Текст книги "Годы и войны"

Автор книги: Александр Горбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

С громадной работой справилась тыловая служба под руководством генерала М. П. Еремина. Нужно было каждый день подвозить только одних боеприпасов тридцать вагонов, а сколько еще всего прочего для восьми корпусов и многих отдельных частей!

Высокая дисциплинированность войск особенно проявилась при сосредоточении, перегруппировках, занятии исходного положения и маскировках. Неутомимые офицеры штаба каждый день поднимались на самолете на рассвете, днем и ночью, контролировали маскировку – не видно ли где дыма костров, излишней пыли на дорогах – и всюду поддерживали порядок.

До последнего дня 46-й стрелковый и 9-й танковый корпуса мы оставляли на левом берегу Днепра; не хотелось лишним передвижением войск заронить у противника подозрение, что мы готовимся наступать. Особо трудной задачей в последние дни было скрытное размещение более трехсот орудий прямой наводки под самым носом противника.

Всю напряженную и многогранную подготовительную работу к наступлению возглавляли наши неутомимые труженики – начальник штаба армии генерал М. В. Ивашечкин, его заместитель Б. Р. Терпеловский и начальник политотдела армии Н. Н. Амосов.

В июне на 1-й Белорусский фронт прибыл из Ставки маршал Г. К. Жуков, чтобы проверить, как идет подготовка к наступлению. Он обошел весь наш передний край.

Узнав, что в нашу армию входят шесть стрелковых корпусов, а наш сосед имеет только два корпуса, маршал приказал наш левофланговый 42-й стрелковый корпус немедленно передать 48-й армии.

К тому времени нами была получена директива фронта на наступление. Она гласила: "Прорыв произвести двумя стрелковыми корпусами, основной удар наносить с имеющегося плацдарма на реке Друть. Танковый корпус и второй эшелон армии (два стрелковых корпуса) вводить на левом фланге ударной группировки армии. Северное направление между реками Днепр и Друть оборонять усиленным стрелковым корпусом трехдивизионного состава. На Березину выйти на девятый день операции".

На совещании, созванном Г. К. Жуковым, я доложил, что решение, подготовленное штабом армии, сильно отличается от указаний командующего фронтом.

Так как перед плацдармом у противника имеются сплошные минные поля, проволока в пять-шесть рядов, огневые точки в стальных колпаках и бетоне, сильная войсковая и артиллерийская группировка и ожидает он нашего наступления именно с этого участка, мы думаем, что лучше, если здесь мы будем наступать лишь частью сил, а основными силами форсируем реку – 35-м корпусом правее, у села Озеране, а 41-м корпусом левее плацдарма.

Будет наступать и 80-й стрелковый корпус. Пойдет севернее, через заболоченную долину Друти между Хомичами и Ректой, используя лодки, сделанные частями корпуса.

9-му танковому и 46-му стрелковому корпусам указано быть готовыми к вводу вслед за 41-м стрелковым корпусом, чтобы наращивать удар на левом фланге, как предусмотрено в директиве; но они предупреждены о том, что должны быть готовыми также к возможному их вводу за 35-м стрелковым корпусом.

Для обороны северного направления между реками Днепр и Друть мы решили вместо корпуса трехдивизионного состава поставить лишь армейский запасной полк, а 40-й стрелковый корпус держать сосредоточенным и подготовленным к вводу для развития успеха. Эту часть решения мы мотивировали тем, что если противник не нанес нам удара с севера до сих пор, то, конечно, не будет его наносить и тогда, когда мы и наш правый сосед – 50-я армия – перейдем в наступление.

Выход на Березину мы планировали не на девятый день, как указано в директиве, а на седьмой.

После моего доклада был объявлен перерыв и все вышли из большого сарая, в котором проходило совещание. По нескольким резким репликам, которыми Г. К. Жуков прерывал мой доклад, было ясно, что ему сильно не нравится такое отступление от директивы фронта. Во время перерыва он подозвал к себе командира 35-го стрелкового корпуса В. Г. Жолудева, и я слышал последние слова, которыми маршал закончил разговор. Он громко произнес: "Я был о вас лучшего мнения". Потом он подозвал командира 41-го стрелкового корпуса В. К. Урбановича и закончил разговор с ним словами: "Как вижу, вы все смотрите в рот Горбатову, а своего мнения не имеете!"

