– Нет, Светлана. Мы же об этом говорили.

– Говорили… Что те слова?

Глубоко вздохнув, она продолжила:

– И ведь честный, порядочный. Слова дурного от тебя за все время не слышала. Всегда с подарком, с улыбкой. Знаешь, как мне девчонки завидуют? Симпатичный, осанка благородная… Любовью – и то занимаешься нежно, деликатно, не только о себе думаешь. Всегда чистенький, выбритый, отглаженный. Белогвардеец… Эх… Ладно, иди в душ, Сережа.

Та встреча оказалась для них последней. Как-то внезапно Светлана окрутила лейтенанта-ватушника и укатила с ним на Дальний Восток.

Приятное воспоминание немного сгладило настроение. Но остался вопрос: как он, Сергей Васильевич Александров, сын офицера и сам практически офицер, мог стать таким?.. Разум быстро подобрал определение: «бомж». Словечко оттуда. Из кошмара, которым обещало стать будущее.

Вернувшись в комнату, надев галифе с неуставными подтяжками, Александров достал тетрадь с конспектами первоисточников марксизма-ленинизма за третий курс. Сел за стол, включил настольную лампу под пластиковым зеленым абажуром.

Здесь, после работ Ленина, он записывал то, что успевало запомнить, выхватить из навязчивого сна (и сна ли?) сознание.

Получалось страшное. Выражаясь языком любимых писателей-фантастов – «антиутопия».

Советского Союза нет. Коммунистической партии нет. Армия «сокращена». Непривычного вида рубли дешевеют на глазах, единственные твердые деньги – доллары. Снова есть богатые. А основная часть населения – бедные. В разной градации. От живущих в доставшихся от государства квартирах и ездящих на побитых советских же машинах до… До такого, каким станет он. Бомж. Расшифровка еще не пришла, но тянуло от слова безысходностью, грязью и разложением.

Бандиты. Никого не боящиеся, катающиеся в глухо тонированных «девятках» и иномарках без номеров бритоголовые здоровяки в фирменных спортивных костюмах и черных кожаных куртках. Они забили длинными, ухватистыми деревянными палками (битами?) Кольку. Подволакивающего левую, отнимающуюся ногу, вечно нудящего мужика, который кантовался с их компанией пару месяцев. Забили до смерти, когда он, поскользнувшись, неловко оперся грязной ладонью на сияющий бок «бэхи» у Мак-Дональдса.

«Бэха», Мак-Дональдс…

Была ли там милиция?

Была. Если только то, чем стали защитники правопорядка, можно назвать этим словом.

И разруха. Такого разорения, грязи и запущенности сейчас невозможно представить.

Оторвавшись от записей, Сергей подошел к окну. Начинался ранний майский рассвет. Чистый, аккуратный, полный зелени город открывался с седьмого этажа общежития училища Ракетных Войск. По Комсомольскому проспекту уже скользили троллейбусы и новенькие автобусы-«Икарусы», мелькали легковушки. На остановках собирался народ, от сквера Уральских добровольцев в горку поднимались курсовые офицеры и преподаватели. Вон их девятиэтажка, дом офицерского состава.

Как сложить то, что видит он сейчас, благополучный 1987 год в великой стране, с ужасом, который придет?..

Нет, точная дата не вспоминается. Там он перестал читать газеты. Там он все перестал…

Но, если верить ощущениям – десять лет. Не больше. За десять лет под властью Горбачева и пришедшего после него «Понимаешь» великой державы не станет.

Александров с ненавистью покосился на первую полосу лежащей на столе газеты с портретом говорливого генсека. «Правда» извещала советских граждан, что «процесс пошел», «перестройка набирает обороты».

Да, это точно. Особенно с зубной пастой. В городе за ней немедленно образуются очереди. Болгарский «Поморин» разбирают на лету. Хорошо, что в военном магазине училища все нормально. Поговаривают, и мыло скоро станет в дефиците.

Как-то не верится, но кто знает?..

Про вечную давку у вино-водочного лучше вообще не вспоминать.

Зато в будущем с водкой все прекрасно. С любой. А не хочешь водки – в свободной продаже спирт с неожиданным названием «Рояль». Нет денег на магазин? Подпольный барыга обменяет тебе украденное и вырученное за пустые бутылки на…

Явственно вспомнив предсмертные ощущения, Сергей мучительно содрогнулся.

