Текст книги "Белый, белый снег… (сборник)"

Автор книги: Александр Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Медведь надвигался все ближе и ближе… Уже хорошо можно было рассмотреть большую лобастую голову, массивную шею, мощные лапы… Он тыкался носом в мои следы и злобно фыркал, распаляя себя. Ему уже хорошо было известно, что человек – довольно слабое существо. И надо только подобраться поближе для верного броска, а там…

Я вздохнул полной грудью и резко выдохнул… Медведь увидел меня. Черная шерсть на загривке вздыбилась, из раскрытой клыкастой пасти вырвался звериный рык:

– Р-р-ра-а-ауф!

Зверь был огромен и страшен. В каждом его движении чувствовались неколебимая уверенность и сила… Но именно это подстегнуло меня.

«Куда ты прешь, мурло звериное! Кого ты хочешь изувечить своими зубищами и когтями?.. Меня? Который столько всего пережил… Ты, пес поганый! Не ведающий ничего, кроме как набить свое толстое брюхо!.. Да я порву тебя голыми руками!»

Я двинулся ему навстречу… Страх бесследно исчез. И все другие чувства – тоже. Осталось только неутолимое желание поединка. Сейчас, немедленно!..

Зверь прыжками летел ко мне, вздымая за собой белую снежную пыль. Черная шерсть волнами перекатывалась на загривке.

Я шел по снежной равнине, не замечая вокруг ничего. Только ветер свистел у меня в ушах… Как будто это не зверь, а я несся ему навстречу.

Нас разделяло уже чуть больше двадцати шагов. Я припал на колено, взвел тугие курки. Приклад привычно уперся в плечо… Короткий вдох, пауза… Мушка ровно легла на прицельную планку.

Медведь вздыбился и закрыл собой полнеба. Устрашающий рык разнесся по округе… Поймав в прицел косматую клиновидную грудь, я нажал на спуск.

– Бах! – звонко, на открытом пространстве, ударил выстрел.

Рев оборвался… Огромная туша упала вперед, на снег. Белый фонтан взметнулся и осел, слегка присыпав серебристой пыльцой густую черную шкуру… Грозно вздыбленная шерсть на загривке медленно опала.

Оглушительная тишина повисла в морозном воздухе. Я услышал стук своего сердца… Не остыв еще от стремительной схватки, я быстро подошел к поверженному зверю и из второго ствола сделал контрольный выстрел.

«Все… Конец…» – устало подумал я, хватая с ладони ртом холодные комья снега.

Вдали послышался какой-то странный, едва уловимый гул. Я прислушался… Так и есть, это звук лесовоза! Теперь оставалось только одно – поскорее выйти к дороге.

Эпилог

Лязгнул замок, протяжно заскрипели несмазанные дверные петли.

– Соколов! С вещами на выход!

«Наконец-то!» – оживился я, с радостью покидая свое «узилище».

Гулкий длинный коридор, шаги охранника за спиной… Знакомый уже кабинет, с зеленовато-серыми стенами.

– Доброе утро… Присаживайтесь.

Молодой оперативник в штатском был спокоен и учтив. Это обнадеживало.

– Ну, что я могу сказать… – оперуполномоченный привычным жестом поправил узкий однотонный галстук. – Проверили мы все, что вы нам рассказали… Информация подтвердилась.

Я почувствовал, как теплая волна поднялась изнутри. Защипало в носу и подступило к глазам.

– Была проведена большая работа, – продолжал между тем милиционер. – Оперативная группа, включая судмедэксперта и криминалиста-кинолога выезжала на место. Я сам там был… Случай, конечно, нетипичный. Редкий, я вам скажу…У нас в районе никто ничего подобного не помнит… В общем, вы свободны.

Сглотнув подступивший ком, я согласно кивнул.

– Конечно, – в голосе оперативника послышалось легкое смущение, – вы пробыли у нас немного дольше, чем это положено… Но, понимаете, проверить все эпизоды в такой срок… Да еще плюс выходные… Жаловаться будете?

– Нет, не буду, – твердо ответил я. Минутная слабость прошла, я снова овладел собой.

– Ну, и правильно… – улыбнулся оперуполномоченный, вставая из-за стола. – Сейчас вас доставят на вокзал. Насчет машины я распорядился. С билетом тоже решим… Удачи!

