Текст книги "Псы Господни (Domini Canes) (СИ)"
Автор книги: Александр Уралов
Соавторы: Светлана Рыжкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава 18
Анна
Анна разозлилась. Вот просто-напросто абсолютно по-женски, нелогично разозлилась на всё вокруг. Всё это уже ДОСТАЛО!!!!
Она поняла это утром, когда увидела на белом пододеяльнике, которым укрывалась ночью, следы кошачьей шерсти. Более того, в комнате подозрительно пахло котом. Большим, взрослым, некастрированным котом-гулякой! Похоже, что он нагло спал у неё в ногах всю ночь, а блуждавшая в сновидениях Анна этого даже не почувствовала! Медвежонок со стола хитро смотрел на неё своими глазками-бусинками. «Ага! Ага! Ага!» – тикали часы.
– Даже в моём собственном доме творят, что хотят! – возмущённо воскликнула Анна и скомкала пододеяльник.
Хотя, это, конечно лучше, чем шастающий вдоль по улице престарелый извращенец, или непонятный, страшный…
…но такой жуткий и… и сладкий…
…искушение… близость…
…соблазнитель. Хорошо ещё, что всякие кровавые монстры из книжек и фильмов ужасов не встречаются! Но всё равно, елки зелёные, это непорядок! Если тут рядышком в квартире ещё кто-то подселился, то пусть хотя бы представится.
…здравствуйте, пани Анна, я Кот… я-то здесь живу… а вот что вы здесь делаете, позвольте вас спросить?!
Господи, какой бред! Как может представиться кто-то, кто тебя не видит, не замечает… даже если ты и проходишь мимо? А пёс из киоска, так любящий отдыхать у костра?… Он вроде бы признал в тебе живую женщину!
В том, что она всё-таки живая, Анна была уверена. Иногда, конечно, закрадывались сомнения. Но – нет, слишком уж она отличалась от прочих обитателей этого странного города, в который превратился Екатеринбург. Или это они отличались от неё? Может, именно им она казалась призраком?
– В конце-концов я хочу есть, пить, спать, мыться… чистить зубы! – сказала сама себе Анна, умываясь над тазиком с водой. – И, между прочим, в туалет я тоже хожу периодически.
Она с усмешкой вылила воду из тазика в сливной бачок:
На завтрак Анна распечатала маленькую баночку сметаны. Прежде, чем посыпать её сахаром, она…
…да-да-да, Анна! это шизофрения!.. бе-бе-бе-бе!..
…отложила немного сметаны на блюдечко и поставила его на пол кухни. Для кота. Если вдруг захочет полакомиться. А на ночь надо оставить ряженки. Она вспомнила – у неё был когда-то кот, который просто обожал ряженку.
Решительно шагая через двор и толкая перед собой тележку на колёсиках, Анна составляла в уме список «чего бы не забыть купить».
…ха-ха – купить!..взять, нагрузить в тележку…
… «абсолютно безд-возд-мезд-но, то есть даром!» – говорила гнусавая умная Сова из знаменитого мультика…
Четыре пятилитровки воды… картохи – десяток штук, сок персиковый «Любимый», – надо попробовать сварить курицу – почему же они всё-таки не тают в холодильном прилавке? – сделать себе бульончик….. и – да, да! – о, да, Анна! конечно! – пакетик ряженки.
Со стороны детского садика доносился привычный, чуть ощутимый слухом, звукоряд: щебет детских голосов, бряканье кастрюль на кухне, звуки пианино со второго этажа – утренняя зарядка под музыку. Анна знала, что внутри нет никого, но верила, что где-то, совсем рядом, за неуловимой и непробиваемой плёнкой времени (вселенной?) по-прежнему текла обычная жизнь.
