Текст книги "Годы и войны"

Автор книги: Александр Горбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Закончив разговор с командиром 41-го стрелкового корпуса,, я предупредил о новостях в обстановке командующего артиллерией армии, дал ему необходимые указания, а потом приказал вызвать к телефону командиров 35-го и 40-го стрелковых корпусов.

Командир 35-го корпуса Никитин обладал широким оперативно-тактическим кругозором, был генералом смелым и решительным; он любил и умел обманывать противника; хорошо знал нашего солдата, и солдаты его понимали. Когда он подошел к телефону, я задал ему вопрос, что у него нового и успела ли переместиться его артиллерия.

– У нас все готово, хотим продолжать наступление, – ответил генерал, – и артиллерия переместилась. Но перед соседом справа слышен большой шум танков. Поскольку шум все усиливается, это не похоже на то, чтобы немцы собирались их уводить... А вот и стрельба началась! По-видимому, противник контратакует.

Я подтвердил, что его предположение может быть правильным, и одобрил его действия, дал такие же указания, как и 41-му стрелковому корпусу, и предупредил, что начало артподготовки отменяется, пока не прояснится обстановка. – А пока используйте артогонь по своему усмотрению.

Зная, что у 41-го стрелкового корпуса наступила тревожная пора, решил не беспокоить его штаб первые пятнадцать минут.

Озабоченным вышел я из землянки и, расхаживая по тропинке, вслушивался в разгоравшуюся канонаду. По особым звукам выстрелов из танков и по быстро следующим за выстрелами разрывам их снарядов было ясно, что они перемещаются в нашу сторону. Я слышал, как в дополнение к артиллерии 41-го корпуса вступила в сражение артиллерия 35-го.

Учитывая, что противник решил нанести контрудар по нашим войскам раньше, чем мы возобновим наступление, нетрудно было сделать вывод: противник собрал большие силы и решил восстановить утраченное им вчера положение.

Расхаживая по тропинке, я видел, как выбежал из землянки начальник оперативного отдела армии полковник Владимир Федорович Грузенберг. Он только что принял эту ответственную должность, но был мне хорошо известен как старательный и активный командир. Сильно обеспокоенный, он подбежал ко мне и доложил:

– Товарищ командующий, сорок первый и тридцать пятый стрелковые корпуса контратакованы большим количеством танков. На фронте сорокового стрелкового корпуса спокойно.

– Слышу, знаю, – ответил я. – Передайте командиру сорокового стрелкового корпуса, что для него задача остается прежней. Пусть своевременно начинает артподготовку и наступление, как было назначено.

Поскольку приближалось время начала общей артподготовки, я соединился по ВЧ с командующим фронтом, чтобы доложить ему о положении.

– Что за стрельба у вас раньше времени? – не дожидаясь доклада, спросил меня маршал Рокоссовский.

– Противник с восьми часов тридцати минут наносит контрудар по ударной группировке нашей армии, – ответил я. Доложил о том, как назревало событие, и о принятых нами мерах. Дополнительно выразил свое удовлетворение тем, что противник наносит контрудар до возобновления нашего наступления. Находясь на месте, нам будет легче его обескровить и затем продолжить наступление. Не утерпев, высказал сожаление по поводу того, что наша армия не усилена танковым соединением.

Наступило непродолжительное молчание (маршал, видимо, с кем-то переговаривался). Потом он сказал:

– Жаль, что не начнем наступать в десять часов, – и добавил: – Ну уж если не наступаете, так разделайте под орех неизвестное нам танковое соединение противника и не допускайте его до фланга вашего левого соседа, который в десять часов будет наступать. А насчет того, что вас не усилили танковым соединением, так вы сами знаете, что соседям оно нужнее. Всего хорошего. Докладывайте каждый час.

Позвонил командирам 41-го и 35-го стрелковых корпусов. Оба с горечью доложили, что на некоторых участках наши войска потеснены; у противника много танков, и он настойчиво повторяет атаки.

