Текст книги "Урук-хай, или Путешествие Туда…"

Автор книги: Александр Байбородин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– И вы знали всё это с самого начала? – спросил я.

– Нет. Но узнали и поняли со временем.

– Так почему Вы не порвали цепь? Почему ни Кэрдан, ни Галадриэль, ни Элронд, почему никто не бросил своё Кольцо в жерло Роковой горы, когда кончилась битва с Сауроном? Им ведь некому было помешать.

– Бросить в Ородруин и разорвать цепь? А зачем? Саурон был повержен, Нуменор, вернее то, что от него осталось, из врага стал союзником. Что могло угрожать Перворождённым? Сын короля Гондора, захвативший Ардию? Жаль, конечно, что ему не смогли помешать. Но Элронд не знал, что досталось ему в подарок. Кэрдан, как и Гиль-Гэлад надорвался в схватке с волей Саурона, и едва выжил. Галадриэль не была у Ородруина, но даже если бы и была, она бы вряд ли смогла двигаться. Поверь, даже объединённой воле трёх величайших владык совсем нелегко было противостоять воле майя и силе его Кольца. Её едва хватило на то, чтобы лишить его способности пользоваться в бою магией и заставить драться как простого воина. Перворождённые заплатили за ту победу великую цену. Великую и страшную. Неужели надо было отказаться от всего и самим уничтожить то, что было создано с помощью Колец, и что ещё могло бы быть создано? Саурон был низвержен. В схватке с Гиль-Гэладом, Кэрданом и Галадриэлью его воля была сломлена. Он потерял своё Кольцо, а вместе с ним утратил и вложенные в него силы. Он стал так слаб, что утратил даже свой облик. С того дня он мог присутствовать в Арде лишь как сгусток огня, но этого слишком мало для действия. Он уже никого и никогда не мог себе подчинить.

– А назгулы? У него были назгулы.

– Вернее, он у них. Незавидная участь для вечного майя – быть советником у смертных, влачащих жалкое существование призраков. Назгулам можно было приказывать через Кольца, но без Ардии Саурон – Саурон, утративший силу, Саурон безвольный – уже не мог ими руководить. Никто не мог. Для этого Ардией кто-то должен был владеть. Но любой, кто завладевал этим Кольцом после Саурона, слишком быстро становился ничтожным безумцем. Кто знает, что бы случилось с Перворождёнными, если бы Мудрые не нашли выход. Они нашли народ Хранителей – маленьких смертных, которых ничто не занимало во внешнем для них мире. Хранители не стремились к власти, и это было самым главным. Когда такой смертный получал кольцо, он использовал его для своих маленьких радостей, совершенно не стремясь к чему-то большему. И в мире наступило равновесие. Лишь назгулы изредка нарушали его, но с ними довольно быстро удавалось справляться. Каждый раз не более, чем за год или два по счёту смертных.

– Подарочек на день рождения, – грустно сказал я. – В нашем народе не принято дарить подарки тому, у кого День рождения. У нас он сам дарит подарки гостям. Если бы мне кто-нибудь подарил на день рождения кольцо, которое исполняет желания, я бы тоже это запомнил на всю жизнь.

– О чём ты? – оторвался от своих воспоминаний эльф.

– Ни о чём, – ответил я. – Так, кое-что вспомнилось. О самих Хранителях ваши Мудрые не подумали. Знаешь, во что превращало их Кольцо?

– Ты полагаешь, что равновесие мира не стоит этой маленькой жертвы? Смертные смертны. Какое имеет значение, что происходит в жизни смертного, если он всё равно умрёт. К тому же никто не заставлял их надевать Кольцо. Они пользовались им по доброй воле. Зато цепь была замкнута, и трое Великих могли совершенствовать этот мир.

– Понятно, – мне сделалось противно. – Если бы Кольцо попало в Гондор, там началась бы война, которая и так началась. А его новый владелец быстро бы обезумел.

– Если бы его объявил своим кто-то из моих сородичей, – я запнулся, – с ним стало бы то же, что и с другими Хранителями. А если бы оно попало к оркам, в Мордор? Или того хуже, к назгулам?

– Тогда война началась бы в Мордоре. Воли Трёх хватило бы, чтобы сломать волю любого нового владельца Ардии. Как это уже было однажды с Сауроном. Даже Саруман, получи он Ардию, не устоял бы: ведь среди Трёх теперь был Митрандир. Тем более какой-нибудь орк или человек. А вот если бы Кольцо получили назгулы, то, скорее всего, произошло бы то, что произошло. Они бросили бы его в Ородруин.