По дороге к магазину, приветливо кивая головой призракам, уже казавшимися такими знакомыми…
…молодые влюбленные опять о чем-то шепчутся на ушко…они стали совсем прозрачным…призрачными…скоро исчезнут вовсе…унесутся…вознесутся?…
…простоволосая женщина уже не смотрится в витрину, а бродит под стриженными тополями – надо перестать винить себя… перестать винить себя… винить себя… винить…
…девочку давно не встречала… убежала куда-то…
…Анна напряжённо размышляла. Нечто вытолкнуло её из привычной жизни! Что-то… или кто-то? Это надо разбираться. Зачем? – это ещё более сложный вопрос. Может быть, случайно… а может быть и нет. Но ведь не её же одну, наверное? Что в ней такого исключительного? Значит, рассуждая логически, где-то, возможно, есть ещё кто-то такой же, как Анна, – вытолкнутый, потерянный, заблудившийся. А может быть и не потерянный, а во многом разобравшийся. А может быть и не один, а много нас тут таких… плутающих и плачущих от страха в тумане. Надо искать людей. Вот только как? Легко сказать – искать…
И ещё – если её сюда втолкнуло, значит, есть вход. А где есть вход, там обязательно есть и выход. И есть шанс вернуться. Домой! Как было бы хорошо! Нет, обязательно надо искать людей, нащупывать выход из этого дурацкого положения. Необитаемый остров, ёлки-зелёные, затерянный мир… Анна Робинзон и индифферентный пёс Пятница…
Когда до арки, ведущей в знакомый двор, оставалось метров пятьдесят, Анна вдруг увидела лежащего посредине улицы немолодого мужчину в странном защитном комбинезоне. Он был удивительно реальный. Вместо ног шевелилось жуткое месиво из мяса, костей, клочьев ткани, пропитанной кровью… и каких-то черных, жирно блестящих лохмотьев, напоминающих обрывки копировальной бумаги. Искаженный мучительной гримасой рот медленно открылся…
Анна споткнулась, ноги её моментально ослабели, переднее колесо у тележки окончательно свернулось набок.
…в следующий раз надо взять в магазине новую тележку… эта давно уже растряслась на асфаль…
Она бросилась к лежащему. Тяжело упав на колени, Анна схватила мужчину за горячую дрожащую руку. Ей казалось, что она уже видела его, этого мужчину интеллигентного вида, похожего на физика или геолога в славных фильмах 60-х. Он смотрел сквозь Анну (ох! он тоже не видит её!) и хрипло бормотал. Изо рта некрасиво и страшно выдувались кровавые пузыри. Анна наклонилась, чтобы лучше слышать, и… вот оно, – опять, как когда-то раньше…чужие образы, чужие чувства, чужая память…
….гигантские дуги… паучьи лапы из перекрученного спиралью торнадо…
…чёрные кораллы, прорастающие в землю, в здания, в людей…
…сирены… они снова включили сирены…
…Джеф… больно, Джеф…
…я понял…сразу же понял…двоичный код…
…херня всё…
…бл. дь, как больно…обидно… не контакт… это…другое… это не… это по другому…..техника…на хер, Антоныч! не то!.. Джееееееф!..
…ЯРКИЙ СВЕТ ЯРКИЙ СВЕТ ЯРКИЙ СВЕТ ЯРКИЙ!
…синева пронизана… синева… свет…
…бездонная лазурь…
………………
Хриплый вой яростно ввинтился в уши. Анну отшвырнуло от мужчины. Она неловко упала на спину и сразу же перевернулась на живот. Ей казалось, что земля содрогнулась. Ей хотелось вцепиться в этот пыльный асфальт. Стоя на четвереньках, растрёпанная, полуобморочная Анна видела, как клубы тумана вывалились из каких-то своих тайных углов и теней… и сгустились в отвратительный шевелящийся купол над лежащим. Сквозь клубящуюся хмарь этого саркофага Анна видела, как в тягостной предсмертной судороге изогнулось тело человека, и бессильно опало… и становилось всё бледнее, прозрачнее… жадно растворяемое туманом… чем-то, вывалившемся издалека, где нет ничего, кроме тьмы и бездны.
