Текст книги "Форпост в степи"

Автор книги: Александр Чиненков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

8

Неделю спустя после описанных событий к дочке, сидевшей на скамейке у дома, подошла Анисья.

– Дорогая моя доченька, – оказала она, погладив голову грустной Авдотьи, – выслушай меня. Мне надо б поговорить с тобой, и поговорить очень душевно. Ты добра и послушна и, я надеюсь, покоришься родительской воле.

– Говорите, мама, – ответила тихо девушка, разглаживая складки своего платья.

Анисья продолжила:

– Отец сказывал, что Барсуковы тебя засватать хотят.

– Знаю я об этом, – пряча лицо, сказала Авдотья.

Анисья замолчала. Девушка вдруг разразилась рыданиями. Словно не обратив на это внимания, мать продолжила:

– Заневестилась ты, доченька. Видать, срок твой бабий подошел.

– Страшно мне, мама, – Авдотья продолжала рыдать.

Анисья крепко обняла старшую дочь. Смуглая, с вьющимися

русыми волосами, большими голубыми глазами, Авдотья была необыкновенно красива. Девушка была веселой и общительной, к тому же работящей, пела грустные казачьи песни так, что волновалось сердце, а танцевала…

– Доченька, как ты похожа на меня в молодости! Может, поэтому и потянулся к тебе Лука–то.

– Да, мама. Хорош он и добр. Только вот чует сердце, что не на радость, а на горе его ко мне Господь посылает!

– Почему мыслишь эдак непотребно? – удивилась Анисья. – Ежели не любишь, так полюбишь.

– Никогда! – простонала девушка.

– Что «никогда»? – удивилась мать.

– Никогда не полюблю. Потому что уже люблю его!

– Вот и ладненько. – Анисья прижала дочь к своей груди. – А казак он видный опосля будет. Хваткий, красивый. Такой своего не упустит!

– Что ты от меня хочешь, мама? – Девушка широко открыла глаза.

– Чтоб ты смирилась с волей родительской, ежели не согласная с чем, – поспешила с ответом Анисья. – Сватов бы не обидеть, чтоб перед народом не осрамиться.

– В толк не возьму?

– Знай, что ты должна выйти за Луку Барсукова и вести себя на сватовстве должным образом.

С поникшей головой, тяжело дыша и не говоря ни слова, Авдотья сидела, прижавшись к матери.

– Ну, так что отцу–то передать, доченька?

– Передай, что согласная я подчиниться воле вашей. Но замуж за Луку не хочу!

Поцеловав дочь, Анисья ушла в избу. Оставшись наедине со своими печальными мыслями, девушка только и успела подумать про Луку, как на скамейку присела сгорающая от любопытства сестра Марья. Месяц назад ей исполнилось семнадцать, и она уже была вполне сложившейся красивой девушкой.

– Слышишь, сестра, – сказала Марья, – ты чего кобенишься?

– Тебе–то что, – огрызнулась Авдотья. – Не тебе под венец идти, вот и радуйся!

– Да будя тебе, соглашайся, – глянув на дверь, горячо зашептала Марья. – Лука красивый. Да я бы на твоем месте…

– Господи, как плохо, что ты не на моем месте! – воскликнула Авдотья.

Она схватилась за сердце. Потупив взор, Авдотья закачала головой и, всплеснув руками, разразилась громким отчаянным плачем:

– Да, да, да! Вы мне разбили сердце, нате, вот оно, растопчите его! Я выйду за Луку, выйду! А ежели бы я отказала? Кто б меня слухать–то стал?

Марья обняла несчастную сестру, и они уже рыдали в два го–лоса.

– Маруська, не говори мне больше о Луке. Иначе я с ума сойду, – зашептала Авдотья. – Айда лучше к реке сходим. Там я хоть вздохну чуток спокойней.

Сестры спустились к Сакмаре. Сквозь слезы, вздохи и причитания Авдотья излила душу Марье. Девушки дошли до берега быстроводной реки и присели на ствол поваленного разливом дерева. Глубоко вздохнув, Авдотья взяла за руку сестру и сказала:

– Люблю я его, Маруся, а вот замуж за него идти боюсь. Чует душа недоброе… Ох как чует!

Марья поцеловала мокрую от слез щечку сестры и сказала:

– Не рви душу себе. Супротив воли родителей не пойдешь. Хорошо хоть любишь его. Могли ведь и за кого другого отдать! А хочешь не хочешь, слушать тебя все одно никто не будет.