Позднее Жолудев и Урбанович рассказали, что у того и у другого Жуков очень раздраженно спросил, почему они основными силами не хотят наступать с плацдарма, а думают форсировать реку? Оба они, преодолевая некоторую боязнь перед таким большим начальником, ответили: так, как докладывал командарм, наступать лучше.

– А последние слова Жукова вы, наверное, слышали, – сказал Урбанович. Как он на нас рассердился!

После перерыва Рокоссовский спросил участников совещания, кто хочет высказаться. Желающих не было. Тогда он утвердил мое решение, добавив, что 42-й стрелковый корпус, который недавно передан нами в 48-ю армию, будет наступать вдоль шоссе Рогачев – Бобруйск, как было нами намечено по нашему предварительному решению, имея локтевую связь с 41-м стрелковым корпусом.

Маршал Жуков информировал нас об успехах на всех фронтах, дал ряд практических ценных указаний, а потом сказал:

– Где развивать успех, на правом или левом фланге, будет видно в ходе прорыва. Думаю, вы сами откажетесь, без нашего давления, от ввода второго эшелона на правом фланге. Хотя командующий фронтом и утвердил решение, я по-прежнему считаю, что северное направление нужно упорно оборонять силами усиленного корпуса, а не запасным полком. Восьмидесятому стрелковому корпусу нечего лезть в болото, он там увязнет и ничего не сделает. Рекомендую отобрать приданный ему армейский минометный полк.

Относительно нанесения основного удара с плацдарма Г. К. Жуков в своих заключительных замечаниях ничего не сказал.

Мы были вынуждены поставить в оборону 40-й корпус, хотя бы временно. Но 80-й стрелковый корпус все же наступал по нашему решению.

Перед нашим правым соседом – 50-й армией – противник еще держался на левом берегу Днепра, правый фланг этой армии находился на реке Проня, крайние левые ее части – на Днепре. Решение было принято правым соседом на основании директивы командующего 2-м Белорусским фронтом: армия наступает в западном направлении, имея два корпуса в первом эшелоне и один корпус во втором эшелоне. Мне казалось, что могло бы быть лучшее решение. Почему бы командованию 2-го Белорусского фронта не договориться с командующим 1-м Белорусским фронтом о том, чтобы корпус второго эшелона 50-й армии перевести на правый берег Днепра? Он мог бы тогда ударить во фланг вражеской группировке. При этом варианте противник на левом берегу Днепра под угрозой окружения быстрее отходил бы, а 50-я армия имела бы меньше потерь.

Перед наступлением, как обычно, выделили день для отдыха. Все помылись, надели чистое белье.

Солдатам зачитали обращение Военного совета армии:

"...Настал и наш час громить фашистское зверье... Летное наступление Советской Армии уже началось. Наши товарищи на Ленинградском фронте успешно громят немецко-финских фашистов. Гитлеровцы дрожат, ожидая нашего удара.

Мы хорошо подготовились к этому наступлению. Осталось только полностью использовать технику. Решительно рвите оборону врага...

Военный совет армии призывает вас умножить славу советского оружия. Очистим нашу землю от немецких захватчиков – добьем раненого зверя в его берлоге.

Вперед, к славе и победе!"

В последние дни перед операцией мы отмечали большую нервозность противника, особенно перед нашим плацдармом за рекой Друть. Выло заметно, что оборону там укрепляют день и ночь, несмотря на наш огонь.

В последнюю ночь перед наступлением, как только сгустились сумерки, засветились фары наших автомашин, которые были окопаны у первой траншеи на плацдарме за рекой: бросая лучи света к востоку, они обозначали наш передний край. На восточном берегу Друти зажглись костры. Створ костров и фар обозначал путь нашей авиации и предохранял войска от бомбежки своими самолетами.

Когда настала полная темнота, мы услыхали сначала нарастающий шум нашей легкой ночной авиации, идущей поражать огневые позиции и траншеи противника. Потом к этому шуму добавился гул тяжелых самолетов дальней авиации, которую возглавлял генерал-полковник авиации Н. С. Скрипко. Наши артиллеристы изготовились для засечки результатов бомбежки. Самолеты шли волна за волной, возбуждая гордость и уверенность в победе у наших солдат и офицеров. Вскоре видны стали сотни огненных фонтанов и послышались взрывы. Всю ночь бомбила наша авиация. Артиллеристы отметили, что груз сбрасывается точно в намеченных районах.

