Текст книги "Годы и войны"

Автор книги: Александр Горбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Дело было такое для них важное, что мне показалось, будто делегация в три человека очень уж мала, и я спросил:

– Что же вы приехали втроем?

Но они поняли меня иначе: что их делегация слишком велика. Они переглянулись между собой, как бы спрашивая один другого, кто будет отвечать на этот вопрос. Самый старший из них ответил:

– Мы слезы уже выплакали. Думали, что у одного не хватит слез, чтобы упросить вас помочь нам, вот мы и приехали не один, не два, а втроем.

Этот трогательный ответ нас сильно взволновал. В шутку, но сквозь слезы я сказал:

– Да, неважного вы о нас мнения, – и, обращаясь уже к члену Военного совета, спросил: – Ну, как вы думаете, Иван Прокофьевич, поможем шахтерам?

– Да, помочь бы надо. Но вот беда: категорически запрещено вывозить лес.

Об этом запрете я не знал и слышал в первый раз. Новость меня сильно озадачила. На лицах наших гостей было видно отчаяние. Какое-то время мы чувствовали себя, как на похоронах, и все молчали.

Я в это время думал: "Что же делать? Нарушить запрет – дело слишком плохое. Отказать шахтерам в их просьбе – тоже нехорошо". Я вспомнил, сколько вырублено у нас леса за войну, а здесь у меня перед главами были большие массивы спелого леса.

Обращаясь к члену Военного совета, я сказал:

– Иван Прокофьевич! Дело это необычное. Давай решим так: будем считать, что ты мне ничего не говорил об этом постановления, а я о нем не знаю. Лес мы срубим и отправим возвращающимся порожняком в Донбасс под видом, будто собираемся строить оборонительные рубежи в нашем тылу. На железной дороге никто на этот груз не обратит внимания, и лес благополучно дойдет до назначению. А если уж что и случится, всю вину я возьму на себя.

Коннов ничего на это не сказал, но еле заметно кивнул головой.

В короткий срок мы свалили необходимый лес, что был ближе к железной дороге. Погрузку производили главным образом между полустанками и разъездами. Только успели отправить около пятидесяти тысяч кубометров, как наступил час расплаты.

Мне доложили о прибытии другой "делегации" – но уже из Москвы. Трудно сказать, каким путем узнали там, – должно быть, через Военный совет фронта.

Прибывших из Москвы было тоже три человека. В штабе армии боязливым шепотом передавалась весть, что они явились по вопросу о лесе от самого Сталина.

Настало время уединиться с гостями и исповедоваться перед ними, как я дошел до жизни такой, что нарушил постановление правительства.

Перед началом объяснения я на какое-то мгновение подумал: бывает ведь и ложь во спасение. Но на ложь я не пошел.

Наша интимная беседа длилась четыре часа, я рассказал все начистоту, как было, начиная с полученного офицером письма. Рассказал о прибытии делегации. Сказал и о том, что генерал Коннов меня предупреждал, а я решил помочь шахтерам на свою ответственность. (Умолчал, конечно, лишь о кивке Коннова.)

Отвечая на вопросы, пришлось рассказывать всю мою биографию с детства – и о пребывании на Колыме, и об обвинении меня во всех страшных грехах тоже.

В результате беседы у меня осталось хорошее впечатление от председателя, человека лет шестидесяти, и очень плохое – от двух остальных.

Вопреки мнению окружающих я верил в благоприятный исход дела. Правда, моя всегда выдержанная жена была на этот раз в панике, но я подшучивал: "Пуганая ворона куста боится".

Ожидание решения было долгим и мучительным. Я о многом передумал. Наконец, как было договорено, председатель тройки позвонил мне по ВЧ:

– Докладывал Сталину, он выслушал внимательно. Когда доложил, что вас предупреждал генерал Коннов, он спросил, от кого я это узнал. И когда я доложил, что от самого Горбатова, Сталин удивленно переспросил: "От самого Горбатова?" – а потом добавил: "Да, это на него похоже. Горбатова только могила исправит" – и в заключение сказал: "Преступление налицо, но, поскольку, как вы говорите, он не преследовал личной выгоды, на деле надо поставить точку".

Обрадованный, я поблагодарил председателя тройки. (К сожалению, забыл фамилию этого хорошего человека, а больше его не встречал.)