Я осведомился, где и насколько мы отошли. Еще раз обратил внимание на то, что туман не только усложняет наше положение, но и помогает нам, дал некоторые советы и вышел из землянки, чтобы послушать стрельбу и попытаться по выстрелам уяснить себе картину боя.

Не раз к не два в этот день я слышал, как шквал танковых выстрелов то приближался, то удалялся при непрекращающейся артиллерийской стрельбе с нашей стороны, а командиры корпусов то докладывали с радостью: "Отходит, гоним! Противник оставил на поле боя много трупов и подбитых танков! Есть пленные!" то говорили с грустью: "Противник снова нас вынудил к отходу..."

Весь день, пока не стемнело, был насыщен переживаниями и волнениями. Немецкая пехота, сопровождая танки, не раз доходила до огневых позиций нашей артиллерии и снова откатывалась под ее огнем, оставляя на поле боя все большее количество танков,

Да, это был страшный бой, тяжелый день. Населенные пункты Замосць, Подыховне, Воля-Пеницка, Дворска, Голонивы много раз переходили из рук в руки. Бой утих только в темноте. Наши войска не продвинулись ни на шаг, но ни на шаг и не отступили.

Одна из танковых групп подошла на сто пятьдесят метров к высотке, на которой находился командир корпуса генерал Никитин. Он не только не перенес НП, но и лично командовал орудиями прямой наводки, своим примером воодушевляя артиллеристов. Несколько тяжелых немецких танков были подбиты, а другие скрылись в тумане. Я всегда знал, что генерал Никитин отличный военачальник, но никогда не предполагал, что в его маленьком и худеньком теле живет столько силы и энергии, что у этого человека столько солдатской отваги и прекрасной веры в своих боевых товарищей. Через полчаса я был там, горячо поблагодарил артиллеристов, а Никитина крепко обнял и расцеловал.

Пасмурная погода второго дня досаждала не только нам; не имея возможности нам помочь, летчики тяжело переживали свое бездействие. Вершинин сказал мне по телефону: "Все летчики не отходят от самолетов, они страшно волнуются. Но что поделаешь с погодой?"

Противнику удалось задержать наше наступление. Но какой ценой? Военнопленные из мотополка дивизии "Великая Германия" показали, что их полк, наступавший совместно с семидесятью тяжелыми танками "пантера" и "тигр", только за первые три часа боя потерял не меньше трети танков и пехоты. 16 января на рассвете возобновилось ожесточенное сражении. В этот день мы отражали атаки – их было более двадцати. Но в шестнадцать часов погода прояснилась, и с помощью авиации мы пошли и наступление и продвинулись вперед на два-три километра. Наши соседи слева прорвали две полосы обороны врага, успешно форсировали Ожиц и наступали на город Пшасныш.

Авиаразведка установила большое движение немецких обозов, машин и отдельных танков в западном направлении, от фронта – к городу Пшасныш, а оттуда на Цеханув. Противник, потерпев неудачи в своих атаках и видя угрожающее продвижение наших левых соседей, начал отводить тылы.

18 января мы овладели Красносельцем, захватив полторы сотни пленных и большие трофеи.

20 января мы были уже в Хожеле. Взяли сто пятьдесят пленных. На грязных мундирах усталых немецких солдат, бредущих под конвоем в наш тыл, видны были нашивки пехотной дивизии, инженерной бригады, дивизии "Великая Германия" и даже солдат штрафного батальона.

Каждый из командиров нашей армии мечтал первым пересечь границу Восточной Пруссии. Эта честь выпала солдатам и командирам 1172-то стрелкового полка под командованием подполковника Серегина, которые первыми перешли границу Восточной Пруссии днем 20 января 1945 года.

Легко сказать – перешли...

На границе пришлось преодолевать мощный оборонительный рубеж. Это были пограничные укрепления, построенные до войны: три траншеи полного профиля, врезанные огневые точки – железобетон, бронеколпаки, проволочные заграждения. Для сохранения этих укреплений в секрете немцы выселили все польское население в радиусе пяти километров. Дома здесь были сохранены для имитации жилого района, но окон и дверей в них не было. Поля пять лет не обрабатывались. Так и стояли мертвые дома в зарослях бурьяна, покрытые снегом.