– Зачем? – изумился я. – Я так понял, что Саурон не мог вновь воспользоваться своим Кольцом?

Эльф кивнул.

– Значит, назгулы искали его для себя. Зачем им бросать его в огонь?

– Они полагали, что это сделает их свободными. Они чувствовали силу Кольца, но знали, что никто из них не может им владеть. Они решили избавиться от него, чтобы избавиться от влияния чуждой им воли. Они были правы. Огонь Роковой горы сжёг Ардию и назгулы стали свободны. От всего.

Эльф мог бы длить воспоминания о своей вечной жизни долго. Но нас прервали. Явились Гхажш с Гхаем, оба с улыбками до ушей, и наперебой принялись мне рассказывать о том, как хорошо мы сделали, что вернулись. Юные снаги полегли почти все, зато стрелков положили полный ордо, числом двести человек, и что, самое главное, теперь вся пустыня будет знать об этом бое и о том, что гондорский король приказал уничтожать колодцы. Теперь стрелков будут выслеживать ещё в горах, и никто из них живым вглубь Мордора точно не доберётся.

Ещё явился Гхирыжш-Шин-Нагх во главе небольшой ватаги орков, увешанных гондорским оружием. Он встал передо мной на колени и долго говорил что-то быстрой скороговоркой. Гхажш переводил. Я вяло кивал и говорил что-то в ответ. Потом было всеобщее омовение. Мы смывали с себя кровь побеждённых. Мне дали возможность сделать это первым.

Всё это меня не занимало. Я думал о том, что рассказал корноухий гхама.

В себя я пришёл ближе к закату, когда увидел знакомого бактра, которого под уздцы привели к колодцу двое каких-то снаг. Снаги заставили бактра опуститься на колени и живот, а потом сняли с его спины серый свёрток буургха. Они положили его в пыль и осторожно развернули.

В свёртке лежало тело. Тело Угхлуука. Он был мёртв.

Глава 32

Угхлуука схоронили под утро следующего дня. Схоронили просто, без почестей, прощаний и слов. Так же обыденно, как убитых в бою снаг. Единственная почесть, которой удостоили его тело, – отдельная, не общая, могила. Тогда всё это показалось мне диким. Завернули костлявое тело старца в буургха, зарыли, утоптали землю над могилой и навалили сверху валун. Отойди от такой могилы на десять шагов и уже с трудом найдёшь её. Отойди на сто, и не найдёшь никогда. Мало ли в пустыне разбросано камней. И кто скажет, сколько могил спрятано под этими камнями. Но «только живые нуждаются в сострадании». Урр-уу-гхай не плачут по мёртвым. Разве что иногда, наедине с собой. О мёртвых они просто помнят.

– Мне нельзя было уходить от него так далеко и так надолго, – сказал эльф.

– Что теперь об этом говорить, – отозвался Гхажш. – Он это знал не хуже тебя. Если он решил, что прожил достаточно, то незачем теперь думать об этом. Прости, азогх. Ты опять оказался прав. Благодарю тебя за этот урок.

– Куда ты теперь пойдёшь, Лингол? – обратился он к эльфу.

– Не знаю, – эльф поправил перевязь меча. – Если мне нельзя с вами, то, наверное, на запад. В Серую Гавань. Кэрдан Корабел когда-то дал клятву, что он будет последним Перворождённым, покинувшим Средиземье. На его кораблях найдётся для меня местечко.

– Тебе незачем идти с нами. Это наше дело. Только наше.

– По обычаю гхама должен быть убит, если погибнет тот, кому он принадлежал. Ты, действительно, меня отпускаешь? – эльф посмотрел на Гхажша, и в его голосе мне почудилось что-то странное.

– А ты готов встретить смерть, Перворождённый? – Гхажш усмехнулся и посмотрел на эльфа.

Прямо в глаза. Они постояли так немного, а потом корноухий отвёл взгляд.

– Нет, – сказал он, стараясь унять дрожь в голосе. – Не готов. Раньше я точно знал, что если мне случится умереть, то я попаду в чертоги Мандоса. Я это чувствовал всем своим естеством. А теперь я не знаю. Что-то изменилось в мире. Теперь я могу только верить.