Позднее мне передавали, что шахтеры, услышав, что возникло дело о лесе (ведь запрашивали и их городской партийный комитет), сильно беспокоились за меня, а узнав о благополучном конце всей истории, установили мемориальную доску с благодарственной надписью 3-й армии за оказанную помощь.

Присматриваясь к плацдарму за рекой Нарев, захваченному в первых числах сентября левым соседом, 48-й армией, мы часто говорили между собой о том, что будет целесообразнее – захватывать ли нашей армией новый плацдарм или наступать вместе с соседом с уже имеющегося плацдарма.

Каждый вариант заключал в себе выгоды и невыгоды.

Выбирая сами район для форсирования реки и определяя сами время начала операции, мы могли бы воспользоваться преимуществами, которые дает внезапность. Однако эта выгода исчерпается в течение первого дня (может быть, и первых часов) боя, а потом нам придется очень трудно, ибо много сил и средств будет уже затрачено на форсирование.

Недостаток второго варианта заключался в том, что перед плацдармом мы встретим, конечно, более плотную группировку, более глубокую и совершенную оборону противника. Зато нам не придется форсировать реку, и, кроме того, соединение усилий двух армий скажется благотворно, особенно когда мы приступим к развитию операции. Действуя во время сосредоточения обдуманно и с высокой дисциплинированностью, можно надеяться на сохранение внезапности и при наступлении с плацдарма. Вообще же мы считали, что совершенно нецелесообразно проводить частную операцию у границ Пруссии, да еще в то время, когда весь остальной фронт стоит в обороне: она потребует больших затрат, но не даст весомых результатов, так как при общей пассивности нашего фронта противник без всякого риска снимет резервы откуда захочет, сосредоточит их на узкой полосе нашего наступления и не даст нам его развить.

Наши соображения были доложены командующему фронтом генералу армии Захарову. Он сперва настаивал на первом варианте наступления (с форсированием реки), но потом согласился на второй вариант. 23 сентября мы получили директиву фронта, по которой две трети плацдарма передавались нашей армии, а остальная площадь оставалась у 48-й. Наступление в целях расширения плацдарма до определенных размеров было приказано провести силами обеих армий, а разведку боем – силами одной 48-й армии до смены нашими частями.

В ночь на 6 октября мы сменили части соседа на плацдарме, получив данные о противнике и его обороне. По этим данным, передний край немецкой обороны находился перед нами в пятистах – тысяче метров и состоял из двух сплошных траншей; подходы к первой из них были преграждены проволочным забором и минными полями. Из этих сведений меня больше всего заинтересовали две траншеи и проволочный забор, ибо перед нами за рекой мы видели не две, а три траншеи, и не проволочный забор, а заграждения в три кола, кое-где даже в четыре и пять кольев. Кроме того, удивило меня, что на карте, переданной нам 48-й армией, передний край обороны, и нашей, и противника, обозначен был в низине, тогда как в одном-двух километрах западнее был высокий обрыв, возвышающийся над долиной до двадцати метров. Я подумал: это что-то на немцев не похоже. Более вероятно, что передний край обороны находится на высоком берегу, а внизу только усиленное боевое охранение с проволочным забором или специально вынесенная передовая позиция.

Чтобы установить настоящий передний край, я, выехав на плацдарм, в разных местах поднимался на деревья, всматривался в оборону противника, но ничего нового не увидел, так как наблюдению мешали кусты и деревья.

Река Нарев от города Оетроленка течет почти строго на юг; от города Рожай она поворачивает на юго-восток, а потом на юго-запад. В этой излучине и был захвачен плацдарм. Пользуясь тем, что берег у Рожана на нашей стороне сплошь покрыт высоким сосновым лесом, я решил просмотреть оборону противника не только с плацдарма, то есть с востока, но и сбоку – с севера. На следующий день я с помощью саперов забирался на те деревья, что были ближе к высокому краю долины. При тщательном осмотре местности можно было разглядеть на плоском взгорье три траншеи, а перед первой из них замаскированное проволочное заграждение в шесть кольев. С того же дерева я видел две траншеи внизу, ближе к нам на один-два километра, и проволочный забор перед ними. Значит, так оно и есть: настоящая оборона противника проходит по высокому берегу, окаймляющему пойму. Противник рассчитывал, что в случае нашего наступления с плацдарма мы израсходуем больше всего боеприпасов, ведя огонь по его передовой позиции, а основная оборона будет мало подавлена; за время нашей артподготовки он подведет к основной позиции резервы и остановит наше наступление.