Сбивчивое бормотание в её голове становилось всё тише… тише… тише… пока не исчезло совсем.
…Пётр Феликсович… его звали Пётр Феликсович…и ещё что-то про зайчиков…
…зайки…синева… свет…
Мутная клякса мглы ещё какое-то время шевелилась там, где лежал умирающий, а потом рассеялась, растворилась в ставшем уже обычным тумане. Асфальт был чистым, словно ничего не было – ни крови, ни мук, ни истерзанного тела.
Тишина…только где-то издалека…
…с-с-с-с… ш-ш-ш-ш…с-с-с-с… ш-ш-ш-ш…
…шелестящее шарканье равнодушно уходило в туман.
Вот как это бывает.
Анна с трудом встала на ноги. Ободранные, испачканные колени дрожали, голова раскалывалась, кожа горела. С трудом волоча за собой изуродованную тележку, Анна свернула в арку. Мыслей не было…
Вообще… никаких.
Глава 19
Илья
«А чего бы и не жить? – думал Илья. – Жратвы навалом, выпивки – море… а поговорить и с Сашкой можно. На баб мне никогда не везло, что вполне естественно… так что привык управляться сам. Как говаривал наш лечащий врач Засыпкин: «Когда Робинзон остался без секса, он, не отчаиваясь, взял дело в свои крепкие руки!» Словом, живи и радуйся. Заболеть, вот, только страшновато… да кошмары наяву мучают. Но, в принципе – можно годами так и болтаться… и даже не жалеть о телевизоре»
Он вдруг представил себе, как они втроём пробираются в библиотеку имени Белинского… и находят книги… и читают запоем при свечах…
Впрочем, там сейчас темно и страшно. И бродят призраки опрятных библиотекарей и замученных аспирантов. Да и идти далековато. До книжного магазина ближе… только там, кроме чтива «для дам-с» ни черта нет.
А сегодня им нужно было просто сделать очередную вылазку за водой, едой и прочими надобностями. Смешная девица Мёрси таскала свой бесполезный пистолет, не снимая кобуры. Ей-богу, девчонка носится со своим ментовским ПМ, как курица с яйцом! Впрочем, Сашка тоже носит на плече ружьё… но это уж Илья сам его просил. Мало ли что? Вдруг как-нибудь ночью поднимется ветер, раздует поганый туман… и всё снова заработает? Машины, оружие… люди… Люди? Нет, пожалуй, людей не будет всё-таки…
А вдруг?!
Ладно, пусть носят свои железяки, нечего на них ворчать. Тебе-то самому хоть пистолет дай, хоть пушку – один чёрт, господин Васильев, ты ни заряжать их, ни стрелять из них не умеешь.
Словом, все трое собрались «на охоту», как нехотя сказала Мёрси. Сегодня, слегка опухшая от сна, она была молчалива. Долго возилась в ванной по каким-то своим девичьим делам. Плескалась, звенела ковшиком, шипела, выливая на себя прохладную воду, брякала куском мыла. Невнятно ругаясь, уронила его в таз с чистой водой.
Илья лежал на диване, слыша, как Сашка шебуршит на кухне, готовя салат. Несмотря на то, что вчера Илья здорово нализался, сегодня для утреннего похмелья он чувствовал себя неплохо. Потягивая прохладный «Diesel» он представлял себе гладкое тело, длинные ноги и маленькие упругие груди. Вот зашуршала занавеска – это Мёрси отдёрнула полиэтиленовую шторку и сейчас, придерживаясь за никелированные поручни, перекинула ногу через борт ванной, ступая маленькой розовой ступнёй на мохнатое синее полотенце с вышитой розовой надписью «Мерсилон». Противозачаточное средство, кстати, этот мерсилон.