– Мы все можем только верить, – вздохнул Гхажш. – Только верить…

Движения шагхрата я не увидел. То есть увидел, но в самом конце, когда тёмная сталь кугхри уже полоснула по горлу корноухого. Эльф качнулся и посерел лицом, голова его запрокинулась, а на шее появилась тонюсенькая алая полоска, сразу засочившаяся мелкими каплями. Я представил, как, глупо хлопая глазами, будет катиться в пыли голова корноухого гхамы, и не ощутил в себе жалости.

– По обычаю, – произнёс Гхажш, глядя на эльфа, – кровь гхамы должна быть пролита на могиле того, кому он принадлежал. Кровь пролита. Твоё рабство кончилось, Лингол. Прощай.

– Я мог бы принести вам пользу, – сказал эльф. – Кто знает, что ждёт вас в подземельях Барад-Дура.

– Что бы нас там не ждало, – холодно ответил Гхажш, – ты не сложишь об этом песен. Это наше дело. Только наше. Я сказал.

И эльф ушёл.

Мы постояли и помолчали ещё немного, а потом ушли тоже. Остался только камень и капли крови на нём…

– Зачем ты убил корноухого? – спросил я Гхажша, когда мы отошли уже достаточно далеко.

– А ты понял, что я его убил? – спросил он вместо ответа.

– Понял, раз спрашиваю.

– Тебе его жаль?

– Нет. Но я хочу лучше понимать тебя.

– Наверное, я не смог его простить. Его народ. Угхлуук мог. Поэтому он и мог с ним справляться. Мне для этого не хватает ни мудрости, ни силы. На несколько дней меня бы хватило, но что значат эти несколько дней… К тому же он даже не понял, что его убили. Он столько лет прожил с нами и так ничего и не понял. Он доберётся до Серой Гавани, уплывёт на Заокраинный Запад, и так и не узнает, что его жизнь осталась здесь.

– Лучше бы ты его, действительно, зарезал, – сказал я. – Это было бы честнее, чем вот так изобразить прощение и не простить.

– Ты изменился, – вздохнул Гхажш. – Ты очень изменился за это лето.

– А ты? – спросил я. – Ты остался прежним?

– Нет, – снова вздохнул он. – Я изменился тоже. Теперь я знаю, что жизнь ещё не рождённых детей важнее мёртвого знания и даже наших жизней. Что нельзя походить на того, кого считаешь врагом. И ещё что-то, чему я не подберу названия, но я это знаю.

– Чего Вы слезы льёте? – вмешался в наш разговор Гхай. – Нашли кого оплакивать. Да его сразу надо было кончить, как только азогха мёртвым принесли. Не может быть раба с оружием. Согласившийся быть рабом, не может быть свободным. Тем более остроухий. Он бы нас придушил всех в пустыне. Или перессорил.

– Заткнись, – посоветовал ему Гхажш. – Мелешь, чего сам не понимаешь.

– Ну да, – скривился Гхай. – Вы у нас оба умные. Мудрите чего-то. Разговоры рассуждаете. Ты вон лучше у Чшаэма спроси, о чём он с корноухим разговаривал.

– Ты с ним говорил? – спросил меня Гхажш.

– Да, – кивнул я. – После боя.

– И что он тебе сказал?

– Что орки – дети эльфов.

– Понятно… – протянул Гхажш. – «Наши дети, наши измученные дети». Слышали мы эту песню не один раз. А ещё что?

– Про Кольцо рассказывал. Помнишь, ты говорил, что читал…

– Та-а-а-к, – Гхажш остановился сам и остановил меня. – Ну-ка посмотри на меня.

Лицо у него сделалось жёстким.

– В глаза посмотри. Про народ Хранителей он тебе говорил? Про то, что Кольцо должно было попасть в Гондор?

– Он много о чём говорил, – ответил я. – Об этом тоже. Мне так противно сделалось, что я сам был готов его убить.

– Ты? – Изумился Гхажш. – Почему?

– Почему, почему! – разозлился я. – А тебе бы сказали, что твой народ – это чья-то безмозглая игрушка? Вешалка для их проклятых Колец. У нас об этом легенды рассказывают, книгу написали, а оказывается, это всё ложь. Обман для легковерных дураков.