В эту ночь под шум и грохот бомбежки наши труженики-саперы проделали сотни проходов в минных полях и проволочных заграждениях для пехоты, танков и артиллерии, работая в непосредственной близости от противника, зачастую под пулеметным и ружейным огнем.

Читатель уже знает, что мы были и оставались большими противниками разведки боем, проводимой отдельными батальонами, особенно накануне наступления, – и не только потому, что эти батальоны почти всегда несут большие потери, но и потому, что такие действия настораживают противника и усложняют работу саперов. Главное же – такая разведка предупреждает противника о нашем наступлении и он может либо усилить угрожаемый участок за счет других, либо отвести свои войска на новые, более выгодные позиции. Но нельзя было не выполнить приказ, и единственное, что мы могли сделать, чтобы уменьшить вред, – это провести разведку боем перед самой артподготовкой. Разведка подтвердила то, что мы знали и без нее; противник решил упорно обороняться.

В три часа 24 июня командиры корпусов доложили мне, что все находятся на своих местах, проходы в минных полях и проволоке проделаны. Генерал Семенов обзванивал основные артиллерийские наблюдательные пункты, сверял до секунд все часы со своими, чтобы открыть огонь одновременно.

Вопреки моему приказу многие из генералов и офицеров в эту ночь спали мало. Но вид у всех был бодрый и торжественный.

Армейский командный пункт находился в пяти километрах от противника. М. В. Ивашечкин не мог усидеть в штабе армии и находился на вышке моего наблюдательного пункта. Он часто с нетерпением поглядывал на часы, а за десять минут до артподготовки сказал:

– Удивительно медленно движутся стрелки, особенно в последнем получасе.

– Это потому, Макар Васильевич, – ответил я, – что вы много и хорошо поработали со своими помощниками. Если бы вы не успели сделать всего, что надо, то нам хотелось бы, чтобы стрелки двигались как можно медленнее.

Сигналом к началу артподготовки был залп гвардейских минометов. Вслед за ним загремели две тысячи артиллерийских и минометных стволов. Противник был так ошеломлен, что долго молчал и лишь через час начал отвечать слабым артиллерийским огнем.

С нашего НП просматривалась вся долина реки Друть. Мы видели, как саперы под гром артподготовки, несмотря на пулеметный огонь противника, приступили к постройке мостов на заранее забитых сваях в наводили штурмовые мостики из заготовленного леса. Сигналом к атаке был повторный залп "катюш".

Поскольку наш НП находился всего в двух километрах от противника, было отчетливо видно, как дружно выскочила из окопов наша пехота и пошла ускоренным шагом в наступление, соблюдая указанный интервал десять – двенадцать шагов вместо обычных шести – восьми. Вот через мосты прошли танки. Впереди шли танки с полуторатонными тралами, чтобы продублировать работу саперов и проделать дополнительные проходы в минных полях и проволоке. Наступление пехоты и танков надежно обеспечивалось артиллерией и штурмовой авиацией, талантливо руководимой молодым генералом С. И. Руденко.

Все наше внимание в этот момент было сосредоточено на одном: ворвутся ли с ходу наши цепи в траншеи противника или залягут перед ними? "Ворвались, ворвались!" – только и слышно было вокруг, когда мы виден ли удачу. И все люди на нашем НП тревожно, без слов, переглядывались, когда наши, хотя ненадолго, залегали. Саперы не были виновны в этих опасных заминках – они, не щадя своей жизни, добросовестно проделали проходы для пехоты и танков, но не могли обезвредить мины перед самой траншеей противника или на ее бруствере.

К исходу первого дня 35-й стрелковый корпус своим правым флангом, а 41-й левым, преодолевая сильное огневое сопротивление и минные поля, продвинулись с форсированием реки на три-четыре километра, а наступающие с плацдарма части лишь на один-полтора километра, потому что пространство перед плацдармом оказалось сплошь заминированным, и не только перед первой, но также и перед второй траншеей противника.

80-й стрелковый корпус по плану наступал на второстепенном направлении, через заболоченную долину. Но именно потому, что противник совершенно не ожидал его там, этот корпус, начав наступление всего лишь после двадцатиминутной артиллерийской подготовки, быстро продвинулся на двенадцать километров. Части 283-й стрелковой дивизии генерала В. А. Коновалова овладели сильным узлом сопротивления – селом Хомичи на левом берегу Друти.

