Текст книги "Поединок над Пухотью"

Автор книги: Александр Коноплин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава вторая. Назначение

Никто не слышал, когда ушел Батюк. Только, наверное, кому-то стало просторнее на нарах, и Стрекалов почувствовал, как в спину ему уперлись чьи-то колени.

Пожалуй, нигде не видишь таких снов, как в армии. В ту ночь Сашке снился родной город. Стрекалов шел по его улицам от вокзала к кирпичному заводу, и его новые со скрипом сапоги звонко стучали по деревянному тротуару.

Городок Сашкин крохотный. Наяву он и то проходил его насквозь за пятнадцать минут, во сне это произошло молниеносно. Вот и окраина городка, и маленький домик с зеленым палисадником и скрипучей калиткой. Буйно разросшиеся кусты сирени совсем заслонили окна, поэтому, наверное, Сашку никто не увидел; даже в солнечные дни в комнатах царит полумрак.

Не останавливаясь, Стрекалов толкнул калитку. Из-за сарая, волоча по земле цепь, мчится Буран. Почему-то он не такой старый, каким был, когда провожал Сашку в армию.

В сенях Сашке послышались чьи-то шаги, он бросился к двери и распахнул ее. Вместо тетки навстречу ему вышел Андрей с ягдташем и отцовским ружьем за плечами. Он в кожаной куртке, черных суконных штанах и высоких сапогах.

– Где тебя носит? – сердито говорит он. – Ждал, ждал… Хотел один идти. Ладно, бери топор.

– Андрей, – говорит Сашка, – я ненадолго. На минутку только. С эшелона убежал. Еще и тетку не видел. Ну как вы тут без меня? Как тетка Аграфена? А Валя? – Он оглядывается и видит Рогозину. Она сидит в траве под вишнями в своем голубеньком платье, из которого давно выросла, и чистит ягоды, срывая их прямо с дерева. Руки ее до самых локтей испачканы красным соком. Смутное подозрение охватило Сашку: что-то уж слишком ярок этот сок…

– Андрей, – говорит Сашка, – иди посмотри, что там.

– Зачем?

– По-моему, у нее на руках кровь.

Андрей идет напрямик через двор по утренней, седой от росы траве, и темно-зеленый мокрый след тянется за ним до самой скамейки…

– Стрекалов, к командиру полка!

Часовому пришлось раза три прокричать это во всю силу легких, прежде чем Сашка открыл глаза.

– В штаб тебя, – пояснил часовой и отправился обратно на пост. Одеваясь, Сашка все еще досматривал сон, вернее, его постепенно ускользающие фрагменты.

Вот Андрей подошел к Вале, взял ее за руку, нагнулся… Кажется, он хотел ее поцеловать. «Ну так что из того, – думал Сашка, когда сон исчез окончательно, – они муж и жена. Правильно, теперь муж и жена. Но тогда, на гражданке, этого еще не было. Они были просто знакомы. Жили на одной улице, и Валя свободно могла полюбить Сашку, а не Андрея. Впрочем, не просто были знакомы. Скорей всего уже тогда между ними было что-то, ускользнувшее от его внимания. Да, наверное, было…»

Сашка вздохнул и тщательно расправил складки шинели – он приближался к штабу полка.

Возле входа спиной к Сашке стоял часовой в тулупе и слегка пристукивал новыми валенками.

«Ишь, вырядился: тулуп, валенки! К такому бегемоту любой подойдет неслышно…» – подумал Стрекалов.

Часовой слегка повернулся, и Сашка увидел черные пышные усы под красным мясистым носом, руки, похожие на крючья. Этот, пожалуй, сам кого хочешь сграбастает…

– Стой! Тебе чего?

– Меня в штаб вызывали, – смиренно начал Сашка, машинально прикидывая, как все-таки можно одолеть такого верзилу. Не его, конечно, а такого, как он, фрица…

– Зенитчик?

Из блиндажа вышел невысокого роста лейтенанте противогазом через плечо, заспанный и хмурый.

– Разрешите доложить? – крикнул Стрекалов.

– Вызывали?

– Так точно. Только кто вызывал, не могу знать. Доложите, что из отдельного зенитного артдивизиона сержант Стрекалов прибыл.

Лейтенант зевнул.

– Как доложить, я и без тебя знаю.

