Текст книги "Иной жизни для себя не представляю! Книга первая. Сложности переходного периода (СИ)"

Автор книги: Александр Воронецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Поцеловать не успел: в коридоре послышались шаги, без стука дверь распахнулась, и в комнату влетела улыбающаяся Юличка. Мы со Светой суматошно приняли соответствующее моменту положение.

"Вот вы где, голубки!" – внимательно нас оглядела, – "Вижу, что все у вас в порядке!" – погрозила мне пальцем, – "Не вздумай Светочку обидеть!"

"Даже в мыслях нет!" – улыбнулся нежданной проверяющей. Света ей тоже улыбнулась, но еще и склонила мне голову на плечо:

"Как мы смотримся?" – поинтересовалась у подруги, а вернее показала, что между нами есть какое-то доверие. Юля еще раз внимательно нас осмотрела, для Светы на полном серьезе выдала:

"Хорошо смотритесь. Ты ему головку на плечо, а он тебя тут же в кровать положить попробует!" – и уже мне погрозила пальцем, – "Смотри! Ты мужик опытный, а она пока несовершеннолетняя!"

Света при упоминании о кровати в испуге от меня отстранилась, на что эта чертовка с удовлетворением кивнула головой:

"Правильно сделала. И вообще, тебе на кровати сидеть с ним не стоит. Тем более целоваться. Мало ли что", – улыбнулась мне, знай мол меру, – "Ладно, с вами все понятно. Мешать влюбленным не буду!" – и из комнаты выскочила.

"Сейчас еще кто-нибудь прибежит!" – посмотрела ей вслед Света, – "Может, пойдем, погуляем?" Правильно, на всякий случай мне лучше от кровати держаться подальше. И что это со мной? Даже в мыслях не могу представить того, что раньше с другими девушками делал запросто!

По знакомому маршруту вокруг поселка бродили до утра, пока звезды не начали гаснуть. Зная, что ночью уже и прохладно, я в отряде захватил с собой легкую курточку. Когда стемнела, заставил Свету ее одеть, и остался в одной летней рубашке. Но и в ней не чувствовал прохлады! Достаточно было девушку обнять и поцеловать – этому она уже не противилась – и мне становилось жарко. Причем не только: тело, при жутком напряжении охватывала дрожь, голова начинала кружиться и переставала соображать. Уж не симптомы ли это маньяка? Все же находил в себе силы вовремя остановиться, начать разговор на нейтральную тему.

Пришла пора расставаться, и подошли к женскому общежитию. Света сама (первый раз!) обняла меня, глубоко вздохнула, и убила напрочь:

"Еще не знаешь, но завтра последний день, когда мы сможем увидеться. В пятницу заканчивается моя практика, а в субботу мы все уезжаем".

"Как последний?" – не мог я поверить в такое, – "Почему последний?" – не мог найти объяснение и этому, и лихорадочно пытался понять, что же мне нужно сделать, что бы ни первое, ни второе не случилось в реальности.

"И задержаться здесь не могу, девчата уже предупредили, что одну меня не оставят", – подняла голову, посмотрела мне в лицо и улыбнулась, – "на растерзание такому как ты опытному ловеласу!" Я же лихорадочно соображал, что можно сделать, что бы уже сегодняшний день – воскресенье то наступило – не оказался для нас последним. Хотя крайний вариант – сбежать в следующую пятницу после работы из отряда, попутным транспортом добраться до партии, в крайнем случае на товарняке, был уже готов. И черт с тем, как отреагирует Николай Федорович, если и заметит мое отсутствие на работе в субботу. Не представлял, как Света поедет на вокзал одна, как не поцелую ее возле вагона, не скажу слов расставания.

"Я обязательно приеду в пятницу! Что бы ни случилось! И обязательно провожу тебя на вокзал!" – потянулись друг к другу, и не могли не поцеловаться.

"У нас намечена вечеринка. Прощальная. Соберутся знакомые. Я тебя буду ждать!" – мы еще раз слились в поцелуе. И наверное он длился бы вечно, если бы звезды не погасли окончательно, а восток не заалел под лучами еще не видимого солнца.