Избавлением от тяжких мыслей из коридора донеслось громкое: «Курс, подъем!»

Качая на брусьях пресс, с ожесточением выполняя подъемы переворотом под удивленными взглядами сонных сокурсников, Александров еще раз мысленно подтверждал данный после первого кошмара зарок: «Не пить! Вообще!».

***

Периодичность пророческих снов вычислилась довольно легко – они в основном оказались привязаны к полнолунию. Какие природные механизмы запускал висящий в звездном небе серебристый шар? Сомнительно, что кто-то даст правильный ответ. И уж точно его не найти в журнале «Наука и жизнь». Но иногда сновидения приходили неожиданно, ассоциативно связанные с текущими делами.

В последний кухонный наряд (пятый курс по столовой уже не заступал) Сергей отправился привычным «восемнадцатым номером». Сложно сказать, с каких времен бытовало это название, но функции сводились к обеспечению работой заступающих на чистку картошки, приему с верхних этажей пищевых отходов и погрузке их в машину, ну, и поддержанию порядка в овощных цехах столовой. Также приходилось оказывать помощь гражданским сантехникам в ремонте труб и прочистке канализации. Заведование располагалось в подвале. Сама должность считалась грязной (так оно и было), но у нее имелось неоспоримое достоинство – удавалось побыть отдельно от изрядно осточертевшего за совместные года обучения коллектива. Восемнадцатый варится в собственном соку, и за работу отвечает сам, встречаясь с сокурсниками лишь на приеме пищи, да при погрузке бачков в трехосный ЗИЛ подсобного хозяйства.

Александрова это устраивало.

Поэтому, когда командир отделения с издевкой объявил:

– А восемнадцатым номером заступает Шуран – Одинокий волк. На время наряда он король воды, говна и пара! – Сергей, переждав ехидные смешки, лишь коротко ответил:

– Есть.

Он действительно был одиночкой. При вполне нормальном, даже товарищеском отношении к сокурсникам по группе, полноценные дружеские отношения почему-то почти ни с кем не сложились.

Наверное, этому мешала выбранная жизненная позиция.

В высшее военное училище Александров поступил с четко определенной целью – стать офицером. Отличным офицером, таким, как отец.

И после первого же семестра возникли вопросы, ряд остающихся без ответа «почему?»:

– Почему он, близкий к отличнику хорошист, обязан помогать тем, кто развлекается жором и устраивает издевательские шуточки по ночам, а потом отсыпается на лекциях, закономерно не успевая по предметам обучения?

– Почему прикрыть упившихся до скотского состояния сокурсников считается доблестью, а доложить курсовому офицеру, что у тебя ночью украли присланную из дому посылку – подлостью?

– Почему тот же командир отделения считает правильным назначать «помогающих наряду» для мытья туалета и умывальника в свое дежурство, и делает вид, что не слышит вопроса на ту же тему, когда в наряд заступает курсант Александров?

После третьего такого случая Сергей прямо отказался от участия в «помощи», упрочив, похоже, стену отчуждения вокруг себя.

– Почему вроде нормальные парни болтают и играют в карты на задних рядах аудитории, а потом перед экзаменами мечутся в поисках конспекта, не гнушаясь и откровенно «забыть» у себя понравившийся? Они при поступлении не знали, что в училище надо конспектировать лекции? Зачем вообще шли сюда?

Ведь каждый из этих, ныне носящих черные погоны с желтыми полосами и буквой «К», оставил за бортом многих, так же мечтавших о поступлении. Конкурс был пять человек на место. И что, поступили одни лучшие? Не похоже.

Кстати, конспекты Сергея, несмотря на их полноту, не пришлись по вкусу жаждущим. Единственный раз сыграл на пользу корявый почерк.

– Почему старание при изучении учебного материала на самоподготовке воспринимается с издевкой и подколками?

– Почему не соблюдается очередь на увольнение в город, и туда регулярно отправляются попавшие в счастливые тридцать процентов, лижущие задницу комоду любимчики?

На втором курсе ограничение сняли, но осадок остался.

– Почему все три казарменных года он один выпускал «Боевой листок»? Самый умный? Не похоже, скорее, наоборот.