"План неплохой, – подумал я, – но все-таки рассчитан на простаков".

В этой операции мы не были так ограничены в боеприпасах, как прежде. По графику командования фронта была предусмотрена артподготовка в течение ста минут; после захвата вражеского переднего края, который предполагался, по данным 48-й армии, в нескольких сотнях метров от нас, артиллерия должна была сопровождать наступающие войска огневым валом на глубину до полутора-двух километров. Но этот график был на руку противнику, и нас он не устраивал. В нашем решении мы в этот план ввели некоторые поправки. Они сводились к следующему. Атака начнется не на сотой, а на пятнадцатой минуте огневого налета артиллерии; после захвата передовой позиции огонь артиллерии переносится на передний край основной обороны и в ее глубину. За восемьдесят пять минут этого второго этапа артподготовки (из которых в последние пятнадцать минут огонь должен достигнуть наивысшей интенсивности) наши стрелковые цепи с танками должны преодолеть пространство, отделяющее передовую позицию от основной. Саперы и танки с тралами пойдут впереди атакующих. На сотой минуте артподготовки наши стрелковые части и танки должны ворваться в основную оборону противника. После этого начнется сопровождение наступающих огневым валом в глубине вражеской обороны.

Это решение было доложено командующему фронтом, но он настаивал на своем графике. Накануне операции я еще раз обратился к нему и получил раздраженный ответ: "Вы все чудите, умнее всех хотите быть". Этот ответ можно было понять как угодно, и мы решили истолковать его как согласие, правда данное с неудовольствием, на то, чтобы мы "чудили", то есть действовали по-своему.

Артподготовка началась 10 октября ровно в полдень. Пехота выскочила из траншей и вместе с танками пошла в наступление.

Взяв на себя всю ответственность за план, мы напряженно следили за продвижением наших цепей. Радостно было видеть, как танки, а за ними цепи миновали проволоку, первую траншею и продолжали наступление. После того как занята была вторая траншея, артиллерия перенесла огонь на основную оборону противника. Передовую позицию – потому что она оказалась именно лишь передовой позицией – мы захватили, потеряв всего несколько человек.

В результате первого дня наступления наши войска овладели всеми тремя траншеями на высоком берегу. Противник отошел на вторую позицию, прикрытую минными полями. Наш левый сосед, действуя по графику штаба фронта, овладел лишь передовой позицией у реки и не смог подняться на высокий берег.

В ночь на 11 октября саперы разминировали проходы, а с рассветом после короткой, но мощной артподготовки мы возобновили наступление. За этот день удалось овладеть тремя траншеями второй позиции и в ряде мест выйти к шоссе Рожин – Пултуск; на правом фланге овладели двумя фортами крепости Рожан и разрушенным мостом через Нарев. Один из полков дивизии, оставленной в обороне, форсировал реку севернее города, но был встречен сильным организованным огнем, вклиниться в оборону противника не смог и окопался в долине реки.

Несмотря на то что сопротивление не ослабевало, 12 октября мы овладели двумя траншеями третьей позиции, вышли к шоссе Рожан – Макув, а на правом фланге овладели городом и крепостью Рожан.

13-го и 14-го продвижение было лишь незначительным, а дальнейшие попытки наступать успеха не имели. За эти дни мы взяли пленных из 292-й и 102-й пехотных дивизий, 3-й танковой дивизии, 61-го полка, РГК и других вновь подошедших частей и соединений противника. Бои приобрели крайне напряженный характер; пленные говорили, что немецким войскам приказано во что бы то ни стало восстановить утраченное положение. Памятуя, как важно вовремя остановиться, я во избежание лишних потерь 15 октября приказал перейти к обороне.

В результате боев мы углубили плацдарм с шести до двадцати километров и расширили его до восемнадцати. Левый сосед также углубил и расширил свою часть плацдарма. Противник понес большие потери; правда, пленных мы захватили немного – 369 человек, но это свидетельствовало об ожесточенности сопротивления. Взяли мы 6 исправных танков и самоходных орудий, 7 бронетранспортеров, 45 орудий, 42 миномета, 89 пулеметов.