Он нырнул в узкий земляной коридорчик, обитый с боков тесом и прикрытый сверху накатом из неошкуренных бревен.

«В блиндаже, наверное, тепло», – с завистью подумал Стрекалов, но дежурный уже возвращался.

Прежде чем пропустить сержанта, он придирчиво осмотрел его со всех сторон и, только убедившись, что у того все в порядке, повел в штаб.

В просторном блиндаже, разделенном на две половинки плащ-палаткой, горели лампочки от аккумуляторов, вдоль стен первой половины сидели радисты с наушниками и телефонисты со своими ящиками. Во второй половине, куда немедленно провели Сашку, стоял большой стол из гладко струганных досок и несколько длинных скамеек, на которых сидели офицеры.

Сашка пошарил глазами и, не найдя никого старше полковника, доложил ему о прибытии.

– Это и есть ваш разведчик? – спросил полковник кого-то, и в голосе его Сашке почудилось разочарование. – Неужто самый боевой из всех? За что получил медаль, сержант?

– За выполнение боевого задания, товарищ полковник.

– Конкретней.

– Привел «языка». Офицера штабного. При нем какие-то бумаги были… Вот за это.

– Неплохо, неплохо… – Он прошелся взад и вперед по блиндажу, как бы раздумывая, говорить дальше с Сашкой или не говорить. – Ты нам вот что скажи, герой. Хорошо ли знаешь эти места? Только не ври. Если не знаешь, скажи прямо.

Сашка прикинул: если скажешь «да», спросят откуда. Служил здесь, в забытой богом Ровлянщине? Ну и что? Многие служили. Его батальон стоял в лесу, от него до ближайшей деревни километров шесть с гаком. Не скажешь ведь, что в Озерках у него была зазноба – крутогрудая вдовушка Соня Довгань, что в Кудричах на свадьбе гулял однажды, а после не раз наведывался проверить, дружно ли живут молодые, не ссорятся ли…

– Не так, чтобы очень… Наше дело солдатское: куда пошлют…

Полковник с надеждой поднял на Сашку глаза.

– Уж будто ни разу в самоволку не смотался?

– Ни. – Сашкины глаза смотрели прямо. – Старшина посылал раз насчет картошки, так ведь это когда было. Да и пробыли мы там всего ничего, нагрузили бричку и обратно.

– А картошку у кого брали? – спросил Чернов. Он сидел в дальнем углу, и Сашка не сразу его заметил.

– То бесхозная, – как можно беспечней ответил Стрекалов, – бурты пооткрывали, а тут мороз…

– Выходит, добро спасали? – ехидно улыбнулся Чернов. Сашка сделал вид, что его обижает эта улыбка.

– Между прочим, не для себя старались, товарищ полковник!

– Как же, как же, понимаю… Название деревни, конечно, забыл?

– Забыл! – огорченно воскликнул Сашка. – Махонькая такая деревенька. А может, хутор…

– И дорогу не помнишь?

– Запамятовал, товарищ полковник.

Полковник, наклонив голову, слушал, задумчиво постукивая карандашом по столу. Лицо его было скучным.

– Значит, герой, ты нам ничем помочь не можешь… – Он бросил карандаш поверх карты. – Что ж, придется искать другого. Можешь идти.

Сашка стремительно повернулся на каблуках и… замер. Навстречу ему в низкую дверь блиндажа медленно вплывала серая генеральская папаха.

Офицеры вскочили, вытянулись по стойке «смирно», полковник шагнул вперед, коротко доложил.

– Здравствуй, Бородин, – сказал генерал, протягивая руку, – ну как твои подопечные? Опять затаились?

– Молчат, товарищ генерал.

– Плохо. – Генерал скинул бурку на руки подоспевшего адъютанта. – Очень плохо, Захар Иванович. На самом, так сказать, выгодном для них участке и такое упорное молчание. – Он оглядел офицеров. – И это когда у него каждая минута на счету! Что вы на это скажете, уважаемые? Вот ты, Бородин, что имеешь доложить по этому поводу?

– Я думаю, товарищ генерал, – начал полковник, но комдив перебил его:

– То, что ты думаешь, оставь при себе, а мне скажи, что у тебя нового, чего мы еще не знаем. Что увидели твои наблюдатели, посланы ли поисковые группы?