К исходу первого дня уже была видна безошибочность нашего предположения: 1) наибольший успех одержан правее и левее плацдарма теми частями, которые наступали, форсируя реку, а не частями, наступавшими с плацдарма; 2) ставка на 80-й стрелковый корпус целиком себя оправдала; 3) вводить 9-й танковый и 46-й стрелковый корпуса решено было не на левом, а на правом фланге, то есть там, где мы и предполагали.

Продвижение в первый день могло быть значительно большим, если бы мы имели хоть немного больше танков непосредственной поддержки пехоты.

В конце первого дня было принято решение частично ввести 9-й танковый корпус на второй день наступления, чтобы во взаимодействии с 35-м стрелковым корпусом он завершил прорыв основной обороны противника и вышел на шоссе Могилев – Бобруйск.

46-й стрелковый корпус был предупрежден о том, что он вводится в сражение вслед за 9-м танковым корпусом из района Озеране в направлении Фалевичи, Толочково, река Добосна. Наши попытка продолжить наступление ночью успеха не вмела.

Второй день начался мощной сорокапятиминутной артиллерийской подготовкой. Первая полоса обороны была прорвана всюду. Плацдарм мы расширили до 35 километров по фронту и 5 – 13 километров в глубину. В этот день особо эффективно работала авиация.

К полудню я окончательно убедился, как бесцельно держать 40-й стрелковый корпус трехдивизионного состава да еще с мощным усилением для обороны северного направления между реками Днепр и Друть. Решил на свою ответственность снять его с обороны и использовать для развития наступления. Но нельзя было не считаться и с категорическим приказом: "Прочно оборонять северное направление усиленным корпусом". Пришлось поступить так: сегодня вывести из обороны и сосредоточить у села Литовичи 129-ю стрелковую дивизию, сменив ее заградотрядами; завтра вывести из обороны 169-ю стрелковую дивизию вместе с управлением 40-го корпуса, сменив ее запасным полком. Чтобы начальство не посчитало, что его мнение игнорируется, мы оставляли пока в обороне одну самую западную, 283-ю стрелковую дивизию, которая своими основными силами уже участвовала в наступлении и в овладении селом Хомичи. Ей подчинили запасной полк и заградотряд.

25 июня в приказе Верховного Главнокомандующего была объявлена благодарность войскам 1-го Белорусского фронта за прорыв обороны противника и в Москве был дан салют.

На третий день успех нашего наступления превзошел все ожидания. Несмотря на то, что противник видел сосредоточение наших сил на правом фланге, чувствовал наше стремление выйти к шоссе и подготовился к отражению нашего удара, натиск 35-го стрелкового корпуса, поддержанного бригадой танков, был таким стремительным, что противник был вынужден отступить. Наша пехота вышла на шоссе, а танкисты, выполняя поставленную им задачу, на предельных скоростях понеслись но шоссе к Бобруйску. Не давая противнику опомниться, 9-й танковый корпус без выстрела пленил все, что встретил на шоссе, включая танки, артиллерию, транспортные средства, освободил пять тысяч советских людей, угонявшихся в Германию, в к вечеру вышел к реке Березина у Бобруйска, захватив село Титовка на стыке двух шоссе, идущих от Могилева и от Рогачева на Бобруйск. Основной путь отхода рогачевско-жлобинский группировке был отрезан. Ворваться в Бобруйск танкисты не смогли лишь потому, что мост через Березину был разрушен.

В этот день ударная группировка армии форсировала две заболоченные речки Добрица и Добосна. Ее действия обеспечивал 80-й корпус, который продвинулся на правом фланге на десять, а на левом фланге на двадцать километров, весь день отражая ожесточенные контратаки противника на шоссе.

В это время наш правый сосед – 50-я армия – теснил противника к Днепру с востока. Слева от нас медленно продвигалась вперед 48-я армия. Ее 42-й стрелковый корпус вышел к реке Добрица. За Днепром 65-я армия П. И. Батова охватывала Бобруйск с юга и юго-запада, а 28-я армия А. А. Лучинского устремлялась на запад.

Интересны показания одного пленного фельдфебеля: "Наша 20-я танковая дивизия выступила из Бобруйска по шоссе на Рогачев, чтобы остановить наступление русских, но, пройдя тридцать километров, получили уведомление, что русские танки в нашем тылу заняли село Титовка. Мы свернули с шоссе на проселочные дороги и пошли к северу, чтобы избежать окружения, но угодили в болото, где увязли не только пушки, но и танки, а те, что не увязли, попали под артогонь и бомбежку авиации. У нас началась паника, экипажи стали бросать танки, а расчеты разбегаться по кустам, бросая пушки. В этот день мы потеряли до половины личного состава и техники".

