Текст книги "Белый, белый снег… (сборник)"

Я не знаю, откуда печаль,

Отчего она душу терзает.

Но зовет меня светлая даль,

И чего-то опять не хватает.

Кто ответит, зачем я живу?

Что ищу под разливами звонниц?

И кого безнадежно зову,

В паутине проклятых бессонниц?

Каждый день – как подарок судьбы!

Каждый день – как исчадие ада!

Для чего мне дана эта жизнь:

В наказание или в награду?

Павел замолчал. Света внимательно посмотрела на него.

– А дальше?

– Дальше я и сам еще не знаю… Это последнее, на днях родилось. Нужно как-то закончить, а как – не придумал еще…

– Интересно.

– Правда? – оживился Павел. – Тебе понравилось?

– Да. Непонятно только, что значит – «под разливами звонниц»?

– Ну, как?.. Звонницы – это такие колокольные арки в храмах… То есть, подразумевается разливистый звон колоколов. Поняла?

– Теперь поняла.

– А вообще, я считаю, совсем не обязательно объяснять каждую строчку. В стихах… – глаза у Павла заблестели. – В стихах должно быть что-то непонятное. Вот, например… «Как тогда, я отважный и гордый, только новью мой брызжет шаг…» Ну, вот, подумай, какой такой «новью» и почему «брызжет»? Или… «Этих дней кипят-ковая вязь». Как это – «дней кипятковая вязь»? Разве можно такое объяснить?.. И это Есенин, понятный вроде бы поэт.

– Учиться не думаешь?

– Хотел… В литературный поступать или на журфак. Но мать… Мать против. Говорит – лучше на стройку.

– Почему? – искренне удивилась Света.

– Деньги нужны.

– Но нельзя же во всем искать материальную выгоду.

– Ее тоже можно понять, – вздохнул Павел. – С утра до вечера на двух работах.

– А отец?

– Отец… Отец… Я уже начал сомневаться – есть ли он у меня?

9

Вечерние сумерки… В доме Котельниковых горел свет.

За столом, в старом залатанном свитере сидел пьяный Иван. В комнату вошла жена, забрала со стола недопитую бутылку. Попыталась прихватить и стакан, но Иван успел выпить…

Пока муж закуривал, Надежда спрятала бутылку. Потом села рядом, на диван.

– На кого ты стал похож? Вещи из дому таскать начал… Не работаешь… Я устала! Не могу больше…

Она расплакалась.

– Ну, брось ты… Не реви… Я завяжу скоро…

– Сколько раз я уже это слышала? – сквозь слезы произнесла Надежда. – Не верю!

Иван жестами и мимикой попытался что-то объяснить, но, обессилев, уронил голову на грудь.

– Ты посмотри на себя в зеркало. Ничего человеческого в тебе не осталось… Когда ты в последний раз с детьми общался? Они уже забыли, когда тебя трезвым видели… А я?.. Я ведь тоже… Слова от тебя ласкового не услышишь!

– Ну, Надюх… У-у-у…

Сделав губы трубочкой, он потянулся к ней с поцелуем, но не удержался на табурете и с грохотом упал на пол.

10

Морозный солнечный день. Пушистый иней на проводах и деревьях. Снег звонко поскрипывал под подошвами.

Надежда с тяжелыми сумками шла по улице. Возле дома встретила соседку.

– Здравствуйте, тетя Клава!

– Здравствуй, Наденька, здравствуй!.. С работы?

– Ага… – ответила Надежда и достала из сумки завернутый в промасленную бумагу большой пакет. – Вот, к чаю возьмите… Пироги тут.

– Спасибо.

– Свадьба в столовой была, так остались.

– Как у тебя, девонька, дела? – поинтересовалась соседка.

– Какие тут могут быть дела… – устало ответила Надежда. – Вы ведь сами все видите.

– И то правда… Мой тебе совет. Побереги себя, да и деток тоже. Уходи от него, пока не поздно… Сколько можно горе мыкать? Ты женщина видная, найдешь еще свое счастье.

– Легко сказать – уходи… Столько лет вместе прожили.

– Но ты же видишь, что это за человек! Вот давеча замечание ему сделала, так он на меня чуть не с кулаками накинулся!

Надежда грустно вздохнула.

– Как напьется, так дурак дураком.

– Дак он и не протрезвляется!