Он протянул мне руку. Я пожал крепкую, сильную ладонь.

«К чему играть в обиженную невинность? У каждого своя работа…»

– Да, и вот еще что… – оперативник остановил меня возле дверей. – Я звонил вашей жене.

– Надеюсь, вы не сказали ей, что я сижу в тюрьме?

– Я даже не сказал, что из милиции… Но не суть… Просто она просила передать… Госкомиссия утвердила проект.

– Что? – я ухватился рукой за косяк. – Повторите, что вы сказали…

По лицу оперативника скользнула тень неуверенности. Чисто выбритые щеки пунцово зарозовели.

– Я, конечно, могу ошибаться. Но прозвучало именно так… Государственная комиссия утвердила проект. Финансирование будет в полном объеме… Она сказала, что это очень важно для вас. Вот, передаю…

«Не может быть!.. Не может быть!.. Не может быть!» – радостно стучало у меня в висках, пока я ходил по коридорам райотдела, пока получал свои вещи и ружье, пока ждал во дворе машину. Не верилось, что это действительно так. Но если это правда…

– Прошу! – распахнул передо мной дверцу милицейского УАЗика молодой конопатый водитель. – Отвезу вас на вокзал.

Я уселся радом с шофером. Рюкзак и ружье он убрал назад.

– Когда поезд? – поинтересовался я.

– Через полчаса.

– Успеем?

– Да тут ехать-то… – водитель отпустил сцепление, и машина мягко покатилась по укатанной снежной дороге. – А это вы, значит, медведя убили?

– Я.

– Везучий… – качнув рыжей головой, уважительно произнес милиционер.

«Действительно, везучий, – подумал я, глядя сквозь запотевшее стекло на бегущие мимо дома с белыми крышами, на спешащих куда-то людей, на заснеженные деревья. – И дело не в медведе… Ведь если удастся реализовать этот проект, смело можно будет сказать – жизнь прожита не зря».

Кирзовые сапоги для летнего отдыха

1

Не успел переступить порог родного цеха, как услышал:

– Одинцов, тебе повестка!

– Из милиции? – насторожился я, вспоминая недавнюю драку в ресторане.

– Из военкомата, – успокоил меня бригадир Теткин и, вытерев руки промасленной ветошью, достал из нагрудного кармана бумажный листок.

– Шутишь, я свое уже отслужил…

– Видать, должок остался, – сурово сказал Теткин, протягивая мне повестку.

Я развернул ее и, прыгая через строчки, торопливо прочел:

«На основании Закона… явиться… иметь при себе…»

Дочитав до конца, удивленно присвистнул:

– Фю-ю-ю! Учебные сборы… Девяносто суток!

– Девяносто, – как эхо повторил бригадир и, ехидно улыбнувшись, добавил:

– Пропало лето…

Через час я сидел в кабинете начальника четвертого отделения. Русоволосый майор, перебирая лежащие на столе документы, устало спрашивал:

– Звание, какое у тебя было?

– Старший сержант.

– Должность?

– Заместитель командира взвода.

– Где служил?

– В спецчастях внутренних войск.

– Поедешь учиться на офицера запаса. Завтра с утра пройдешь медкомиссию. Отправка – вечером. Сбор здесь, в двадцать часов. Вопросы есть?

Вопросов у меня не было.

Я вышел на улицу, закурил и неспеша побрел к автобусной остановке. Разные чувства боролись во мне. С одной стороны, не хотелось никуда уезжать, оставлять жену и маленькую дочь: все-таки срок немалый – четверть года. Тем более, лето на носу… Но, с другой стороны, предчувствие перемен, дальней дороги и чего-то неизведанного заставляло радостно биться сердце, будило воображение.

Собирался недолго. Медкомиссия… Прощание с родными… И вот уже поезд, яростно отстукивая колесами, стремительно уносил меня на север, навстречу зыбкому сумраку белых ночей.

Нас было пятеро: четыре Саши и один Женя; все – сержанты запаса… Спустя полчаса мы непринужденно общались.

Самым скромным в нашей компании был Женя Мохов – молчаливый парень из лесного поселка. У себя дома он работал водителем «лесовоза». Несмотря на напускную строгость, он оказался вполне безобидным и добродушным малым.

