Текст книги "Последний паром"

Автор книги: Александр Геронян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

 

Концерт под небом         в клеточку

 

1

 

     Утром по выходным  они собирались на Парапете, рядом с армянской церковью. Там c давних пор обосновалась негласная биржа лабухов. Обменивались новостями, договаривались о покупке-продаже импортных инструментов и пластинок. Ближе к полудню подъезжали заказчики. Кто-то искал музыкантов на предстоящую свадьбу, кто-то  для похорон. И в радости, и в горе люди нуждались в музыке. А Карен Согомонов и его товарищи завоевали солидную репутацию. Их в Баку знали и любили.

     Карен уже и не помнит, как собрал команду. Все парни закончили  музыкальные школы. Холостяки, примерно одних лет. У всех четверых были дипломы  политеха и университета, но так получилось, что по специальности работали, чтобы официально где-то числиться. Со скромной зарплатой инженера или учителя будешь еле-еле  сводить концы с концами. А вот музыка кормила по-настоящему. Да и занятие было по душе.

     «Духовик» Жора Арутюнов, рано облысевший и располневший,  играл на кларнете и дудуке. Толстенький, маленького роста, с пухлыми щеками, которые словно были созданы для того, чтобы выдувать пронзительные звуки из инструмента. По жизни он слыл флегматичным молчуном. Играл с вечно закрытыми глазами. Порой казалось, что Жора постоянно спит.

     – Жорик, матах, а ты знаешь, что дудук еще называют «циранапох», – просвещал товарища Карен, – что в переводе с армянского означает «свирель из абрикосового дерева».

     – Америку открыл, – лениво отвечал Жора, – кто это не знает!

     – Но это еще не все, – продолжал свою просветительскую речь Карен. – Абрикос вообще армяне придумали. По латыни он так и называется – прунус армениака, армянский фрукт.

     – Э-э-э, хватит-да! Ты еще скажи, что армяне саксофон тоже придумали и первыми на Луну полетели, – съязвил Жорик.

     Жора Арутюнов умел добраться до самой души слушателя. Публику очаровывала его игра, умение мастерски передавать мягкий тембр инструмента, чувствительность его звуков. Под Жориными пальцами  и в глубине его души рождалось неповторимое звучание кларнета или дудука. Поговаривали, что Жорик в детстве брал уроки у легендарного бакинского кларнетиста  Каро Чарчогляна.

     Миша Азарян, барабанщик, напротив, был худым и долговязым. Под стать его росту были пальцы – по-девичьи тонкие, длинные, музыкальные, лихо отбивавшие ритм по перепонке старенького барабана-дхола. Вихрастый чуб,  тоненькие усики «а-ля-мафиози» над верхней губой. Вечно смешливый и заводной.

     После приветствия Миша, как правило, спрашивал друзей:

     –  Слышали новый анекдот?

     Вопрос носил риторический характер, потому что, считалось, во всем городе «новый анекдот»  исходил из уст  исключительно Миши Азаряна.

     – Короче, Ашотик пошел в ресторан, заклеил там шикарную блондинку. Стол накрыли им по первому разряду – коньяк, шашлык, аджика острая, соленья... Сидят, кайфуют. Тут заходят в зал его знакомые кенты: «Ара, Ашот, что  ты делаешь, у тебя же язва, врач все это запретил». А Ашотик им в ответ: «Ерунда, стольник дал – он разрешил».

     Аккордеонист  Гарик Багдасарян всегда был чисто выбрит. Он ходил в свежевыстиранной белой сорочке и при галстуке. «Интеллигент» – так называли его за глаза. Странный он был какой-то, этот Гарик. Нормальный бакинский чувак повязывает на шею эту удавку два раза в жизни – чтобы на выпускной сходить и на собственную свадьбу. А аккордеонист носил один и тот же галстук  – узкий, черного цвета с красным горошком – почти каждый день.