– Ясно, – кивнул Гхажш. – Я вижу, дерьма он тебе в оба уха залил. Под самую крышку. То-то я смотрю, что ты не в себе, и никак не пойму, что у тебя там, в глазах, плещется. Выбрось это всё из головы.

– Как это? – не понял я. – Что выбросить?

– А всё, что он тебе рассказал. Выбрось. Забудь. Морок это.

– Морок? – снова не понял я. – Как это, морок?

– А вот так. Морок. Луук. Чары остроухих.

– Чары? Да он не колдовал вовсе. Мы поговорили только.

– Вот именно. Поговорили. Это и есть чары. Зачаровал он тебя. Заморочил. Надо было ему всё-таки, действительно, башку снести. Сразу же. Чтобы не заражал других рабством. Запомни, чушь всё это, что он тебе говорил. Может, во мне с ребятами, – Гхажш кивнул на Гхая с Огхром, – есть пара капель крови остроухих. Только нам на это наплевать. Мы не по крови своих узнаём, а по делу. По жизни. Остроухие это никогда не поймут. Так и будут до конца вечности свой кровью кичиться. И не смей называть своих «вешалкой», даже думать так не смей. В какие бы игры не играли остроухие вместе с вечными колдунами, цепь Колец разорвана. Мир перестал покрываться плесенью и начал снова жить. И это сделал твой дед. Он дотащил Хранителя до расщелин Роковой горы. Он не дал Хранителю сойти с ума. И он единственный, ты слышишь, единственный, кто надевал одно из этих проклятых Колец и сумел отдать его. Сам. Когда ничто не принуждало его. Это такое дело, о котором стоит помнить. И помнить с уважением. Не каждый мог бы сделать то, что сделал твой дед. Понимаешь? Но он сделал. Большего для своих детей и внуков, чем сделал он, никто бы не смог сделать. Не стоит сожалеть о былом, оно уже минуло. Его нужно только помнить и рассказать о нём своим детям, чтобы они не повторили сделанных когда-то ошибок. А теперь забудь корноухого. Он сам выбрал рабство и получил своё. Для него теперь есть только прошлое. А для нас ещё и будущее.

Слова Гхажша не рассеяли наваждения, созданного корноухим рабом. Но они пробили в нём брешь. Вокруг было темно, солнце ещё не взошло, но я снова стал видеть свет.

– Куда мы теперь? – спросил я Гхажша, стряхивая с себя одурь.

– Это тебе лучше знать, – рассмеялся он. – Теперь это ты решаешь.

– Почему я?

– А кто? Азогх приказал нам защищать твою спину до конца твоей жизни или нашей. Мы согласились. Ты жив. И теперь ты решаешь, куда ты пойдёшь. Нам должно идти за тобой.

– Но Угхлуук же говорил о бое, – помотал головой я. – Бой же кончился. Теперь всё должно быть по-прежнему.

– Ничто и никогда не бывает «по-прежнему» – серьёзно ответил Гхажш. – Мы сказали «Да». Ты тоже не возражал. Теперь всё решаешь ты.

– Ну… – я не люблю ругаться, но тут высказался словами, которые предпочту не повторять. – И если я не пойду к Чёрной башне?

– Тогда мне придётся нарушить слово, – сказал Гхажш. – Я всё равно пойду туда и сделаю то, что должен был делать с самого начала.

– Я пойду с Гхажшем, – это сказал Огхр. – А потом мне придётся совершить шеопп, потому что нарушающий своё слово не достоин жизни.

– И тебе тоже? – спросил я Гхажша, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Нет, – покачал он головой. – Шагхратам запрещено умирать. Даже для того, чтобы избежать мучений или позора. Все мои поступки будут судить в Шагхбуурзе, если я вернусь.

– А я с тобой, – это произнёс Гхай. – Я пошёл в этот поход за тобой и обещал защищать твою спину и без клятв азогху. Поход ещё не кончился.

– Я что, не могу освободить Вас от этой клятвы?

– Каждый сам освобождает себя от клятв. Мы сказали наше «да» не тебе и даже не азогху. Мы сказали себе и Единому.

– Понятно, – не могу сказать, что удивился. Чего-то такого я и ожидал. – У нас всё готово к походу?

– Нет, – ответил за всех Огхр. – Клинки после боя надо проверить и заново заточить, если понадобится.

– У меня корноухий лук сломал, – пожаловался Гхай. – Стрел я себе набрал, а лук у деревенских надо просить, они после боя много собрали.