Самым наглым зарекомендовал себя Рудин – молодой человек бандитской наружности, с перебитым носом и жуликоватыми глазами. Он обильно пересыпал речь блатными словечками и непринужденно жестикулировал.

Самым высоким и сильным, без сомнения, был Балашов. Его двухметровый рост и рельефные бицепсы внушали уважение. Как всякий богатырь, он отличался спокойным, уравновешенным характером. Чтобы вывести его из себя, надо было, видимо, очень постараться… Внушительные габариты сразу расположили к нему начальство – перед отъездом именно ему вручили большой портфель, в котором хранились все наши документы.

Самым обаятельным был Мауров. Я помнил его еще по школе. Он учился двумя классами старше. Девчонки ходили за ним табунами. Он неплохо играл на гитаре и пел в школьном ансамбле.

Я был самым молодым. Всего три года прошло, как вернулся из армии. И вот снова предстояло примерить военную форму.

– Давайте перекусим, – предложил Балашов. Все охотно согласились и зашарили по сумкам и рюкзакам. Стол оказался явно маловат для захваченной из дома снеди.

– А попить ничего нету? – спросил Мауров.

– Как нету… Вот! – и Рудин достал из рюкзака большую пластмассовую фляжку.

– Что это? – удивился Мауров, разглядывая на свет полупрозрачную емкость, в которой плавали какие-то ошмотъя. – Компот?

– Сам ты компот, – обиделся Рудин. – На, нюхни!

Мауров сунул нос в узкое горлышко и, втянув ноздрями воздух, тут же отпрянул.

– Фу-у! Водка, что ли?

– Спирт, настоянный на апельсиновых корках…

Все оживились.

Пока Рудин разливал напиток, Мауров слетал за кипятком – чтобы запивать.

Выпили за знакомство, принялись закусывать.

– Чо курица-то больно большая? – спросил Мохов.

– Глухарь это, – небрежно бросил Рудин. – Позавчера на ток ездил.

– О, дичь?

– Ну-ка, ну-ка!..

Через минуту от глухаря ничего не осталось.

– Евгений, – сказал Рудин, наливая по второй. – Вот ты – деревенский житель, а глухаря от курицы отличить не можешь. На охоту, небось, не ходишь?

– Когда ходить-то? – осушив стакан, ответил Мохов. – Двое ребят, жена, хозяйство… Некогда баловством заниматься.

– Мною ты понимаешь! – вспыхнул Рудин. – Да охота – это… Это…

– День, проведенный на охоте, не входит в срок жизни, говорили древние, – вмешался я, вспомнив изречение, прочитанное в охотничьем журнале.

– Во-во! – обрадовался Рудин единомышленнику. – Скажи ему, Саня!

Переубедить Мохова не удалось, зато мы нашли прекрасную тему для разговора и долго болтали о ружьях, собаках, об удачных и неудачных охотах.

Чем меньше оставалось во фляжке спирта, тем радостнее и добрее становился окружающий мир. Наконец настал тот момент, когда некоторым из нас захотелось петь.

Рудин снял с верхней полки гитару и подал ее Маурову.

– Шурик, сбацай чего-нибудь!

– Вы что, спятили! – попробовал я остановить их. – Люди уже спят, посмотрите времени сколько!

– Ничего, – махнул рукой Балашов. – Мы потихоньку…

Я напрягся, ожидая реакции засыпающих пассажиров. Но, как оказалось, волновался зря… Вскоре возле нашего купе столпилось полвагона. Разогретый спиртным и вдохновленный благодарными слушателями, Мауров превзошел себя. Без перерыва он выдавал песню за песней, а народ все не унимался: «А эту знаешь? А эту?..»

Наконец все устали и разошлись.

Покурив в тамбуре, мы стали укладываться спать. Но выспаться не удалось. Только задремали, проводница пришла будить – наша станция.

2

Полусонные, похмельные и злые, мы дружно высыпали на пустынный перрон, и пошли вдоль состава, поеживаясь от утренней прохлады, завидуя тем, кто остался в вагоне.

Зашипели тормоза, раздался протяжный гудок. Поезд мягко тронулся с места.