– И почему он обязан покупать на газетные гонорары угощение все для той же кучкующейся вокруг комода группы? Его самого как-то приятными сюрпризами не балуют и в буфет со всем радушием не приглашают.

Да, со второго курса Сергей является нештатным корреспондентом «Красного бойца», газеты Уральского военного округа. Под настроение как-то отправил небольшой рассказ о полевом выходе подразделения, а его взяли и опубликовали. Дальше – больше. И три рубля за каждую заметку – очень достойно.

Кстати:

– Почему его товарищи позволяют себе уничижительно отзываться о его творчестве, называя опубликованное «заметкой про нашего мальчика» и тут же, без перерыва прозрачно намекают, что им желательно прочитать в газете и про себя, любимого?

А главное, Сергей твердо знал: там, в нормальных войсках, каждый офицер отвечает лишь за себя, за свои действия, порученный участок службы и подчиненный личный состав. И навязываемая командованием коллективная ответственность «из-за ваших товарищей» вызывала лишь плохо скрытое раздражение. Не товарищи ему безмозглые идиоты, накуролесившие в прошлом увольнении, из-за которых он вынужден торчать все выходные в опротивевшей казарме.

В общем, много было этих «почему». Многое не пришлось по вкусу в высшем училище Ракетных Войск, воспринимаемое как несправедливость и откровенная дурь не от большого ума. Но Александров стойко преодолевал тяготы и лишения, идя к своей мечте: стать офицером.

Пожалуй, Сергея понимал командир группы, сержант Никитин. Не зря он выбрал его в качестве коллеги по комнате в общежитии, и поручал в основном индивидуальные задания. Иногда оригинальные. Вот и сейчас, выждав, пока смолкнет нездоровое веселье, Володя негромко спросил:

– Сергей, душем нас обеспечишь?

Александров кивнул:

– Я постараюсь, командир.

– Хорошо.

Повысив голос, Никитин обратился уже ко всем:

– Полотенца не забудьте. Я своим ни с кем делиться не собираюсь.

Тонкость с душем заключалась в том, что курсантов в него не пускали. Изредка там мылись женщины-повара, но основное время металлическая, обшитая синим пластиком дверь в подвальных помещениях столовой оставалась запертой на солидный замок. И просить начальника столовой открыть ее было бесполезным занятием – на все разумные вопросы и доводы заносчивый прапор бросал лишь раздраженное:

– Нет! Начальник училища запретил!

Да, так и поверили. Будет целый генерал-майор каким-то душем в столовой заниматься и принимать противоречащие руководящим документам решения.

Как всегда в армии, имелся и обходной путь. С детства интересующийся техникой Сергей, любитель что-то разобрать, помочь отцу в мужских домашних делах, без особых проблем освоил вскрытие замков. Главное – представлять, как работают фигурные сувальды, да подобрать соответствующий инструмент. Вполне законно собранная связка ключей под «английский» профиль вопрос решала всегда.

А вымыться после изматывающих суток, смыть под горячими струями пот и кухонный жирный чад – это праздник.

Проверив, как трудится на чистке картошки группа второго курса их же четвертого факультета, вымыв цеха нарезки овощей и подняв пустую тару под пищевые остатки на верхние этажи, Александров решил подремать с часик, благо пока срочных дел нет. Место для этого увлекательного процесса имелось – ниша за грузовым лифтом. Добрая душа уже положила там длинный кусок многослойной фанеры. Пилотку под голову, закрыть глаза… хорошо!

Отдаленно гремит картофелечистная машина, из шахты доносятся голоса и звон металлической посуды – на втором и третьем этажах парни готовят заведования к завтраку. Попахивает гниющей пищей и крысиным дерьмом. Но то привычно…

***

…привычно вытряхнув содержимое мешка. Ага, добыча есть – тускло блеснуло стекло пивной бутылки. И пусть за них дают копейки… много нам не надо. Лишь бы на выпивку хватило.

Следом шли просто неопрятные слои мусора. Основная масса жильцов окрестных хрущевок ходит к бакам по-старинке, с пластмассовыми ведрами.

Разгребая отходы рукой в рваной кожаной перчатке, Серый мечтал об удаче, как на прошлой неделе. Кто-то выкинул едва начатый флакон «Тройного». Плевать, что после одеколона болит печень и во рту остается гадостный мылкий привкус, зато там хватает спирта, чтобы забыться, отойти от окружающей безнадеги.