Каждый из последующих дней наступления резко отличался от предыдущих и был по-своему интересен.

Четвертый день. На рассвете 9-й танковый корпус в районе села Титовка (три километра восточное Бобруйска) попал в трудное положение: не допуская отхода противника по шоссе, он сам оказался в полуокружении – гитлеровцы наступали на него с юга и востока и обстреливали с запада, из Бобруйска. К 6 часам утра. тревожные сигналы, поступавшие из танкового корпуса, превратились в сигналы бедствия. Наши успокоительные ответы по радио не оказали нужного влияния, и сигналы поступали через каждые тридцать минут, один тревожнее другого. Мы приказали командирам 41-го и 46-го стрелковых корпусов ускорить наступление и определили им жесткие сроки для вхождения в живую связь с танковым соединением. Авиация получила задачу бомбить вражеские войска, атакующие танкистов. Но так как разрыв между стрелковыми и танковым корпусами был все же большим, мы решили использовать еще одно во многих случаях верное средство личное общение. Решено было ехать к танкистам мне, члену Военного совета Коннову и полковнику Опарину.

Мы взяли с собой адъютантов и четырех автоматчиков, сели в два "виллиса" и добрались до шоссе, в трех километрах от которого вел бой 35-й стрелковый корпус. Ознакомившись наскоро с обстановкой у командира корпуса В. Г. Жолудева, мы на большой скорости покатили по шоссе.

Мы понимали, что подвергаемся риску, но он оказался значительно большим, чем мы предполагали. Первые пять километров мы не видели ни своих, ни немцев; на шестом километре на минутку остановились у взвода с пулеметами, выставленного 35-м стрелковым корпусом как прикрытие. Не узнав ничего нового, продолжали ехать со скоростью сорок километров в час. Увидели две группы немцев, которые, боязливо оглядываясь, спешили пересечь шоссе в северо-западном направлении. Чем дальше мы ехали, тем больше видели групп противника, все более крупных, перебегавших шоссе впереди и сзади нас. Встретили и машины с пушками на прицепе, переезжавшие шоссе. В двух местах мимо нас просвистели пули, выпущенные откуда-то из кустов. Путь в тридцать километров, который мы преодолели, показался нам бесконечно длинным. Назад не вернулись только потому, что считали возвращение по той же дороге еще более опасным. Мы напряженно вглядывались в кусты, надеясь разглядеть своих, кого-нибудь из состава танкового корпуса. На дороге стояли подбитые, еще дымящиеся немецкие танки и машины, – по-видимому, результат только что закончившегося боя. И наконец мы увидели свои танки, башни которых были обращены в нашу сторону. Удивленные и обрадованные танкисты окружили нас, подъехал командир корпуса Б. С. Бахаров с начальником политотдела. Мы обняли их, поблагодарили окруживших нас танкистов за вчерашний марш-маневр и за сегодняшнюю стойкую оборону и отправились на командный пункт корпуса. Командир корпуса удивился: "Ведь мы окружены, как вы могли проехать?" Вид у него был довольно смущенный. Вероятно, раскаивался в своих тревожных сигналах.

– Ваше положение нелегкое, – сказал я ему. – Но положение противника значительно хуже.

Глядя на танкистов, мы видели, как с их лиц понемногу исчезали озабоченность и тревога. Когда на КП мы слушали доклад о сложившейся обстановке, то в тех местах, где начальник штаба несколько сгущал краски, командир корпуса его поправлял. Трудно было сказать, как оценивалась обстановка до нашего приезда, но сейчас она выглядела невыгодной только для противника, и это нас радовало. Я подумал: "Все-таки хорошо, что мы сюда приехали".

Несмотря на то что занятый танкистами район с трех сторон обстреливался вражеской артиллерией, мы слышали от офицеров:

– Не дадим немцам отойти!

– Расширим район обороны!

– Будем стрелять только на поражение!

Последняя реплика была очень уместна: боеприпасов у танкистов оставалось в обрез.

Мы рассказали, где сейчас находятся стрелковые корпуса армии, о том, что они успешно продвигаются вперед.

– Не позднее завтрашнего дня 41-й стрелковый корпус будет здесь.