– Но… Вообще, он не плохой мужик-то… Жалко мне его, теть Клава.

– Жалко?.. А он хоть кого-нибудь пожалел?!

– Ладно, пойду… Надо еще обед готовить.

Стукнула калитка… Дик с радостным лаем бросился навстречу. Надежда потрепала пса по загривку, отломила кусок пирога и вошла в дом.

Вся семья была в сборе. Машенька радостно бросилась проверять мамины сумки. Надежда дала ей конфетку… Паша, склонившись над столом что-то рисовал в альбоме. Увидев мать, улыбнулся… Сам Котельников неподвижно сидел возле окна, смотрел на улицу.

Машенька подошла к отцу, протянула Пашин рисунок.

– Папа, посмотри.

Иван оторвался от окна:

– Что это?

– Паша нарисовал.

Равнодушно глянув, Котельников отвернулся.

– Цветочки-кораблики… – недовольно пробурчал он себе под нос, потом, обращаясь к сыну, раздраженно бросил. – Мужиком надо быть!

Павел с вызовом взглянул на него.

– Как ты?

– Да, как я… – потом, уловив издевку в словах сына, грозно прикрикнул. – Поговори мне еще! Поговори!.. Чего смотришь?!

Павел молча набросил пальто и вышел.

Машенька, поджав губы, отвернулась к стене. Надежда тихо расплакалась.

11

Старинная каменная церковь возвышалась на берегу реки. Холодный порывистый ветер вздымал на воде крупную рябь, перекатывал пенные свинцовые волны. По заберегам белел молодой тонкий ледок. Большие разросшиеся деревья в церковном дворе гнулись, шуршали голыми оледеневшими ветвями, жалобно поскрипывали. Временами с неба, из низких серых туч принимался моросить мелкий нудный дождь, вперемешку со снегом…

А внутри храма, напротив, царили тепло и спокойствие. В нагретом воздухе витал запах ладана. Длинные тонкие свечи, негромко потрескивая, горели ровным и ярким пламенем. Лики икон умиротворенно смотрели со стен.

Надежда в темном платке и местный служитель отец Георгий, облаченный в длинную черную рясу, стояли возле алтаря. Больше в храме в этот час никого не было.

– Не знаю, что делать… Я устала, – с отчаянием, тихо произнесла Надежда, продолжая начатый разговор.

– К долготерпению призывает Господь наш, – ответил отец Георгий.

– Сил моих больше нет… А может и вправду развестись? Отец Георгий, что вы посоветуете? Ведь церковь не против развода?

– К душе своей прислушайся сперва, не рви по живому… Ибо сказано в Писании: «По жестокосердию вашему дана вам сия заповедь».

Надежда вздохнула и опустила глаза. Тонкие пальцы нервно теребили кончик платка.

– Терпи… – мягко, но убедительно проговорил отец Георгий. – Сумерки сгущаются перед рассветом…

12

Иван Котельников, страдая от жестокого утреннего похмелья, беспокойно ворочался на диване. В последнее время это состояние стало для него привычным… Два года уже Иван нигде не работал, перебивался случайными заработками. И если поначалу деньги вроде бы были, то вскоре их стало не хватать. Он занимал, не успевал отдавать, снова просил в долг. Постепенно ему перестали одалживать… Большая часть денег уходила на выпивку. Иван и до увольнения с работы частенько прикладывался к бутылке. Ведь это же так просто: выпил – и сразу все хорошо. И не болит душа, и мысли черные не лезут в голову. А когда его уволили, он стал пить еще больше. От неустроенности, от тоски… Все реже и реже можно было увидеть его трезвым. В последние пол года Иван и вовсе, словно с цепи сорвался. Пил практически каждый день. Близкие страдали, но ничего не могли изменить. И никакие уговоры на него не действовали… Прежних друзей у Ивана не осталось. Так, приятели, вроде Чики… Иногда, впрочем, находило на него раскаяние. В такие моменты Иван словно прозревал. Хотелось ему тогда все изменить, начать жизнь заново. Но это продолжалось недолго. И снова пьяный угар туманил голову…Он словно сорвался с кручи, и падал, падал… Совсем как тогда, в афганских горах.

Яростно и громко залаял Дик во дворе. Потом в сенях послышалась неловкая возня, какой-то стук, и на пороге появился Чика. Под мышками у него были костыли, в руке – авоська с тремя бутылками.

