Текст книги "Аккорды кукол"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Никому нельзя пить, – успокоила его Карина.

– Но особенно таким, как я. Я ничего не болтал? – вдруг спросил он. Иногда со мной бывает.

– Нет, ты бился головой об пол и хотел откусить себе язык.

– Никого не звал? Никаких имен не произносил? – продолжал допытываться Алексей.

– Ты просто как шпион, – усмехнулась Карина. – Да, звал своего резидента. Только я не разобрала, как его имя.

– А зачем тебе вообще знать? – серьезно ответил он. – Рано еще. Каждый должен созреть. Пройти по ступеням. Познать.

– По-моему, тебе надо отдохнуть, – забеспокоилась Карина.

Его голос, вся эта бессвязная речь пугали. О чем он говорит? Она чуть придержала его за плечи, когда он попытался встать. И Алексей вновь обессиленно откинулся на подушку.

– Я ведь не случайно тебя выбрал, – прошептал он.

– Ну конечно, – согласилась Карина, думая о другом.

– Нет, ты не понимаешь! – рассердился Колычев, но это получилось забавно, поскольку он не мог даже толком поднять голову.

– Естественно, не понимаю, – снова согласилась она. – Ты лежи.

– Любовь – это одно. Это всего лишь мостик между двумя существами, слабым голосом произнес он. – И совсем другое то, чем ты занимаешься. Вся твоя жизнь. Тот мир, в котором ты существуешь. И там, в этом мире, должна быть ты.

– Почему? Почему не ты – в моем мире? И вообще, он един, мир.

– Нет, ты не понимаешь... – Голос его слабел, растворяясь в сумерках. – Есть два мира. Два. И они находятся в постоянной борьбе друг с другом...

5

Ничто не предвещало беды. Дети стайкой переходили улицу. Рядом шли две пожилые воспитательницы. Горел зеленый свет. Да и ни одной машины поблизости не было. Дети возвращались из зоопарка, продолжая делиться впечатлениями. Жирафа видели, крокодил был болен, медведи грустили, а обезьяны вели себя подобающим образом – как обезьяны. Неожиданно откуда-то из подворотни вылетел мотоциклист в шлеме и черной куртке. Он мчался прямо на детей. Врезавшись в толпу и раскидав всех передним колесом, как мошкару, мотоциклист пронесся дальше и скрылся за поворотом. Все произошло в считанные секунды. А пожилые тетки-учительницы даже не успели ничего сообразить и теперь дико кричали, ползая по асфальту среди уцелевших и сбитых детей.

Школа была закрыта, но Герасим и не собирался туда идти. Свою учебу он уже считал законченной. Ничего полезного школа ему не дала. Поплескав бензином на парадную дверь, Гера уселся на мотоцикл и бросил спичку. Вспыхнуло красиво. Полюбовавшись немного пламенем, он понесся прочь.

В одной из коммерческих палаток, на отшибе, двое кавказцев лениво играли в нарды, чтобы убить время. Клиентов не было. За последний час подползли лишь два местных торчка, наскребших на бутылку водки, да знакомый пацан, купивший пакетик анаши. Водка изготовлялась в соседнем доме, шла прямо из подпольного цеха. Пить её было опасно, но торчки пили и почему-то не умирали. Словно тараканы, которых трави хоть чем – бесполезно. Все равно бегают.

Рядом с киоском остановился мотоцикл. Перед окошком замаячила голова в шлеме. Кавказцы оторвались от нард.

– Привет Магомету! – сказал мотоциклист и бросил что-то внутрь.

Рванувшись на скорости с места, Герасим услышав позади себя грохот разорвавшегося взрывпакета.

Прием посетителей в больнице уже был закончен. Но к Свете Большаковой и так все равно никого не пускали, кроме родителей. Они как раз только что ушли. Врач сказал им, что надежда есть, но в глаза при этом старался не смотреть. Он знал, что человек в таком состоянии может прожить ещё несколько месяцев, может быть, лет. Но надеяться стоит только на чудо. Гера оставил мотоцикл возле входа, рядом с машиной "скорой помощи", и вошел в приемный покой. Подождав некоторое время, приглядевшись, он обратился к одной из санитарок:

– Проведите меня к той девушке, которая... которую... утром...

– В коме? – подсказала та. – Ты что, мальчик? Нельзя.

Гера молча протянул ей стодолларовую бумажку. Наверное, это был её трехмесячный заработок. Она испуганно покраснела, но деньги взяла и повела его за собой какими-то переходами, по служебным лестницам. Остановилась возле двери в палату.

– Теперь уходите, обратно я найду дорогу, – сказала Гера.

Войдя внутрь, он разглядел на кровати Свету. Руки её лежали поверх натянутого по самый подбородок одеяла, голова обмотана бинтами. Какие-то проводки тянулись к приборам. Капельница. Глаза закрыты. Острый носик торчит вверх.