Правда, когда я назвал этот срок, лица у некоторых вытянулись. Но я добавил, что введенная сегодня в бой 129-я стрелковая дивизия уже подходит к северной окраине Бобруйска. Вслед за ней идет 169-я стрелковая дивизия. А 65-я армия Батова обходит Бобруйск с юго-запада, и город завтра будет окружен. В результате положение танкистов уже сейчас становится значительно легче.

Связались мы по радио с командным пунктом армии, сообщили генералу Ивашечкину о своем благополучном прибытии к танкистам и о намерении сегодня же вернуться к нему. Выполнить это намерение было совсем не просто: если утром на шоссе мы видели столько групп отходящих немцев, то что же там делается теперь, когда натиск наших частей усилился? Но оставаться у танкистов мы не могли.

За завтраком генерал Коннов рассказал обо всем виденном нами на шоссе и о том, что два раза по нас стреляли из кустов. Командир танкового корпуса и его офицеры пришли в ужас. Сначала нас просили остаться до соединения с 41-м стрелковым корпусом, но, когда я решительно отказался, нам предложили прикрытие из трех танков и двух машин пехоты. Мы согласились на три танка. Распрощавшись с хозяевами, пожелав им стойкости и успеха, не без тревоги и ринулись в обратный путь. Два танка на большой скорости шли впереди нас с открытыми люками, из которых танкисты наблюдали за местностью и за нами, а один шел сзади.

На обратном пути мы видели еще больше немцев, группами и в одиночку перебегающих шоссе; некоторые из них, добежав до середины шоссе, возвращались обратно и залегали в кустах, ожидая, пока мы проедем. Иногда наши танки открывали по ним огонь. Мы немало удивлялись тому, что за весь путь нас обстреляли только в трех местах, да и то неорганизованным огнем; по-видимому, отход противника на этом участке происходил стихийно. Однако вряд ли наше возвращение было бы таким благополучным, если бы нам не дали прикрытия.

Проводив нас до КП 35-го корпуса, танкисты вернулись к своим не задерживаясь.

Пятый день наступления был замечателен тем, что 129-я стрелковая дивизия, снятая с обороны во второй день операции, совершила за три дня марш в сто десять километров, вышла к реке Березина, форсировала ее, вошла в связь с частями 65-й армии и тем завершила окружение города Бобруйск. Только в этот день она захватила в плен более пяти. тысяч немцев из числа тех, которые просачивались в промежуток между 9-м танковым и 46-м стрелковым корпусами.

35-й стрелковый корпус форсировал реку Ольса (на которую мы должны были выйти лишь на девятый день операции по директиве фронта) и далеко перешагнул нашу правую армейскую границу, чтобы отрезать пути отхода противнику, дерущемуся перед 50-й армией. Кроме того, корпус освободил районный центр Кричев.

46-й стрелковый корпус вышел к Березине у города Свислочь, овладел исправным железнодорожным мостом и захватил плацдарм.

80-му стрелковому корпусу было приказано свернуться и следовать за 46-м стрелковым корпусом во втором эшелоне армии. 41-й стрелковый корпус вместе с 9-я танковым сжимал кольцо вокруг противника и уничтожал его.

В течение шестого дня было захвачено еще более пяти тысяч пленных и громадное количество техники. Попадая в безвыходное положение, гитлеровцы шли на любое коварство; кое-кто забывал об этом и дорого расплачивался за свою беспечность. К одному из батальонов 41-го стрелкового корпуса в сумерках подошла большая группа фашистов. В поднятых руках белые платки. Идущие впереди были без оружия и кричали: "Плен, плен!" Наши встретили их со смехом и подпустили шагов на пятьдесят. Вдруг первые ряды гитлеровцев расступились, а идущие за ними автоматчики открыли огонь. У нас были убитые и много раненых, в их числе подполковник Матвеев (умер от ран). Немцы прорвались к лесу.

Об этом случае мы немедленно оповестили все войска. Когда на следующий день группа немцев вышла на один из полков 129-й стрелковой дивизии, командир батальона, приказав подчиненным быть готовыми к открытию огня, велел гитлеровцам остановиться в трехстах метрах и переходить к батальону по десять человек. Они этого приказа не выполнили, бросились в разные стороны, но батальон открыл огонь. Из четырехсот человек никто не ушел. От захваченных в плен узнали, что это была та самая часть, которая накануне воспользовалась доверчивостью подполковника Матвеева.