– Часть воды и продуктов можно оставить, – добавил Гхажш. – Нас теперь меньше. Или ещё кого-нибудь с собой можно взять. Этого парня, например, Шин-Нагха. С проводником из местных можно будет идти по ночам, они тут все тропы по запаху знают. Быстрей дойдём.

– Это всё можно сделать до вечера? – спросил я.

– Можно, – почти хором ответили мне все трое.

– Тогда так. Огхр займётся клинками. Гхажш поговорит с Гхирыжшем. Гхай подберёт себе лук и займётся снаряжением и запасами. А мы точно сможем идти ночью? Не заблудимся? А то тут взгляду не за что зацепиться.

– Даже, если ночью с пути собьёмся, то Гору видно днём. А от неё – и Чёрную башню. Так что не потеряемся, – ответил Гхажш.

– Ясно. Тогда к вечеру мы должны быть готовы.

Они встали передо мною в ряд, приложили кулаки к груди и сказали все вместе: «Так есть. Мы будем готовы».

Гхирыжш-Шин-Нагха с нами не отпустили. Вернее, отпустили на одну ночь и один день. Он довёл нас до мест, откуда днём видна была вершина Чёрной башни. Дальше мы двигались сами. Зато нам дали второго бактра. И сказали, что одного из них мы можем не возвращать, а пустить на мясо, если придётся туго. Поскольку на бактре можно ехать вдвоём, то последний отрезок пути прошёл почти со всеми удобствами. Во всяком случае, много легче, чем я ожидал.

В отличие от моих спутников я довольно долго не мог различить Чёрную башню вдали. И увидел её, когда до конца оставалось меньше дня пути. Сооружение впечатляющее. И впечатление лишь усилилось, когда мы приблизились к нему.

Издалека это казалось толстым чёрным столбом посреди серого стола пустыни. Бактры неспешно переставляли лапы, и столб постепенно становился всё толще и всё выше, пока не превратился в сложенную из чёрных глыб башню футов ста в высоту и столько же в основании. Самую вершину башни, словно пятидесяти футовая корона, венчало металлическое сооружение из девяти наклонённых к середине столбов, на которых покоился решетчатый шар.

Когда мы подъехали к самой башне, оказалось, что ни дверей, ни окон, хотя бы и забранных решётками, в ней нет. Даже щели между чёрными глыбами камня были еле заметны. Я на какое-то мгновение подумал, что задача взломщика может оказаться мне не по силам.

– И где же здесь может быть вход, – спросил я Гхажша, когда мы разбили лагерь у основания башни. – Есть какие-нибудь карты или пергамента? Где нам его искать? Стену что-ли выстукивать?

– Вход – на вершине, – ответил он и махнул рукой Огхру. – Если верить старым книгам из Изенгарда, было несколько ворот в основании башни и отверстие на самой её вершине. Сколько нужно копать до основания, никто не знает. Может быть, не так много: башня стояла на холме, а весь остальной город – во впадине. Но нас слишком мало, чтобы тратить силы на раскопки, мы пойдём через верх.

– Да? – я задрал голову и посмотрел вверх. Чёрная стена была почти гладкой, с редкими, еле заметными швами. – Мне кажется, туда не легко забраться.

– Легче, чем кажется, – рассмеялся Гхажш. – Наши там уже бывали, только войти не смогли. Огхр! Крючья давай!

– Несу уже, – лениво отозвался подходящий Огхр. – Крючья, молоток, всё несу.

Он бросил к ногам Гхажша моток шнура, гремящую связку железных крючьев и подал ему молоток на длинной рукояти: «Сам полезешь?»

– Больше некому, – ответил шагхрат, обвязывая шнур вокруг пояса. – Были в атагхане два парня из Гундабада на этот случай. Да где ж они теперь…

– Может, я? У меня в Пепельных горах лучше, чем у тебя, получалось, – я чувствовал, что пора браться за назначенную мне работу.

– Если я сорвусь, тогда ты, – согласился Гхажш. – Стой внизу и внимательно смотри, как я лезу. Верёвку заодно подержишь.