     Мало кто в городе так виртуозно играл на аккордеоне. Гарик хорошо знал классический репертуар, хотя в основном играл кавказские мелодии. А  по настроению, когда оставался в одиночестве,  любил исполнять вальс «На сопках Маньчжурии».

     Сам Карен играл на всех инструментах своего коллектива и в любой момент мог подменить кого угодно. Но он в основном пел. Кроме вокала, на долю Карена выпадали чисто административные  функции – он договаривался с заказчиком, составлял репертуар, а потом распределял полученный гонорар. Всегда поровну на всех четверых. Миша как-то заикнулся, мол, Карену полагается чуть больше, он же «главный». Но Гарик с Жорой промолчали, а Карен не настаивал. Скупым он никогда не был, а из-за лишнего червонца вносить раздрай в их дружный квартет не хотелось.

     На Парапет приходили и их конкуренты – Иоська Шварц, Юра Сумгаитский, Арташес с Ахмедлов, Фархад с Кубинки... Но Карен конкуренции не боялся и всегда был спокоен – в первую очередь клиенты  спрашивали именно его и его ребят.

     В теплую пору, особенно летом и в начале осени, когда в городе игрались свадьбы, Карен мог себе позволить маленькие капризы. Заказов хватало, можно было выбирать. В Баку свадьбы разные, но  люди всех национальностей предпочитали русские песни с кавказским акцентом, которые и составляли репертуар Карена и Ко. Пели песни Муслима Магомаева, Валерия Ободзинского,  Бориса Давидяна, которого весь Апшерон знал по прозвищу Бока, «Ов сирун, сирун» пренепременно, если свадьба армянская, или что-то из «одесского», если гуляли евреи-ашкенази или горские. Русские охотно звали Карена, грузины, греки, лезгины…  Да и азербайджанцы тоже. Просили только, чтобы что-то на азербайджанском спел тоже.

     – Все что угодно! – ослепительно улыбался Карен, переходя с заказчиком на азербайджанский язык. – Хоть всего Рашида Бейбутова исполним. Хотите?

     А вот зимой никто не женился. Зато люди продолжали время от времени умирать, независимо от времени года. Тогда приходилось соглашаться на любое приглашение. И не только ради денег. Кто еще мог лучше и достойнее Карена Согомонова и его товарищей проводить бакинца в последний путь!

     На кавказских свадьбах самым хлебным моментом считались танцы. Тящ-тущ, тящ-тущ! Казалось, гости приходили туда только за тем, чтобы вдоволь потанцевать. После первых тостов, когда уже настроение поднялось и наступала раскрепощенность, а все вкусное попробовали, вслед за молодыми и гости пускались в пляс. Никому не хотелось оставаться за столом и молча давиться деликатесами. Даже самые  застенчивые не могли усидеть на месте и выходили в центр зала, чтобы потанцевать под заводную музыку.

     Лабухи старались вовсю, зная, что вот-вот начнут делать «шабаш». Тящ-тущ, тящ-тущ! Гости в возрасте самым активным танцорам давали как бы денежное вознаграждение в виде пятирублевых и десятирублевых купюр (а иной раз доходило и до четвертаков). А те передавали дальше –  танцующей во всем белом невесте. В ее руках между пальцами скапливались веером купюры разных достоинств, которые она, когда смолкала музыка, элегантно рассыпала на стол перед музыкантами. В знак благодарности за их труд.

     Карен, напевая «Ах, эта свадьба, свадьба…» или какой другой магомаевский шлягер, весело наблюдал, как родственники жениха соревновались с родственниками невесты в щедрости. А, вы столько дали, а мы не хуже вас – вдвое больше дадим! «Шабаш», как правило,  превышал заранее оговоренный гонорар музыкантов.

 

2

 

  Однажды  на Парапете к Карену подошел верзила  со шрамом на левой щеке.

     – Ты Рудика знаешь?

     – Какого Рудика, цеховика с Молоканки?

     – Нее, Рудика  Аванесова, брата Сашика… Ну, авторитета.