– Товарищ генерал! – полковник нервничал и говорил излишне резко. – Мы сделали все, что могли, но в условиях, в которых сейчас находится двести шестнадцатый, многого не добьешься. У нас мало артиллерии, минометов, вовсе нет опытных разведчиков и даже батарей для питания раций.

– Этак ты до вечера будешь перечислять, – сказал, нахмурясь, генерал. – Я спрашиваю, не чего у тебя нет, а что нового произошло за последние полсуток. Замечено ли наконец какое-нибудь движение на той стороне? Ведь не духи же у тебя людей воруют. Разведчики! А коль есть разведка такого высокого класса, значит, есть те, на кого она работает – реальная военная сила. Что у тебя, Чернов?

– Я уже докладывал, товарищ генерал.

– Значит, тоже ничего нового…

Взгляд его маленьких, с хитрецой крестьянских глаз неожиданно остановился на Стрекалове.

– Кто такой?

– Старшим поисковой группы хотели взять… – нехотя начал Бородин.

Глаза генерала ожили, взгляд несколько раз сверху донизу обследовал Сашкину ладную, подтянутую фигуру.

– Давно воюешь?

– С первого дня, товарищ генерал.

Комдив удовлетворенно кивнул.

– Инструктировали, Бородин?

– Нет еще. Дело в том, товарищ генерал…

– А ну, иди сюда! – Комдив даже вперед подался, чтобы лучше видеть подходившего к столу высокого и, наверное, очень сильного парня. – Фамилия? Где служил раньше? – Выслушав ответ, он с одобрением покивал головой. – Побольше бы нам таких, а, Бородин? Думаете, стал бы я с этим Шлаубергом цацкаться!

– Товарищ генерал, – воспользовавшись хорошим настроением комдива, мягко заговорил полковник, – нам бы еще один артдивизион. Или хотя бы батарею тяжелых орудий. Честное слово, раздолбали бы Шлауберга за милую душу!

Генерал грустно взглянул на командира полка.

– Что ты можешь сделать с одним дивизионом, если этот дьявол из лесу не вылазит?! А ты знаешь, какой это лес? Вот он знает… – Генерал показал пальцем на Стрекалова. – Добрый лес. Блиндажей, землянок и прочих укрытий в нем тьма. В сорок первом мы здесь оборону держали. Полтора месяца держались! – Он снял папаху, пригладил редкие волосы ладонью. – Бомбили нас и из орудий обстреливали. Пробовали даже лес поджигать – куда там! Пока обстрел или бомбежка – мы в укрытии, а как он в атаку – мы тут как тут.

– Но ведь выкурили же все-таки! Сами же рассказывали, товарищ генерал… – не утерпел Бородин.

– Не выкурили! – рассердился генерал. – Сами ушли. Фронт выравнивали… – Он промолчал. – У Шлауберга положение другое. И все равно нам подставлять под удар нашу молодятину грешно. Можно, конечно, и так: прямо с марша в бой. Бывало такое не раз. Да что толку? Потери семьдесят, а то и все девяносто процентов. Такое простительно разве что в обстоятельствах крайних, безысходных. Во всех иных солдата надо сначала обучить, а потом уж посылать в бой. Людские резервы тоже истощимы. Вот почему, – он всем корпусом повернулся к Стрекалову, – мы посылаем вперед таких, как ты. Противник хитер. Ох, как хитер! Я с этим Шлаубергом давно знаком…

– Встречались, товарищ генерал? – Сашка оживился. – Интересно, какой он?

– Какой из себя, что ли? Этого сказать не могу. Не видел. А вот почерк знаю отлично. Под Старой Руссой он у генерала Буша разведкой командовал. Говорят, любит лично ходить по тылам противника. А вообще кадровый разведчик. Вот, к примеру, история с часовыми… Да… Вечная память тем парнишкам. Захар Иванович, ты распорядись, чтобы всех представили к медалям. Посмертно…

– Уже сделано, товарищ генерал.

– А этому, – комдив оглядел Стрекалова еще раз, – когда вернется, я сам решу, что дать. Ну, герой, удачи тебе!

Офицеры вышли проводить генерала. За дощатой перегородкой тоненько попискивала рация.

РАДИОГРАММА

«Совершенно секретно!

Командирам вверенных мне частей и подразделений

х. Великий Бор, 2 декабря 1943 г.