– Привет, Вано! Держи вино!

Котельников приподнял с подушки тяжелую голову.

– Ты чего, ногу что ли сломал?

– А-а, вчера по-пьянке, – Чика проковылял в комнату, поставил на стол сетку с бутылками. – Принимай товар!

– Откуда? – радостно изумился Иван.

– От верблюда… Закусить есть чего?

– Сейчас, сейчас посмотрим.

Иван поднялся и, шаркая тапками по полу, отправился на кухню. Некоторое время спустя вернулся с буханкой хлеба и тарелкой соленых огурцов. Дрожащими руками попытался отрезать ломоть.

– Давай я… – остановил его Чика. – Сейчас выпьешь, легче будет.

– Что-то потряхивает, – виновато произнес Иван. – Водяра, видно, вчера паленая попалась.

– А я вроде ничего…

Чика налил водки в граненые стаканы почти доверху. Они выпили, захрустели огурцами.

– Твой пес – сущий зверь! – с набитым ртом сказал Чика.

– Да ну!.. – отмахнулся Иван. – Это он так, для виду полает…

– Говорю тебе – сожрать готов!

– Боишься? – подначил его Иван.

Чика презрительно хмыкнул.

Котельников разлил водку по стаканам, взглянул в окно. Пес сидел возле своей конуры.

– Ну, хочешь, я тебя с ним познакомлю? Хочешь?.. Сюда приведу и …

– Не-не-не! Не надо! – воспротивился Чика.

– Почему?

– Не хочу.

Они снова выпили. Лицо Ивана озарила блаженная улыбка.

– Вот это кайф! По всем жилам протопило… Нет, я все-таки тебя с ним познакомлю.

– Не надо, прошу тебя! Не надо! – попытался протестовать Чика, но Котельников уже вышел во двор.

Отцепив пса, он завел его в дом.

– Сидеть, Дик! Сидеть!.. Чика, дай ему руку!

– Еще чего! – возмутился тот, отстраняясь. – Чтобы он мне ее оттяпал? У меня и так нога вон…

– Не бо-о-ойся! Погладь его… Смотри, какой он хоро-о-оший.

– Да ну тебя на фиг! Сам с ним целуйся.

– Ну, это ты не прав… – обиделся Иван.

Взяв со стола кусок хлеба, он бросил его собаке. Дик одним махом проглотил угощение.

– О! – сказал Котельников. – Сейчас!

Он исчез в другой комнате и через минуту оттуда донесся его голос.

– Чика!

– Что?

– Иди сюда!

– Зачем?

– Ну, иди, говорю!

Чика опасливо встал из-за стола и, бочком пробираясь мимо собаки, приковылял на костылях в комнату. Иван протянул ему ружье.

– На вот, смотри!

– Да видел я уже… – недовольно поморщился Чика.

– Подарок отца, – в хмельном восторге выдохнул Котельников. – Ты в стволы погляди!

Он открыл ружье, показывая чистоту стволов.

– Муха не сидела! А знаешь, как бьет? Я за сто метров… Иду, глухарь сидит. Вон, мы с Диком были, он поднял и посадил… Я только – щелк! Камнем!.. Во!.. Чика, пойдем на охоту? Дика возьмем, и…

В соседней комнате раздался грохот, звон падающей посуды. Они бросились на звук… Возле стола с виноватым видом стоял Дик, а рядом на полу и на столе валялись пролитая бутылка, опрокинутые стаканы. По клеенке стекал тоненький журчащий ручеек.

– Едрит-твою за ногу! – ошарашено вымолвил Чика. – Вот так номер!

– Ты что наделал, скотина! – в сердцах рявкнул Иван.

Постукивая по полу когтями, Дик испуганно забился под кровать. Он всего лишь корочкой хлеба хотел поживиться, а тут такое…

– Наказать его надо, – произнес Чика.

– Сейчас дам по ушам, мало не покажется! – возмущенно откликнулся Котельников.

Чика протянул ему ружье.

– На! Застрели.

– Что? – не понял Иван.

– А на кой тебе такая глупая животина? Или ты его сейчас жалеть начнешь? Как баба…

– Что?

– Да нет, ничего… Но если ты мужик…

Иван схватил Чику за грудки.