     Этот самый Рудик  через два дня досрочно освобождался из  Баиловской тюрьмы.

     – Короче, брателло, надо его встретить, как полагается. Понял, да? Послезавтра в 8.30 подгребай сюда со своим оркестром. Вот задаток. – Мужчина, назвавшийся Эдиком, протянул Карену сотенную купюру. – Потом еще столько же получишь.

     Карен понял, что возражать бессмысленно. Он коротко изложил друзьям суть дела. Ребята молча согласились – никуда не денешься.

     Братья  Аванесовы пользовались в городе дурной славой. Слишком гонористые, не всегда по понятиям жили…   Рудик  считался вором в законе, как и его дядя Гамлет Арушановский. Вдвоем они и короновали младшего, Сашика, который в 21 год пополнил ряды уголовной элиты. Поговаривали, что братва в Москве кавказские «клановые  понты» не одобряла. А на подходе был еще четвертый  Аванесов – Вачик Шестипалый, который тоже вознамерился стать «хранителем воровских традиций».

     Сашику высокое звание вора в законе не помогло. Он и не пожил-то толком. Посадили его  в 18 лет, потом вышел на  свободу, короновался, потом снова сел и отправился чалиться в город Херсон, где его и зарезал сокамерник. Всего 24 беспутных года прожил…

     Рудика тогда встретили достойно. Подъехали на трех черных «Волгах» прямо к воротам тюрьмы. Слегка испуганные Карен и ребята старались не обложиться. «Долю воровскую» исполнили аж пять раз – сначала сразу же, как  только Рудик появился на воле, потом уже в ресторане в Бузовнах, куда вся компания поехала отмечать его освобождение.

     Все прошло без эксцессов.  Музыкантам заплатили, как и договаривались. Даже довезли на машине до города.

 

3

 

      И вот год спустя Эдик, мужчина со шрамом на левой щеке, появился вновь на Парапете. Пожал крепко руку Карену, даже похлопал его по плечу, как старого знакомого.

     – Меня помнишь?

     – Да, как не помнить…

     Карен знал, что  от блатных надо держаться подальше. Спокойней всем будет. А деньги… Всех денег не заработаешь. Лучше иметь свою твердую копейку, но без подобных заказчиков…

     –  Расклад такой. Юбилей скоро у одного уважаемого и серьезного человека. Заур Маштагинский, не слыхал? А он его в неволе встречает. Вот решила братва ему сделать «музыкальный подарок», – оскалил зубы заказчик. – Бабки не вопрос, не обидим. Так своим и скажи.

     Карен передал весь разговор. Его удивило, что друзья спокойно восприняли информацию о месте проведения концерта.

     – А, это там, где встречали… как его… Рудика?

     – Да, Баиловская тюрьма.

     Возникла пауза. Карен посмотрел внимательно на друзей:

     – Какой ответ дадим?

     – Я не против. Воры тоже люди,  платят, да, – без нотки сомнения произнес кларнетист Жора Арутюнов.

     – И я за. Брату обещал мопед купить, – тоже согласился барабанщик Миша Азарян. – Не зарежут же они нас.

     – А мне не по кайфу такие концерты. Но если все согласны, то я тоже поеду, – вздохнул аккордеонист   Гарик Багдасарян.

     В тюрьмах время от времени выступали с гуманитарными концертами разные артисты, о чем сообщалось в местных и центральных газетах. Но они приезжали официально, выступали перед всеми заключенными со сцены клуба. Под охраной, все чин чинарем. А тут какие-то левые дела…

     – А ты знаешь, кто сидел в той тюряге?– спросил Карен Жору уже по дороге домой.

     – Кто?

     – Сталин. И не один, а с сокамерником Вышинским, который позже стал генпрокурором СССР.

     – Да ладно! – хором отозвались Жора, Миша и Гарик.

     – Там у них даже типа «красного уголка», мемориальная камера, где Сталин срок отбывал.

     – И долго он там сидел? – спросил Миша.