– Что это?

Авдотья вдруг насторожилась. Ей послышался конский топот в лесу.

– Айда до дому, Авдотья, – встревоженно сказала Марья. – Вдруг степняки скачут?

– Гляди, – прошептала Авдотья, – трое верховых. Это не кочевники, а цыгане!

Уходить было поздно: мимо спешившихся цыган проскользнуть незамеченными было невозможно. Девушки едва успели юркнуть под ближайший куст, как цыгане вышли на берег.

– Двое мужчин и женщина, – прошептала сестре Марья, разглядывая пришельцев сквозь листву ракиты.

Цыгане привязали к дереву коней, а сами расположились на том же бревне, на котором сидели сестры.

– Слава Господу! – дрожащим голосом проговорила цыганка. – Здесь никого нет.

Авдотья закусила губу, а Марья вздрогнула. Как громом пораженная, она широко раскрыла глаза. Кровь бросилась ей в лицо.

– Так что же с вами случилось в городке? – певуче спросила по–русски женщина.

– А то ты не знаешь, Серафима! – воскликнул молодой цыган. – Поди, тебе все уши уже про это прожужжали!

– Не горячись, Вайда! – перебил его пожилой мужчина, в левом ухе которого было большое золотое кольцо. – Раз Серафима от нас услышать хочет, знать, надо рассказать!

Он укоризненно покачал седеющей головой и схватился за бороду, словно собираясь оторвать ее.

– Что же это творится, ромалы?!

Вскрик парня повис в тишине.

– А меня… а меня, – зло заговорил Вайда, – чуть до смерти не забили казаки проклятые!

Отвисшие губы его дрожали. Старый цыган протянул ему кисет с табаком:

– Раскури–ка трубочку, племянник, и успокойся…

Вайда вынул из–за пояса трубку и набил ее табаком.

– Что будет с нами? – прозвучал мелодичный голос цыганки. – Говорила вам – не ходите в городок к казакам.

– Уходить надо, – раскуривая трубку, высказался мужчина. – Думали договориться, а видишь, как вышло? Наломали дров и еле ноги унесли.

Слова цыгана шли совсем не от трусости. Сидевшие с ним люди всегда знали, что кочевая жизнь таит в себе опасность. Теперь она угрожала их табору.

– И Лялю не вернули, и сами еле ноги унесли, – вздохнула Серафима. – Я же упреждала тебя, Вайда, что не твоя Ляля. Ваши дорожки разные! Ладно, казаки след за вами в табор не нагрянули. Все бы разнесли в пух и прах, головы отчаянные.

Молодой цыган нервничал, теребил дымящуюся в руках трубку, тер мундштук пальцами, но не курил. Он был уже не тем удалым Вайдой, который всячески демонстрировал перед табором чудеса храбрости. Куда подевались его бравый вид, его показное бесстрашие… Вспыльчивый, как сухая трава, Вайда и сгорал, кажется, так же быстро.

Невозмутимо и спокойно выглядел вожак табора. Он глубоко затянулся табачным дымом и произнес:

– Если казаки за нами в табор не пожаловали, знать, и не пожалуют вовсе. Однако обид они не прощают! Знать, надо не испытывать судьбу с ними рядом, а уходить!

– Верно говоришь, Азар, – поддержала его Серафима. – Казак что медведь. Пока его не расшевелишь – не трогает! А Ляльку нам все одно не вернуть. Судьба ее далека от нашего табора.

Вайда провел рукой по побледневшему лицу и, едва сдерживая клокотавшую внутри злобу, сказал:

– Я не согласен с вами.

– Что ж, скажи с чем? – посмотрела на него Серафима. – Может, еще раз хочешь испытать терпенье казаков сакмарских? Поверь на слово, небезгранично оно!

Сжав губы так, что складки обозначились по углам рта, Вайда долго молчал. Казалось, он следит за полетом назойливого овода, кружащегося над их головами. Затем медленно заговорил, словно подводя итог своим рассуждениям:

– Вы уходите, а я остаюсь.

– Ты хорошо подумал? – спокойно спросил Азар, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

– Да, я подумал хорошо, – настырно повторил молодой цыган. – Убью Ляльку и того, к кому она сбежала, а потом вас догоню!

Лицо Серафимы побледнело, глаза сузились. Тихим, но творедым голосом она произнесла:

– Тронешь Лялю – пожалеешь!