О, кусок батона! В кульке, как положено. Чего выбросили? Плесени нет. Присмотревшись, понюхав, он понял причину – попахивает забродившими дрожжами, не пропекли до конца в пекарне. Ничего, на закусь сгодится.

Дальше он работал попавшейся под руку консервной банкой. Добавилось еще три бутылки (одна из-под «Столичной», все еще хранящая манящий запах водки), разных объедков. Глубже копать было тяжело, во впалый живот врезался острый край мусорного контейнера, но бросать дело нельзя. Петя скор на расправу. Зато с ним всегда при хавчике, и место для ночлега он подбирает нормальное, все нычки города знает.

Что за тряпки? Ну-у!..

Похоже, кто-то выбросил оставшиеся после умершего родственника вещи. Ветхая зеленая военная рубашка, затертый пиджак, выцветшие светло-синие кальсоны в пятнах…

Кальсоны – это хорошо. Для тепла, как и старое трико с пузырящимися коленями. Прибрать, скорее прибрать… Оп-па!

Не веря в свою удачу, Серый вытащил из картофельной шелухи сначала один войлочный бот, потом второй. Даже молнии целые!

Когда-то эту обувь острословы называли «прощай, молодость». Дураки! Нет ничего лучше для больных ног бомжа поздней холодной осенью. Это не расползающиеся, когда-то лаковые и модные туфли. Теперь бы незаметно надеть…

Сначала один поставить на землю, теперь второй. Никто не видит?

Бомж обернулся и его сердце тревожно сжалось. Атаман стоял совсем рядом, в двух шагах.

– Что нашел? Почему не работаешь?

– Так вот, Петя, бутылки, хлебушек, одежда старая… Я работаю, ищу!

– Работаешь? А это что? Закрысить хотел?

– Нет, это я достал спецом, вроде нормальная обувка.

– Ну-ка.

Скинув потрескавшиеся от времени югославские полусапожки, Петя примерил находку. Застегнул молнии, одобрительно притопнул правой ногой.

– На меня шили!

Серый с жадным сожалением наблюдал за процессом. Обидно было до слез: их атаман и так ходил в вязаных шерстяных носках. Какое там «шили»?! Точно велики. А ему, Сергею, были бы в самый раз.

Петя заметил взгляд. Грозно нахмурившись, больно ткнул костлявым кулаком в грудь:

– Че рогом целишь? Колись: закрысить от смотрящего хотел?

Согнувшись, опустив вниз глаза, Серый униженно забормотал:

– Не, не, Петя, это я так, я знаю, кто командир…

– Смотрящий!

– Да-да, смотрящий. Я помню…

– То-то.

Подхватив полусапожки, Петя шагнул от контейнера.

– А мне нельзя?..

Атаман вопрос ждал. И оборвал в самом начале:

– Нельзя. У нас Рыжий босой, в тапочках шкандыбает. И копыта у него поменьше твоих, солдатскими сапогами не раздолбаны. Копай давай, фарт упорных любит.

– Ага, хорошо.

Нагнувшись над воняющим контейнером, Серый интенсивно погреб гниющие, слипшиеся ошмётки. Энтузиазма заметно поубавилось, когда обидчик отошел. Гад уголовный!.. Как погано…

Пола замусоленного пиджака мешала залезть в угол. Откидывая в сторону тряпку, бомж услышал, как что-то металлическое глухо стукнуло о стенку.

Надо глянуть.

В карманах оказалось пусто. За подкладкой?

Точно!

Пальцы нащупали солидный металлический кругляш. Хорошо бы рубль юбилейный, с Лениным. Их в ларьках берут на сувениры для интуристов.

Это оказался не рубль. Потемневший от времени металлический круг с ушком. Медаль «За отвагу».

Бутылка! Нет, две!