     – Не знаю, побег устроили – он и сбежал.

     – А Вышинский?

     – Что Вышинский?

     –  Тоже бежал с тюряги?

     – Нее, он откупился. Взятку дал ментам  – его и выпустили, – засмеялся Карен.

     Друзья оценили его юмор…

 

4

 

     Машина подъехала к двухэтажному зданию тюрьмы. Длинная унылая стена с колючей проволокой, вдоль которой шла разбитая пыльная асфальтовая дорога, была кое-как освежена побелкой. Вокруг ни души, даже возле жилых многоэтажек, стоящих неподалеку от тюрьмы. С вышки  за происходящим лениво наблюдал охранник.

     У железных ворот, покрашенных синей краской, уже дожидался рыжий паренек,  солдат внутренних войск.

     – Вы это… проходите, вас ждут.

     – Ну, счастливо. Я вас тут буду ждать, – Эдик вернулся к  машине.

     Музыкантов провели  во внутренний двор, куда  выводили на прогулки арестантов. Карену вспомнилась картина ван Гога «Прогулка заключенных», изображающая кирпичные стены каземата, колодец тесного двора и каторжан в зеленой робе, которые угрюмо брели  по кругу.  У младшего брата Альберта, который учился на художника, в альбоме эту репродукцию видел.

     Но в Баилово двор, такой же маленький и мрачный,  был пуст, если не считать поставленных  в тенечке  дивана в стиле «барокко», а перед ним – такого же помпезного сервированного столика с изогнутыми ножками. Судя по числу тарелок и рюмок, стол был накрыт на три персоны. Изысканным напиткам и закускам, оценили парни, мог позавидовать любой бакинский ресторан.

     – Вот здесь располагайтесь, – сопровождавший надзиратель указал на выцветший ковер, постеленный метрах в десяти от дивана. Тут нам «сцену» определили, догадался Карен. Его поразило, что вокруг царила подозрительная тишина.  Окна в камерах   были открыты, но за толстыми решетками никого не увидишь, ни звука оттуда не доносилось. Миша, Гарик и  Жора в растерянности озирались вокруг.

     Надзиратель тронул за плечо Карена и показал глазами на ковер. Музыканты шагнули вперед,  заняли исходную позицию и, переглядываясь друг с другом, стали ждать.

     Участники предстоящей пирушки вышли из дверей в углу двора.  Они о чем-то весело переговаривались – двое в робе заключенных и один в форме полковника ВВ. Высокопоставленные арестанты заняли места за столом. Один был славянской внешности, тощий, с осунувшимся лицом и голым черепом. Второй, напротив, – пузатый кавказец, выглядел вполне цветущим мужчиной. Видимо, это и был авторитетный юбиляр по имени Заур.

     Офицер направился к музыкантам, поздоровался со всеми за руку. Кряжистый, крепкий мужичок. Глаза-буравчики просверлили каждого. Попадись к такому на допрос!

     – Ну, товарищи музыканты, не подведите, оправдайте возложенные на вас надежды.

     «Возложенные партией», – хотел добавить Карен, но передумал.

     Званый обед на троих начался. Полковник (это был, как оказалось, сам начальник тюрьмы) обслуживал  своих «гостей»,  наполняя рюмки и предлагая отведать то или иное блюдо.

     Карен выступал в роли конферансье. Он достал из кармана лист бумаги, на котором заранее были написаны имена тех, кто передавал – с воли или с другой зоны – поздравление и музыкальный привет юбиляру. Собственно говоря, это и была программа предстоящего концерта.

     Первые поздравления шли от авторитетных воров в законе, обитавших в столице нашей родины – Москве.  Карен пел, а ребята аккомпанировали. Исполняли широко известный среди блатных и приблатненных репертуар: «Таганка», «Как на Дерибасовской», «Зачем, кассир, нажал ты кнопку?», «Ах, лимончики», «Кондуктор, нажми на тормоза», песни Боки… Ничего необычного, такие песни они временами лабали в ресторанах. Особняком как-то стояла песня композитора Шаинского «Пусть бегут неуклюже». В «программке», которую Эдик подготовил Карену, значилось так: «День рожденья только раз в году. Желаю, чтобы у юбиляра их было два по пятьдесят. Крепкого здоровья и бодрости духа. Доктор Альперович».  Ведущий так и зачитал это приветствие, слово в слово.