Согласно сообщению, полученному из штаба 2-й армии, русские закончили переброску частей 105-й и 107-й стрелковых дивизий в район г. Славного. Таким образом, нашим подразделениям в настоящий момент противостоят: 216-й стрелковый полк неполного состава, два батальона 104-го с. п. и один саперный батальон.

Учитывая благоприятную обстановку, приказываю:

1) всем частям и подразделениям, выделенным для прорыва, прибыть в район сосредоточения не позднее 4.00 7 декабря 1943 г.;

2) во время движения соблюдать скрытность, для чего:

а) передвигаться ночью или в сильную метель, избегая открытых мест;

б) всех встреченных на пути следования гражданских лиц, независимо от пола и возраста, ликвидировать на месте;

в) во время движения огня не открывать, в перестрелки с бандитами или русскими разведчиками не вступать.

По прибытии в Алексичи задачи будут уточнены.

Бригаденфюрер СС Шлауберг».

Особых причин опасаться гнева начальства у Стрекалова не было. Разве что соврал командиру полка… И хоть бы трусил отчаянно – нет, просто так соврал, и все. Хотя, черт его знал, что им нужен разведчик…

– Разрешите, товарищ полковник, взять свои слова обратно, – сказал он, когда офицеры вернулись, – бес попутал…

Полковник, то ли слушая, то ли нет, задумчиво смотрел на Сашку, и не было в его взгляде ни обиды, ни насмешки.

– Подойди ближе, сержант.

Стрекалов подошел к столу.

– Знаешь, что это?

– Карта, – бегло взглянув, ответил Сашка.

– Разбираешься в ней?

– Приходилось, товарищ полковник.

– Ну, это главное. – Полковник облегченно вздохнул. – Значит, так. Начальник штаба объяснит тебе задачу. Потом пройдешь инструктаж. На курсы переподготовки нам тебя посылать некогда. Через два дня должен быть готов вместе с группой. Все, Да смотри, больше не завирайся!

В последующие четыре часа Стрекалов поочередно попадал к начальнику штаба майору Покровскому, начальнику разведки капитану Ухову, к командиру саперов. Постепенно общая обстановка, в которой находилась дивизия, стала для него проясняться. Получалось, что окруженную группировку удерживает не дивизия – какая ж это дивизия, если в каждом батальоне нет и одной трети личного состава, в обоих полках артиллерии в пять раз меньше положенного – что-то около одного пехотного полка.

– Послали бы вместо тебя офицера, да нет ни одного разведчика с опытом, – пояснил ему начальник штаба, – нашему полку разведка вообще не полагалась: тыловой полк, охранный… В общем, считай себя уже в ином звании и с подчиненными обращайся соответственно.

Что значит «в ином звании» и как он теперь должен обращаться с подчиненными, Стрекалов не понял, но на всякий случай сказал «слушаюсь». От начальника же штаба он узнал, что окруженная группировка не сегодня завтра предпримет наступление с целью прорваться к своим. Силы полка Бородина растянуты вдоль всего юго-западного края огромного Ровлянского лесного массива.

– Это только так принято считать, что в квадрате пятидесяти километров. На деле все сто, а может, и больше. Когда фронт двинул в наступление, тут уж не считались, сколько немцев и где попадет в окружение, лишь бы вперед и вперед как можно быстрее… Добивать их было некому, все брошено в наступление. Рассчитывали – сами сдадутся, а они вон чего задумали. Ты представляешь, что могут натворить в незащищенных тылах несколько тысяч отборных головорезов? – Стрекалов кивнул, он представлял… – Чтобы этого не случилось, вы, разведчики, должны выяснить, в каком месте намечается прорыв. Туда соберем все силы и, возможно, удержим…

– Ты идешь не один, – сказал капитан Ухов, – одновременно посылаем три группы. Для верности…

Стрекалов понимал и это.

– Группа твоя маловата, – сказал ему командир саперной роты, – а то бы дал тебе самого лучшего подрывника.

– Зато даем тебе рацию, – сказал начальник связи. – У других нет. Не хватило… И радиста. В случае чего… в случае, если он не сможет, будешь передавать сам. Дело нехитрое, к тому же, говорят, ты с этим делом знаком…

– Знаком, – подтвердил Стрекалов. – Не так чтобы очень, но передать, если нужно, могу.