– Ты меня знаешь! И любой скажет – Иван Котельников – мужик! А не цветочки-кораблики…

– Ну, и правильно. Застрели – и дело с концом.

Котельников неуверенно пожал плечами.

– Но… Не здесь же?

– А ты на речку его выведи. Там даже выстрела никто не услышит.

Снег валил густыми пушистыми хлопьями. Дик, думая, что его ведут на охоту, азартно тянул поводок. Пьяный хозяин с ружьем едва поспевал за ним.

Они спустились к реке, пошли вдоль берега… Река по кромке уже была скована льдом, а на середине – парила черная открытая вода. От воды тянуло холодом, сыростью и человек с ружьем, озираясь, зябко поеживался… Наконец он остановился, выпустил из рук поводок. Собака отбежала немного вперед, и недоуменно посмотрела на хозяина.

Тихо… В белом безмолвии слышно было только зловещее карканье ворон, рассевшихся на ветвях прибрежных деревьев.

Иван медленно поднял ружье, щелкнул взводимым курком. Мушка, подрагивая, легла на черный собачий силуэт. Дик доверчиво помахал хвостом.

Выстрел!.. Пес упал, зарывшись мордой в снег.

Иван открыл ружье, выбросил дымящийся патрон. Потом подошел, склонился над жертвой. Пес неподвижно лежал, не подавая признаков жизни.

Котельников взял его за задние лапы и волоком потащил по рыхлому снегу. Позади оставалась глубокая борозда, испещренная алыми кровавыми пятнами.Бросив тяжелую ношу под куст, Иван достал сигареты. Ладони у него были красные от крови. На прикуренной сигарете тоже оставались кровавые следы… Он жадно глотал горький дым, пытаясь перебить подступающую дурноту. Потом забросал неподвижного пса снегом и, не оглядываясь, ушел.

13

Котельников вернулся домой весь в снегу, с зачехленным ружьем на плече. Открыл калитку, вошел во двор… В то же время из дома вышла жена, с миской еды для собаки.

– А где Дик?

– Я его застрелил.

– Я серьезно…

– Я тоже.

Иван поднес к губам сигарету. Надежда увидела почерневшую от крови ладонь. В ужасе она отшатнулась, и миска с собачьей едой упала на снег.

14

Надежда уложила Машеньку спать. Сама села рядом… Слезы сами собой покатились из глаз.

– Мам, а почему ты плачешь?

– Зубик болит.

– А ты таблетку выпей.

– Я уже выпила. Спи…

Машенька немного помолчала, потом чуть слышно произнесла:

– Мам, а где наша собачка?

– Убежала.

– Далеко?

Надежда промолчала, ладонью размазывая слезы по щеке.

– А может быть, ее надо поискать? – простодушно предложила Машенька.

– Спи… – Надежда глубоко, прерывисто вздохнула. – Закрой глазки и спи.

Она поцеловала дочь и погасила свет.

15

Утро в семье Котельниковых было безрадостным. Из замерзших окон сочился сиренево-бледный неяркий свет. Иван нервно курил в свой комнатушке. Иногда он вставал, начинал ходить из угла в угол, потом снова садился. И снова вставал… Он не мог найти себе места. Муки похмелья и осознание того, что он натворил, не давали ему покоя.

В другой комнате Надежда заплетала Машеньке косы. Павел сидел за столом, листал толстую книгу и прихлебывал остывший чай.

Наконец Иван, не выдержав, вышел к семье.

– Я вчера это… Не знаю, что нашло… Затмение… Ничего не помню почти…

Надежда молча ушла. Он хотел погладить по голове дочь, но Машенька отстранилась от него, как от чужого. Иван попробовал заговорить с сыном, но наткнулся на незнакомый жесткий взгляд… Прервавшись на полуслове, он потерянно замолчал.

Душу Ивана терзали раскаяние и тоска. Будущее представлялось безрадостным… Взгляд его упал на стену. Там висел моток веревки на гвозде. Он взял веревку и вышел во двор.

Все вокруг было белым бело. Снег падал всю ночь и засыпал округу.

– Кар-р! Кар-р! Кар-р!.. – услышал он над собой. На деревьях копошились вороны, роняя на землю снег с пушистых ветвей.