– Что–о–о? – удивился Вайда.

– Пожалеешь! – уже громче повторила цыганка.

– Кто?! Я?! – возмущенный цыган даже вскочил с места. – Да я и тебя зарежу, если только посмеешь встать между мной и ими!

– Тронешь Лялю – прокляну. – Серафима встала и посмотрела Вайде прямо в глаза. – Прокляну тебя и весь твой род до седьмого колена!

Цыган, выпучив глаза и вскинув голову, выхватил из–за пояса нож:

– Не успеешь, проклятая колдунья! Я прямо сейчас перережу твое горло!

Но стоявшая перед ним цыганка не испугалась:

– А я не буду тебя проклинать, соколик, – с улыбкой сказала она. – Ты все равно не убьешь Лялю.

– Это почему? – забыв про злость, удивился молодой цыган.

– А я уже вижу тебя у ее ног мертвым!

Серафима сняла с плеч платок и повязала его на голову. Затем еще раз взглянула в глаза остолбеневшего Вайды:

– Подохнешь в страшных муках, гордец! Я вижу, как огромные клыки страшного зверя рвут твою плоть на части!

Сидевший все это время молча вожак табора кряхтя поднялся на ноги:

– Каждому в этом мире свое. Кто хочет остаться здесь, пусть остается. А я уведу табор подальше от этих мест! Слава богу, дорог на свете много!

Больше не говоря ни слова, цыгане вскочили на коней, и вскоре стук копыт поглотился лесом. А сестры Комлевы еще долго сидели в своем убежище, боясь пошевелиться: так удручающе подействовали на них дерзкие выкрики молодого цыгана.

Первой пришла в себя Авдотья. Она тихо ткнула локтем в бок сестру и прошептала:

– Айда бегом до избы, Марья.

– Айда, – встрепенувшись, засуетилась девушка.

– Родителям покуда ничего не обскажем, – предупредила ее Авдотья.

– Почему? – удивилась сестра.

– Покуда и сама не знаю. Но, думаю, что не надо их зазря тревожить! Батюшка узнает, что одни на берег реки ходили, заругает!

9

На окраине городка, недалеко от крепости, стоит небольшой дом – бревенчатый, с дощатой, крытой камышом крышей. Позади него огородик, а справа утопали в зелени амбар, хлев и кузница.

Полдень давно миновал, солнце склонилось к западу, и лишь на верхушках деревьев сакмарского леса играли золотистые лучи. На скамейке перед домом, под березой, сидел мужчина и старательно выстукивал косу.

Архип правил косу усерднее, чем обычно, стараясь отогнать невеселые мысли. Вдруг он опустил молоток и посмотрел в сторону городка, откуда быстро шел молодой крепкий человек. Юноша остановился возле кузнеца:

– Слава богу, что ты дома, Архип!

– А где ж мне еще–то быть? – привстал со скамейки кузнец. – А что стряслось? Чего так спешил? Аж как жеребец скакал!

– Заскачешь тут, – ответил Лука. – Обожди с расспросами–то. Дай дух перевести. Ежели бы ты только знал, что стряслось!

– Сидай на скамью, успокойся и обскажи!

– Ох, Архип, ей–богу, рехнулись мои родители. Горе горькое. Они ведь сватают прямо сейчас за меня Авдошку Комлеву!

– Ну и что? Сам того хотел!

– Хотел, да перехотел, – вспыхнул юноша. – Мое сердце Ляля выкрала. Ее в жены хочу!

– Хочешь, так бери, – ухмыльнулся кузнец. – Она сейчас у Мариулы, а не в таборе, и рисковать зря башкой не придется.

От слов кузнеца глаза Луки широко раскрылись:

– Ты о чем это мелешь, Архип?

– Как о чем? – кузнец положил молоток и косу на траву и внимательно посмотрел на юношу. – Ежели любишь девку–то, так бери ее прямо сейчас и бегите с ней отсель куда подальше.

– Ты, верно, тоже рехнулся зараз, – побледнев, Лука отшвырнул ногой попавший под сапог камень. – Куда ж мы без родительского благословения? Да и бежать–то куда? Мы ж не на каторге.

– Бежать мест много! – ответил Архип. – Да хоть в Яицк. Атаман там приветливый. Не даст пропасть, приютит!

– Я что, безродный, чтоб приюта искать? – возмутился юноша. – Не пойму я тебя, Архип, совет даешь какой–то никудышный!