– Особенно не злоупотребляй, батареи береги. Сам не садись – мы знаем почерк радиста, твой не знаем. Без надобности не садись… А вообще, радиста береги как зеницу ока. Дело знает, но сам зеленый.

– Необстрелянный? – встрепенулся Стрекалов. – Зачем же такого…

– А где взять другого? Мятлову ты сам не возьмешь…

– Не возьму, – согласился Сашка.

– И это известно. – Начальник связи засмеялся. – А кстати, почему? Что ты имеешь против женского пола? Воюют они не хуже нас с тобой…

Стрекалов молчал. Перед ним в который уже раз всплыло посиневшее от удушья лицо Вали Рогозиной, ее открытые, подернутые мутной пеленой глаза…

– Их посылать нельзя, – сказал он угрюмо.

Стрекалов вздохнул свободней, поняв, что ему сказали все, что должны были сказать, и теперь слово остается за ним. Однако его еще долго не отпускали из штаба, расспрашивая о родных, записывая домашний адрес, и военврач, невысокая полная женщина, ласково глядела на него и совала ему в карман плитку американского шоколада.

– Братишка у меня дома остался… Уж очень на тебя похож!

От врача пахло земляничным мылом и карболкой.

На батарею Стрекалов пришел, когда расчет спал. Расход на него Уткин не оставил – был уверен, что Сашка голодным не останется. Повар Лешко, хоть и не был Сашкиным земляком, сжалился и дал порцию картофельного пюре да еще сдобрил его куском комбижира. Потом Сашка помог ему написать письмо любимой и за это получил миску аппетитных поджарок со дна котла. Только когда на кухню пришли Осокин и Грудин чистить картошку, Стрекалов покинул гостеприимный кров и отправился к себе в землянку.

Ночь давно уже перевалила за половину, полная круглая луна висела над притихшим миром, и Убойный, похожий издали на тонущий корабль, устремлял на запад задранную кверху корму.

– Стой! Кто идет?

По голосу Сашка узнал Моисеева. Тот стоял на крыше землянки прямо над печной трубой.

– Не сварись! – предупредил Сашка. Моисеев не ответил – он грелся. Стрекалов нырнул в душное тепло землянки, отворил дверцу печки, долго и старательно раздувал угли. Дождавшись, когда поверхность углей осветилась прыгающими голубоватыми язычками, затолкал в печку охапку соломы и плеснул бензином. Огонь ухнул, шибанул из дверцы наружу, осветив земляные стены и торчащие из-под шинелей босые ступни.

Еще с минуту Стрекалов не ложился – склонив голову набок, слушал, как наверху матерится Моисеев, потом снял шинель, сапоги. Коснувшись щекой соломенного изголовья, он мгновенно уснул, будто нырнул с высокого берега в теплый пруд с запахом лилий и желтых кувшинок.

Солдатские сны бывают трех видов: про хлеб, про дом и про любовь. Когда Сашка бывал сыт, сны его вертелись вокруг одной темы. Обнимал он чаще всего радистку Мятлову, веснушчатую, грудастую и, как говорили знающие люди, весьма доступную девицу, и реже Соню Довгань. Наяву он о ней почти не вспоминал – любовь их была суматошная, с редкими и короткими встречами, когда жаркая, как парная баня, когда и не очень, с расставаниями без слез и муки, Разбуженный криком «подъем!», он еще несколько мгновений чувствовал на губах ее поцелуи, похожие на вкус ландрина. Чтобы окончательно проснуться, разделся до пояса и с минуту обтирал снегом распаренное духотой тело.

Рядом, поеживаясь от холода, стоял на посту Богданов.

– Опять в штаб пойдешь?

– Ага. В тылы надо. Продукты получать, личное оружие. Еще в Особый отдел заглянуть велели… – Глебу он мог позволить слегка прикоснуться к своей тайне.

– Инструктаж! – Глеб понимающе кивнул. – Значит, верно, что тебя на задание взяли. Везет же людям!

– Откуда насчет задания знаешь? Догадался?

– Телефонист разболтал. Уткина сперва хотели, да капитан Лохматов отсоветовал. Предложил тебя. Ты ведь в разведке служил… – Он подошел ближе. – В тыл врага, Сань, да? А ты с парашютом прыгал?