Стоя здесь, на польской земле, я вспоминал тяжелые бои последних дней.

И еще я вспоминал бои под Москвой той тяжелой осенью, осенью 1941 года, и кровавую битву на Волге, и битву за Орел, отмеченную первым орудийным салютом. Сколько потом было салютов! И каждый приказ, благодарящий победителей, призывал помнить героев, павших за свободу своей Родины, своего народа, Я вспоминал лица боевых товарищей, которых знал. многих, очень многих уже нет с нами.

Вот что значат слова – "перешли границу Пруссии".

Город Яново находится на берегу реки Ожиц, отделявшей некогда в этом месте Польшу от Восточной Пруссии. Дивизии Михалицина и Веревкина были уже за рекой, когда я прибыл в Яново за два часа до темноты. Взойдя на высокую колокольню, я увидел перед собой сплошные пожары; их обрамляла ломаная линия подымающихся к небу черных дымов.

– Ну и картина! – сказал генерал Коннов. – Очевидно, дымки побелее нужно считать пройденным этапом, а черные обозначают рубеж, которого достигли наши войска. Далеко уже.

Помолчали. Потом кто-то добавил:

– Долго наши солдаты стремились к фашистскому логову, теперь их не остановить никакими силами.

20 января Военный совет армии поздравил солдат, сержантов и офицеров со вступлением на землю врага и обратился с воззванием к ним: "Наше всеобщее давнишнее желание сбылось. Теперь нужно добраться до сердца гитлеровской Германии и вонзить в него наш красноармейский штык. Так ускорим же наше наступление!.."

В приграничных населенных пунктах гражданского населения мы почти не встречали, а если встречали, то дряхлых стариков и старух, которые хотели умереть там, где родились. Гитлеровцы приказывали уходить всем, угоняли или пристреливали скот. Кто не хотел уходить (это были по большей части крестьяне), то скрывались семьями в лесу, ожидая, пока придут наши войска. Но чем дальше мы продвигались, тем больше было оставшихся.

В городе Вилленберг мы встретили ожесточенное сопротивление. Здесь, на реке Омулев, у противника был заранее подготовленный рубеж с двумя траншеями и проволокой в два кола. Город горел, подожженный фашистами. Форсировав реку, мы овладели им обходом с востока и запада.

Вторым по величине городом в Восточной Пруссии – Алленштайн овладели 22 января соединения 3-го гвардейского кавкорпуса и 35-го стрелкового корпуса, а 23-го наша армия была в Ортельсбурге и Пассенхайме (Вилленберг и Ортельсбург были захвачены ночным боем). Взяли пленных и большие трофеи.

За последние шесть суток мы продвинулись более чем на сто километров. Задачу, поставленную нам на восемь суток – выход на линию Клайн-Дакхайм и Мушакен), мы выполнили за семь суток.

24 января, продвинувшись лишь на три – пять километров, мы оказались перед вторым укрепленным районом, созданным задолго до войны. В полосе нашей армии он проходил в северо-западном направлении – от Ортельсбурга на Пассенхайм и далее на Алленштайн, по перешейкам между озерами. Берега озер, почти везде высокие, были покрыты сосновым лесом. В ряде мест противник разрушил плотины, затопив низменности и овраги.

Этот укрепленный район имел две траншеи полного профиля, с ходами сообщения, с проволочным заграждением. В траншеи были вмонтированы бетонные сооружения для пушек и пулеметов, с прочными убежищами для личного состава. Этот рубеж на фронте нашей армии обороняли: изрядно потрепанная, но еще боеспособная моторизованная дивизия "Великая Германия", 24-я танковая дивизия, 558, 129, 299-я пехотные дивизии и многочисленные разрозненные части.