«Погодите каркать, – устало подумал Иван. – Я ведь живой еще пока…»

Он помял веревку в руках, словно примериваясь, как лучше сделать петлю. Выдержит ли она? И вдруг…

След! Он увидел идущий от приоткрытой калитки след – глубокую борозду с кровавыми отпечатками собачьих лап. Смятение и ужас охватили его. Показалось, что он сходит с ума.

Следы вели к конуре. Иван бросился туда и увидел израненную собаку.

– Дик… Дика!.. Ди-и-ик!

Потрясенный, он опустился на колени… Узнав хозяина, пес преданно посмотрел ему в глаза и, с трудом приподняв окровавленную голову, попытался лизнуть руку.

16

В холодном и пустом коридоре районной ветлечебницы Иван Котельников провел уже не один час. Но он словно бы и не замечал этого. Время перестало для него существовать. Сидя на жестком, потертом диване, он мучительно ждал.

В двух шагах от него, за плотно закрытыми дверями с надписью «Операционная» ветеринарные врачи привычно делали свою работу.

Наконец дверь приоткрылась. Невысокий крепкий мужчина в белом халате, вытирая руки чистым вафельным полотенцем, изумленно покачал головой:

– Как он выжил – ума не приложу. Такое ранение… Да вы не переживайте, на охоте и не такое бывает. Люди под выстрел попадают! А уж собаки… Чего говорить.

С листком, исписанным мелким торопливым почерком, подошла помощница главного ветеринарного врача. Иван поднялся им навстречу.

– Чем кормить, и какие лекарства давать – я там все подробно расписал… Будут вопросы – звоните.

Расчувствовавшись, Иван крепко пожал протянутую руку.

– Спасибо, доктор!

17

Перебинтованный Дик лежал в доме, на теплом мягком коврике. Иван растапливал печь. Уложив в топку дрова, он острым широким ножом нащипал сухой лучины, надрал мелко бересты. Потом чиркнул спичкой, поднес к тонким берестяным завитушкам маленький трепещущий огонек. Береста вспыхнула, запотрескивала… Белое яркое пламя радостно заплясало среди сухих лучин. В печи тихо загудело, потом все громче и громче… Осмелевший, окрепший огонь принялся пожирать брошенные в топку дрова.

Жаром дохнуло в лицо… Щурясь на пламя, Иван притворил железную дверцу.

Мягко ступая по полу в вязаных шерстяных носках, он подошел к столу, взял ложку, налил в нее из бутылки микструру. Склонившись над собакой, влил в пасть лекарство. Пес дернулся и затряс головой.

– Так надо, Дик… Так надо… – успокоил его Котельников. – Чтобы побыстрее выздороветь. Понял?

Хлопнула входная дверь. На пороге появился Чика. Он был изрядно навеселе, с бутылкой водки в руках.

– Привет, Иван! Готовь стакан!.. – торжественно воскликнул он, и осекся, увидев лежащего на полу пса. Изменившись в лице, он опустил руку с бутылкой.

– Я не пью больше. Все… Завязал, – тихо ответил Котельников.

– Та-а-ак… Ну, дела-а-а… – удивленно протянул Чика.

Иван погладил беспокойно заерзавшего пса.

Чика криво усмехнулся:

– Решил, значит, правильным стать? Культурным… Живой уголок завел.

– Иди, Чика, иди… – взглянув исподлобья, качнул головой Котельников.

– Вот так, значит? Друга гонишь?!

– Не друг ты мне… Понял?!

Он грозно шагнул в сторону Чики и тот, зная крутой характер Ивана, испуганно попятился. Уже со двора, крикнул с досадой:

– Гляди! Попросишь еще похмелиться!

18

Яркими разноцветными вспышками предновогоднего салюта искрилось черное вечернее небо. Веселыми радостными огнями на площади мигала наряженная елка. Иван Котельников, с туго набитыми пакетами, остановился, посмотрел на эти праздничные сияющие огни, и, улыбнувшись, зашагал дальше.

Дома его ждали… В комнате дети наряжали принесенную накануне из леса елку. Волнующе пахло свежей хвоей.

– Вон туда! Вон туда повесь! – подавая брату очередную игрушку, оживленно тараторила Машенька.

– Хорошо, – кивал Паша. – Следующую давай.

– А эту вот сюда! – не унималась сестра.

Паша послушно вешал поданную игрушку.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Надежда готовила новогодний ужин.

– О, папка пришел! – радостно воскликнула она, увидев входящего Ивана. Следом за ним в жарко натопленную избу ворвалось облако морозного пара.