     –  Тот самый Альперович? –  вдруг изменился в лице полковник.

     – Тот самый, – засиял Заур. Голос у него был хриплый, прокуренный, старческий. – Он меня  три раза на операционный стол резал. Три раза с тот свет на этот переправил.

     «Славянин» косо посмотрел на юбиляра и выпил еще рюмку.

     Юбиляру концерт, судя по выражению слегка блаженного лица, нравился. Его гость, сидевший по правую руку, музыкантов словно не замечал. Он напирал на  выпивку и закуску, изредка поднимая свой тяжелый взгляд со стола. А сидевший по левую руку от Заура начальник тюрьмы, напротив, к алкоголю почти не прикасался. Он только поднимал рюмку, чокаясь с именинником и его товарищем, и ставил ее на место.  Но ел с аппетитом и постоянно вытирал пот со лба. 

     – Уважаемого Заура  поздравляют друзья детства – Гасан, Наджаф, а также друг его зрелых годов  Зия Шемахинский. Песня о нашей любимой Кубинке, –  Карен прокашлялся и позволил себе экспромт, – Кубинке, где можно купить все что угодно, но не купишь настоящую мужскую дружбу.

     «Славянин» снова косо посмотрел на Заура и вновь потянулся к рюмке.

 

Кубинка, Кубинка,

 ты старая бакинка,

ну как же мне тебя не уважать?!

Ты наша родная,

бакинская, блатная...

 

     – Ай, сагол, ай молодец!!  – Заур Маштагинский поблагодарил музыкантов и по этому поводу произнес непривычно короткий для кавказского застолья тост и чокнулся  с сотрапезниками: – Выпьем за друзей!

     Потом шло поздравление от  братвы из Свердловска, где юбиляр в свое время сидел в одном из СИЗО:

 

А ну, давай закурим, передадим по кругу,

И этот дым не перестаем глотать.

Затяжка – мы взлетаем,

Зато мы твердо знаем,

Пока кайфуется – мы будем кайфовать!

 

     Слова этих песен Карену пришлось спешно учить ночами. Вызубрил их,  на всю оставшуюся жизнь.

     Троица за столом молча трапезничала, иногда обмениваясь какими-то фразами. Настроение у Заура  оставалось праздничным.

     Карен снова полез за  бумагой в карман брюк. Начал читать очередное музыкальное поздравление:

     – Осужденные…

     – ОсУжденные, дорогой, говори правильно, –  перебил певца начальник тюрьмы. 

     – Да-да, прошу прощения, – поторопился исправиться Карен. – ОсУжденные  из 37 камеры Баиловской тюрьмы попросили исполнить для уважаемого  Заура эту шуточную песню:

 

Как-то в парикмахерской

Я зашел побриться,

Там мне оцарапала

Одна ученица.

Кровь с мине льется,

Пот с мине течет,

А она улыбается:

«Я сдаю зачет»!

 

      Еще перед поездкой в тюрьму, Карену казалось, что он с каждой минутой все больше будет себя презирать. Докатился, стал петь вот такой низкопробный блатняк. Некоторые даже песнями нельзя назвать. Так  прыщавые пацаны в подъездах учатся брынчать на гитарах с подобным  «репертуаром». Эх, докатился Карен!

     Однако никакого угрызения совести певец не испытывал.  Необычный концерт ему все больше нравился. Один раз в жизни такое случается, а ты все же артист, вот и входи в роль.