В это время наши левые соседи – 5-я гвардейская танковая и 2-я ударная армии – вышли к заливу севернее города Эльбинг (Эльблонг).

Учитывая создавшуюся обстановку, генерал от инфантерии Госбах отдал своим войскам приказ прорваться одной группой к Эльбингу, а другой – на Алленштайн. К Эльбингу, к заливу противнику прорваться не удалось; небольшая группа, прорвавшаяся к Либштадту, была уничтожена. Пленные рассказывали, что все дороги, идущие к морю, забиты машинами, военными и гражданскими повозками с различным имуществом, что некоторые из солдат переодеваются в гражданское платье, пытаются уйти в глубь Германии. Но генерал Госбах дал приказ упорно обороняться. Многочисленные хутора, каменные и кирпичные постройки были спешно оборудованы для обороны.

К 1 февраля мы вышли к городу Гутштадт. Сил у нас осталось немного, но моральное состояние войск было высоким; мы решили овладеть городом ночью. В двадцать три часа после короткой артподготовки первым ворвался в город с штурмовой группой капитан Олейник. К трем часам ночи над городом уже реял красный флаг. Было много трофеев, и пленные, пленные, пленные...

В кармане убитого обер-лейтенанта было найдено интересное письмо жительницы города к министру пропаганды Геббельсу. Привожу его полностью.

"Берлин.

Г-ну имперскому министру пропаганды доктору Геббельсу.

Надеюсь, что эти немногие строки дойдут до Вас. Мы переживаем здесь, в маленьком городе Гутштадте, нечто ужасное. Хаос, хуже которого нельзя себе представить. Необходима немедленная помощь. Я молю нашего фюрера о немедленной помощи!

Солдаты, проходящие здесь без командиров, грабят, переодеваются в гражданское платье, а свои мундиры швыряют на улице. Все документы, кобуры и каски, все, что напоминает о звании воина, все брошено и валяется вокруг домов. Все выглядит так, будто русские уже полностью свершили свое дело. Все улицы заполнены амуницией, конскими трупами, съестными припасами, которых наворовали столько, что не смогли унести. Местный руководитель национал-социалистской партии, он же бургомистр, сбежал, бросив гражданское население на произвол судьбы.

Потерявшая страх перед старшими начальниками военщина разбегается. Но солдаты, преданные фюреру, возмущены этим поведением. Офицеры будто бы говорили солдатам: "Думайте сами, как вам уйти от русских".

К сожалению, я не могу больше писать. Хочу, чтобы эти строки дошли до Вас. Хорошие солдаты оказывают мне услугу, берут это письмо, и, если им удастся, они отправят его в Ваш адрес.

Я верю Вам. Я хочу упомянуть, что я старый член партии. Гауляйтер Эрих Кох меня хорошо знает.

Ваш верный товарищ по партии Хилли Борницская".

Письмо не дошло до адресата – мы его передали Илье Григорьевичу Эренбургу, который был у нас и использовал это письмо для своей статьи в газете "Красная Звезда".

Падение Гутштадта заставило противника принять решительные меры для спасения хотя бы части своих войск, так как передовые подразделения нашей армии находились уже в полусотне километров от побережья Балтийского моря. У немцев оставался лишь узкий пояс суши. Вдалеке, за заливом Фришос-Хафф, виднелась коса шириной три-четыре километра, длиной восемьдесят километров, частью поросшая лесом. Оттуда можно было пройти к Данцигу, который пока еще был немецким тылом, хотя и близким. Добраться по льду на косу стало для противника вопросом жизни.

Генерал Госбах получал все новые и новые приказы, один другого строже. Будто он мог сейчас что-нибудь сделать!