Мёрси и «Merсilon»…
Илья вспомнил, как хихикала Ленка, принеся два таких синих полотенца.
– Это у нас в конторе девочка одна сидела – медицинский представитель «Мерсилона». Я у неё три таких полотенца выклянчила. Как раз тебе для ног пригодятся. Не очень большие, как ты любишь! Видишь, в углу даже специальное металлическое колечко – можно аккуратно на вешалку пристроить.
– Противозачаточные, говоришь, полотенца? – спросил тогда Илья. – Это уж тебе, Ленка, больше нужно. Мне тут зачинать некого… в смысле, не с кем.
Получилось неловко. Ленка поспешно перевела разговор на другую тему. Что ж… Илья знавал одну симпатичную женщину, у которой вывернутые ноги Ильи и скрюченная левая кисть не вызывали неприятных чувств. Удивительно, как в больницах, где лежат подолгу, возникают человеческие чувства, бушуют нешуточные страсти… любовь, ревность, обман и восторг…
– Понимаешь, Сашка, – говорил он тем вечером, сидя на кухне, – ортопедические больные в моё время могли по полгода в больнице проваляться. Вместе в курилку ходишь, вместе обедаешь, вместе весь день проводишь. Не болит ничего… если не сразу после операции, конечно… или спицы у аппарата Илизарова не воспаляются. Скучно. Вот у нас в 11-й палате восемь человек лежало, хотя она, кстати, на четырёх рассчитана была. Так за полгода с некоторыми только что не побратался. Переписывались потом долго… созванивались…
Он замолчал. Галина из Благовещенска… каким-то лукавым образом попавшая в областную больницу с неправильно сросшейся в аварии голенью. Мягкий розовый халат, улыбчивое лицо… огромные зелёные глаза и душистые пышные волосы. Все волочились за ней… а врач Засыпкин, домогаясь, обещал бросить свою жену-анестезиолога и уехать с Галкой в Благовещенск, Комсомольск-на-Амуре, Владивосток – к чёрту, к лешему, к долбанной матери! Впрочем, он был бабник и даже не скрывал этого. В палате Галины постоянно собирались все «молодые» и трепались чуть ли не до полуночи, пока у дежурной медсестры не лопалось терпение.
– Девки-мальчики! – говорила стройная Наташка или строгая очкастая Надя, или смешливая Алла. – Вам-то что, можете спать до утреннего обхода, а мне первые уколы в шесть утра делать! Да послеоперационных двое!..
Эх, хорошо было сидеть в полумраке на кроватях по двое-трое, пить тайком выклянченный и разведённый кипячёной водой спирт, закусывая сухим до невозможности, «махамом» весёлого Жени-Джамиля. «Я вас всех татарами сделаю, – блестя очками, обычно говорил Женя-Джамиль, преподаватель техникума связи. – Махам кушаете? Кушаете! А это – сушёное конское мясо. Кулинарный секрет великого татарского народа! Раз нравится – татарской веры будете!»
Сыпались шутки об обрезании, в тёмном углу изнывала от похоти неуступчивая Олька, позволявшая своему ухажёру всё… кроме самого акта. «Ведь дрожит вся, стонет! Вот-вот в обморок ё…нется, – говорил поутру красавчик-экскаваторщик Николай, – всё уже, всё… и – нет! Дура какая-то, ей-богу! Говорит, я, мол, себя берегу… а сама уж подтекает – только суй!» «Способы есть, Коля, – таинственно говорил лежачий дядя Саша. – Вот молодняк выгоним – расскажу!» «Х. ля ты мне говоришь? – возмущался бравый экскаваторщик. – Я и без тебя знаю! Только не хочет она, целка неломанная! Ну, ничего, я её доломаю…»
И Галка… которая всегда улыбалась краешком красиво очерченных губ. Рядом с ней все эти скабрезные разговоры казались совсем неуместными. Илья разворачивал свою коляску и выезжал в коридор, где они сидели до утра. Жалостливые медсёстры, как правило, не гоняли их. Илья говорил… будь оно всё проклято, он говорил, как Цицерон, Марк Аврелий, барон Мюнхгаузен и Тартарен из Тараскона… и все они – в одном окрылённом Илье!