Награды рыночные барыги любили. Особенно старые, военные. Радостно повернувшись в сторону Рыжего и Пети, Серый только собрался объявить о находке, как что-то, шипя и оставляя дымный след, скользнуло в контейнер. От грохота и яркой вспышки неловко отшатнувшийся, полуослепший бомж растянулся на загаженном асфальте, больно ударившись спиной и затылком. Выскочившая из пальцев медаль улетела неизвестно куда. Он лежал, стараясь хлебнуть хоть глоток воздуха, а шагах в пяти издевательски-злобно ржали подростки, подбросившие ему магниевую бомбочку. С презрением усмехался и Петя, язвительно комментируя:

– «Я, офицер»… Лох ты, Серый. Терпила голимый, помойный…

***

– Серый! Серега!

Это было уже не во сне. Голос Валерки доносился из коридора.

Подхватившись, все еще пребывая под впечатлением увиденного, Александров вышел из закутка. Валера как раз заглядывал к чистящим картошку.

– Тут я. Чего кричишь?

– Блин, ты где прятался?

– В сортире отливал. Что случилось?

– В общагу идти пора. Никитин народ строит, одного тебя, зассанца, не хватает.

Уже в общежитии, умывшись, записав оставшееся в памяти, Сергей задумался.

Медаль «За отвагу». Такая же, без потерявшейся орденской колодки, да четыре истрепавшихся письма-треугольника – это все, что осталось от деда по отцу, Ивана, погибшего на Великой Отечественной офицера. Отдавшего жизнь за страну и народ, человека, без которого не было бы и его, Сергея, не было бы Победы.

Сколько раз он, школьником, представлял, как дед бьет по фашистским оккупантам из автомата, забрасывает их гранатами, а потом, когда заканчиваются патроны, закрывает своей грудью пулеметную амбразуру дзота, спасая идущих в атаку товарищей!

Мучительно скривившись от душевной боли, Сергей закрыл ладонями лицо.

Как, как он мог стать таким?! Что случится в проклятом будущем с офицером (офицером, тот гад это подтвердил!) Александровым, чтобы стало возможно такое?!

Ночью, словно издеваясь, сон повторился и продолжился.

***

– С-суки поганые!..

Петя немедленно оказался рядом, упершись злобным взглядом:

– Ты кого ссученным назвал, парашник?!

Не в силах оторвать глаза от тускло блеснувшего клинка, Серый, судорожно отталкиваясь руками и ногами, в ужасе скользил на спине, подальше от страшного в ненависти смотрящего, подальше от смерти.

Какая-то часть сознания горько подсказывала: «Скажи: «От тебя». Назови его петухом, козлом, ублюдком, будь честен. Тогда для тебя все закончится здесь и сейчас. Человек в тебе умер уже давно, умри и сам, не позорь свое прошлое этой жизнью».

Но трусливая натура бомжа выла от страха, глушила отрешенный, далекий голос, выталкивала из горла умоляющее:

– Петя, это я им! Пацанам!

Показалось, что описывающий пугающие петли нож в руке атамана задержал свое движение.

– Смотрящий, чтобы я тебя!.. Никогда! Это им, беспредельщикам!

Из носа выскочили зеленые сопли, голос сорвался в скулящий визг. Презрительно глянув сверху вниз, Петя ловко убрал нож.

Раз – и в руке уже пусто.

– За базаром следи, блевотина помойная.

– Да, смотрящий, я буду следить, это вырвалось…

– Еще раз вырвется – язык вырежу. И зенки выколю. А потом оставлю подыхать. Понял?

– Да, смотрящий, да, я запомнил!

– Все, вставай, канай хавчик добывать.

Брезгливо поморщившись, добавил:

– И сопли вытри, парашник.

Размазывая по лицу грязь замызганным рукавом, Серый, прихрамывая, заторопился к мусорным контейнерам.

Перегнувшись вниз, он старательно перерывал гниющий мусор, выуживая бутылки и редкие хлебные корки. Перед глазами все еще стояла Петина финка.

Атаман уже пускал ее в дело, бомж видел это сам.

Как-то к ним подошел незнакомый мужик, такой же, как и они, с двумя помойными сумками, уверенно обратился к атаману. Негромкий разговор на блатном языке закончился тем, что Петя отвел нового приятеля в их теплую нычку на теплотрассе, уступил лучшие продукты и даже щедро налил водки, лишив его, Серого, законной порции. Без одурманивающего и расслабляющего стакана не спалось. Мучительно ныли подмороженные пальцы, кусали вши, болел живот.