Вконец разъяренный поражениями, фюрер сместил командующего четвертой армией генерала от инфантерии Госбаха и ряд старших офицеров, обвинив их в намеренной уступке русским Восточной Пруссии. На место Госбаха был назначен генерал от инфантерии Мюллер. Был доведен до всех солдат и офицеров приказ Гитлера, гласящий, что "каждый дезертир является предателем родины, он будет расстрелян, а семья его подлежит разорению и репрессиям; всякий, кто, не имея ранения, попадет в плен к русским, приговаривается к смертной казни, а семья его идет на каторгу или в концентрационный лагерь". Генерал Мюллер издал в свою очередь дополнительные строжайшие приказы. Были созданы специальные команды для задержания всех отбившихся от подразделений солдат; немцы расформировали тыловые подразделения и части и за их счет пополнили действующие дивизии. Выпущены были листовки-воззвания, где наряду с угрозами гитлеровское командование уверяло свои войска, что "планы большевиков сорваны", что "в германском тылу созданы мощные военные силы" и пр.

В результате этих мер сопротивление противника возросло. Мы это почувствовали в ближайшие дни, выйдя к городу Вормдит на внешнем обводе кенигсбергского оборонительного рубежа.

Кенигсбергский укрепленный район был построен в 1930-1934 годах, он был самым мощным из тех, которые мы видели до сих пор. Кроме железобетонных дотов и бронеколпаков, соединенных сетью траншей и ходов сообщения, там были блиндажи с тяжелыми перекрытиями; в них можно было пересидеть самый сильный артиллерийский огонь. Проволочные заграждения в несколько рядов были усилены спиралью Бруно, которая при разрыве сворачивается, заполняя брешь; перед проволокой стояли надолбы, ежи и вырыты были противотанковые рвы. В ряде мест были установлены плотные минные заграждения.

Двери у дотов и убежищ были стальные, толщиной пятьдесят миллиметров, стены и потолок сделаны из железобетона толщиной полтора метра; все доты опоясывала проволока, через которую пропускался электроток. Сидя за такими сооружениями, гитлеровцы были намерены прикрыть войска, отходящие из Восточной Пруссии.

Оценивая обстановку, мы считали, что по пехоте у нас с противником силы равные, по количеству артиллерийских и минометных стволов мы его значительно превосходим (но снарядов и мин у нас было маловато), а по танкам и самоходкам резко ему уступаем. Главное наше превосходство заключалось в том, что у нас в войсках было прекрасное моральное состояние, а у противника – катастрофически "отступательное".

Мы решили из наступавших в линию корпусов вывести 41-й во второй эшелон, чтобы было чем развивать успех после прорыва, выполненного двумя корпусами первого эшелона; получше подготовиться, поднакопить боеприпасы; прорыв осуществить на узком фронте.

Через три дня, на рассвете 5 февраля, наши цепи по лощине, заросшей кустарником, который скрывал их от противника, подошли к его обороне и после десятиминутного артиллерийского налета внезапно атаковали правым флангом. То ли от силы порыва, то ли от внезапности удара противник на какое-то время растерялся, и наши войска сумели это использовать – они преодолели противотанковый ров и заграждения и основными силами устремились к лесу, чтобы захватить его, а остальные с орудиями сопровождения блокировали и уничтожали доты на переднем крае. Вслед за наступающими цепями с помощью саперов преодолели ров и минные поля те немногие танки и самоходки, которые были у нас; у леса они присоединились к основным силам пехоты. Вскоре в сосновом бору, который раскинулся на площади в шестьдесят квадратных километров, разгорелся ожесточенный бой. Нам, внимательно наблюдавшим с вышки, было видно, как наши войска втянулись в лес. Прошел час беспрерывного боя. Что делается в лесу, мы не знали: из донесений мы узнавали только о десятках ликвидированных бетонированных огневых точек на переднем крае. Когда с ними было покончено, второй эшелон устремился через передний край к лесу и тоже скрылся в нем. Лишь к утру мы овладели всем лесом и, вклинившись в оборону противника (семь километров по фронту и пять километров в глубину), вышли к реке Древенц, где встретились с новым оборонительным рубежом.

Наша ставка на высокое моральное состояние войск полностью себя оправдала. Части и отдельные группы, проявляя разумную инициативу и отвагу, творили чудеса.