Много позже, Илья как-то подумал, что в чаду любовной лихорадки он не замечал того, что добрая половина из рассказываемого им проходила у Галины мимо ушей. Она просто не понимала его. В конце концов, она была просто телефонисткой со средним техническим образованием и бывшим мужем-алкоголиком. Но у неё было одно чрезвычайно ценное качество – она умела слушать! Говорить с ней было легко. Легко и… волшебно.
За полторы недели до операции она сказала Илье, что заведующий отделением физиотерапии дал ей ключ от своего кабинета, попросив перепечатать его диссертацию на старенькой разбитой машинке «Башкирия». Они запирались там тайком во время сончаса…
Потом, выписавшись раньше Ильи, она даже написала ему три письма…
А через год, снова угодив в то же отделение на плановую дополнительную операцию, Илья, уже ходивший с палками, встретил разбитного Николая. Тот упросил Засыпкина положить его в ту же палату, где лежал Илья. Было весело. Коля вообще был жизнерадостным и лёгким на подъём мужиком с огромным количеством друзей-приятелей и подружек. «Галку помнишь? – как-то вечером сказал Илье Николай, когда они сидели вдвоём в курилке, только что распив бутылку 0,8 портвейна «777». – Да должен ты её помнить, ты тогда всё около неё ошивался!» «Ну, помню, конечно», – напряжённо сказал Илья, чувствуя, что сейчас он узнает что-то ненужное.
«Она у зава отделением физиотерапии в любимицах ходила, – сказал Колька. – Я полгода назад опять здесь лежал. И она приезжала. Вот девка, а? Огонь! Мы с ней каждый сончас в кабинете у этого мужика трахались, как бешенные!..»
Илья промолчал. Через неделю Коля получил от Галины письмо. «Слушай, я ей тут писал, что ты вместе со мной опять в одной палате лежишь! Вот… ага, вот! «Передай Илюшеньке привет. Я его хорошо помню». Это она пишет!» «Спасибо, – мёртвым голосом сказал Илья. – Ей тоже передавай, когда ответ писать будешь».
Мёрси была похожа на Галину. Наверное, Галочка в свои семнадцать была такой же…
– Я салат сделал, – сказал на кухне Сашка.
Илья допил пиво и пошёл на кухню. Мёрси, раскрасневшаяся, накрутившая на голову полотенце, уже сидела за столом.
Мёрси
Сегодня ночью кто-то ходил под лоджией… он шаркал ногами и несколько раз тихо подвывал: «Любка! Любка! Выходи!» Мёрси лежала на диване, обливаясь потом и думая о том, что ещё немного, и она закричит… а может быть, засмеётся и заплачет… одновременно.
Потом стало тихо и Мёрси, под похрапывание Ильи и сопение Сашки, кое-как заснула.
– Я прочитал довольно много постапокалиптической литературы, – сказал Илья, не глядя на неё. Вообще, как она сегодня вылезла из ванной, вдоволь намывшись, Илья как-то сник. Вот и сейчас он говорил неохотно и с утречка налегал на пиво. Он – такой болтун и вдруг – играет в молчанку. Странно…
– Пост… чего? – спросила Мёрси.
– Постапокалиптической. Жизнь после апокалипсиса. К примеру, после атомной войны или, там, птичьего и одновременно свиного гриппа.
– И чего?
– Херово. Там всегда главный герой мечет нож в глаз зомби, пуляет из ручного пулемёта, водит броневик, летает на самолёте, жрёт коллекционный коньяк и разжигает костёр одной спичкой. Он первым делом обзаводится автоматом, гранатами, базукой и мешком патронов…
– Понятно, – сказала Мёрси, вспоминая «Противостояние», о котором когда-то прожужжал ей все уши Пикачу.