В этот же день командир немецкого 35-го армейского корпуса фон Лютвиц прорвался из окружения во главе группы в шесть тысяч человек с танками и артиллерией, выбил наш полк из поселка Октябрьское и двинулся к северу, но был снова окружен. В решительной схватке половина его отряда была уничтожена, а другая половина вместе с генералом попала к нам в плен.

На другой день я проезжал по железнодорожному мосту через Березину, приспособленному противником для автотранспорта, и был поражен увиденной картиной: все поле около моста усеяно телами гитлеровцев – не меньше трех тысяч. Здесь группа фашистов пыталась вырваться из окружения. Больше всего мертвых поблизости от моста, который прикрывали зенитчики майора Панченко. Противник много раз атаковал мост, но взять его не смог.

Я изменил маршрут двум дивизиям, которые шли на переправу севернее, я приказал им идти через этот мост. Я считал, что пройденные пехотинцами лишние пять километров сторицей окупятся моральным эффектом: пусть люди своими глазами увидят тысячи убитых врагов и сами оценят подвиг товарищей, дравшихся на этом направлении.

К исходу седьмого дня наступления 35-й стрелковый корпус, форсировав реку Березина и обойдя город Березино с юга, продолжал продвигаться на север и в двух местах перехватил шоссе Могилев – Минск (хотя оно было в двадцати километрах за нашей правой границей), отрезав основной путь отхода противника, дерущегося перед 50-й армией и 2-м Белорусским фронтом.

40-й стрелковый и 9-й танковый корпуса успешно продвигались на запад, отрезая большие группы противника.

80-й стрелковый корпус очищал лесные массивы от оказавшегося в нашем тылу противника и захватил много пленных, вооружения, техники.

В этот день Верховным Главнокомандующим была объявлена благодарность войскам за освобождение Бобруйска.

Через неделю был получен приказ о присвоении наименования Бобруйских нашим 108, 250, 348-й стрелковым дивизиям, 9-му танковому корпусу (всем его бригадам) и 313-му гвардейскому минометному полку.

Наступление 3-й армии завершилось захватом юго-восточной части Минска. Остальную часть белорусской столицы освободили войска 3-го Белорусского фронта.

За десять дней наступления мы прошли с тяжелыми боями двести километров.

Мы продолжали теснить противника на запад. Теперь он оказывал упорное сопротивление лишь на выгодных ему рубежах и у важных объектов, поэтому мы продвигались вперед со скоростью двадцать пять – тридцать километров в сутки, выделив от каждой дивизии по усиленному полку в передовые отряды, и вели параллельное преследование.

На следующей неделе директивой Ставки 3-я армия была передана из 1-го Белорусского фронта во 2-й Белорусский. Нашим правым соседом стали войска 3-го Белорусского фронта.

2-й Белорусский фронт был в последние дни целиком занят ликвидацией окруженной орша-могилевской группировки, и для того чтобы он участвовал в дальнейшем наступлении, ему и передали нашу армию. Это было тем более оправданным решением, что к моменту передачи наша армия наступала между 3-м и 1-м Белорусскими фронтами, а своим вторым эшелоном или резервными дивизиями вела бои с противником, который оказался в нашем тылу и теснился войсками 2-го Белорусского фронта.

Распоряжением 1-го Белорусского фронта в тот же день были выведены из состава нашей армии 9-й танковый корпус, 46-й стрелковый корпус (трехдивизионного состава) и управление 80-го стрелкового корпуса с одной дивизией.

Первым следствием передачи нашей армии другому фронту был острый недостаток во всем необходимом, начиная от боеприпасов, горючего и смазочных материалов и кончая продовольствием, так как наступательные бои продолжались, а подвоз на время перебазирования прекратился. Если от нерегулярности подвоза нередко случались большие трудности и в обычных условиях, то они не могли не стать много ощутимее в это время; надо к тому же принять во внимание, что еще не были ликвидированы группы противника в нашем глубоком тылу.

Мы послали командованию 2-го Белорусского фронта полное тревоги донесение и одновременно дали строгие указания командирам корпусов и дивизий, – не надеясь на улучшение подвоза в ближайшие четыре дня, шире использовать трофейные боеприпасы (исправных захваченных орудий, минометов и стрелкового оружия было болите чем достаточно), горючее и смазочные материалы отпускать только для машин, перевозящих орудия, минометы и боеприпасы, взять под строгий контроль продовольствие, чтобы каждый грамм положенного солдату попадал только в его желудок.