Скинув сапоги, он обошёл вокруг башни, на каждом шаге ощупывая стену, искал путь, по которому на башню забирались до него. Когда в одном из швов между глыбами обнаружилось отверстие, Гхажш довольно хмыкнул и забил в него первый крюк. Потом мне пришлось поработать стремянкой. Сидя на моих плечах, он забивал второй и третий крюки. Дальше моя помощь ему не потребовалась. Он продёрнул шнур в петлю верхнего крюка, встал на нижний, перешагнул на средний, подтянулся, выпрямился и остался стоять, слегка откинувшись от стены и удерживаясь за верхний крюк, который оказался у его пояса.

«Перекинь шнур через плечи, – приказал он мне, – и встань ногами на оба конца, будешь потихоньку стравливать, когда потяну. Если я сорвусь, держи крепко и со шнура не сходи. Понял?» Я кивнул и сделал, как было сказано. Работа была несложная. Надо было только не мешать Гхажшу, делать очередной шаг вверх. Лез шагхрат неторопливо, основательно забивая каждый крюк и тщательно проверяя, как он держится.

Когда Гхажш добрался до площадки наверху, на стене, за ним, осталась лестница из забитых в стену крючьев и натянутого между ними шнура. «Ну что, Взломщик! – крикнул он мне сверху. – Давай сюда, начинается твоя работа».

Я посмотрел на верёвочную лестницу на чёрном боку башни. Не хоббитское это занятие, лазать по отвесным стенам. Но сколько всего нехоббитского я делал за это лето…

– Подожди! – остановил меня Гхажш, когда я поставил ногу на первую ступень. – Сейчас я здесь прилажу кое-что. Гхай! Где ты там? Помоги Чшаэму!

– Бегу, спешу, подковы с каблуков слетают, – ответствовал Гхай, неспешно подходя ко мне. – Чего надо-то?

– Паутянку кинь мне, – высунул голову из-за железного столба на вершине Гхажш. – И стремя сделай парню, он не умеет.

– Да запросто, – Гхай сбегал к стоянке и притащил свой лук и ещё один моток шнура. Потом достал из поясного бэгга клубок тонкой нити, привязал её к наконечнику стрелы и выстрелил вверх. Стрела описала дугу и скрылась за краем башенной площадки.

– Есть! – донеслось сверху. – Шнур вяжи!

– Уже! – отозвался Гхай, привязывая к нити паутянку. – Тяни!

Шнур начал разматываться, змеей уползая вверх. Через несколько мгновений сверху упал свободный конец.

– Мог бы заодно и сапоги привязать.

– Я их с Чшаэмом пошлю, – пообещал Гхай, взял мой кугхри, продёрнул конец шнура через кольца на ножнах и рукояти и усадил меня в получившееся большое стремя. – Огхр! Иди сюда, надо Чшаэма поднять!

– Я на голову не больной, этого обломка на такую верхотуру вручную затаскивать, – сказал Огхр, появляясь из-за башни и ведя в поводу бактра. – Ты посмотри на него, у него плечи шире моих, и брюхо вон какое наел.

Я невольно взглянул на себя. Насчёт брюха Огхр явно сказал для красного словца.

– Руками держись за шнур, – сказал Гхай, привязывая второй конец шнура к бактру, – ногами упирайся в стену и быстро-быстро перебирай, а то носом по стене проедешь.

Я хотел кивнуть, но Огхр тронул бактра с места, и я оказался на верхушке башни, не успев даже сказать «Мама!».

Наверху было пусто и ветрено. Из массивных зубцов-оснований на краю площадки косо вверх поднимались рыжие от ржавчины столбы в пол-обхвата толщиной. Верхушками столбы подпирали решетчатый шар размером в три размаха рук, но не ржавый, а покрытый зеленоватым налётом. Внутри шара ничего не просматривалось, похоже, он был пуст.

– Осматривайся, – сказал Гхажш, принимая от меня сапоги. – Вход здесь есть, это мы точно знаем. В книгах написано, что назгулы, когда летали на своих крылатых тварях, пользовались верхним входом Башни Багрового Ока. Но как входить, мы не знаем. У тебя глаз свежий. Смотри.

– А это точно та башня? – спросил я, обходя площадку по кругу. – Может, какая другая есть?

– Нет, – покачал головой Гхажш. – Никакой другой здесь нет. Да и во всей пустыне нет. В пустыне башен не строят. Весь город был одноэтажный. От Ворот и до Нурнона эта башня единственная. После извержения пустыня изменилась, старые карты врут, но если смотреть на то, что не изменилось: Гора, озеро Нурнон, Ворота, Паучий перевал, – то башня стоит там, где и должна стоять. Направление, расстояние, всё совпадает.