Кто-то тормошил меня и называл по имени – Юра, Юра! – а Морфей никак не хотел отпускать. Но побудчик оказался настойчивым, и наконец я смог разлепить глаза. Склонившийся надо мной Коля с удовольствием заметил:

"Ну ты и спишь! Еле достучался!" – показал глазами на дверь, – "Тебя на улице девушка ждет. Вставай давай!"

Света пришла, кто ж еще! Я вскочил как ошпаренный, помотал головой прогнать остатки сонного наваждения, и побежал на выход. Возле дома стояла... Зина, улыбнулась, когда к ней подошел.

"Зачем?" – задал понятный для обоих вопрос.

"Извиниться!" – ответила серьезно, – "Что бы не думал, что я стерва последняя!"

"Я и не думаю. Для меня девушки во всем правы. Но еще никто так как ты не бросал. Немножко обидно", – и Зиночке улыбнулся, все же были у нас две чудесные ночи.

"Прости. Но по другому не могла", – начала смотреть мне в лицо с видом нашкодившего ребенка, – "Мне уже за двадцать, пора думать о семье. А ты хоть меня и старше, но в душе пацан! Я же вижу! Тебе еще погулять хочется! Скоро уедешь – и все, сразу обо мне забудешь. И непонятно куда на работу распределишься. А мне парень хороший подвернулся, постарше тебя. Зовет замуж. Что я могла сделать?"

"Сказала бы сразу", – не нашел я ответа поумнее.

"Сразу не получилось, сейчас и говорю", – улыбнулась, как она умела – завораживающе, – "А Света в тебя влюблена. Все видят! И моложе тебя на десять лет, правда же? Не бросай ее! Хорошей женой будет!" Молча смотрела на меня, и я на нее тоже.

"Ну все. Еще раз прости. Покаялась", – улыбнулась, – "и легче стало! Прощай!"

Зина сняла пальцем набежавшую слезинку, и почти побежала от места нашей встречи. Удачи тебе, рыжеволосая зеленоглазая искусительница!

В комнате Коля успел открыл бутылку вина, на ящике, заменяющем стол, разложил нарезанную колбасу, хлеб, овощи.

"Выпьем", – налил в стаканы, свой поднял, – "За Зиночку! Хорошая девушка! Только умная – сразу поняла, что ты до мужа не дорос! Хотя любовник хороший", – и свое вино выпил. Я от него не отстал, и на всякий случай поинтересовался:

"С чего решил про любовника? Меня с Зиной никто в отряде не видел".

"Это днем", – согласился Коля, – "И что вы ночью вытворяли – никто не знает. Только утром Зиночка светилась, будто всю ночь под мужиком лежала. Меня не проведешь!" – и подмигнул мне, этот опытный всезнайка.

"Если что и было – не распространяйся. Не видел, не слышал. Понял?"

"Конечно, конечно", – с серьезным видом начал по второму разу наполнять стаканы. И тут в коридоре забухало, в комнату ворвался Лешка.

"С утра пьем", – вместо приветствия, и обернулся на меня, – "а я должен важные дела решать!"

"Какие в воскресенье дела!" – хмыкнул Коля, доставая третий стакан и наливая в него остатки вина из бутылки.

"Документы на два диплома собираю! Нужные карты отсиньковал! Осталось их раскрасить, да текст из отчета переписать!" – оправдался Лешка, с показным гневом в мою сторону.

"Сам все сделал, или помог кто?" – и без большого ума было понятно, что все за него сделала Фаиночка.

"Главное, что сделано! А сейчас нас с тобой главный геолог ждет, с какой– то просьбой", – ушел Лешка от прямого ответа. И стакан свой с вожделением с ящика поднял. Похоже, Фаиночка не разрешала ему вином излишне увлекаться, нужен то он ей для дела более важного, для которого вино лишняя помеха.