– А что ты хочешь услыхать? – спросил кузнец, начиная злиться. – Бежать с Лялей не хочешь, тогда женись на Авдотье. Девка видная! Поди, первая красавица в городке! Ежели мне память не отшибло, ты сам мечтал свести ее под венец?

Лука не нашелся что ответить. Он, недовольный, сел. Кузнец опустил голову, положил руки на колени и спокойно сказал:

– Смирись с волей родительской, вот что я тебе скажу! Ты еще мал умом, чтоб на такой сурьезный шаг решиться. Да и вдали от них жить еще не готов! Раз сватают за тебя Авдотью, вот и смирись. Знать, эдак надо. Родителям завсегда виднее, как жизнь своего чада наладить!

Архип посмотрел на Луку, желая увидеть его реакцию на свои слова. Но юноша угрюмо молчал. Кузнец с сожалением покачал головой:

– А еще один совет мой для тебя таков будет: забудь Лялю, не твоя она! Ты свободный казак, проживаешь на своей земле. Что еще для счастья надобно?

– Я не смогу ее забыть! – хмуро ответил Лука. – Она мне дороже всего! Родителей даже. И чего ты вдруг решил, что не моя девка–то? Кто тебе об этом сказывал?

– Мариула карты на судьбину вашу кинула, – вздохнув, произнес Архип. – Карты про тебя умолчали, будто и нету тебя вовсе. А вот про Лялю много чего поведали. И про суженого ее, во как!

– Про суженого?

Юноша вскочил и зашагал перед кузнецом взад–вперед. Наконец он остановился и, посмотрев Архипу прямо в глаза, грозно спросил:

– Уж не цыган ли тот нечестивый, который за Лялькой в городок весь табор свой зараз приволок?

– Нет, не он, – обреченно вздохнул кузнец.

Лука сдвинул брови, провел рукой по волосам и задумался. Видимо, перебрав в уме всех возможных соперников и не найдя никого, с мольбой в голосе спросил:

– Не томи душу–то. Обскажи, на кого указали карты Мариулы.

– На меня, – ответил кузнец и отвернулся от Луки.

Юноша покачнулся, как будто его ударили кулаком в висок. Дрожь пробежала по телу:

– Ты что, очумел, Архип? Али пьян спозаранку?

Кузнец выслушал Луку внимательно, но не обернулся.

– Сам знаешь, что дурманящего пойла не лакаю.

Глаза юноши сверкнули, он холодно сказал:

– Ты, верно, потешаешься надо мной?

– Разве видно, что я шутковать нынче расположен? – Архип обернулся и печально улыбнулся. – Я сам мало верю в пророчества карт, но кто его знает…

– Антихрист проклятый!

Словно глухое рычание вырвалось из груди Луки. Рука рванулась за саблей, но, к счастью, ее при нем не оказалось.

– Не серчай, Лука, – сказал кузнец спокойно. – Для чего нам травить и задирать друг друга? Я никогда не таил злость супротив тебя; ежели иногда я, по своей вспыльчивости, бывал не прав, то сам завсегда это шибко переживал. Что мешает нам оставить все как было?

– Я ненавижу тебя, – сказал, как плюнул в лицо Архипа, юноша. – Сейчас я ухожу, но берегись. Никогда не попадайся мне навстречу, иуда!

Одарив кузнеца полным лютой ненависти взглядом, он пошагал в сторону городка..

– Перебесишься – приходи! – крикнул вслед Архип. – Я на тебя не серчаю.

Но что–то внутри подсказало кузнецу, что размолвка между ними похожа на трещину, которой не суждено будет зарасти.

* * *

– Эх, башка твоя садовая, – прошептал, провожая печальным взглядом юношу, Архип. – Что молол язык, поди, и сам не ведал.

Решив немного развеяться, кузнец схватил удочку, взял дома краюху хлеба, кусок сала и пошел на реку. Он любил поудить рыбку ради душевного успокоения.

Разговор с Лукой вымотал его так, что в глазах у него было серо, а во рту сухо, как будто он целый день махал кувалдой в кузнице. Архип шел к реке неторопливо, как перегруженный поклажей верблюд. Казалось, что силы его иссякли и до берега Сакмары ни за что не добраться. Но когда он неожиданно увидел ветхий шалаш – не выдержал: с радостным восклицанием, как к давно забытому родительскому дому, поспешил к нему.