– При чем тут парашют? Хотя… если надо, сумеем.

Стрекалов был не просто рад – он был, что называется, на седьмом небе от счастья. Разумеется, пошуровать денек-другой в немецком тылу не бог весть что, но в его теперешней, бедной событиями жизни даже такое пустяковое задание – подарок судьбы. В том, что задание пустяковое, Сашка ни минуты не сомневался. Захватить «языка» куда опасней. Не сомневался он и в том, что выполнит все, что ему поручили, и был поэтому совершенно спокоен.

– Везучий ты, – сказал Богданов, – мне бы так-то…

– Да, наверное, везучий. – Стрекалов вытерся полотенцем, надел гимнастерку, шинель, туго затянулся ремнем. – Если есть письма, давай, отдам почтарю.

Богданов с готовностью протянул шесть помятых треугольничков.

– Сань, а мне с тобой нельзя? Конечно, я понимаю, но… если там разговор будет насчет напарника, так ты не забудь…

– Не забуду, – пообещал Стрекалов.

В тылах ему выдали сухой паек не на двое суток, а на четверо. Кроме него, на складе отоваривались еще человек десять. Кладовщик ПФС – вредный дядька – долго держал Сашку перед запертыми дверями, потом открыл и, придерживая дверь коленом, потребовал накладную.

– Подпись неразборчивая, – сказал он, подозрительно глядя на Сашку поверх очков.

– Сам делал, – сказал Стрекалов. Сзади засмеялись. Кладовщик обиделся и вернул Сашке накладную, пропустив вперед какого-то старшину.

– Вот змей! – усмехнулся старший сержант с лицом, изрытым оспой, кривым боксерским носом и белым шрамом через весь лоб. – Пойдем, земеля, посидим в сторонке. Теперь ты, надо понимать, за мной будешь. Давай знакомиться. Семен Драганов с Николаева. – Он присел на пустые ящики из-под свиной тушенки. – Здесь с октября. Пулеметчиком определили. До этого служил в сто сороковом непромокаемом. – Под распахнутой, несмотря на мороз, шинелью на его груди виднелись медали.

Подошли еще двое, остальные жались у двери, нетерпеливо заглядывая в замочную скважину.

Из дверей склада вышел наконец старшина, бросил мешок с продуктами солдату, должно быть, напарнику, сказал, вытирая руки полой шинели:

– Ну и глот! Вы, ребята, когда получать будете, глядите в оба. Мне вместо тушенки горох хотел подсунуть.

Сержанты заволновались.

– У тебя в накладной чего? – спросил Драганов, беря в руки накладную Стрекалова. – Комбижир? Так и есть. Беги к начальнику ПФС, пускай на шпиг переделает. Еще чего? Галеты. Это можно оставить. Сахар-песок… Лучше кусковой. Хлеб, концентраты… Концентрат не бери. Что ты его, грызть там будешь? А хлеб бери весь. Промерзнет, да ничего, сожрете. Еще что? Консервы рыбные. Бери на всякий случай. Вот: свиная тушенка! Шесть банок… Это что же, вас на четверо суток упекут? Сейчас проверим. Ну точно, четверо суток будешь нежиться. Повезло!

Сашка видел: хорошие парни, бывалые. У каждого по нескольку медалей, у старшины – фамилия его была Верзилин – даже орден. С такими бы идти! Но нет в полку больше таких, одна салажня осталась. Это не триста пятый незабвенной памяти полк, где без медалей щеголял один повар. Двести шестнадцатый – тыловой, охранный, железные дороги и склады охранял, а теперь вот и ему пришлось повоевать… И как это его, Сашку Стрекалова, опытного разведчика, угораздило сюда попасть? Может, потому сейчас и дорого побыть немного рядом с такими же, как он сам, старыми вояками, в лазаретах штопанными, на жаре сушенными, порохом опаленными, и не замечает он ни трепа ихнего безвредного, ни хвастовства несусветного. Пусть побрешут, коли есть охота, отведут душеньку и других позабавят. Придет час, и покажут они себя в наилучшем виде. Встречал Стрекалов за три года войны таких и понимал их больше, чем другие. С ними рядом разве что старшину Батюка можно поставить, а больше никого, Но Батюк в годах и ревматизмом страдает, да и не отпустят его. На нем вся батарея держится. Уткина, старшего сержанта, взять – себе дороже станет. Привык командовать, подчиняться не захочет, а если заставить – всякие отговорки будет придумывать. Такой характер. Остальные мелочь пузатая. Рассчитывало, видно, начальство сперва подучить их, а после уж пускать в работу, да война распорядилась иначе.