Через пятнадцать минут мы были у главного геолога. Вначале он донес до меня то, что Лешка донести не хотел: нужные для диплома карты отсинькованы по его распоряжению, сложены в отдельные для каждого папочки. К ним же добавлены списки необходимых глав из отчета. И все эти документы Фаина, как начальник спецчасти в отряде, завтра с собой заберет, и там, на месте, мы будем с ними работать. Взамен за проделанную для нас работу главный геолог обратился с просьбой: на практике задержаться на две недели, потому что заменить нас с Лешкой некем. По виду своего сокурсника я понял, что он о просьбе уже знает, понятно что от Фаиночки, и если даже задерживаться не хочет, то отказом не ответит. Его же сделали старшим техником, и в отряде можно сказать пасли. Как после такого отказаться! Мне же, как младшему технику, запросто можно было и заартачиться, в знак несогласия, с такой оскорбительной оценкой способностей двух студентов из одного института и даже из одной группы. Но... Светочка из моих мыслей не уходила, как и предстоящий ее отъезд из партии. Редко со мной случается, но сейчас набрался наглости:

"Останусь. Но в пятницу после работы Николай Федорович должен меня из отряда подбросить в партию, и на субботу дать выходной!"

Главный геолог поначалу удивился, на меня посмотрел, догадался, зачем меня в партию потянуло, и деликатно кашлянул:

"Понятно! Вот, оказывается, кто с самой красивой студенткой у нас по ночам гуляет!" – покачал головой, – "Ребята уж как к ней подкатывались, и все бестолку!" – принял вид серьезный, – "Ну да ладно. Сделаем по другому: я в пятницу в отряд поеду, посмотреть что у вас нового. А обратно тебя прихвачу. И Николая Федоровича поставлю в известность, что в субботу ты мне нужен в партии".

"Тогда остаюсь!" – ответил с удовольствием. А Лешка с сожалением вздохнул: знал об отвальной у студенток, а попасть на нее....только через труп Фаиночки. Об этом он промолчал, но когда из дома главного геолога вышли, претензию мне предъявил:

"Не мог за двоих насчет субботы побеспокоиться! С девчонками и я знаком, с удовольствием бы на отвальной посидел!"

"Посидишь в отряде с Фаиночкой!" – подмигнул я ловеласу, – "Для девчат ты кусок отломанный, знают, чем ты с ней занимаешься, и точно мешать не будут. Из женской солидарности!" Лешка не ответил, а только вздохнул как лошадь. Выразил так свои эмоции. И я тут же сделал ему ручкой, дальнейшее его присутствие рядом мешало – я направлялся к общаге женской.

Время подбиралось к обеду, и в знакомой комнате девчата давно были на ногах. Меня тут же усадили за стол, и получил официальное приглашение на пятничный "девичник" по случаю окончания практики. И что бы девушку, то-есть Светочку, не таскал всю ночь вокруг поселка, она, бедненькая, из-за меня так похудела, что они боятся за ее здоровье. А впереди у всех, и Светы тоже, почти неделя работы. Я девчатам что-то отвечал, ничего конкретно не обещая, пока Света не подошла ко мне, взяла мою руку в свою, и не вывела на улицу.

"Пойдем! А то нам не только гулять запретят!" – улыбнулась и прикоснулась головой к моему плечу. От общаги мы быстренько побежали к дороге на шахтерский поселок. И уже по ней спокойно пошли шагом.

"Бедненькая худенькая девушка не должна оставаться голодной", – огляделся, что бы никто этого не заметил, и.... потянулись друг к другу. Первый поцелуй после недолгой разлуки. И такой вкусный, такой волнующий! Наконец отпрянули друг от друга отдышаться. Теперь я вспомнил, что же хотел Свете предложить:

"Дойдем до Мирного, пообедаем в столовой. Можно пробежаться по магазинам", – надеялся купить девушке какую-нибудь безделушку, потому что на вещь серьезную денег не было, – "и можно гулять до ночи!"

"Как скажешь!" – снова потянулась к моим губам, прижалась к моей груди своей, упругой, горячей, одурманивающей. Возбуждающей. Почувствовала, что у меня не все в порядке в нижней половине тела, осторожно отпрянула:

"Прости! Больше не буду!" – улыбаясь, потащила меня за руку по дороге.