Вдруг Балашов дико вскрикнул и метнулся к покинутому вагону. Ухватившись за поручни, он одним прыжком заскочил в тамбур, едва не сбив с ног стоящую на подножке проводницу.

– Дезертир… – усмехнулся Рудин. – Кто следующий?

Мы недоуменно переглянулись: что все это значит?

Пока соображали, увидели, как из вагона, нелепо взмахнув руками, выпрыгнул наш «беглец». Поезд уже набирал ход, и он едва устоял на ногах.

Выпрямившись, Балашов победоносно вскинул над головой черный портфель.

«Хорошенькое начало!» – подумал я, представив, что делали бы мы, оставшись без документов.

В привокзальном сквере допили спирт, закусили остатками вчерашней трапезы и двинулись по улицам спящего поселка искать воинскую часть, где нам предстояло служить.

Уже рассвело. Я глянул на часы – половина пятого. Вокруг не было ни души. Куда идти, в какую сторону? И спросить не у кого…

Наконец на одной из тихих улочек встретили помятого, небритого мужичка.

– Папаша, где тут воинская часть?

– Танковая?

– Нет, мотострелковая.

– А-а, тогда вам туда…

Мы пошли по указанной дороге и вскоре уперлись в высокий деревянный забор. За ним был военный городок: несколько пятиэтажных домов, казармы, склады, гаражи…

Дежурный по части, встреченный неподалеку от КПП [4] , проводил во двор одной из казарм.

– Посидите здесь до подъема, – сказал он, усадив нас на скамейки вокруг врытого в землю столика, и удалился, насвистывая что-то себе под нос.

До подъема оставалось еще полчаса. Коротая время, мы болтали о том, о сем. Только Мохов не участвовал в разговоре – накрывшись курткой и подложив под голову согнутую в локте руку, он спал.

Солнце уже взошло и потихоньку пригревало. В голубом безоблачном небе, перекликаясь, косяк за косяком, летели на север гуси.

Хлопнула дверь, и из казармы стали появляться заспанные бойцы, обмундированные в полевую форму. По внешнему виду нетрудно было догадаться, что это наши будущие сослуживцы.

Один из них построил подразделение в две шеренги, скомандовал «Смирно!» и пошел докладывать начальству.

Минуту спустя на крыльце показался подтянутый, невысокий капитан. Дав команду «Вольно!», обратился к старшему:

– Проводите зарядку.

Бородатый крепыш звонко крикнул: «Рота, напра-а-а-во! Бегом марш!» и, громыхая сапогами, люди в форме понеслись мимо нас, скрываясь за углом.

– Ого! – удивился Рудин. – Здесь еще и бегать надо?.. Может, и подниматься за сорок пять секунд заставят? Куда мы попали?!

Он недовольно хмыкнул и покачал головой. В голосе его слышались растерянность и тоска. А мне, наоборот, стало интересно: что-то там ждет впереди?

Когда зарядка закончилась и рота вернулась в казарму, мы тоже направились туда.

Капитан оказался командиром учебного подразделения. Он забрал у нас документы и велел старшине заняться нашим обустройством.

Еще не все съехались, и в казарме было много свободных коек. Мы заняли места в углу, возле окна.

После завтрака нас повели на склад переодеваться. Молодая красивая блондинка Люся, игриво постреливая синими глазами, выдала каждому по паре кирзовых сапог, нижнее белье и обмундирование, включая теплые бушлаты. Переодевшись в подсобном помещении, мы вышли на улицу.

Сразу возвращаться в казарму не хотелось – наверняка найдут какую-нибудь работу. Поэтому решили не торопиться. На задворках склада нашли укромное местечко и, развалившись на сухой прошлогодней траве, устроили перекур с дремотой.

Но долго погреться на весеннем солнышке не удалось: вездесущий старшина забрал нас с собой – ремонтировать табуретки и тумбочки.

День прошел незаметно. Под вечер всех коротко постригли и, выдав белый материал, заставили подшивать подворотнички.

Мы сидели на койках и прилежно работали иглами. Немного смущало то, что выданный материал оказался не чем иным, как разрезанными нательными рубашками – чистыми, стиранными, но все же…

Поколебавшись, большинство стало подшиваться. Лишь человек восемь – ребята из Мурманска – отказались это делать.