– А город? – я посмотрел на окружавшую башню пустыню. – Никаких же следов от города нет.

– Я же говорил, город был во впадине. Здесь всегда строят во впадинах. Ветра меньше и к воде колодцы ближе копать. Сейчас всё под песком, и никто не знает, сколько его лежит над крышами. Но подземелья должны быть свободными. Здесь за тысячи лет столько ходов накопали… Весь камень для строительства города добывали прямо под ним. Там много чего должно быть в этих подземельях.

– Понятно, – я ткнул пальцем в грубо высеченное изображение глаза на ближайшем ко мне зубце. – Это что?

– Это знак Багрового Ока, – сказал Гхажш, подойдя. – На всех девяти зубцах такие, под каждым столбом.

– А почему вокруг яблока ободок зелёный? – спросил я. – Если Око багровое, то ободок вокруг зрачка должен быть красный, а он зелёный…

– Не знаю, – Гхажш пожал плечами. – В книгах Изенгарда об этой башне мы мало что нашли. Про эти глаза вообще ничего. Под одним из них ещё надпись есть, вон под тем.

– Покажи.

Надпись была высечена в камне корявыми, угловатыми рунами Тёмного наречия. Четыре коротких строчки.

– Ещё бы знать, что написано, – вздохнул я.

– Знаем, – тоже вздохнул Гхажш. – Только это не помогает. Лицо его приобрело странноватое, пугающее выражение, он глубоко вдохнул и на одном выдохе прочитал, гортанно и резко:

 
«Оги у-кримпагх назгхатул,
Оги у-назгх-ат кримпаул,
Оги-у шагхай гхажшатул,
Агх-у ай-ишити назгхаул»
 

– Не пугай меня так, – попросил я, когда затихли отзвуки этого мрачного заклинания. – Словно назгулов вызываешь. Даже темнее становится.

– Это солнце садится, – рассмеялся Гхажш. – Какие назгулы. Кольца сгорели, Призраки тоже. Это заклинание должно открывать вход. Мы так думали. Но оно не открывает. Даже не показывает где он.

– А на Всеобщем, что оно означает? – спросил я. – На Всеобщем можешь сказать?

– Могу, проще простого, – Гхажш снова вдохнул. Я напрягся, но на этот раз небо не темнело:

 
«Девять владык замыкают цепь,
Девять колец отворяют крепь,
Девять Багровое Око зажгут
И в зеницу его войдут».
 

«Я бы не так перевёл», – это произнёс Огхр. Я и не заметил, когда он успел оказаться на площадке.

– Я бы тоже, – подтвердил Гхажш. – Но не чета нам с тобой словники голову ломали. Ты хоть одну песню сочинил за всю жизнь?

– Нет, – покачал головой Огхр. – Мои песни в железе.

– Вот и я – нет, а словники говорят, что стих этот корявый, но к смыслу заклинания ближе всего. Им видней.

– Я в заклинания не верю, – засмеялся Огхр. – Я ещё ни одного заклинания не слышал, чтобы помогло хоть подкову сковать. Я верю в молот, огонь и собственные руки. Ну ещё в Доброту Единого, но это само собой.

– Ага, – засмеялся Гхажш, – а ещё в Жёлтую пыль.

– Знать бы только куда её закладывать, – кивнул Огхр. – А то двух фунтов стену разворотить не хватит. Здесь на полу даже щелей нет. Я уже поглядел. Был бы хоть намёк на вход, заложили бы и грохнули, только бы камень брызнул.

– Ты бы хоть бы отмычкой бы сначала бы попробовал бы, – передразнил его Гхажш.

– Замочную скважину покажи, – отмахнулся Огхр. – Я всё попробую. Отмычки, свёрла, выдерги и Жёлтую пыль, если ничего не поможет.

– Я бы показал, – развёл руками Гхажш, – да сам не знаю, где она. Вместе искать будем. Эй, Чшаэм, ты чего там делаешь?

Я ковырял ногтем зелёный ободок вокруг яблока глаза, высеченного над надписью. Часть ободка выпала ещё раньше, до меня, и теперь мне хотелось понять, что это такое, и почему он зелёный. Багровое Око должно быть красным.

– Дурью он там мается, – вместо меня ответил Гхажшу Огхр. – Глаз из камня хочет выковырять.