До шахтерского поселка мы дошли пешком. Парочка попутных машин была, и возле нас притормаживали. Но мы начинали махать руками, что бы проезжали не останавливаясь. Нам сейчас не нужны были ни машины, ни кто-либо другой. Обрадовал Свету, что насчет пятницы и субботы с главным геологом я договорился, и прыгать с поезда, как это было вчера, мне не придется. Подурачились, поцеловались много раз – и все, уже Мирный.

В кафешке народа было мало, заняли столик в уголке. Аппетитом бог меня не обделил, и я пообедал плотненько. Света же поклевала как птичка, и все, несмотря на мои уговоры не скромничать и не худеть дальше. Улыбчивая официантка попыталась мне помочь: подошла к Свете, склонилась над ней и приобняла:

"Девочка милая! Не стесняйся, кушай побольше!" – чмокнула ее в щечку и повернулась ко мне, – "Какая она у тебя красивая!"

Не улыбнуться я не мог, а когда оглядел зал, посмотреть как посетители отреагировали на этот маленький инцидент, увидел, что многие с улыбкой смотрят на наш столик. Света тоже это заметила, и смутилась окончательно.

На улице, когда вышли из кафешки, повеселела, заулыбалась, и в первом магазине с удовольствием разглядывала всякие чисто женские штучки. Я постоянно спрашивал: "Что тебе нравится?" Хотя уже понял, что никакого подарка купить не могу, приличные вещи слишком дорого стоили. Света пожимала плечиками, прекрасно понимая мои финансовые возможности, и скоро потянула меня на выход:

"Нечего здесь смотреть! Мне сейчас ты нужен, а не эти финтиклюшки!" – с улыбкой взяла меня под руку, и крепко ее к себе прижала. Как ценность, с которой не намерена никогда расставаться.

В продуктовом магазине было проще: я выбрал бутылку сухого вина, Света – кое-что поужинать. И все, с покупками в пакете пошагали в партию. И снова поцелуи, вроде бы случайные прикосновения. И разговоры, разговоры на непонятно откуда возникающие и почему то волнующие нас темы.

В партии на минуту разбежались переодеться – к вечеру уже набегала прохлада, – и вновь встретившись, пошли по знакомому маршруту вокруг партии. Никто нам не мешал! Но время летело на удивление быстро. Так, что нам его постоянно ни на что не хватало.

Потемнело, и я вспомнил о покупках в шахтерском поселке. В подходящем месте, на обрыве неширокого сухого русла, где можно с комфортом устроиться, остановились. Курточку свою я снял и расстелил на сухой траве, усадил на нее Свету, устроился с ней рядом.

"Как хорошо!" – Света подняла вверх голову и с закрытыми глазами выгнулась назад, опершись на руки, – "Ножкам отдохнуть давно хочется!"

Ну не кретин ли я? Замучил девушку! Мог бы давно предложить ей посидеть! Миловаться можно и в таком положении!

"И кушать хочется!" – продолжила для меня с улыбкой. Неудивительно, в кафешке она не больше воробья поклевала. Не заставил ждать, и тут же разложил купленные припасы. Вначале выпили вина (стаканчик прихватить в общаге я не забыл!), дошла очередь и до булочек и колбасы. Впрочем, я больше смотрел на свою красавицу, как она на глазах оживала, и допивал вино, что делать она отказалась.

Перекусили, и нас снова потянуло друг к другу. Может, подействовало вино, а может пришло время, но Света стала посмелее: поцелуи подольше, объятия покрепче, глаза заблестели поярче. Не мог остановить себя, и осторожно под кофточку и сарафанчик запустил руку. Упругая грудь опалила ладонь теплом, твердый сосочек между пальцами выглянул из под одежды . Света напряглась всем телом и смотрела мне в глаза. Нежно и осторожно сжал грудь – Света напряглась еще больше, на секунду глаза закрыла.

"Юрочка, только...", – прошептала еле слышно. Да! Да! Знаю, что не надо, чего нельзя делать дальше! Но как трудно совладеть с собой! Осторожно руку убрал.