Демонстрируя свое превосходство, они слонялись туда-сюда по центральному проходу казармы и бросали на остальных презрительные взгляды. Впереди гордо вышагивали двое: высокий рыжий парень небрежно обнимал за шею смуглого мордатого кореша. Следом за ними лениво шаркала сапогами свита. Они явно чувствовали себя хозяевами и стремились убедить в этом окружающих.

– Кто подошьется, тот козел! – раздалось совсем рядом. Это кричал рыжий. Друзья поддержали его веселым гоготом.

Все сделали вид, что не расслышали. Но каждый настороженно замер – что-то будет…

Я отложил в сторону шитье, ощутив в груди знакомый холодок, в предчувствии близкой драки. Молчать было нельзя. Если сразу не поставить эту публику на место – потом хлопот не оберешься.

– Отдохни, земляк, – сказал я как можно спокойнее. – Ты уже утомил всех.

– Что-что? – встрепенулся рыжий. – Кто здесь такой разговорчивый?

Я встал.

– Иди сюда, познакомимся…

Компания мгновенно оказалась возле наших кроватей.

– Ох, какой он крутой! – кривляясь, бросил рыжему мордатый приятель. – Круче каменной горы!

– Хи-хи! – угодливо хихикнул оказавшийся рядом шустрый паренек, поигрывая раскрытым перочинным ножом.

«Ну вот, – обреченно подумал я. – Ткнут сейчас «пером» в бок, а тут, наверное, даже больницы приличной нет».

Отступать, однако, было никак нельзя. Да и поздно уже…

– Ты, баклан! – прищурился рыжий, медленно подступая ко мне.

За его спиной тесно сомкнулась толпа. Сразу стало как будто темнее.

И тут поднялся во весь свой рост Балашов и взревел что есть мочи:

– Молчать, скоты!

Рыжий отпрянул назад, ряды неприятеля дрогнули.

Воспользовавшись замешательством, Мауров схватил парня с ножом за руку и обезоружил его. Мохов с Рудиным решительно встали с коек, готовые к бою.

Чем бы закончилась вся эта история – неизвестно, но тут раздался крик дневального:

– Атас, офицеры!

И спустя несколько секунд:

– Рота, смирно!

Все облегченно вздохнули.

В казарму вошли командир учебной роты капитан Соловьев и старшина. Было объявлено построение.

Мы выстроились в две шеренги. Капитан Соловьев вкратце разъяснил нам распорядок завтрашнего дня и, велев старшине проводить вечернюю поверку, удалился.

Сверив списочный состав с тем, что был в наличии, прапорщик дал команду «Отбой!», погасил свет и вышел.Мы разошлись по койкам… Спал я плохо. Вздрагивал от каждого шороха – ждал драки… Но все обошлось.

3

Утром прибыла последняя партия. Всех, вместе с новичками собрали на плацу, и началось формирование подразделений.

Мы с земляками попали в одно отделение и чрезвычайно обрадовались этому. Кроме нас, в отделении было еще пятеро. Все ребята северные, только Миша Липенко – с юга. Приехал подзаработать на никелевых шахтах. Оттуда его и забрали на службу. Говорил он с сильным украинским акцентом, за что тут же получил прозвище Миша-хохол. Так оно к нему и прилипло.

Все в нашем отделении были со средним образованием, лишь Володя Беляев – с высшим. На гражданке он работал инженером. Еще мы узнали, что тесть у него – глава областной администрации. Рудин спросил, за какие грехи тесть упек его в такую глухомань, на что Беляев загадочно улыбнулся и подкрутил кончики светлых гусарских усов…

Большей частью курсанты – так нас теперь называли – проходили службу в воздушно-десантных, пограничных и внутренних войсках.

Перед обедом капитан Соловьев объявил, что сегодня нас вывезут в новое расположение.

– Учебный лагерь, – сказал он, – будет разбит своими силами на берегу лесного озера. Жить придется в палатках…

Кое-кто, услышав это, сразу загрустил, а другие, наоборот, обрадовались. В нашем отделении радостнее всех эту весть встретил Рудин.

– Ништяк! – просиял он. – В тайге сильно гонять не будут.

До семи вечера мы просидели в казарме, ожидая транспорт. То не было бензина, то водителей, то чего-то еще… Мы изнывали от скуки. Известно: ждать да догонять – хуже некуда.