«Сколько раз здесь бывал, а шалаша не видывал!» – приставив к дереву удилище, подумал Архип и, блаженно закрыв глаза, повалился в густую благоухающую всевозможными ароматами траву.

Отдохнув, кузнец осмотрел шалаш. С виду он был пригоден даже к длительному проживанию. Архип вымел из шалаша мусор и застелил землю свежей травой. Разогревшийся и от работы, и от жарко пылающего костра, он сел ужинать.

Веселый, искрящийся костер, шумевшая рядом река, теплый летний вечер вернули его в нормальное состояние. Только сейчас Архип почувствовал, что освободился от гнетущего состояния и к нему возвращается радость жизни, утраченная после объяснения с Лукой.

Заснул он мгновенно и проснулся, когда солнце уже давно сошло с небосклона, а его место среди точек звезд заняла желтая луна. Плечи, спина и колени у Архипа ныли, точно его исколотили палками. Рыбачить он решил на утренней зорьке, а сейчас хотел поразмышлять на природе о своем прошлом, настоящем и… может быть, о своем туманном будущем!

* * *

Мать свою Архип не помнил, а отца вообще никогда не знал. Правда, крепостные графа Артемьева болтали, что мать его, Марфа, была писаной красавицей, а ребеночка прижила от самого барина, при котором состояла горничной.

Несмотря на сиротство, Архип жил в имении, не зная горя.

Граф Михаил Прокофьевич не раз слышал, что крепостные судачат, будто он отец юного кузнеца Архипки. Но верил в это мало. Тот был поджарым коротышкой, с большой круглой головой; брови густые, сросшиеся на переносице; глазки маленькие и, когда не затуманены винными парами, черные, колючие; нос широкий, вздернутый, огненно–красного цвета, порох поднести – того и гляди вспыхнет; лицо облизанное, безволосое. Зато сердце доброе было у барина.

Архип же вырос рослым, крепким парнем, а лицом походил на рано умершую мать. Полное благородства лицо, с высоким лбом, длинными русыми волосами и маленькими усиками. Голубые глаза под темными ресницами казались бы яркими звездами, если бы их не туманила печаль. Архип был силен и красив, а печать беззаботности и в то же время какой–то грусти делала его еще красивее.

Однажды барин привез в имение молодую жену Анну. Обладая сказочной красотой, женщина имела скверный характер. «Чертовка», как прозвали барыню крепостные, почти сразу выказала свой злобный, необузданный нрав. И райское место, каковым считалась усадьба Артемьевых, превратилось в кромешный ад. Взяв все в свои руки и усадив покорного супруга под каблук, Чертовка проявляла чудеса жестокости. Крепостных пороли за любую провинность. Людей продавали, меняли и просто убивали ради прихоти барыни. Только Архипа обходили стороной все несчастья. Барыня воспылала тайной страстью к юному красавцу, а потому…

У кузницы, что стояла на краю деревни, остановился черный конь. На нем восседала всадница, лицо которой было скрыто под черной вуалью. Она напоминала ангела смерти.

Женщина бросила поводья подоспевшему мальчишке– подмастерью.

– Кто вы, барыня? – не узнав графиню, спросил мальчуган, глядя на нее как на что–то сверхъестественное.

– Помолчи, щенок! – рыкнула на него ночная гостья. – Веди меня к кузнецу, живо!

– Но он спит, – прошептал мальчик.

– Веди меня к нему, щенок! – И удар хлыста оставил на лице подмастерья кровавый рубец.

Бедняжка испугался и, жалобно плача, указал ей на избушку Архипа.

Чертовка тихо отворила дверь, приблизилась к лежанке и остановилась, точно окаменев. Едва дыша, она присела и поцеловала юношу в лоб.

– Маланья! – улыбаясь, прошептал Архип во сне имя своей любимой девушки.

– Ах! – вскрикнула барыня и отпрянула.

– Кто здесь? – встревоженно спросил Архип, вскакивая с лежанки.

– Я… Барыня твоя. – И, словно теряя сознание, она опустила красивую голову на грудь.

Кузнец зажег свечу, глянул на ночную гостью и обомлел:

– Вы… вы… барыня? Что привело вас сюда ночью кромешной?

– Что привело? Мое сердце. Оно уже давно сохнет от любви к тебе!

Ее голос задрожал, а слезы, как алмазы, сверкнули в глазах.

– Вы… вы же барыня и еще жена самого графа?!

– Я это помню!

– Но вы же дворянка!

– Да!