– Нет, – возразил я. – Вот подойдите оба сюда. Глаз весь каменный, а эта штука зелёная, это не камень. Это что-то другое. Она крошится легко и вынимается, остаётся канавка вокруг зрачка. Как кольцо.

– Кольцо? – Гхажш подошёл ко мне. – Подвинься-ка.

Он вынул из ножен кинжал, одним поворотом острия прочистил круглую канавку и стащил с безымянного пальца левой руки золотое кольцо, видно забытое им ещё со времени пребывания в Осгилиате. Колечко легло в канавку, словно всегда там и лежало. Отблеск закатного солнца отразился от золота багровым блеском. И глаз сразу стал нахмуренным и злобным.

– Та-а-а-к, – задумчиво протянул Гхажш. – А в остальных?

Мы обошли площадку по кругу, примеряя кольцо на место зелёных ободков. И каждый раз оказывалось, что очередной знак Багрового Ока высечен как будто для него.

– Девять колец, – пробормотал Гхажш, когда мы вернулись к надписи. – Девять владык и девять колец. Здесь они все и были. Но у нас только одно кольцо.

Я вздрогнул:

– Ты хочешь сказать, что это кольцо, которым мы тут балуемся, – это Кольцо Назгула?

– Короля-Призрака, – кивнул Гхажш. – Согласно описи сбора трофеев за подписью полковника Королевской стражи Берегонда оно было найдено на Пеленнорских полях, на месте гибели Короля-Призрака, воином Тарсом, десятником пехотного полка ополчения улицы Кожевников в Минас-Тирите. Вместе с Кольцом были найдены щит, моргульская булава, обод короны, плащ, моргульская кольчуга и ожерелье из золота и драгоценных камней. Золотые предметы были переданы в королевскую сокровищницу, как и положено по закону для драгоценных трофеев. Прочие вещи по обычаю достались подобравшему их. Они были выкуплены королём за золото по их весу через полгода у вдовы воина Тарса. Сам воин скончался через четыре месяца после битвы от неизвестной болезни. Обо всём этом есть особое приложение к строке описи. Сама опись хранится в Книгохранилище Короля. Зал для Посвящённых, полка шестая тридцать восьмого ряда, место двести восемьдесят второе.

– А ты уверен? – спросил я. – Ты же сам сказал, что то кольцо отправили в королевскую сокровищницу.

– Любую сокровищницу можно обокрасть, – ответил Гхажш. – Особенно, если готов потратить на это больше, чем собираешься унести. Человек, который добыл его для меня, не из тех, кто будет попусту трепать языком. Я ему доверяю. Это то кольцо. К тому же на нём есть надпись на Тёмном наречии, с внутренней стороны. Её не видно, но если кольцо нагреть, то можно прочесть: «Пусть дни текут по слову моему!»

– Магия… – расстроился я.

– Да какая магия, – вмешался в разговор Огхр. – Просто, высекают надпись тонкой иглой на сильно нагретом металле. Когда он остывает, надписи не видно. Нагревают – снова появляется.

– Магия колец кончилась, малыш, – сказал Гхажш. – Во всяком случае, я ношу его от самого Осгилиата и ничего особенного не чувствую. Я тоже, было, начал сомневаться, действительно ли это то Кольцо. Но теперь снова думаю, что это оно. Очень уж оно подходит к этим глазкам.

– Ну и что дальше? – спросил Огхр. – Колец должно быть девять, у тебя одно. Где остальные брать будем?

– Остальных нет, – расстроенно ответил Гхажш. – Восемь остальных сгорели в огне Роковой горы вместе со своими хозяевами.

– Я не понял, – сказал я. – О чём вы рассуждаете здесь? Зачем нам ещё восемь колец назгулов?

– Чтобы попробовать их вставить в каждый глаз, – пояснил Огхр. – Раз место для них, а на то очень похоже, то мы вставили бы их в эти глазки и посмотрели, что получится.

– А по-моему, вы оба ошибаетесь, – заявил я. – То, что это кольцо подходит к глазам, по-моему, ничего не значит. Там были какие-то другие кольца, не назгульи. Кольца назгулов сгорели. Правильно? Осталось одно, если это, конечно, оно. А что тогда было вставлено в глаза? Эта зелёная труха, которую мы выковыряли, это остаток каких-то других колец, но не тех, что носили назгулы.