     Один номер исполнялся за другим. Музыканты изредка поглядывали на решетки окон. Но за толстыми тюремными стенами не наблюдалось никаких признаков жизни. И вдруг после исполнения  бакинской блатной  «классики» под названием «Доля воровская» Заур Маштагинский, которого от спиртного слегка уже развезло (в отличие от двух сотрапезников он по-прежнему   почти ничего не ел), поднял руку с четками над головой. Начальник тюрьмы понял этот знак своеобразно: неожиданно достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. И вдруг из-за стен стали раздаваться редкие хлопки, переросшие в одобрительный свист и хлипкие, но продолжительные аплодисменты. Музыканты  удивленно посмотрели друг на друга. К трем «персональным» зрителям уже как-то привыкли. Но оказалось, на этом концерте незримо присутствовали все заключенные Баиловской тюрьмы, чьи окна выходили во внутренний двор.

 

«Ехал поезд номер восемь прямо из Баку,

Завокзальные ребята ехали в Москву.

Их вагончик переполнен дымом папирос,

Пой, моя гитара, пой под звук колес», -

 

передавали привет с воли разбитные  парни с Завокзального района города  Баку, тоже причастные, по всей вероятности, к миру криминала.

 

 

5

 

     Когда за их спиной лязгнул замок тюремных ворот, настроение у музыкантов сразу же стало  приподнятым. Напряжение от концерта как рукой сняло. Закурили.

     – Ну что, на свободу с чистой совестью? – хлопнул Карен по плечу аккордеониста Гарика.

     – Не то слово! Целый концерт под открытым небом сбацали.

     – Под небом в клеточку.

    Из ожидавшей  их «Волги»  вышел Эдик и небрежно помахал парням рукой.

   – Слушай, Карен, а почему они нам не хлопали? – спросил  Гарик, когда вчетвером  направились к машине.

     – Наверное, им западло. Лабухи для них – низкая каста. Форс свой зэковский показывают, да…

     – Ну а этот, начальник тюрьмы, он же не уголовник.

     – Принципы те же, – ухмыльнулся Карен.

     К разговору подключился Миша:

     – Ара, чуваки, я вообще не понимаю, как все это получилось. Привести с воли музыкантов,  чтобы устроить концерт для зэка, пусть и самого главного у них… И как этот начальник не боится! Просто не понимаю…

     – Заур ему отстегнул, а он – кому надо в МВД, а МВД – еще выше… – Карен выразительно потер большой палец об указательный.

     – Неужели в ЦК?

     – А ты как думал! В ЦК тоже люди, тоже красиво жить хотят, да…

     – Карен, а арестантов там… пытают? – задумчиво спросил Жора.

     – Регулярно. За плохое поведение, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил Карен.

     – И даже этого… Заура?

     – Его только под музыку… «Долю воровскую»…

     – Да ладно тебе!

                                                                                                                2016 г.

 

 

Гора №2

 

                                                                             Володе Кувакину

 

На банковку ему ехать не хотелось. Хотя пару вопросов перетереть с народом  не мешало бы. А так – что там делать? Вечные перекуры, вечные жалобы:  бабло  все труднее зарабатывать, все труднее…  Да еще бахвалятся, как кидают клиентов-лохов. Шумахер опять будет травить байки, как  пьяного норвега  или англичанина повез из Старой Риги в порт… через Вецмилгравис. И так смехом заливается, довольный. Да и остальных не очень хотелось видеть. Опостылели!

Серега не от хорошей жизни сел за баранку. А как гладко все складывалось поначалу! Пошел на завод инженером, но сразу смекнул, что карьеру быстрей можно сделать на общественном поприще. Комитет комсомола возглавил, потом профком. Уже строил планы, как в партком попасть. Но тут все пошло-поехало! Союз развалился, родной завод закрыли. Там сначала разворовали все, что могли. А потом всю территорию завода – конторские помещения и производственные цеха – сдали в аренду каким-то фирмам и фирмочкам…

Так Серега в свои неполные 30 лет оказался не у дел. Домой, на родную Волгу, возвращаться не хотелось. Жена и сын, которые все больше отдалялись от него,  вполне комфортно чувствовали себя среди латышей и Ригу считали своим городом. А вот он…