– И все же…

– И все же пришла к тебе сюда! Даже сам сатана не смог бы остановить меня! – закричала барыня, становясь на колени. – Слушай меня и запоминай. Раз в жизни я полюбила, полюбила тебя, холопа! Насмехайся надо мной, но я буду любить тебя; проклинай, но я буду любить тебя. Да, я жена графа! Но поп в церкви соединил лишь наши руки, а не сердца. Свое сердце соединю с твоим я сама!

– Барыня, уйди! – воскликнул Архип, пятясь от нее к стене. Лицо его пылало краской гнева. – Я гляжу, что вам плохо. Вы сами не ведате, что хотите сотворить!

– Это я‑то? – Чертовка вскочила и двинулась прямо на юношу. – Если ты вздумаешь отказать мне, растопчу в пыль и развею по ветру!

– Но я не могу!

– Ты сделаешь, как я велю! – тяжело дыша, властно сказала барыня.

– Но я…

– Ха–ха–ха! – дико захохотала похотливая Чертовка. – Клянусь раем и адом, если они существуют, ты сделаешь так, как я захочу!..

После того как Архип вынужденно уступил ей, Анна, казалось, сошла с ума. Вначале она приходила к нему ночью, но уже скоро начала приставать к парню даже днем. В постели она вытворяла такие непристойности, что у неискушенного кузнеца кровь стыла в жилах.

Но любому мракобесию должен быть положен конец. Воспользовавшись отсутствием барыни в имении, Архип набрался храбрости и пошел к графу.

Он застал графа Артемьева мирно читающим книгу.

– Выслушай меня, барин, – сорвав с головы шапку, кузнец упал на колени и молитвенно скрестил на груди руки.

Граф положил книгу на колени и, словно догадываясь, с чем пожаловал кузнец, вздохнул:

– Говори, Архип, дозволяю.

Глядя в пол, волнуясь и путая слова, юноша рассказал внимательно слушавшему его барину про свою греховную связь с Чертовкой. А когда он облегчил душу и зажмурился в ожидании сурового приговора, Михаил Прокофьевич на удивление спокойно сказал:

– Я знаю обо всем, Архип. Но ты правильно сделал, что явился ко мне. За это…

Граф задумался. Кузнец понял, что сейчас барин скажет, какому подвергнет его наказанию. Но случилось невероятное. Граф подошел к Архипу, поднял его с колен и сказал:

– Твоя покойная матушка, царство ей небесное, была женщиной необыкновенной. А я не твой отец, как судачит челядь! Но я даю тебе отпускную бумагу, и уходи на все четыре стороны из имения.

Артемьев вложил в руки потрясенного Архипа, видимо, заранее заготовленный документ.

– Береги его как зеницу ока, – пояснил граф и указал на дверь. – Чтобы уже до вечера ноги твоей в усадьбе не было!

Словно пригвожденный к полу, оглушенный невероятной новостью, юноша бестолково пялился на листок в своих руках, не зная, что с ним делать. Привыкший к спокойной жизни в имении, он и понятия не имел, как распорядиться свалившейся вдруг на голову свободой. Свое чудесное освобождение из рабства он воспринимал как изгнание в чуждый мир, о котором никогда и не грезил.

– Ну, что стоишь пнем? – улыбнулся, поняв его состояние, барин.

– Дык, идти–то куда мне? – прошептал Архип.

– Пока уходи подальше с моей земли, а там разберешься.

Барин вложил в руку обескураженного юноши несколько серебряных и медных монет.

– На первое время тебе хватит, – сказал он. – А потом учись зарабатывать и кормить себя сам, свободный человек!

– Барин, не гони…

Архип снова грохнулся на колени, но был остановлен рукой графа.

– Несмышленыш, – улыбнулся он. – Да о таком счастье мечтает каждый крепостной!

– Да куда ж я пойду–то? – едва не разревелся юноша. – Я ж…

– Ну вот что, – перебил его барин. – Твой отец, кажется, яицкий казак Ларион Санков. Этот «господин из степи» много лет назад гостил в моей усадьбе с моим братом Александром. Частенько я замечал его рядышком с твоей покойной матушкой. Он твой отец или нет, я не знаю. Отыщи–ка его в Яицке и сам обо всем и поспрашивай.