– А самое главное, он набирает кучу жратвы, устраивается в деревенском доме из офигенно толстых брёвен, сеет горох и чечевицу, находит длинноногую блондинку и охотится с нею на зомби, американцев и других выживших. Сафари, в общем и целом. Нехило живёт такой человек. И одёжа у него, как у Мела Гибсона в фильме «Безумный Макс».
Мёрси подумала, что видала она в гробу такую литературу вместе с кино. Вон он… «постапо»… как его там?.. мир. Никакого Мела Гибсона и его ревущего автомобиля. Стой босыми ногами в холодной ванной и лей на себя тонкую струйку воды из ковшика. А потом вычёрпывай ополоски и аккуратно сливай их в ведро, стоящее в сортире. Для последующего смыва собственного дерьма. И туман. И патроны не стреляют…
И проклятые стринги совсем разорвались, когда она их стирала. Вдрызг. Не просить же у Ильи мужские трусы! Во-первых, они мужские, а во-вторых, Мёрси лучше будет ходить с голой жопой, но не будет подавлять в себе брезгливость. Одеть мужские пользованные трусы! Не-е-ет! Какими бы чистыми они ни были!
– Самолёт, – сказал Сашка и осторожно растопырил руки. – Летим – ж-ж-ж-ж!
– Ага! И ты за штурвалом, – хохотнул Илья. – Три отважных поросёнка… в смысле – камикадзе. Банзай!
– Летать хорошо, – сказал, улыбаясь, Сашка, блестя голубыми глазами. – Облака красивые, мягкие…
– Ты что-то вспомнил? – насторожился Илья. – Ну, что на ум приходит, а? Сашка! Облака! Что думается?
– Отец, – медленно сказал Сашка. – Отец. Он ждёт нас. И любит.
– У тебя отец лётчиком был? – спросила Мёрси, но Сашка только помотал головой. В глазах его блестели слёзы… он улыбался.
– И всё? Отец – и всё? – разочарованно протянул Илья. – Эх…
– Отец, – сказал Сашка и стал убирать пластиковые тарелочки в мешок для мусора. Сегодня он вынесет этот аккуратно завязанный мешок и поставит неподалёку от подъезда. Ходить к мусорным бакам за детсад и гаражи никто лишний раз не хотел.
– Вот ещё один пиксель к картинке, – прошептал Илья. – Слышь, Мёрси? Книги умные наизусть цитирует? Цитирует! Оружием владеет, приёмы рукопашного кун-фу, головного самбо и ножного сяолиня – или как там это всё называется – знает. Башка вся в шрамах. Собак боится. Памяти нет абсолютно. Летать – хорошо. Облака. Вот и гадай.
Мёрси вздохнула. Перечисленные Ильёй качества Сашки приводили всех знакомых парней в восторг. Ей-богу, у них, наверное, вставал от всего этого. Однако если разобраться, перечисленное вполне подходило и наёмному киллеру… или маньяку… серийному убийце…
Нет, не хочу сегодня думать об этом. Не хочу и всё! Итак, ночью дрожишь, как мышь!
Сашка
Дети не страшные. Я люблю детей, когда они маленькие. Они, как котята, всё время возятся и играют. Они тёплые и пахнут молоком и конфетами. Им шьют забавные штанишки и платьица, словно большим куклам. Им завязывают банты и пришивают к варежкам резинки, чтобы эти маленькие смешные рукавички не потерялись, да!
От детей у меня никогда не болит голова.