Нет, Серега не страдал фобиями. И не относился к аборигенам с неприязнью, как некоторые из его окружения. В каждом народе есть плохие и хорошие. Но вот понять латышей и принять  их отдельные странности он никак не мог. Его удивляла закрытость и душевная черствость местных, непонятная надменность и высокомерие. И эта извечная латышская мстительность… Сколько можно шпынять русских! Да какие мы оккупанты-колонисты! Мы так же вкалывали на Латвию, как и латыши. А теперь одни стали любимыми детьми государства, а другие – пасынками с фиолетовыми паспортами «негров» (неграждан – прим. автора)

Латышей в его кругу не водилось. Так уж вышло. Разве что  Юрка Даугмалис, замом был у него в профкоме. Из Юрия переделался в Юриса и  такие песни запел во времена Атмоды! А ведь сам и латышом себя прежде не считал, потому что воспитывала его мать-украинка. И сам когда-то больше всех смеялся над «этими хуторянами». Сейчас Даугмалис вице-президент успешного банка.

Нет, Серега никогда никому не завидовал. Просто любил, чтобы все было по-честному, по справедливости. Пятая графа не должна давать привилегий.

А еще ему не нравилось здешнее стукачество. На соседа, на коллегу по работе, на случайного прохожего донести  было почти святым делом. Вот вчерашний пассажир, качок с коротким ежиком на голове, довез его, все как полагается. Так нет же, все мучил Серегу, почему на государственном языке водитель не говорит? И даже номер записал, когда выходил из такси. Пожалуется или нет?

Да пошли они все! Может, и в самом деле уговорить Наташу вернуться домой на Волгу? Родичи уже старые, вот-вот уйдут в мир иной. А там дом справный, огород с садом. И вместо этих средневековых каменных джунглей живописные берега великой русской реки, где прошло его счастливое детство…

Далеко за полночь  его «Мазду» тормознул какой-то мужчина. Он был явно навеселе. На вопрос, куда ехать, клиент, слегка покачиваясь,  ответил заплетающимся языком:

–Алуксне!

Серега напряг память, поскольку такой улицы никак не мог вспомнить.

–Новая улица какая-то?

–Не-ет. Алуксне – город Алуксне.

И еще что-то добавил по-латышски. Но Серега его не понял. Понял только, что не ругается. И вообще мужчина был настроен миролюбиво. В ближайшее время ни себе, ни окружающим портить настроение не собирался.

Дело было в среду, день не самый хлебный, клиентов мало. Серега призадумался: все же  почти 200 километров от Риги.

Клиент сразу же снял все его сомнения:

–Заплачу, хорошо заплачу!

И для убедительности достал портмоне.

В том, что его не обманут, Серега не сомневался. У молодого мужчины  лет 35  был вполне респектабельный вид. Одет в дорогое двубортное пальто из твида. Модные туфли не запачканы снежной грязью ранней весны. Аккуратная стрижка, очки в стильной оправе. Смущало одно обстоятельство – клиент почти не говорил по-русски. А у Сереги с латышским напряг. Главное же, смогли договориться о цене. Клиент щедро рассчитался – у Сереги было неукоснительное правило: деньги вперед! А то всякое бывает, кидали его не раз, оставляя в качестве залога сотовые телефоны, но так и не возвращались. Ему уже надоело эти мобилы в ломбард сдавать. Не платили, как правило, свои же, русскоговорящие без акцента.

–Лаби, – согласился Серега, улыбнувшись  клиенту, и плавно нажал на газ. Его видавшая виды «Мазда» тронулась в неблизкий путь…

В тот момент Серега даже не мог предположить, что этот не очень трезвый пассажир всколыхнет его душу.

Для поддержания разговора ему пришлось поднатужиться и вспомнить из своего скудного запаса не только те латышские слова, что давно уже позабыл, но и те, которые никогда не употреблял. А все потому, что пассажир, в самом деле,  по-русски почти не понимал.