Иван скинул одежду и, шурша пакетами, прошел на кухню. Чмокнув в щеку жену, спросил:

– Тебе помочь?

– Возьми тарелки, приборы… – ответила Надежда. – Неси в комнату.

Иван принял тарелки.

– А почему пять? Нас же четверо…

– Света придет, – пояснила жена.

– Какая Света?

– Пашина девушка.

– А-а-а… – многозначительно произнес Иван. – Понятно.

Он прошел в комнату, принялся расставлять тарелки на столе. Сын возился с гирляндами.

– Пап, посмотри… Что-то не горят.

– Сейчас, – Иван присел на корточки возле елки. – Ну-ка…

Вспыхнули разноцветные огни. Машенька запрыгала, радостно захлопала в ладоши:

– Ура-а!.. Пап, а Дед Мороз будет под елку подарки прятать?

– Обязательно, – обнимая ее, сказал Иван.

– А когда?

– А вот когда ты уснешь, потом проснешься и – пода-а-арков!..

– Ура-а-а! – не смогла сдержать радости Машенька.

Иван вернулся на кухню, к жене, помогать ей, готовить салаты. Надежда долго крепилась, но потом все же не выдержала:

– Видела сегодня мужиков из твоей бригады… Правда, что тебя снова бригадиром назначают?

Иван смутился, отложил в сторону недорезанный огурец.

– Не хотел говорить тебе раньше времени… С Нового года берут на прежнее место!

От избытка чувств Надежда бросилась ему нему на шею.

Пришла Света. В руках у нее была коробка с тортом.

– Здравствуйте, – скромно сказала она.

– Па-а-аша-а-а! – позвала Надежда сына.

Павел вышел сияющий, поцеловал девушку, помог ей раздеться. Потом проводил Свету в комнату.

Пора было за стол. По команде хозяйки все задвигали стульями, усаживаясь на свои места.

– Ой, подождите! – что-то вспомнив, остановила их Надежда. – Давайте, пока время есть – сфотографируемся.

Она достала из «стенки» фотоаппарат.

– Давайте лучше я вас всех вместе сфотографирую, – предложила Света.

Иван, Надежда, Павел и Машенька встали возле наряженной новогодней елки. Света навела фотоаппарат.

– Стоп! – неожиданно воскликнул глава семейства. – Дика забыли!

– Беги-и! – шутливо подтолкнула его в спину жена.

Иван, в чем был, раздетый, выскочил на мороз. Дик радостно бросился к нему, поднялся на задние лапы, передними упираясь хозяину в грудь, выражая тем самым высшую степень доверия. Котельников отстегнул его от цепи и за ошейник завел в дом.

В центре комнаты поставили стул. Иван присел, придерживая пса, норовившего лизнуть его в лицо. За спиной у Котельникова, дружно обнявшись, встали жена и дети.

– Улыбочку! – задорно скомандовала Света.

Все улыбнулись и посмотрели в объектив.

– Внимание, снимаю!

Щелкнув, камера навсегда запечатлела счастливое семейство. Все Котельниковы на фоне новогодней елки и в центре – Дик.

Проклятие Черного шамана

Пролог

– Значит так, – сурово произнес молодой оперуполномоченный в штатском, наваливаясь мощной грудью на стол. – Берешь бумагу, ручку – и пишешь все, как было…

– Да я уже и так все вам рассказал.

– Еще раз говорю: берешь бумагу, ручку…

– Прошу мне не тыкать! – возмутился я.

– Хорошо… Берем бумагу, ручку – и пишем.

Я невольно усмехнулся. Раньше, когда меня в транспорте вместо «Сейчас выходите?» спрашивали «Сейчас выходим?», я почему-то сразу думал, что человек работает в милиции.

– Чтобы все описать, потребуется время, – устало вздохнул я.

– Времени сейчас у тебя будет предостаточно, – оперуполномоченный недобро прищурился.

– Погодите! – встрепенулся я. – Вы что, меня арестовать хотите?

– А ты как думал? – резко бросил он, и щеки его зарделись. – Накрутил здесь, понимаешь… И концы в воду?

Я с трудом подавил в себе вспышку ярости. Все во мне трепетало. Вот, значит, как!..