На расширенном плацдарме в короткий срок была создана глубокая оборона. Мы оборонялись здесь три месяца и использовали это время для подготовки к будущему общему наступлению, Я уже писал о том, что большое пополнение, которое мы получили в сентябре, требовало большой работы, чтобы оно органически включилось в наши части. Но времени у нас тогда было в обрез, и в боях выявилось много недостатков в подготовке новобранцев: не обстрелянные, а частью совсем не служившие еще в армии солдаты слишком болезненно реагировали на контратаки противника с танками, плохо умели использовать местность в наступлении и в обороне, недостаточно знали свое оружие, не на высоте была и дисциплина. Преодоление этих недостатков стало основной задачей наших офицеров и сержантов, тем более что мы начали получать новое пополнение, приблизительно такое же по составу.

Со второй половины октября 1944 года до 13 января 1945 года армия оборонялась на всем фронте и изучала противника. С ноября подготовка к общему наступлению начала приобретать уже вполне конкретный характер.

Противник, продолжая обороняться, совершенствовал занимаемые позиции и, используя принудительно силы местного населения, создавал новые оборонительные рубежи. Активность его в декабре возобновилась, – очевидно, он предчувствовал приближение наших действий. Поскольку разведка мелкими группами не давала ему нужных результатов, он предпринял разведку боем, но и она оказалась безуспешной. Усилилась авиационная разведка, немецкие самолеты летали днем и ночью на высотах две-три тысячи метров; по-видимому, их интересовал наш тыл, поэтому они не задерживались над передним краем, а пролетали в глубину. Участились артиллерийские налеты по местам возможного скопления наших войск.

От пленных мы узнали, что немцы широко применяют здесь подслушивание наших телефонных разговоров, используя более совершенную, чем прежде, технику. Гитлеровцам пришлось перебросить с нашего направления в район Будапешта 6-ю танковую дивизию и 4-ю кавбригаду. Чтобы ввести нас в заблуждение, они обстреливают нас из кочующих батарей, отдельных орудий и пулеметов, а по ночам имитируют вспышками огонь с ложных позиций. Наблюдение ведут непрерывное; каждые десять дней сменяют побатальонно или поротно войска на передовой, чтобы дать отдых подразделениям, провести с ними учения и влить в них пополнение. Что бы затруднить нам разминирование, противник ставит минные поля не только перед проволокой, но и между проволокой и первой траншеей, даже перед второй траншеей и перед промежуточными позициями (это было для вас не ново), применяет много сигнальных ракет и неизвлекаемых мин.

Строя в течение трех месяцев оборону, развивая ее и улучшая инженерное оборудование, мы не столько заботились о ее прочности на случай попытки противника наступать – это было маловероятно, – сколько о том, чтобы предохранить от поражения огнем наши войска, когда они сосредоточатся для решительной атаки. Наша оборона на плацдарме состояла из трех позиций (первая и вторая – по три сплошные траншеи и третья – две траншеи). На переднем крае имелись опорные пункты с усиленными взводами. Чтобы противник, обнаружив нашего наблюдателя, не мог его ночью захватить, места передовых наблюдателей часто менялись. Ежедневно назначался дежурный пулемет, который несколько раз в течение суток выпускал по три-четыре короткие очереди из указанных командиром мест между опорными пунктами.

Наблюдение из глубины было организовано, как всегда у нас, с высоких деревьев, строений или построенных вышек; наблюдатели закреплялись за определенным сектором на длительное время.

В разведку посылались только хорошо подготовленные и проинструктированные небольшие группы, проверенные старшими начальниками. За ноябрь и декабрь захвачено было поиском девять пленных.

Мы никогда не торопили полковых или дивизионных разведчиков отсылать пленных в штаб армии, а тем более в штаб фронта. Наоборот, мы поощряли стремление узнать от них немедленно после захвата как можно больше данных. Каждого пленного опрашивали начальники разведки полка, дивизии, по возможности также работник разведотдела корпуса и армии, причем тут же, в траншее против того места, где пленный был захвачен. Узнав местность, впервые увиденную им с нашей стороны, он ориентировался и отвечал на вопросы, показывал рукой, где у немцев находятся командные и наблюдательные пункты, огневые позиции, минные поля, орудия прямой наводки, границы между частями и др. Повторные его ответы сличали с первыми показаниями. Лишь после этого его посылали в штаб фронта, хотя там и бывали недовольны таким "промедлением".

Наши артиллеристы засекли много батарей противника. Естественно, намечалось уделить при артиллерийской обработке большее внимание тем батареям, которые чаще засекались. Но мне не верилось, чтобы противник имел так много батарей; сомневались в этом и артиллеристы. Встала задача – выяснить, какие из них ложные?