На выезде из Риги мужчина попросил остановиться у какого-то бара, работавшего круглосуточно, и вернулся вскоре с бутылкой водки. Спросив разрешения, глотнул  прямо из горла. Беседа, как водится, стала набирать обороты. Клиент старался говорить простыми фразами, чтобы русский таксист смог его понять. А Серега, как ни странно, все понимал. Или почти все.

Если ты таксуешь, то обязан быть психологом, в людях разбираться. Где надо – разговор поддержать, где надо – промолчать. Иначе проблем не оберешься. И сажать всех подряд к себе не стоит. Месяц назад жадный Шумахер откровенных криминалов посадил, много пообещавших. Так они грабанули его и чуть не зарезали…

Мужчина оказался разговорчивым. Он поведал свою нехитрую историю. Недавно стал работать в крупной фирме по продаже компьютеров. Год назад развелся, оставив жене и сыну квартиру. Сейчас на съемной живет с подругой. Отец в Алуксне – большой начальник в налоговой службе. Там все в порядке: дом, гараж, квартира, хутор…

Куда именно  ехать, он еще не решил.

–  На месте разберемся.

 Зачем ему вздумалось ехать на ночь глядя, посреди рабочей недели, к себе на малую родину, Серега не стал спрашивать. А вот о себе, своих увлечениях (рыбалка, футбол, кино) и непростых отношениях с женой тоже поведал – откровенность за откровенность.

Впрочем, надолго его собеседника не хватило: алкоголь сделал свое дело, пассажир уснул.

Оставшаяся часть пути далась нелегко. Сереге  становилось все сложнее ориентироваться ночью на дороге, по которой прежде никогда не ездил. Пришлось даже дважды останавливаться, чтобы по дорожным знакам уточнить маршрут. Под колесами шуршал грязный снег, вдоль дороги одиноко стояли голые деревья, уставшие от долгой и холодной зимы…

Когда чуть забрезжил рассвет, а до Алуксне оставалось всего  ничего, молодой мужчина зашевелился. Как оказалось, вовремя: видимо, во сне он решил ехать не  в отчий дом, чтобы предстать пред ясные очи влиятельного папаши, а свернуть на хутор на подъезде в город.

– Здесь налево сворачивай. Куда я такой пьяный!

На хутор так на хутор…

Старый  дом из красного кирпича, окруженный со всех сторон сосновым лесом,  нуждался в   капитальном ремонте.  Навесной замок на двери открыли без ключа. А вот внутри – на удивление! – все было опрятно, вполне годилось для комфортного проживания. Мужчина включил свет, и  красный абажур осветил громадную гостиную, обставленную вполне приличной мебелью. Диван, круглый стол посередине, книжные полки, телевизор в углу… На стене висели картины, изображавшие сельский пейзаж.

Ехать обратно без передышки Сереге не очень хотелось, и он охотно откликнулся на предложение Андриса (только в доме латыш решил представиться) попить чаю. За столом разговор особо не клеился, хотя хозяин старался быть  гостеприимным. Просто казалось, что он погружен в свои мысли и нежданного гостя  не замечает.

Дальняя дорога и бессонная ночь дали о себе знать. Серега отважился попросить хозяина разрешения маленько вздремнуть.

–Пожалуйста! – Андрис пожал плечами и указал на диван.

Сам же устроился рядом в кресле, укрывшись пледом. Однако заснуть им не удалось. Серега поерзал на скрипучем диване с полчаса. И Андрису явно не спалось. Увидев поднимающегося с дивана нового знакомца, хозяин тоже поднялся. Неожиданно стал уговаривать его остаться. Мол, вместе вернемся в Ригу, только вечером. Наверно, вспомнив про любимую рыбалку водителя, стал хвастать, какие у них тут, в Видземе, карпы водятся. И вообще, как здесь красиво. Особенно в мае, когда цветет сирень.