Почувствовавший себя хозяином гость громко храпел, раскинувшись на теплом полу у самых труб. Казалось, что огонек догорающей свечи колышется от этого самодовольного храпа, а не от задувавшего в бетонный короб сквозняка.

В какой-то миг мелькнула осторожная тень, и храп сменился сипящим бульканьем.

Разбрызгивая густые кровавые капли из перерезанной глотки, гость бился в агонии, а Петя, не убирая нож, наблюдал за корчами с мстительным удовольствием. Потом тщательно обыскал труп, нашел две нычки и, совсем повеселевший, погнал их по ночному холоду на новое место.

Настроение тащившего чужие сумки Серого тоже улучшилось, когда атаман купил в круглосуточном ларьке бутылку водки. Денежки гость прятал в носке. Разве это нормальная нычка? И вообще, деньги надо тратить сразу, скопидомов среди бомжей нет.

Они перекусили на новом месте, выпили. Петя даже расщедрился на тост:

– Чтобы каждый знал свое место. Чье-то – среди жмуров.

В этот раз заснулось сразу. Кажется, только закрыл глаза, как рука атамана…

***

… дернувшись, перехватил чужую руку.

– Сергей, ты что?

Над кроватью стоял Никитин.

– Приснилось что?

Александров кивнул, выдавив из пересохшего горла:

– Да, кошмар какой-то.

– Бывает. Давай, собирайся, в столовую пора.

Уборка картофельного цеха, загрузка очистков в баки, мытье непрерывно затаптываемого пола… работы у «восемнадцатого» хватает.

Казалось бы, только навел порядок, а уже принимать из лифта фляги с отходами от завтрака, приехали парни с подвоза продуктов, будут разгружаться через подвал столовой.

Потом пришел сварщик и принялся реанимировать переломанные железные ножки столов и стульев. Опять помогать.

Единственным просветом в непрерывной череде дел были завтрак и обед. С последним вообще повезло – пообщавшийся с «поварешками» Валерка притащил бачок котлет в густой томатной подливке. По четыре штуки на нос – очень даже ничего.

После сытного обеда недоспавший организм резко потянуло в сон. Но приехал бортовой ЗИЛ подсобного хозяйства. Надо лезть в кузов.

Под ногами скользили закапанные жиром доски настила, Сергей подхватывал подаваемые снизу алюминиевые тридцатипятилитровые фляги и шустро волок по две к кабине. Дошла очередь до тяжелых баков. Встав на скамейку, их подавал командир отделения вместе с одним из своих прихвостней.

Успев только подумать: «С чего бы это он так за работу взялся?», Александров немедленно получил ответ.

Подляна была известной и требовала только некоторого навыка. Подающие поднимают бак с жидкими отходами повыше, а потом резко ставят на пол кузова. Сыгравшие алюминиевые стенки образуют сходящуюся волну, которая бьет из центра тары струей, прямо в лицо принимающему «восемнадцатому». В последний миг успев отшатнуться, Сергей поскользнулся на досках, с трудом удержался на ногах, уцепившись за борт грузовика.

Два довольных урода, потешаясь, ржали.

– Очень смешно, мразь?

– Че?

– Хер тебе в очо, ублюдок.

Дернувшийся было в кузов комод успел только испугано пригнуться. Вовремя попавшийся под ноги Александрова деревянный клин после мощного пинка шаркнул по доскам и смачно врезался в стену. Шутки кончились – это поняли все.

С полыхающей в глазах ненавистью Сергей целеустремленно направился к обидчику. Достала гнида!

Пытавшееся сохранить нахально-презрительное выражение лицо внезапно живо напомнило Петю…

Кто знает, чем бы это все закончилось ( и, скорее всего, ничем хорошим), но на пути встал командир группы Никитин.

– Стоять! Я сказал «стоять», курсант Александров!

– Сейчас, урою пидора и встану…

Но сильные руки (гиревик!) остановили движение.

– Александров, ты что, из училища вылететь захотел?!

Понемногу приходя в норму, Сергей глянул в глаза командира и честно ответил:

– Мне по хер…

Володя почувствовал: это – от души, действительно честно.

– Так, Александров – со мной…

– Оборзел в корень! Володь, ты ему…

Воспрянувшего комода оборвало резкое:

– А ты организуй погрузку в машину.