Целых пять лет Архип бродил по обширным просторам России. За это время он усовершенствовался в кузнечном деле и понял, какую великую милость оказал ему барин, подарив свободу. Добравшись до Яицка, Архип узнал, что казак Ларион Санков действительно проживал в этом славном городке, но много лет назад он не вернулся из похода… К его многочисленной родне Архип заходить не стал. Но судьба в очередной раз оказалась милостивой к нему. Проходя Оренбург, он ненадолго задержался с целью подзаработать денег для продолжения пути.

Однажды, сидя в кабаке, кузнец с жадностью поглощал постную похлебку, думая о том, в какую часть города податься, чтобы подыскать подходящую и хорошо оплачиваемую работу. За его спиной звякнул дверной колокольчик. Обернувшись, Архип увидел с десяток бородатых мужчин, которые крестясь, как в церкви, заходили в питейное заведение.

– Здоров будь, хозяин! – весело крикнул один из посетителей и бросил шапку на большой стол у входа.

– И вам здравия желаю, господа казаки! – приветливо ответил гостям хозяин, толстый лысый человек, очень похожий на большой пивной бочонок. – Вы прям седня явились как гром средь ясного неба!

– А мы, сакмарские, эдакие, – рассмеялись казаки, рассаживаясь за столиками. – За что нас нехристи–кочевники зараз и пужаются!

– Эх, знаете, господа казаки, – засмеялся, прищуриваясь, хозяин, – сегодня угощение и выпивка за счет заведения. У моего сына Ганса день рождения!

– Тогда запирай двери, гулять будем! – загоготали дружно мужики.

– Как вам будет угодно, – ответил довольный хозяин. – Я велю никого седня не пускать, даже самого святого Петра.

Толстяк заковылял к двери. А казаки тем временем заметили одиноко сидящего Архипа, и один из них крикнул:

– А ты кто таков будешь, божий человек? Ежели хошь, то к нам двигай.

Началась пирушка. Рассмотрев Архипа, казаки начали переглядываться.

– Не смущайтесь, господа казаки, – сказал громко хозяин, неверно истолковав волнение своих гостей. – Пейте, ешьте вволю за здоровье моего Ганса!

Тем временем над столом послышались восклицания казаков:

– Во дела! Ну, вылитый, надо ж…

Хозяин дважды хлопнул в ладони, видимо, давая знак прислуге, и занял свободный стул за столом. А Архип услышал, как пялившийся на него представительного вида казак пробормотал сидевшему с ним рядом:

– Гордей, погляди. Та муха, что за наш стол уселась, дюже на Лариошку Санкова схожа?

– Ей–богу, атаман, – вытаращился на Архипа Гордей. – Ежели бы Лариошку сейчас прям с ним рядом усадить, а этому еще…

Перебив его, атаман Данила Донской обратился к столу:

– Гляньте–ка, казаки, на кого этот человек мурлом схож? Прямо вылитый Ларион Санков! Я бы зараз их спутал, ежели бы этому рабу Божьему бороду причыпыть!

Собственные слова заметно растрогали атамана. Он глубоко вздохнул и сказал:

– Айдате–ка зараз жахнем за это, а апосля обспросим гостя нашего, кто он и откуда?

Архип ничего не понимал. Он выслушал атамана, упрямо нагнув голову. Казаки чокались, запивая водку квасом.

Для следующего тоста поднялся казак, которого все называли Макарка.

– Браты–казаки! – с подчеркнутой торжественностью рявкнул он урядническим голосом. – Браты! Сейчас опрокинем зараз по чарке за Ганса, отрока хозяина заведения, а опосля жахнем и за нас!

Макар опустил свой опустевший стакан и с размаху бросил его вниз. Ударившись об пол, стекло со звоном разлетелось на мелкие кусочки. Кто–то затянул песню. Водка лилась рекой.

Разгорячившись спиртным, казаки на время позабыли как про Архипа, так и про поразившее всех его сходство с земляком – казаком Лариошкой. Но атаман (самый трезвый из всех) поманил парня пальцем.

Архип пересел на указанное место и недоверчиво покосился на Данилу.

– Как звать? – спросил тот, обдав лицо перегаром.

– Архипом нарекли, – ответил парень.

– А фамилию какую носишь?

– Барин меня Санковым называл.

– Во дела. – Атаман облизнул губы и обнял Архипа за плечи. – Чем промышляешь здесь, божий человек?

– Я из Яицка иду, – ответил Архип. – В Оренбург попутно заглянул.

– Слухай, а Лариошка наш Санков тебе случаем не сродственником приходится? – поинтересовался атаман. – Он ведь тоже из Яицкого городка родом?