"Прости! И не бойся". Света опустила голову мне на грудь, прошептала еще тише:

"Я...тебя....люблю". И я, взрослый мужик, успевший после школы два года поработать, три отслужить в армии и пять отучиться в институте, повидавший многих девушек, получивший от некоторых все возможное и ни одной не объяснившийся в любви, сейчас, одурманенный исходящими от жаркого тела в моих объятиях флюидами, так же тихо прошептал Свете на ухо:

"Я тебя тоже". Долго сидели молча.

Время шло. Может быть, из-за прошлой бессонной ночи, больше суток в прогулках на ногах, постоянного любовного напряжения, сил у нас оставалось маловато. Прикорнув у меня на груди, почувствовал, что любовь моя дышать стала ровнее, тело немного расслабилось. Замер без малейшего движения – пусть подремлет, это ей не помешает. Через десять минут зашевелилась, вздохнула глубоко.

"Как с тобой хорошо!" – от меня оторвалась, улыбнулась, – "Пора домой. Иначе я еще раз засну, и уже до утра".

Возле женской общаги попрощались, поцеловались, и ... разбежались, потому что по другому расстаться никак не получалось.

А звезды на небе начали гаснуть.

Часть двенадцатая.

Коля, как поводырь слепого, полусонного довел меня до машины и помог залезть в кузов. По бездорожью до отряда, на рытвинах и ухабах, постоянно клевал носом. Чем веселил всех в кузове. Не помню, сходил ли в отряде в столовую, но точно знаю, что до пятачка меня довезли, что-то там говорил канавщикам, что-то техникам документаторам. После чего в кустах, где на меня сложно наткнуться, а машиной раздавить вообще невозможно, расстелил курточку, упал на нее, и отключился. Не думая ни о ядовитых змеях, ни о скорпионах и тарантулах, ни о других отвратительных созданиях. Прости меня, Николай Федорович, за такой бесчестный поступок!

Кажется, спал недолго, но когда открыл глаза, солнце стояло над головой. За конец рукоятки поднял молоток и дал ему возможность принять вертикальное положение: по длине отбрасываемой тени и ее направлению получалось двенадцать часов полудня. Ничего себе! Три часа провалялся! Зато голова соображала, и два часа я успел побегать, кое-что посмотреть и на миллиметровке подрисовать. Кстати, мест, где можно подрисовывать, осталось немного. Прикинул на карте – дней на десять работы, не больше. Прикинул по времени – к концу официальной практики дела на пятачке я закончу. И остается две недели, выпрошенные главным геологом на уточнение по данным электроразведки положения разлома на старой моей площади. Плюс там же пройти картировочные скважины и кое-что вскрыть канавами, если до них дойдет дело.

С пятачка в отряд вернулся бодрым, в столовой с аппетитом умял все возможное (завтракал ли утром – так и не вспомнил), и пошел в палатку на позднюю по понедельникам сиесту. Лешка на раскладушке уже валялся. Посмотрел на меня с сочувствием:

" Ну и видок у тебя был утром! Вы что, вагон со Светкой ночью разгружали? Ты, пока в отряд ехали, в машине спал, а девчонка, когда я к электроразведчикам пришел, в Рафике кимарила, подружки упросили начальника ее не будить!"

"Не ругал ее?" – на душе у меня стало неспокойно.

"За что?" – Лешка заулыбался, – "Он (старший техник) рядом с ней на цыпочках ходил! И мне кулаком погрозил, что б не шумел", – уставился на меня этаким изучающим взглядом, – " Пришлось еще раз Рафик навестить, в конце работы", – и продолжал на меня смотреть, теперь молча. Что-то ждал.

"Зачем?" – оправдал я ожидание.

"Тебя обрадовать!" – с улыбкой протянул мне склеенный из листа бумаги не подписанный конвертик, – "Светка передала!"

Почувствовал, как кровь приливает к лицу, пальцы, когда разрывал конверт, подрагивали. На внутренней его стороне было три слова: Люблю! Целую! Жду! Вздохнул с облегчением. Лешка с любопытством на меня смотрел.

"Что написала?" – начал меня взглядом гипнотизировать.