Вместе с нами скучал и наш старшина. От нечего делать он поддразнивал окружающих.

Рядом с ним листал книгу чистокровный немец по фамилии Этих. Прапорщик поддел его:

– Почему у тебя фамилия такая странная? Ты что, не русский?

Этих приподнял белесые брови и гордо ответил:

– Я представитель высшей расы.

– Еврей, что ли? – удивился прапорщик.

Все, кто был рядом, так и прыснули…

Наконец подали машины. Сначала загрузили весь наш скарб: палатки, доски, пилы, топоры, печки-буржуйки и массу других нужных вещей. Потом сели сами.

Колонна тронулась в путь уже под вечер. Долго ехали по разбитой «грунтовке», потом и вовсе свернули в тайгу. Дорога была настолько узкой, что ветви придорожных деревьев скребли по кабине и брезенту, обтягивающему кузов.

Машину покачивало, как корабль в шторм. Медленно, но уверенно пробирались мы все дальше и дальше. В сумерках вспыхивали огоньки сигарет. Все томились ожиданием: куда везут, будет ли этому конец?

Неожиданно встали, и наступила тишина. Вначале я подумал, что заглох мотор, но оказалось – приехали.

Спрыгнув на землю и размяв затекшие ноги, я огляделся.

Мы были посреди небольшой поляны. С трех сторон ее окружала тайга, а с четвертой – плескалось озеро.

От воды тянуло сыростью, и мы, зябко поеживаясь, кутались в бушлаты. Шел второй час ночи, но до сна было еще далеко – сначала надо поставить палатки.

Капитан Соловьев приказал выделить по одному человеку с отделения – разжигать костры и кипятить чай. Я немедленно среагировал, и тут же был назначен костровым.

Вот это дело! Сидеть у костра и кипятить чай куда приятнее, чем впотьмах таскать доски, забивать гвозди, копать землю.

Я принес хвороста, срубил несколько высохших елочек и, положив все это между двумя смолистыми сосновыми стволами, чиркнул спичкой. Огонь жадно лизнул сухие ветки, и они весело затрещали. Сразу стало теплее.

Взяв ведро, я спустился к озеру. Тут было необыкновенно тихо. Со стороны лагеря слышались голоса, стук топоров, повизгивание пил. Оранжевые пятнышки костров дрожали в белесой мгле, образуя причудливое созвездие.

На обустройство ушла вся ночь. Лишь под утро, когда из-за леса выглянуло солнце, уставшие курсанты без сил повалились на нары.

Проспали до обеда. Разбуженные криком дневального, пошли умываться.

Спустились к озеру и – о чудо! – увидели совсем недалеко от берега пару белоснежных лебедей. Почти не поднимая волн, они плавно скользили по водной глади. Мы стояли, онемев от восторга.

Вдруг рядом с птицами взметнулся столб воды. Лебеди испуганно кинулись в сторону и, захлопав крыльями по воде, тяжело поднялись.

За нашими спинами послышался довольный смех. Мы обернулись – это был рыжий. Запустив вдогонку птицам еще один камень, он прошел мимо нас.

– Зачем ты?.. – спросил я. – Тебе мешали?

– Пусть боятся, – безразлично ответил он. – От человека надо держаться подальше. Это такая тварь!..

– Но ведь ты чуть не зашиб их.

– И ладно, поели бы свежатинки… Раньше лебедей на царский стол подавали.

Попробуй, поговори с ним!

Вообще мурманчане оказались пронырливыми ребятами. Не успели мы глазом моргнуть, как они расхватали все непыльные должности.

Костя Семенов – так звали рыжего – стал санинструктором. Его приятель Гриша Якимчук – поваром. А вся остальная челядь – поварятами, каптерщиками и еще бог знает кем.

Того, первого знакомства они, конечно, не забыли. Поэтому дружеских чувств к нам не питали. Но и открыто враждовать опасались.

На следующий день после прибытия начались занятия. Часами сидели мы на скамьях, прямо под открытым небом или под навесом – в зависимости от погоды, – и прилежно конспектировали лекции, которые читали нам офицеры. После учебы принимались обустраивать лагерь.