Командующего воздушной армией К. А. Вершинина мы попросили прикрепить к нашей армии два-три разведывательных самолета. Константин Андреевич внимательно нас выслушал и, узнав, для какой надобности мы об этом просим, дал нам две машины. Полосу армии мы тогда разделили на две части, к каждой прикрепили по летчику, дали им карты с засеченными батареями противника и попросили выяснить, действительно ли они там имеются.

После нескольких полетов летчики не подтвердили наличия ряда батарей, и как раз тех, которые были засечены нами большее число раз. Я поговорил с летчиками и дал им некоторые советы. Они стали присматриваться к уже обнаруженным батареям и, как истые охотники, обязательно вылетали после первой пороши или выпадения нового снега. Мы стали получать от них доклады: "Солдаты у батареи номер восемь стоят в одном и том же положении в течение трех дней"; "У батареи номер тринадцать много следов гусениц"; "К батарее номер двадцать два нет следов по вновь выпавшему снегу в течение четырех дней" и т. п.

Нетрудно понять, что у батареи No 8 стояли не солдаты, а чучела; батарея No 13 была ложная – на это место приходили для стрельбы самоходки и танки, а уходя, оставили макет батареи; батарея No 22 недействительная. В результате такой разведки отсеялось шестнадцать батарей из сорока двух.

Мы убедились, что целесообразно не только наземных наблюдателей, но и воздушных разведчиков закреплять на длительное время за определенным сектором. Действительно, если по одному и тому же маршруту пролетают разные разведчики а может, еще и разные летчики да по разным маршрутам, – то они меньше принесут пользы, чем закрепленные за полосой, так как не могут виденное сегодня сравнить с виденным раньше.

По отдельным радиопереговорам мы определили предположительно расположение двух штабов немецких дивизий. Проверить это нам тоже помогли летчики, которые донесли, что к тому лесу и перелеску, где мы предполагали штабы, нет следов машин и не тянутся провода. Стало ясно, что эти короткие переговоры по радио и сигналы были маскировкой.

Как ни тщательно работали летчики, артиллеристы-разведчики, наземные наблюдатели, наши выводы относительно дислокации командных пунктов, штабов и огневых позиций противника окончательно удалось проверить лишь тогда, когда мы, наступая, заняли разведываемую местность. И тогда выяснилось, что хотя большая часть данных разведки была верна, однако по двум ложным батареям мы все-таки выпустили много снарядов. Первые две подели января мы усиленно готовились к наступлению, но, чтобы отвлечь внимание противника от участка, где будем прорываться, и внушить немцам ложные догадки, мы по ночам бесшумно ставили в снег дополнительные к нашему проволочному заграждению ряды кольев и у крайних кольев бросали как бы неизрасходованные мотки проволоки, или что-нибудь только на них похожее. После этого имитировали звук забивки кольев, сидя в своей траншее. В ответ на первые же наши удары противник открыл сильный огонь из многих пулеметов по нашей проволоке. Клюнул! Значит, нужно продолжать эту работу.

На следующий день, как только стемнело, мы втихую продолжили постановку кольев в снег в обе стороны и перенесли мотки проволоки к последним из установленных. Убрав людей в укрытия, начали снова имитировать в траншее забивку кольев. Как только прозвучали первые удары, фашисты открыли массированный огонь из пулеметов. Обстреливались главным образом те места, где вчера лежали мотки проволоки: вероятно, они думали, что с этих мест мы продолжили работу. Наши сидели в траншее и землянках, надрываясь от смеха.

В конце декабря мы получили выписку из оперативной директивы штаба фронта, в которой 3-й армии было приказано осуществить прорыв на семикилометровой полосе, нанося главный удар в направлении Красносельц, Яново и вспомогательный – на Александрово. К исходу третьего дня овладеть пунктами Единорожец, Пшасныш, к исходу десятого-одиннадцатого дня овладеть рубежом Клайн-Дакхайм, Найденбург. Иметь в виду, что с рубежа Пшасныш будет введен 3-й гвардейский кавкорпус в направлении Хожеле, Алленштайн (Ольштып). Правее нас одним стрелковым корпусом наступает 49-я армия, сматывая боевые порядки противника по правому берегу Нарева. Левее прорывает фронт и наступает 48-я армия.