– В конце концов, я имею полное право задержать любого подозреваемого на установленный законом срок. До выяснения обстоятельств… – уже спокойнее сказал оперативник. – Чего волноваться зря? Виновен – посадим, невиновен – отпустим. Все просто…

Он вызвал охрану и меня под конвоем доставили в одиночную камеру.

«Миленькое местечко… – из последних сил попытался пошутить я. – Самое главное чувствуешь себя здесь в полной безопасности».

Оставив бумагу и ручку на столе, я, не раздеваясь, улегся на застеленную серым одеялом шконку [1] и почти сразу провалился в черную пустоту.

На завтрак была жидкая овсяная каша, ломоть черного хлеба и теплый чай в алюминиевой кружке. Эта нехитрая трапеза не утолила голод, а лишь слегка приглушила его. Чтобы отогнать навязчивые мысли о еде, я сел к столу, положил перед собой чистые листы, взял авторучку… События последних дней неожиданно обрушились на меня. И это было так отчетливо и ясно, что мне невольно пришлось пережить все заново.

1

Первое, на что мы обратили внимание, въезжая в поселок, был кружащийся довольно низко вертолет. Толстобрюхая винтокрылая машина явно искала место для посадки.

– Что, почту привезли? – поинтересовался водитель у проходивших мимо мужиков.

– Не-е-е! – охотно отозвался один из них. – Витьку Старцева медведь порвал. Из областной больницы прилетели…

«Вот это да! – опешил я от неожиданности. – Как же так? Что теперь делать?»

Не хотелось верить услышанному. Ведь совсем недавно мы общались с ним по телефону. И именно он пригласил меня сюда отдохнуть, поохотиться.

– Что, знакомый, что ли? – участливо произнес шофер, заметив, как я изменился в лице.

– Приятель… Служили вместе.

Расплатившись с водителем, я подхватил свой туго набитый рюкзак, закинул за спину зачехленное ружье и поспешил туда, где был народ – к вертолету… Но повидаться с приятелем мне не удалось. Пока я скакал через пеньки и кочки, пробираясь к поляне, вертолет уже взлетел.

Что делать?.. Во всем поселке я никого больше не знал. Да еще и водителя отпустил. А отсюда до райцентра – верст пятьдесят. Кроме того, как мне удалось выяснить, регулярного автобусного сообщения здесь вообще не существовало. Автобус ходил два-три раза в неделю… Мой бывший сослуживец жил здесь с матерью и женой. Дети учились в райцентре, в школе-интернате. Домой приезжали по выходным. Сам он работал на местной пилораме… Приятель мой давно звал меня на охоту, а я все не ехал и не ехал. И вот, на тебе, собрался…

«Что же делать? – размышлял я, провожая взглядом улетающий вертолет. – Не ночевать же на улице?»

– Вон его жена с матерью, – любезно подсказал щуплый седобородый дедок в ватной телогрейке. – Переживают…

Я подошел, поздоровался. Заплаканные женщины молча кивнули в ответ. Видно было, что им не до меня.

– В сознании? – спросил я.

– Да… – тихо ответила его жена, – Но очень…

Не договорив, она всхлипнула и уткнулась в платок.

Поляна быстро пустела, люди расходились по домам. Кое-где уже в окнах светились огни. Порывы холодного ветра срывали последние листья с берез, трепали пожухлую траву; от реки тянуло зябкой сыростью. Щемящее чувство тоски и одиночества привычно ворохнулось в груди.

– Чего же вы стоите? – окликнули меня женщины. – Идемте…

Я поднял с земли рюкзак.

– Матрена! – подал голос все тот же седобородый шустрый дедок. – А то пусть у нас ночует!.. Чего вам тесниться? А?..

Он вопросительно взглянул на меня. Я согласно мотнул головой. По правде сказать, этот вариант меня больше устраивал… В семье горе, чего я буду там мешаться? И им лишние хлопоты, и мне тяжело…

– Пойдем, – дедок легонько подтолкнул меня в спину. – Вон, мой дом, возле мостика.

Гостеприимного деда звали Захар Матвеевич. Он подкупал своей общительностью. И неизвестно, чего было больше в этой готовности приютить одинокого путника – бескорыстного желания помочь ближнему своему, или уверенность в том, что у этого городского бродяги наверняка найдется что-нибудь выпить? Скорее всего, им двигало и то, и другое.