Сильная вражеская контратака вынудила полк подполковника Хомуло залечь в лесу, но своим огнем он остановил продвижение противника, который тоже залег в пятидесяти – ста метрах. Командир полка поставил задачу старшему лейтенанту Маякину – обойти фланг противника и ударить по нему с тыла. Взяв с собой всего двенадцать человек, Маякин пробрался в тыл, открыл из автомата огонь и с криком "ура" бросился на врага, этого "золотника" оказалось достаточно, чтобы дать нам перевес. Командир полка, услыхав выстрелы и крики в тылу противника, поднял свои подразделения в атаку. Противник стал отходить, оставив в лесу семь десятков убитых, а полк вышел к реке Древенц. Тогда тот же старший лейтенант Маякин вызвался выйти в тыл и этой группе противника. Совершив менее чем за сутки вторую удачную вылазку, он обеспечил полку продвижение, сохранил жизнь многим советским воинам. Из своего отряда он не потерял убитыми ни одного; всего три солдата у него были ранены, да и то легко. Старшему лейтенанту Маякину было присвоено звание Героя Советского Союза, все его подчиненные получили ордена и медали.

На второй день части дерзкого генерала Телкова и расчетливого полковника Абилова первыми форсировали реку Древенц и вклинились в следующий рубеж немецкой обороны. Наступая на север, мы одновременно расширяли прорыв в западном направлении: части генерала Веревкина и полковника Украинского через заболоченную низину подошли вплотную к восточным и северо-восточным окраинам города Вормдит. За эти два дня было отбито более тридцати контратак противника; большая их часть, притом самых решительных, пришлась на второй день.

Когда бой за Вормдит был еще в полном разгаре, наш дозор заметил пожилую немку, шедшую из соседнего селения. Ее повели к командиру. По дороге в штаб она все старалась что-то рассказать. Выяснилось, что невдалеке на хуторе, километрах в трех, скрываются восемь вооруженных.

– Эс зинд нацистен, ахт нацистен, эсэсляйте, – твердила она. (Это нацисты, восемь нацистов-эсэсовцев.)

Решили выделить небольшую группу, часть ее расположить на опушке леса в полукилометре от хутора, а остальных послать прямо на хутор. Эсэсовцы, надо полагать, не примут боя, начнут отходить к лесу. Тут-то их и встретят бойцы, оставленные на опушке.

Семь человек во главе с сержантом Хабибулиным отделились от нашей группы и быстро направились к лесу. Остальные пошли лощиной. В километре от хутора, когда показались верхушки росших возле него деревьев, немка указала бойцам дорогу, а сама отстала.

Рассыпались цепочкой и пошли к хутору. Но фашисты не только не приняли боя, но даже не попытались бежать. Это были эсэсовцы из отряда, выгонявшего мирное население, не успевшие отступить. Они сдались.

– Спасибо, спасибо, мать! – говорили немке наши бойцы.

Женщина улыбалась в ответ и кивала головой.

Ветры, дующие с севера, приносили запах моря, запах победы.

Генерал Мюллер бросал в контратаки одну дивизию за другой. Это была вспышка злобы и отчаяния. Немцы гибли тысячами, а контратаки все учащались. Мюллер посылал всех, кто был под рукой: молодых и старых, эсэсовцев и штрафников.

Нужно отдать должное Мюллеру: он действовал довольно умело. Перед нашим правым флангом, глубже вклинившимся в оборону противника, появились части резервной пехотной дивизии; моторизованная дивизия противника, стоявшая перед нашими частями, наступавшими в центре, была усилена боевой группой "Шредер", а перед наступающими на Вормдит частями генерала Веревкина вновь появилась танковая дивизия "Великая Германия", которая до этого приводила себя в порядок, находясь во втором эшелоне.