"То, что ты всем девчонкам по ночам шепчешь!"

"А....тогда пиши ответ! Завтра передам!" – вот это подсказывать мне необязательно. Но сочинять при Лешке не получалось. Пришлось отложить до вечера, и когда последние любители настольного тенниса палатку-камералку покинули, послание сочинил. Девчонке, младше меня на десять лет, написал о любви! Чего никогда и никому не делал! Утром тщательно заклеенное послание любопытному Лешке отдал для передачи.

Еще два дня в поле бегал по максимому. А в четверг все геологи остались камералить – готовились к приезду главного геолога партии.

Я начал с пятачка. Разложил перед собой миллиметровку, внимательно рассмотрел вблизи сидя, потом поднявшись на ноги -вроде как издали. И нашел аж пять признаков возможной на пятачке руды! Оптимист хренов!

Во-первых, прослеживался не просто разлом, а сложная разрывная структура (в геологии чем сложней – тем лучше).

Во-вторых, вдоль нее развиты линейные интрузивные тела разного состава и возраста. То-есть, разрывная структура глубинная, и имеет связь с магматическим очагом.

В третьих, магматический очаг подтверждается гравикой, которая зафиксировала на глубине пятьсот метров массив гранитоидов. Они, согласно теории, и являются первоисточником элементов в образовывающихся рудных скоплениях.

В четвертых, породы в самой структуре и вблизи ее в разной степени изменены – из коричневых разных оттенков превратились в светло зеленые, зеленые, и темно зеленые в наиболее насыщенных разломами местах. А это свидетельствовало о том, что газо-жидкостные флюиды, эти носители рудообразующих элементов, отделялись от гранитоидов по мере их остывания, и использовали разрывную структуру как возможный канал перемещения.

В пятых, можно ограничить площадь очень дорогих поисков бурением: породы на пятачке залегают не горизонтально, а с наклоном на запад. То-есть, на востоке обнажаются более древние, и как я знал, для руды не подходящие. Почему? Бог знает, но в уже известных и разведанных рядом и вокруг рудных объектах такое подтверждается. Стало быть, и я должен это учитывать, и восток пятачка – третья его часть – уже сейчас исключить из перспективной на поиски бурением площади. Центральная же часть пятачка, где породы изменены максимально, и сами они для руды подходящие – опять таки по аналогии с известными рудными объектами – самая перспективная, и бурение здесь можно планировать хоть сейчас. Западная часть тоже перспективна, но поверхность сложена более молодыми породами, перекрывающими можно сказать рудовмещающие. То-есть, руда под ними теоретически может быть, и ее можно искать, если мощность пустых перекрывающих это позволит.

Полюбовавшись на свою портянку, кое-что на ней подправил, зеленым карандашиком раскрасил изменения в породах – в оттенках согласно степени проявлений; красным карандашиком выделил редкие пятна ожелезнения – оно обычно соседствует рядом с рудой. И решил, что на миллиметровке есть о чем рассказать и что показать. Это главному геологу, когда до говорильни дойдет дело.

Миллиметровку на пятачок заменил на столе первой своей картой на ватмане. Теперь ее рассмотрел сидя, потом поднялся, и подумал над ней стоя. Что-то меня немного напрягало, какая-то на карте недоделка.

Достал пикетажку, просмотрел старые записи. И нашел, что на краю долины со скрытым в ней разломом, есть небольшой выход пород, не похожих на повсеместно развитые вокруг бесперспективные породы более молодые. Пришлось найти образец и еще раз внимательно его рассмотреть: точно, в единственном выходе на поверхность породы рудонесущие, причем измененные интенсивно! И в сторону долины к разлому уходят под наносы! Вдруг они и под ними, вплоть до этого разлома? Подошел проконсультироваться к Виктору Александровичу.

Послушал меня, посмотрел на карте, где и чем я его заморачиваю, подумал.

"Все правильно. Молодец, что не пропустил. Теперь нужно задать канавы, и положение перспективных пород по ним уточнить, в первую очередь в сторону долины. Ну и везде отобрать пробы", – посмотрел на меня, – "Завтра так и доложишь главному геологу". Я покивал головой, вроде как хорошо, понял. А старший геолог улыбнулся:

"Он тебя агитировать будет, к нам на работу распределиться!"