В доме было жарко натоплено. Хозяйка возилась возле русской печи, разливая в тарелки наваристые мясные щи. Ароматный запах витал в воздухе. Я достал из рюкзака коньяк. Дед Захар заметно взбодрился.

– Бабка, давай-ко неси рюмки!

Анна Андреевна – так звали хозяйку – принесла граненые рюмки на тонких ножках. Ради гостя из подполья достали соленых груздей, моченой брусники…

Выпили, принялись за закуску.

– Ты ешь-ешь, наворачивай! – ободряюще улыбнулся дед Захар, заботливо подкладывая в мою тарелку дымящуюся отварную картошку. – Грибы вон бери, колбасу домашнюю… В городе-то у вас все не то… Все искусственное… Племянница к соседке приезжала. На мясокомбинате работает. Так, говорит, в вареную колбасу на сто килограммов, только пять кило чистого мяса полагается. Остальное – добавки… Ну, разве это еда?

Я согласно кивнул. От выпитого дед раскраснелся, отмяк душой. Видно было, что ему интересно поговорить с новым, незнакомым человеком. Хозяйка снисходительно поглядывала на захмелевшего мужа.

– Скотину держите? – спросил я, поддевая на вилку ломтик ароматной домашней колбасы.

– Да где нам теперь… – вздохнула Анна Андреевна, обтерев концом платка, небрежно спущенного с головы на шею, тонкие сухие губы. – Дети подкармливают. У дочки с зятем хозяйство.

Выпили еще по рюмочке, поговорили о том, о сем. Потом разговор как-то незаметно повернул к главному событию сегодняшнего дня.

– Утром нашли Витьку-то… – тихо произнес дед Захар, задумчиво теребя седую бороду. – Сам на лежневку [2] выполз. Мужики на работу поехали, наткнулись.

– Ой, беда! – сокрушенно покачала головой хозяйка. – Двое ребятишек ведь у него.

– Медведь, это тебе не курица, – продолжал размышлять дед, – Ему человека заломать – раз плюнуть. Вон, в охотничьем журнале писали: одним ударом хребет лосю может перешибить… А бегает как? Пятьдесят километров по бурелому!.. Разве тут убежишь?

– Да уж… – сказал я и невольно содрогнулся, представив, как огромный дикий зверь безжалостно терзает моего приятеля.

Помолчали. За окнами совсем стемнело. В наступившей тишине слышно было, как по стеклам барабанит мокрый снег.

– А знаете, что скажу? – нарушила вдруг молчание хозяйка.

– Что? – отозвался дед Захар.

– Не случайно это все произошло…

– Конечно, не случайно. Сидел бы дома, так и был бы жив-здоров.

– Да я не то хотела сказать, – возразила Анна Андреевна, – Помнишь, этой весной у нас тут геологи стояли?

– Помню, чего же не помнить… Дыр набурили в округе, искали не пойми что…Алмазы, говорят…

– Так вот, – загадочно произнесла хозяйка, – а кто им могилу шамана показал?

– Витька…

– Погодите, – вмешался я, ничего не понимая. – Какую могилу? Какого шамана? Разве здесь были шаманы?.. Ведь это же не Сибирь!

– Тут отдельная история, – пояснил дед Захар. – Конечно, у нас в Архангельской тайге никаких шаманов нету. Но зато полно зон и поселений, где оседают бывшие зеки. Кто временно, а кто и остается… Я сам местный, но тоже пять лет отсидел…

– Добром бы хвастался! – одернула его хозяйка.

– Ладно, ладно… – миролюбиво усмехнулся дед, обнажив несколько редких зубов в блестящих металлических коронках. – Так вот, значит, в начале тридцатых годов этот самый шаман у нас и объявился. Определили его здесь на временное поселение. Я тогда еще пацаном был, плохо помню. Но отец рассказывал, ходили с мужиками смотреть, как он камлает. С духами, то есть, общается… Бубен у него такой был, с лентами. Сам сделал из коровьей или лосиной кожи – уж точно не помню… Обувь шил, одежду верхнюю. Все больше из меха – хорошо умел шкуры выделывать.…Потом в тайгу ушел жить, построил себе избу возле озера. В поселок наведывался только за продуктами… С женщиной сошелся, она к нему ушла. Так и жили в глуши, пока он не помер. Перед войной уж… Там его и похоронили.