Мы хорошо изучили своего врага и знали, что контратаки – его излюбленный метод воздействия на наши наступающие войска. Применяет он их обычно для того, чтобы восстановить утраченное положение или чтобы лишь остановить наши продвигающиеся части. В первом случае гитлеровцы решительно идут на сближение с нашими боевыми порядками, во втором же обычно лишь демонстрируют сближение, чтобы заставить наши части отказаться от продвижения и перейти к обороне. Когда 7 февраля на рассвете после довольно сильной артиллерийской подготовки немцы бросились в контр атаку, мы поняли, что это отчаянная попытка любой ценой восстановить свое положение в укрепленном районе.

Генерал Мюллер поставил на карту все, что имел. А имел он еще много. Мы превосходили его, как прежде, количеством артиллерийских стволов, но использовать преимущество нашей артиллерии в день немецкого контрудара не могли, так как подвезенные артснаряды были израсходованы в наступательных операциях предыдущих двух дней.

Оставалось принять решение на переход к обороне. Командирам соединений был дан приказ: занять выгодные позиции, уничтожать живую силу и технику противника, имеющиеся снаряды и мины использовать экономно, бить только наверняка, подпуская цели на близкое расстояние.

Гитлеровцы контратаковали нас непрерывно в течение двух дней. Они несли страшные потери. Потери несли и мы. Но мы не отступили ни на шаг.

Противник использовал густую сеть хороших дорог и быстро перебрасывал свои резервы туда, где намечался наш успех.

После этих непрерывных боев наступила некоторая пауза, которой мы воспользовались, чтобы подвезти боеприпасы, "подчистить" еще раз тылы и пополнить за их счет малочисленные роты.

В это время 2-й Белорусский фронт наступал уже строго на запад, и наша армия, как правофланговая и нацеленная на северо-запад, была передана 3-му Белорусскому фронту, которым командовал генерал армии И. Д. Черняховский. От соседа слева нам были переданы части 152-го укрепленного района, оборонявшиеся на широком фронте. Полоса армии увеличилась по прямой на треть, а с учетом изгибов фронта – вдвое.

Обстановка была сложной: до моря оставалось пятьдесят километров. Окруженный с трех сторон и прижатый к заливу, противник яростно сопротивлялся. Чтобы не допустить его отхода по льду на Данциг и не драться с ним потом снова где-то в Германии, нужно было беспрерывно его бить и теснить. Ни одна наша дивизия не имела больше четырех тысяч бойцов, многие – меньше. Боеприпасов успевали подвозить не более 0,10-0,15 боекомплекта в сутки.

За несколько дней передышки мы успели произвести перегруппировку и в какой-то степени пополнили роты, поднакопили боеприпасов.

Пространство, оставшееся до моря, надо было преодолеть как можно быстрее этого требовал общий план операции. Город Вормдит, оказавшийся на нашем пути, был обложен с востока, юга и юго-запада. Мы решили обойти его и с севера. Хотелось спасти город от разрушений. У нас было два учебных батальона, готовивших сержантов из бывалых солдат. Всем курсантам надели красные нарукавные повязки. Войдя в город, эти два батальона должны были составить его гарнизон, следить за порядком и не допускать пожаров.

Удар наносился на северо-запад, чтобы перерезать шоссе на Мельзак. Начали наступление днем 14 февраля. За два часа продвинулись на два – четыре километра. Противник несколько раз нас контратаковал, но к вечеру шоссе и железная дорога были перерезаны, а через сутки город был полностью очищен от врага. Вормдит – крупный узел шоссейных и железных дорог, его потеря была для немецких войск на этом участке очень чувствительной, но благодаря нашему обходному маневру они вынуждены были его оставить. И не просто оставить, а целехоньким: не был разрушен ни один дом.

Фашистские генералы уже в который раз клялись "сдержать большевистский натиск". Во всех подразделениях читали строжайшие приказы. Но начинался бой, и гитлеровцы снова отступали. Отчаяние и страх – плохая моральная основа для стойкости.

На второй день, после того как наша армия вошла в подчинение 3-му Белорусскому фронту, к нам в Фраймарк прибыл генерал армии Черняховский. Его я видел впервые. Он был очень молодым, энергичным и уверенным. Сразу, как только познакомились, он выразил свое большое удовлетворение нашими практическими указаниями командирам соединений. Помню его слова: "Это хорошо, очень правильно". Вторично он выразил удовлетворение, выслушав мою оценку обстановки и доклад о наших намерениях. Спросил, сколько мне лет, чем командовал до войны.