Наше решение, исходящее из директивы фронта, было утверждено 1 января. Нам предстояло прорвать сильную, глубоко эшелонированную оборону. На глубине тридцать пять километров у противника были три оборонительные полосы: первая состояла из передовой позиции и пяти сплошных траншей полного профиля, вторая (на реке Ожиц, с предмостным укреплением у Красносельца) – из трех траншей с проволочным заграждением и минными полями; такая же третья полоса проходила по линии Улятово, Шляхецке, Ростково. Между полосами имелись промежуточные и отсечные позиции.

В тактической зоне у противника были сильные резервы; мы не имели сведений о местонахождении оперативных резервов, так как они часто перемещались. Численность в немецких пехотных ротах за три месяца обороны была доведена до девяноста – ста человек. Всхолмленная местность с повышением к северу, заболоченные речки, а дальше озера способствовали обороне противника и созданию фланкирующих огней при нашем наступлении в северо-западном направлении.

Мы решили прорывать оборону корпусами генералов Урбановича и Никитина; генерал Кузнецов частью сил корпуса наступал правее, нанося вспомогательный удар.

Перед наступлением Военный совет армии обратился к личному составу с призывом:

"Товарищи солдаты, сержанты и офицеры!

Опять настал наш черед! Долго мы его ждали, теперь пора! Все подготовлено к решительному штурму логова фашистского зверя.

Успех наш предрешен, все рассчитано, не удержит нас никакая сила...

В наступлении нет надобности оглядываться назад. Позади нас движутся огромные силы, и, чем дальше мы успеем продвинуться, тем стремительнее разовьют успех следующие за нами войска.

А чтобы меньше пролить крови, наступайте редкой цепью и помните, что траншеи врага не для нас – них нам делать нечего. Смело перепрыгивайте их и неуклонно, без остановок продвигайтесь вперед.

Крепче держите оружие и смелее вперед, славные сыны нашей могучей Родины!

На полный и окончательный разгром проклятого врага зовет нас Родина!

Вперед, к славе и победе!"

В ноябре 1944 года вместо генерала армии Г. Ф. Захарова командующим 2-м Белорусским фронтом был назначен уже хорошо знакомый нам по совместной боевой работе маршал К. К. Рокоссовский К началу наступления мы получили от него много ценных указаний, например: для сохранения внезапности и экономии боеприпасов разведки боем накануне наступления не предпринимать, а провести ее штурмовыми батальонами в первые пятнадцать минут артподготовки; для повышения качества артогня и уменьшения количества артиллерийских наблюдательных пунктов ставить на одну огневую позицию целые дивизионы. Исходя из того что противник, возможно, окажет настоящее сопротивление лишь начиная со второй траншеи, предлагалось первую траншею захватить на пятнадцатой минуте артподготовки. Эти указания были нами приняты с энтузиазмом, тем более что правильность их подтверждалась нашим собственным боевым опытом: первые два из них наша армия уже проводила в жизнь по собственному почину, начиная с Брянской операции, а третье применила в последнем наступлении при расширении плацдарма на реке Нарев.

Одно нас огорчило: в этом решительном наступлении мы рассчитывали получить усиление в виде одного из танковых корпусов, но узнали, что все танковые соединения дали другим армиям, наступающим левее нас, несмотря на то что они действовали на более узком фронте, имели по стрелковому корпусу во втором эшелоне и на их направлении вводилась целая танковая армия. Мы же не имели не только танков для развития успеха, но и второго эшелона – у нас был лишь армейский резерв. Кроме того, после продвижения на пятнадцать километров в глубину наша полоса расширялась до сорока пяти километров...

Однако такое решение командующего фронтом было обоснованным: армии, находящиеся левее нас, наступали в более важных западном и северо-западном направлениях, наша же армия наступала на север и лишь отчасти на северо-запад. (У противника, как оказалось впоследствии, были там довольно сильные резервы.)