Приятно слышать.

Камералка затянулась до вечера, и не давала расслабляться. А после нее пришли сомнения: вдруг завтра главный геолог не возьмет меня в партию? Вдруг что-то случится и он передумает? Верить в такое....Непроизвольно начинал подсчитывать часы, остававшиеся до встречи с любимой. Так их много! В лучшем варианте – еще целая ночь и почти день!

Утром в отряде главный геолог, слава богу, появился. В камералке собрались геологи и геофизики, Николай Федорович тоже пришел, без приглашения подсел к шефу поближе. Наконец определился порядок работы. Мне как всегда "повезло" показывать материалы первым. Разложил портянку-милиметровку на пятачок, и рассказал все, что вчера придумал. Рассуждения главному геологу понравились, в том числе выводы о возможной на участке руде – когда я пальце показал где бурить не стоит, где очень даже стоит, а где можно попробовать, но для начала заверочной скважиной уточнить мощность перекрывающих возможную руду пород пустых. После чего услышал оценку своей работы, высказанную в сторону Виктора Александровича:

"Карта отличная, на уровне толкового геолога. Через месяц-два придут анализы проб, и можно намечать скважины. А тебе", – обернулся в мою сторону, – "нарисовать парочку разрезов, поперек главной структуры. Лучше это никто не сделает!" Я кивнул головой, мол понял, а Виктор Александрович быстро положил перед главным геологом ватман с первой в моей жизни геологической картой:

"Кое-что появилось и на этой площадке", – толкнул меня в бок, давай мол, говори.

Рассказал свои измышления насчет единственного обнажения перспективных пород, о пока недоизученном разломе под наносами, по своей значимости возможно аналогичному только что просмотренной на миллиметровке структуре. Еще раз заставил главного геолога задуматься, потом попросить геофизические накладки.

Совмещали их с картой, разбирались в хитросплетении изолиний. Глубинных массивов не выделялось, но единственное обнажение пород перспективных лежало в центре небольшой гравиметрической аномалии размером до нескольких сотен метров в диаметре, какие обычно бывают над менее плотными или измененными породами, залегающими неглубоко. То-есть, согласно этой аномалии, перспективные породы в ее пределах перекрыты породами заведомо пустыми небольшой мощности, и до них легко добраться скважинами. Причем аномалия тянулась до разлома в долине, а после него характер поля существенно менялся, что свидетельствовало о крупных по этому разлому подвижках.

"На данный момент неплохо. Но нужно доработать", – главный геолог глянул на меня, – "и студент с этим не успеет", – повернулся к Виктору Александровичу, – "он (то-есть я) вам наметит, где канавы пройти, где скважины картировочные. Ну а сам не успеет – проследит за ними кто-то другой, решишь кто". Виктор Александрович промолчал, но от вздоха глубокого не сдержался. На этом душу мою отпустили на покаяние, а Николай Федорович со своими комментариями насчет мой работы не влез.

Дальше докладывали мои коллеги по геологическим съемкам – молодой Слава, и солидный Антон Степанович. Породы у них были те же, что и на моем пятачке, но сложной, долгоживущей глубинной структурой даже не пахло. И геофизические накладки серенькие, не на чем остановить глаз. И резюме главного геолога было соответствующее:

"У тебя можно закругляться. Канавой вскроешь свою фитюльку (так назвал единственный приличный разлом), и достаточно", – это он Славе.

"У тебя сложнее", – это Антону Степановичу, – "подходящий разлом в долине, придется картировочное бурение ставить", – посмотрел на Лешку, и ткнул пальцем на меня, – " Только вначале к нему картировку перетянем, как договаривались".

Дальше быстро отстрелялся Лешка, составлявший всего лишь схему. Ее еще уточнять и уточнять, и в этом году довести до ума точно не получится. Так что, от Лешки ничего особого главный геолог не ждал.