– Не знаю, – насторожился Архип. – Я ведь отца своего и не знал вовсе. Матушку – и ту живую не помню!

– А ремеслом каким владеешь? – наседал с вопросами Данила Донской.

– Кузнец я сызмальства! – ответил парень.

– Беглый?

– Нет, отпускной.

– А мож, зараз к нам в городок заглянешь? – предложил атаман.

– Для чего?

– Оглядишься, мож, и останешься, – хитро прищурился Данила. – А я тебя ешо с Лариошкой сведу. Мож, и сродни вы, кто его знат?

Вот так и попал Архип в Сакмарский городок, а увидев Санкова Лариона…

* * *

Услышав хруст сухой ветки, кузнец насторожился. Он мгновенно освободился от объятий сна и выглянул из шалаша. И эта поспешность едва не стоила ему жизни.

Кто–то набросился на него сбоку, и Архип увидел в руке нападавшего кинжал.

– Подохни, пес казачий! – прохрипел тот и попытался вонзить нож в сердце Архипа.

Но кузнец был не из тех людей, которые так просто расстаются со своей жизнью. Он ухватил за кисть занесенную для удара руку противника и так сдавил ее, что нападавший не выдержал и жалобно застонал. Утренняя зорька позволила Архипу разглядеть лицо своего врага. Не веря глазам, он смотрел на хрипевшего от натуги молодого цыгана, который тщетно пытался освободить свою руку.

Нож выпал из руки противника. Архип отшвырнул его ногой. Схватившись, оба покатились по земле. Руки их рвались к кинжалу. Цыгану удалось выхватить из–за голенища сапога еще один нож. Но Архип снова ухватил его за запястье. Пальцы цыгана, впившиеся в рукоять ножа, посинели и выпустили оружие.

Заломив ему руки за спину, кузнец стянул их ремнем. Потом он усадил цыгана у тлеющего костра и спросил:

– Ты чего на меня с ножом набросился, ушлепок коровий?

– Убить хотел, – скосил глаза вбок цыган.

– А за что?

– Не твое собачье дело.

Архип внимательно смотрел на цыгана. Да ведь, кажется, это тот самый, что с вожаком привел табор в городок, чтобы забрать Лялю! Тот самый, который на площади, угрожая ножом, оскорблял его и вызывал на поединок.

В городок он приходил в красной рубахе, а теперь на нем серая косоворотка.

– Что зенки пялишь? – бросил злобно цыган. – Скажи своему ангелу–хранителю спасибочки, что жив остался.

– Что мне делать – сам знаю, – ухмыльнулся Архип. – Сдается мне, что цыгане – сплошь и рядом твари трусливые, способные токо из–за угла нападать на честных людей!

– Ты нарочно меня злишь? – с хрипом вырвалось из груди пленника.

– Ага, ты, наверное, и шел сюда с мыслью выпустить мне кровь? – вопросом на вопрос ответил Архип. – А нож чего такой маленький взял? Им даже кожу мою не проткнуть.

– Пусть мал, да остер! – прорычал цыган. – Гляди не порежься, баран перекормленный.

– Да ты и с ножом ничего не стоишь, – издевательски расхохотался ему в лицо кузнец. – Ты напал на меня из кустов с двумя ножами и не смог одолеть одного, да безоружного!

– Развяжи меня! – заревел в бешенстве Вайда. – Развяжи, и мы померяемся силой.

– Пустое, – подмигнул ему Архип. – Ежели я тебя развяжу, то ты не в драку полезешь, а шмыгнешь в кусты, как заяц пугливый.

– Что–о–о? – цыган аж задохнулся от негодования. – Я у тебя живого сердце вырву!

– Кишка тонка и руки коротки!

В глазах Вайды засверкали молнии.

– Что, боишься схватки со мной, негодяй? – крикнул он вне себя. – Вы все, казаки, – поганцы и разбойники, вы отняли у меня невесту, скоты! Тебе не уйти от меня, кузнец, если ты прямо сейчас, пока я связан, не перережешь мне горло!

– Значит, хочешь схватки? – ухмыльнувшись, спросил Архип.

– Желаю!

Кузнец пожал плечами, освободил руки пленника от ремня и после недолгого раздумья швырнул ему в ноги оба ножа. Он засучил до локтей рукава рубахи и выразительно посмотрел на наблюдавшего за ним цыгана.