Туман живой. Он только похож на дым, но на самом деле он дышит и думает. Я знаю, что туман не любит Мёрси и Илью. Но Илью он боится, если только Илья не пьян. В тумане плавают призраки странных людей. Они смеются и плачут, они напуганы или спят, неподвижно стоя на месте. Их лица почти не видны. Их не замечает Мёрси, их не замечает Илья. Наверное, я вижу эти тени потому, что у меня амнезия… и я даже не знаю, как меня по-настоящему зовут.
Я думал над всем этим, когда мы пошли в магазин на углу. Там можно купить батарейки – только они не хотят работать, – это туман мешает им! – там можно всегда купить… взять… ножи, тарелки, стиральный порошок и инструменты. Мне нравится смеситель, который стоит на витрине. У него золотые ручки – да-да! Он такой блестящий и важный. Наверное, ему даже не хочется, чтобы его установили в ванной. Он хочет оставаться чистым и красивым. На его сверкающем шланге никогда не блестели капельки воды. Глупый и важный смеситель…
В магазине не так темно, как в «Охотнике», где мы взяли спящие ружья. Ружья тоже спят. И я знаю, что туман никак не даёт им проснуться. Илья говорит, что всё равно надо носить ружьё с собой. Он спрашивает меня о том, откуда я умею обращаться с оружием, а я не могу объяснить и только расстраиваюсь – какой же я тупой! Илья говорит, что не надо плакать. Но мне обидно – я не могу объяснить, что чувствую ружья… и они чувствуют меня. Это, наверное, глупо. Поэтому я не могу сказать Илье об этом.
– Впрочем, какая разница, – машет рукой Илья. – Один хрен ничего не стреляет. Ладно, хоть, стиральный порошок растворяется и мыло мылится. А то царство теней какое-то… Аид долбанный. – Илья выпивает из банки остатки пива и ставит пустую банку на аппарат кассы.
Мёрси равнодушно перебирает пластмассовые тарелки. Я знаю, что она ищет… нет, нельзя говорить такое… это стыдно. Я думаю о том, что где-то далеко видел магазин «Одежда», но никак не могу вспомнить, где это. Поэтому я ничего не говорю и красивой Мёрси тоже.
…Я – пустое место. Я наполнен ватой неясных воспоминаний. Я ничего не могу уловить в этой шевелящейся каше путаных обрывков и непонятных слов… я тону в неопределённости нынешнего бытия. Я никчёмен и жалок….
….я выброшен в этот мир…
– Эй, Саня, ты чего разнюнился? – дёргает меня за рукав Илья. – Ну, чего ты ревёшь, дурачок? Голова болит, да?
Мёрси смотрит исподлобья, как я утираю слёзы. Оказывается, я заплакал… и сам не заметил этого, вот ведь как оно бывает, да! Я говорю им, что просто боюсь идти в подсобное помещение. Там темно. И я знаю, что в этой темноте туман приготовил нам нечто страшное. Илья успокаивает меня. Нам нечего искать в подсобке, говорит он. Всё нужное мы уже взяли. И мы выходим из магазина, опасливо оглядываясь на темнеющую в глубине магазина дверь.
– Ну и коряга! – говорит Илья, глядя на большую клетчатую сумку на колёсах. Эту сумку нужно наклонить и тянуть за перекладинку, такую же, как у детских колясок. Смешная сумка!
– На базар бабки раньше бегали с такими, – смеётся Илья.
– Сойдёт, – отвечает Мёрси. – Некому тут любоваться. А от вашего рюкзака у меня плечи ноют. Лучше я сумку нагружу, а в рюкзаке буду держать то, что полегче. А ты чего смеёшься, Саша? – вдруг обращается ко мне.
– Смешная сумка, – говорю я. Мне неловко. Мёрси красивая. Она хранит какую-то тайну, о которой иногда плачет глубокой ночью во сне. Но она совсем-совсем юная для таких тайн. Это нехорошо. Это – туман. Это его грубые грязные штучки. Я это знаю, да! Но я молчу.
Мёрси думает, что я убил её друга там… в тумане.
Я не помню.
Вдруг это так?