"Работай дальше", – такую ему дал оценку, непонятно только, что это означало: хорошо или плохо. Зато Николай Федорович любимца без внимания не оставил:

"Сложный участок", – это насчет Лешкиной схемы, – "но парень разобрался, разломы наметил. А это по картировке не у каждого получится!" – только забыл сказать, что половина этой схемы сделана мною. Главный геолог на его речугу не отреагировал. Предложил общий перекур, а после него – экскурсию по интересным местам. Все тут же потянули из палатки на свежий воздух. Главный геолог поманил меня:

"Все, что возьмешь с собой, отнеси в машину. Шофера я предупредил, что к чему, и в партию поедем, в отряд не возвращаясь", – успокоил мою душу! И помахал рукой Николаю Федоровичу, что-то хотел сказать и ему. Я же рванул в палатку, засунул в чехол спальник, переоделся в подходящую для партии и городка одежду. А заранее приготовленные бутылки Пино-Франа давно были затарены в брезентовый пробный мешок. Притащил все к Уазику, шофер помог загрузить позади сидений.

Виктору Александровичу, Виталию и мне было предложено заднее сидение Уазика; Слава, Антон Степанович, Лешка и Виктор Андрианович забрались в кузов бортовой, к шоферу в кабину залез Николай Федорович. Поехали.

"Командуй!" – обернулся ко мне главный геолог, и я показал рукой: рулить к долине, с разломом под наносами, и с единственным выходом измененных перспективных пород.

Из обеих машин вылезли, к нужному месту подошли, я пообъяснял что к чему. Главному геологу ситуация понравилась:

"Будем делать все, что наметили!" – это он Виктору Александровичу. Разошлись по машинам, поехали к пятачку.

Здесь задержались надолго. Измененные породы, сложная структура, понравились всем. Геологи застучали молотками, начали образцы сравнивать, о чем то спорить, что то друг другу доказывать. Пробежались вдоль структуры метров пятьсот, вернулись назад и проехали на машинах дальше с пол километра, слезли, камни поколотили.

"Все хорошо, все правильно. Будем проектировать бурение", – выдал главный геолог окончательный вердикт, для меня приятный, и обратился к молодому Славе, – "Вези к своему разлому, глянем, что у тебя". Поехали, только теперь впереди была бортовая.

В принципе, можно было и не ехать. Так себе разломчик, единственная плоскость скольжения с глинкой трения, ни тебе осложнений, ни изменений, и вообще ничего интересного. Посмотреть хватило пятнадцати минут.

"По домам", – последовала команда, и начали разбираться по машинам. Поехали к дороге из отряда на партию.

"Для поисков бурением у вас намечается два участка", – обернулся главный геолог назад, к Виктору Александровичу, – "Две разрывных структуры у него", – показал на меня глазами. Отвернулся, устроился на сидении поудобней: "Теперь к ним все внимание. Пока у студента (точно имел ввиду меня!) практика не закончилась!" Мне, конечно, было приятно это слышать, и в душе я улыбнулся, вдобавок к уже хорошему настроению: еду в партию, скоро встреча с любимой! И как дошел до такой жизни, ведь слово любовь и все его производные совсем недавно считал для себя ненужными, необязательными и даже вредными!

Выехали на дорогу, остановились. Главный геолог обернулся к Виктору Александровичу:

"Студента я с собой забираю, до понедельника. Николай Федорович знает!"

Старший геолог и Виталий заулыбались, последний мне и подмигнул. Не иначе, Лешка в очередной раз проболтался, куда я сейчас направляюсь! С трудом удалось сохранить вид серьезный. Но это моих отрядных учителей не обмануло, и из Уазика они вылезали с довольными физиономиями. Помахали руками, и побежали к подъезжающей бортовой, вернуться на ней в отряд. Наш же Уазик покатил в противоположную сторону, в цивилизацию, приближая меня к любимой.

"Девушку провожать едешь?" – главный геолог обернулся ко мне с переднего сидения. С хитрецой в глазах.

"Да", – промямлил я, не очень и удивившись. Знал главный геолог о наших со Светой ночных прогулках вокруг партии, и без труда догадался, зачем я у него выпрашивал день для личных дел.