На склад его пустили следом за Драгановым. Потолок сводчатый, десять ступенек вниз, пол кирпичный, старинный, посередине вытертый. По обеим сторонам – будто соты медовые – консервы штабелями. Справа банки маленькие, слева – большие. И все без наклеек, от тавота липкие. Которые из них с тушенкой – леший знает… И вдруг видит Сашка, Драганов ему глазами показывает на те, что поменьше… Спасибо, друг! Пошли дальше. В картонных коробках, в деревянных ящиках и просто так, штабелями – сало шпиг. В ладонь толщиной – наше, отечественное, в два пальца – американское. Селедка тоже отечественная, с Дальнего Востока, колбаса в руку толщиной. Но колбаса Сашке не полагается. Колбасу ему придется добывать самому. Этакое-то богатство да в сорок первом! Сашка даже зажмурился, представив, что бы он сделал с теми фрицами, которые держали его полк в окружении, будь у него вместо прогорклых сухарей буханки свежего хлеба, а вместо дохлой конины вот эта колбаса…

После полудня в землянку к Стрекалову пришел радист. Пока без рации. Сказал, что еще получать надо. Пришел просто так, познакомиться, узнать, нет ли каких приказаний. С порога доложил по уставу, глазами по сторонам не рыскал, глядел прямо. Ничего себе паренек, вроде крепкий, смышленый, хоть и молод. Расчет притих, глядел то на Сашку, то на паренька – его первого подчиненного. А Сашка не торопился: пускай поглядят. Было когда-то у него отделение – десять гавриков – и своя повозка для казенного имущества, было личное оружие – и опять будет. Может, даже не отделение дадут, а, целый взвод – что ж тут такого?

Стрекалов – это не какой-нибудь Уткин. У Стрекалова котелок варит будь здоров! Ему бы образования побольше! Классов хотя бы восемь, он бы и еще кое с кем потягался…

– Садись, – сказал он радисту, и тот послушно сел и продолжал смотреть на своего сержанта во все глаза: вот, оказывается, какой он, этот разведчик!

Фамилия солдата была Зябликов.

– Звать как? – спросил Стрекалов.

– Федей. А по отчеству Силыч. Силой Петровичем отца звали, товарищ сержант.

– Откуда родом, как твоя деревня называется? – продолжал расспрашивать Сашка, чувствуя, как с каждой минутой возрастает к нему уважение всего расчета.

– Из города я Борисоглеба Ярославской области. На телефонной станции работал.

– Отец-то живой?

– Писал недавно из госпиталя. Поправляется.

– Стало быть, тебя в армию по специальности взяли?

– Как призвали, так в радисты и определили.

– Это понятно. – Стрекалов солидно кивнул. – Ну, как ты в своем деле, маракуешь?

Зябликов слегка подался вперед, чтобы не пропустить какого-нибудь важного вопроса.

– В каком смысле, товарищ сержант? Сколько групп принимаю, что ли?

– Ну да.

– До восемнадцати могу.

Стрекалов удовлетворенно похлопал радиста по плечу. Смущала его только молодость радиста.

– С какого же ты года, Федор Силыч?

– С двадцать шестого. Мой-то год еще осенью забрили, а мне сперва хотели отсрочку дать. По причине грыжи. Но потом ничего, взяли…

– Так у тебя грыжа? – забеспокоился Стрекалов.

– Нету. Теперь нету. – Федя покраснел. – Она у меня с младенчества, да ничего, жил. В военкомате стали смотреть и придрались. Да вы не беспокойтесь, товарищ сержант.

– Я не беспокоюсь. – У Стрекалова немного отлегло: раз в военкомате пропустили, значит, ничего страшного. На всякий случай спросил: – Других хворей нет? Ты сейчас говори, потом поздно будет.

– Других нет. Разрешите идти получать имущество?