Через неделю поляну было не узнать… Наехавший для проверки командир части остался доволен – палаточный городок поразил его чистотой и добротностью. В порядке поощрения нам даже показали фильм. После ужина приехала кинопередвижка, раскинули простыню на доске в учебном классе – и, пожалуйста, смотрите на здоровье!..

Обычно перед отбоем мы сидели возле костра, и пили чай, заваренный прямо в ведрах. Трепались о жизни, пели песни под гитару.

В один из таких вечеров услышали неподалеку странные звуки: кто-то ходил рядом, трещал сучьями, но к костру не шел. «Наверное, кто-нибудь из наших», – подумали мы, не придав этому особого значения. И только Рудин высказал неожиданное предположение:

– А может, это медведь?

Все рассмеялись, но оказалось – он был прав. Когда утром мы с ним пошли туда посмотреть следы, то наткнулись на свежие отпечатки огромных когтистых лап.

Сначала подумали, что медведя привело сюда любопытство, но потом догадались – здесь же неподалеку вываливались пищевые отходы с кухни. Вот и пришел косолапый, как на приваду… Снег в лесу еще только-только сошел, ничего не выросло – голодно.

– Попробую с офицерами договориться, – сказал Рудин. – Может, дадут пару автоматов? Засаду сделаем…

Я счел затею нелепой. Но Рудин не шутил. Вечером он поговорил с капитаном Соловьевым, и тот при мне обещал выдать два АКМ [5] , с условием: если добудем зверя, часть мяса и шкура достанутся ему. На том и порешили…

Готовясь к охоте, Рудин вслух размышлял:

– Страшновато, конечно… Но если что, сын потом будет гордиться: не от водки батька сдох – медведь заломал.

Но сразиться с медведем нам не удалось. Он словно почуял грозящую ему опасность и подался прочь из этих мест. Сколько мы ни ходили кругами, ни высматривали следы – ничего больше не нашли. Так и остался капитан Соловьев без медвежьей шкуры.

4

Третью ночь не спим… Виной тому – комары. Пока было прохладно, и по ночам случались заморозки, про этих насекомых никто и думать не думал. Но потеплело, прошел дождичек – и столько их вдруг объявилось!

Палаточный брезент, простыни, подушки – все покрылось бурыми пятнами засохшей крови. Лица наши опухли, глаза покраснели от хронической бессонницы.

Как только ни боролись с гнусом. Устраивали в палатке тотальные облавы, тщательно занавешивали вход и заделывали мельчайшие щели, выкуривали табачным дымом и жгли хвою – ничего не помогало.

Рудин достал где-то дихлофос и, несмотря на наши протесты, извел весь баллончик, тщательно опрыскав палатку изнутри.

Как и следовало ожидать, ничего путного из затеи не вышло. Утром, угоревшее отделение едва проснулось. Болели головы, тошнило, в руках и ногах – страшная слабость… А насекомые чувствовали себя прекрасно. Показалось даже, что аппетит у них улучшился.

Каждый день мы просили начальство – дайте мазь от комаров! Нам обещали, но дальше этого не шло. Наконец терпение иссякло… Собравшись вечером у костра, решили действовать. Договорились: подъем завтра – на час раньше. Кухонный наряд предупредили, чтобы завтрак к этому времени был уже готов. После приема пищи, пешей колонной – в часть.

Решение приняли легко, но потом многие задумались. Ведь как ни крути, а это форменный бунт. За такие дела по головке не погладят… Однако белой вороной выглядеть никто не хотел, поэтому сомнения каждый держал при себе.

В пять утра дежурный по роте объявил подъем. Через три минуты курсанты стояли в строю, их внешний вид был безупречен: выбриты, воротнички подшиты, сапоги почищены, бляхи на ремнях надраены до блеска.

Лейтенант Капустин, остававшийся на ночь ответственным, выглянул из офицерской палатки. Протирая глаза, он смотрел на происходящее и ничего не понимал. Поднес к уху часы – вроде тикают…

– Ребята, вы чего? – спросил он недоуменно. Но никто не обратил на него внимания.

– Заместители командиров взводов, доложить о наличии личного состава! – приказал курсант Бобров, в чьи обязанности входило командование ротой в отсутствие офицеров.