Слегка опешив, младший сержант уточнил:

– А в кузов кого?

– Кого хочешь. У тебя подчиненных хватает. Можешь сам, пример покажешь.

В картофельном цеху Никитин кивнул на лавку:

– Садись.

Присел сам.

– Сергей, что с тобой происходит?

М-да… и что ответить? Рассказать правду? Нет, он к этому явно не готов. Во-первых, слишком личное, а во-вторых…

Как-то сразу Александров осознал, что история о снах – прямая дорога к врачам. Психиатрам. В дурдом.

Нет, на это пойти он пока не готов. Есть другой ответ, и тоже честный:

– Достал меня урод этот. Сил терпеть уже не осталось.

– Достал… Ты думаешь меня ничего не достает? И ответственность за всю группу уже четыре года – в радость? И огребать за вашу дурь каждый раз – одно удовольствие?

– Нет, командир.

Помолчав, Сергей добавил:

– Извини. Не сдержался.

– Ты понимаешь, к чему шел? Ну, набил бы ему рожу. Через час стоял бы в политотделе. Вечером уже ехал в Курью. Солдатом. Ты для этого шел в училище?

Прав был сержант Никитин. Во всем прав.

Сам Володя пришел в ракетное училище уже самостоятельным, с отличием закончившим техникум парнем. Старше их, вчерашних школьников. И серьезнее, богаче незаменимым жизненным опытом.

Александров попробовал возразить:

– И его бы отчислили.

– Его? Нет, Серега. Плохо еще ты знаешь своего командира отделения.

Вот так… Это действительно новость.

Положение о равенстве каждого перед ответственностью им вбивали с первого курса. Об этом же гласили статьи дисциплинарного Устава. И тем не менее, достаточно только напрячь память…

Вот на втором курсе командир отделения пришел пьяный из увольнения. Засветился перед курсовым офицером. Повод для оргвыводов, казалось бы, железный. Но даже лычки не сняли, отделался неделей ремонта казармы во время зимнего отпуска.

Вот в его кармане находят конфеты из украденной посылки. Доклад начальнику курса… и тишина.

Вот он опаздывает на сутки из отпуска. Выводов нет. Про драку на третьем курсе можно не вспоминать – наказание было, действительно, символическое.

Подняв голову, Сергей вопросительно заглянул в глаза сержанту.

Никитин утвердительно, с оттенком усталости, покачал головой:

– Вот так, курсант Александров.

Помолчали еще.

– Я понял, товарищ сержант. Больше не повторится.

– Отрадно слышать. И, Серег… не надо мне напоминать, кто я по званию. Мы с тобой ведь нормально общаемся?

– Хорошо, Володя. Спасибо.

– Ну, и ладушки. Давай, готовь участок к сдаче, да насчет душа там прикинь.

– Сделаю, Володь.

Погрузку в машину уже закончили, ЗИЛ убыл. Сергей убрал на место козлы, потащил к лифту пустые фляги. Здесь его ждал неприятный сюрприз – агрегат не работал.

Конечно, регулярно заливаемый отходами лифт отказывал частенько, но сейчас… Нет сомнений – работа комода. Осмотрев устройство, Александров убедился в своей правоте.

Свернутый ударом концевик блокировал работу механизма. Сапогом врезали, не иначе.

Вот тварь паскудливая! В дерьме бы утопил, своими руками!

Расчет верный – кроме лишних хлопот по доставке тары, Сергей будет постоянно затаптывать лестницу, которую уже моют готовящиеся к смене парни.

Подышав минут пять, приводя нервы в порядок, он отправился в бойлерную – там обычно в ящике стола лежал старый инструмент.

Здесь замок не меняли больше года – давно подобранный ключ сработал четко. Порывшись в хламе под одинокой запыленной лампочкой, курсант нашел разболтанные плоскогубцы и пару гнутых отверток.

Еще через десять минут лифт загудел, отправляя наверх фляги и баки.

Комода Александров увидел, уже выходя из душа. Никитин конкретно указал первые партии в очередности, взяв с собой коллег по комнате. В трех кабинках они не спеша отмокли, по очереди натерлись мочалкой запасливого Бабкина, и, белые от густых хлопьев «Семейного» мыла, снова вернулись под тугие горячие струи.