Наконец настало 14 января 1945 года. День был пасмурный, туманный, с видимостью в сто пятьдесят – двести метров. Это мешало наземному наблюдению, следовательно, и полному использованию мощной артиллерии, а наши отважные летчики совсем не могли действовать. Почему назначенное на этот день наступление не было отменено? Как мы узнали позднее, это было сделано по просьбе наших западных союзников, которые били тревогу, испытав эффективный контрудар, нанесенный им немцами. Ровно в десять часов разразилась неслыханной силы канонада на широком фронте. Хотя мы из-за тумана не могли видеть разрывов, но были уверены в работе хорошо подготовившихся артиллеристов, и мощь артиллерийского огня действовала на войска воодушевляюще. На пятой десятой минуте наши цепи покинули навсегда свои траншеи и устремились вперед. На пятнадцатой минуте они почти без потерь овладели первой траншеей. Несмотря на огонь противника, саперы вместе с танками-тральщиками проделали проходы для пехоты, и в одиннадцать часов десять минут мы овладели всюду второй траншеей, лишь кое-где еще продолжались рукопашные схватки. Хотя противник наращивал свои силы и огонь, за день боя войска армии продвинулись на главном направлении на три – семь километров, на вспомогательном – на два-три километра, а в результате ночного боя – еще на один-полтора километра.

Страшное по силе и ожесточенности сражение разыгралось на второй день. Он был таким же пасмурным, как первый. Противник этим воспользовался, перебросил на наш участок все свои резервы и, кроме того, скрытно подвел (как выяснилось в ходе боя) моторизованную дивизию "Великая Германия", которая прежде находилась у южной границы Восточной Пруссии, в районе города Вилленберг, и разведкой на нашем направлении не отмечалась. Воспользовавшись туманом, дивизия за сутки незаметно сосредоточилась перед участком нашего прорыва с задачей восстановить положение сначала на фронте нашей армии, а потом и в полосе левого соседа.

Мы намечали возобновить наше наступление в девять часов, но противник нас упредил. Он начал свою контрартподготовку в восемь часов двадцать минут огнем двадцати трех артиллерийских, семнадцати минометных батарей, нескольких дивизионов шестиствольных минометов, тяжелых метательных аппаратов, а в восемь часов тридцать минут контратаковал наши войска, вклинившиеся в его оборону. За два часа мы отразили семь контратак. В полдень в бой вступила немецкая танковая дивизия. До девятнадцати часов мы насчитали до тридцати контратак.

Трудно описать, что переживали командиры 41-го и 35-го стрелковых корпусов в этот день, когда вместо ожидаемого развития успешно начатого наступления пришлось вести необычайной силы встречные и оборонительные бои с переменным успехом.

Командир 41-го стрелкового корпуса Виктор Казимирович Урбанович командовал этим корпусом со времени битвы за Орел, он многое испытал, много видел, имел пытливый ум, искусно выходил из трудных положений, отлично руководил войсками. Он умел внимательно выслушивать указания и впитывал в себя все полезное, что находил у подчиненных. Он был военачальником, умеющим использовать ошибку противника, не боялся пойти на обоснованный риск. Медленное, слабое продвижение в наступлении его никогда не оставляло равнодушным, и тем более его волновал вынужденный отход подчиненных ему войск.

В восемь часов пятнадцать минут, подойдя к телефону, я услыхал его взволнованный голос:

– Товарищ командующий! Десять минут тому назад узнал от командиров дивизий, а теперь сам слышу нарастающий шум большого количества танковых моторов противника. С минуты на минуту ожидаю их появления перед нашими дивизиями. Еще не рассвело, но, когда наступит рассвет, все равно густой туман, как вчера, не позволит видеть дальше ста пятидесяти метров. Плохо.

Я спросил:

– Командиры полков, батальонов на своих местах? Артиллерия за ночь вся переместилась на новые огневые позиции? Какие указания вы дали войскам?

– Всех предупредил, чтобы готовились к встрече противника. Командиры дивизий доложили, что противотанковые орудия и танки готовы к бою. Все командиры на своих местах. Артиллерия на новых огневых позициях.

– Вот и хорошо, – ответил я. – Предупредите батальоны, чтобы не пропускали через свои боевые порядки пехоту противника, а если проскочат танки – это беда небольшая, их расстреляет артиллерия, стоящая в глубине. Артиллерию, занявшую закрытые позиции, предупредите, чтобы приготовилась к расстрелу танков прямой наводкой. Противнику туман еще больше будет мешать, чем нам. Не видя один другого, их танки будут неуправляемы. Скажите артиллеристам – больше спокойствия и уверенности, и ваш огонь будет более метким. Если шум моторов приближается и слышно, что их много, поставьте неподвижные заградительные огни артиллерии. Не лишним будет периодически простреливать туман из пулеметов. Желаю успеха.