– Иди, – сказал Стрекалов, – через час сам все проверю. Вот так, други мои! – Он повернулся к притихшему расчету: – Расстаемся с вами. Завалялся я тут, пора и честь знать. – Он потянулся, звякнув медалью. – Трепещи, ганс, разведчик Стрекалов идет!

Потом его вызвали в штаб полка. У входа в блиндаж стояли вчерашние знакомые. Снежной белизны подворотнички, новые, еще не обмятые шинели, офицерские щегольские ремни, двупалые перчатки. Стрекалову обрадовались, угостили сигаретами.

– Видал? – Верзилин похлопал ладонью по кожаным голенищам, – Приказ комдива. Тебе тоже положено, смотри не прозевай!

Ворча и вздымая на поворотах фонтаны снега, подкатили два «виллиса» в серых камуфляжных пятнах. Человек восемь офицеров в одинаковых белых козьих полушубках прошли мимо вытянувшихся в струнку сержантов и скрылись в штабном блиндаже. Шоферы, развернув машины, отогнали их подальше за бугор и отправились в соседний блиндаж погреться.

– А мы что, рыжие? – возмутился Драганов.

– Оперативники из штаба дивизии, – подсказал Верзилин, – нам пока там быть не положено. Да теперь, наверное, скоро, – пробовал успокоить разведчиков старшина, нос у которого совсем посинел.

– Ну уж я замерзать не намерен! – Драганов подошел к часовому, о чем-то спросил и исчез в «предбаннике». Через минуту он появился снова. – Заходь, хлопцы.

Хорошенькая телефонистка слегка повернула голову, тряхнув кудряшками, приложила пальчик к губам и беззвучно рассмеялась.

– Принято, землячка, все в ажуре. – Драганов энергично махнул рукой. – Размещаться без шума!

Поперек блиндажа – перегородочка из плащ-пала-ток, за нею громкие, раздраженные голоса. Ступая на носки, разведчики прошли в угол к железной печке, окружили ее, припали к теплой жести ладонями, открыв дверцу и распахнув шинели, подставляли теплу озябшие колени. Драганов замешкался возле телефонистки, выясняя ее семейное положение. За перегородкой чей-то голос перешел в крик. Ему вторил другой, низкий красивый баритон, и еще один, немного глуховатый, с хрипотой, медлительный и бесцеремонный.

– Ваша нерешительность граничит с преступлением! – горячился первый, срываясь в фальцет. – У вас сейчас три батальона полного списочного состава!

– За все три я не дал бы и одного взвода опытных бойцов, – отвечал ему баритон.

– Вы обязаны были подготовить личный состав.

– За такой срок научить целиться из винтовок и то трудно, а освоить новую технику просто невозможно.

– Я доложу о вашем бездействии, полковник Бородин!

– Докладывайте, подполковник Степняк. Заодно скажите, что у меня нет подрывников, саперов, даже путных связистов, мало артиллерии.

Тот, чья фамилия была Степняк, немного помедлил и заговорил уже не так резко:

– Вы отлично знаете, полковник, что все силы армии сейчас в наступлении. В тылу остались одни зенитчики для прикрытия мостов и гарнизоны…

– Я просил всего один артдивизион и роту саперов! – перебил его Бородин.

– Командование не может снять с фронта и одного орудия.

– Здесь тоже фронт. В любую минуту мои подопечные, как вы их называете, могут двинуть на запад, и мне их не удержать.

– Если это произойдет, полковник Бородин, вы лично ответите головой.

– Черт знает что! – рявкнул Бородин, и плащ-палатка заколебалась от того, что полковник встал и начал ходить по блиндажу.

– Может быть, начнем разговор по существу? – вмешался кто-то более сдержанный, – Обсудим создавшуюся обстановку, примем решение…

– За этим и приехали, – буркнул недовольно Степняк.

Некоторое время все молчали, потом Бородин сказал:

– Вы приехали не за этим. А за тем, чтобы, как говорят солдаты, вставить мне фитиль в одно место. – Он удалился от перегородки и, кажется, сел. – Но мне приказано доложить о готовности только в том случае, если я буду действительно готов, и я не собираюсь вводить в заблуждение командование. К тому же хватит бессмысленных жертв. Под ружьем последний резерв страны, для нас с вами это не секрет. – Он снова помолчал. – Не такой помощи ждал я от вас, Юрий Владимирович! Три батальона необученных солдат против почти двух полков отборных головорезов!