После короткой паузы над поляной раздались голоса:

– Товарищ старший сержант, личный состав второго взвода в полном составе, за исключением: Иванов – санчасть; Сомов, Кириченко и Груздев – кухонный наряд.

– Товарищ старший сержант, личный состав третьего взвода…

Все это походило на хорошо отрепетированный спектакль, единственным зрителем которого был лейтенант Капустин. Полуодетый и взлохмаченный, он растерянно метался перед строем и срывающимся голосом кричал:

– Отставить!.. Отставить, я сказал!

Но его никто не замечал.

В отчаянии лейтенант бросился к телефону, чтобы сообщить в полк о творящихся беспорядках. Но аппарат молчал… Ночью кто-то нарушил связь. Причем сделал это вполне профессионально, не только перерезав провод, но и унеся с собой моток кабеля метров в тридцать. Так что соединить концы было уже невозможно.

После завтрака мы снова построились и повзводно двинулись по дороге в сторону поселка.

Утро было туманным и теплым. Молодая душистая листва зеленой дымкой окутывала деревья. Пахло влажной землей. Со всех сторон щебетали и насвистывали пернатые…Мы молча шли, почти не разговаривая между собой. Каждый думал о своем.

Так незаметно прошли половину пути.

Вдруг где-то далеко родился неясный шум. Он приближался, усиливался и вскоре перерос в грозный рокот. Все тревожно закрутили головами, и по колонне прошелестело:

– Танки… Танки…

Мы не знали, но оказалось, что лейтенант Капустин все же сумел сообщить о случившемся. Оставшись без связи, он сбегал на полигон к ракетчикам, который был в нескольких километрах от нас, и оттуда дозвонился в часть.

Шум приближался. Мощные моторы ревели уже совсем рядом.

– Держись, мужики! – весело крикнул Рудин. – Сейчас гусеницами по дороге раскатают!

Нервный смешок взметнулся над колонной и тут же оборвался… Из-за поворота выскочили две БМП [6] . Головная, лязгнув гусеницами, на ходу развернулась и встала поперек дороги, преградив путь.

Из верхнего люка показался командир учебной роты капитан Соловьев. Высунувшись по пояс, он поправил сбившуюся фуражку и грозно скомандовал:

– На месте, стой!

Передние замешкались, строй сломался. Возникла пауза.

И тут из задних рядов донеслось:

– Чего встали? Вперед!

Подстегнутая криком, колонна двинулась с места.

– Стой, кому говорят! – снова приказал капитан Соловьев. Но людей уже было не удержать. С двух сторон обходя БМП, рота пошла дальше.

Войдя в расположение полка, выстроились на плацу напротив штаба. Старший сержант Бобров пошел докладывать командиру части, а мы замерли в ожидании.

Рудин толкнул в бок Мишу-хохла и, оттянув толстую губу, прошептал:

– Ну, все, суши сухари…

Тот лениво отмахнулся:

– Да ла-а-адно!

– Испугался? – не отставал Рудин. – Не боись, всех не посадят.

Бобров все не шел. Народ начал нервничать.

Наконец он появился, и курсанты устремили на него свои взоры, пытаясь прочесть на лице – все ли хорошо?

Приближаясь, Бобров всеми силами пытался сохранить серьезную мину, но не выдержал и расплылся в улыбке.

«Обошлось», – подумал я с облегчением.

Через пять минут мы сидели в кинозале и смотрели фильм… Потом нас накормили обедом и на машинах доставили в лагерь.

С этого дня в палатке дневального появилась трехлитровая банка с маслянистой жидкостью. Теперь, намазавшись перед отбоем, мы могли спать спокойно – кровожадные насекомые облетали нас за версту.

5

Каждую субботу нас возят в баню. Вот и сегодня – банный день.

Настроение с утра хорошее. Только что позавтракали, лежим в палатке, травим анекдоты.

Мауров знает их несметное количество и выдает целыми сериями: про Петьку и Василия Ивановича, про Штирлица, про Вовочку, про чукчу… Удивительно, как он смог столько запомнить?

Но и этого ему мало – привез из дома записную книжку, куда заносит все новые, какие только услышит.

Еще он захватил с собой фотоаппарат. Обещал по окончании сборов одарить всех фотографиями.

В палатку заглянул Андрюша Кавтаев – из третьего отделения.