– Пятьдесят четыре года, семь лет командовал полком, пять с половиной бригадой, девять – дивизией, – ответил я.

Он немного отошел, осмотрел меня и промолвил!

– Это тоже хорошо. – Потом спросил фамилию командира дивизии, которого он встретил на шоссе.

Я затруднился ответить, не зная, о ком идет речь. Он уточнил:

– Да такой старичок.

Я ответил, что у нас стариков среди командиров дивизий нет.

Он дополнил:

– Ему будет лет сорок пять.

– Если бы он в свои сорок пять лет играл в куклы, – сказал я, – для этого он был бы староват, а командовать дивизией он еще не стар. – И добавил: – В четырнадцатом году, когда немцы обходили Париж с севера, правофланговыми армиями командовали Бюлов и Клук, одному было шестьдесят семь, а другому шестьдесят девять лет, командовали они хорошо.

После этого разговора генерал армии Черняховский стал более официальным в обращении со мной. На работе это не отразилось – командующий фронтом, внимательно следя за нашими планами и действиями, никогда не стеснял проявления самостоятельности и инициативы.

Для овладения городом Мельзак у нас было два варианта: первый – обход с востока и северо-востока и второй, предложенный генералом Никитиным, – ночной бой (так мы взяли уже три города). В пользу первого варианта было то, что мы получили бы в свое распоряжение еще один неразрушенный город; но обстановка здесь была иной, чем перед Вормдитом, – наш левый фланг не только не охватывал Мельзак с юго-запада, но и сильно отставал от правого фланга, а перед правым были две реки.

Оба варианта были доложены генералу Черняховскому.

– Какой вариант вам больше нравится? – спросил меня командующий. – Я думаю использовать тот и другой, но раздельно, – ответил я. – Днем шестнадцатого наступать с решительной целью правофланговым сорок первым корпусом и его наступление обеспечить мощной артподдержкой, чтобы привлечь к правому флангу все резервы противника. А в полночь на семнадцатое атаковать город тридцать пятым корпусом.

– Считаю это правильным, – услыхал я в ответ.

Осуществляя наш план, 41-й стрелковый корпус к четырнадцати часам 16 февраля форсировал реку Вальш, но был остановлен на реке Варнау. Однако основные резервы противника уже были прикованы к нашему правому флангу, и я дал указание Никитину быть готовым к ночному наступлению на город. За три часа до темноты артиллерии приказано было повернуть свои стволы на город и обеспечивать ночное наступление 35-го стрелкового корпуса.

В двух километрах южнее города Мельзак находился кирпичный завод, превращенный противником в опорный пункт; его оборонял, по-видимому, сильный гарнизон. Этот опорный пункт мешал овладеть городом, и мы решили попытаться захватить его до общего наступления. Капитан Зубков, которого знали как исключительно смелого и предусмотрительного офицера, добровольно вызвался выполнить эту задачу со своей дивизионной ротой автоматчиков.

Как только стемнело и наступила тишина, автоматчики проползли по лощине к кирпичному заводу. В то время когда гарнизон численностью около двухсот человек ужинал, они решительно атаковали его с тыла. Среди немцев в момент атаки не оказалось офицеров – их вызвали зачем-то в город, а солдаты сопротивлялись неорганизованно. В результате двадцать восемь автоматчиков капитана Зубкова взяли этот сильный опорный пункт, захватили 62 пленных, 12 пулеметов, 105 винтовок и автоматов и 3 радиостанции. Противник оставил на поле боя 68 трупов. Автоматчики, потеряв лишь пять человек ранеными, не только захватили, но и удержали кирпичный завод, отбив сильную контратаку. Немедленно к ним было послано подкрепление, с помощью которого были отбиты еще две контратаки.