– Света? – позвал Герасим, но она, конечно, не откликнулась.

Подержав недолго её руку в своей и слабо пожав, он отошел от кровати и стал щелкать тумблерами, отключая аппаратуру. Затем ещё раз взглянул на девушку и, торопливо покинув палату, прикрыл дверь.

Он медленно ехал по улице, вновь направляясь к своему району. В одном из переулков, там, где Гера видел машину Коржа, он остановился. Машина и сейчас стояла тут, возле мебельного салона. За рулем сидел шофер. Гера не стал подъезжать ближе. Не выключая мотора, он закурил и приготовился ждать. Корж с хозяином мебельного салона крутили какие-то дела, Гера знал об этом и набрался терпения. Раз машина тут – значит, выйдет. Через полчаса Корж в сопровождении двух охранников действительно показался в дверях. Все трое сели в машину и принялись что-то обсуждать. Стекло рядом с шофером было опущено. Корж сидел на заднем сиденье. Один из охранников вылез из машины и вновь направился к салону – очевидно, что-то забыли. Дверца осталась открытой. Корж ел вишню и бросал на асфальт косточки.

Гера медленно поехал по переулку. Притормозив возле машины, он сунул руку в карман. Шофер и охранник продолжали разговаривать, но Корж почувствовал что-то неладное. Напрягшись, он выронил кулек с вишней и быстро захлопнул дверцу, но Гера уже выдернул чеку и аккуратно забросил гранату через ветровое стекло.

– Подарок! – крикнул он, газанул и, заложив лихой вираж, свернул за угол. Услышав грохот взрыва, он засмеялся.

Так он и мчался вперед, в черном шлеме и куртке, с привязанной за спиной сумкой, смеясь и плача одновременно...

6

Вновь собирая куклу, Драгуров обратил внимание на одну деталь, которая и прежде вызывала у него удивление. Внутри игрушки, там, где у мальчика должно было находиться сердце, к металлической стенке крепились часы. Владислав считал, что это излишество, поскольку часы были скрыты от глаз, мертвые стрелки застыли на цифре "12". Вероятно, это была очередная причуда мастера Бергера – вложить старые сломанные часы в куклу и припаять к корпусу. Причем внутри, что было лишено всякого смысла. Если только он не придавал этому какого-то особого значения. Но что самое поразительное сейчас стрелки часов двигались... И секундная, и минутная, а значит, и самая большая. Часы работали!

Драгуров позвал Снежану.

– Странно, – сказала она, заглядывая в корпус куклы. – А ты знаешь, когда я раньше брала игрушку в руки, мне всегда казалось, что внутри что-то тикает. Как бомба с часовым механизмом.

– Наверное, твой дед иногда развинчивал туловище и заводил их. Вот маленькое колесико, сбоку, – он показал отверткой. – Но теперь-то они почему пошли? Сами по себе, что ли?

– Секундная стрелка так прыгает, будто они кварцевые, – сказала Снежана.

– Это невозможно. Во времена Бергера кварцевых часов не было.

– А может, часы появились позже?

– Даже если они кварцевые, я все равно не понимаю. Зачем? И потом, я точно помню, что они не работали. Стрелки стояли на двенадцати. Чепуха какая-то! Словно сам собой пошел отсчет времени.

– Отсчитывают отпущенный нам срок, – попробовала пошутить Снежана, хотя ей самой явно стало не по себе. – Надо было все же выбросить эту чертову куклу!

– Еще успеем, – отозвался Владислав. – Может, попробовать их вынуть? Я, правда, не часовой мастер, но посмотреть, что там внутри, интересно.

– Не нужно, – испугалась Снежана. Она даже взяла Владислава за руку, будто часы действительно могли взорваться. – Мало ли что может произойти? Лучше не рисковать.

Драгуров решил послушаться, чтобы она не волновалась. Вынуть часы он всегда успеет. Но Снежана не уходила.

Окончательно собрав механическую игрушку, Драгуров закончил работу.

– Не пойти ли нам прогуляться? – спросил он, глядя в окно. Уже давно смеркалось, на улице зажигались фонари. И в доме напротив тоже горели окна. Ветер то набрасывался на ветки деревьев, обрывая желтую листву, то затихал, словно таясь в переулке и накапливая силы. Воскресный вечер обещал быть прохладным.

– Пойдем, – согласилась Снежана. – А ты не хочешь позвонить домой?

– Там все в порядке, – ответил Драгуров, хотя особой уверенности у него почему-то не было. – Ладно, – добавил он, заметив её укоризненный взгляд. – Позвоню.

...Карина сняла трубку, будто ждала этого звонка. Она не отходила от кровати и слушала Колычева. Какой-то бессвязный бред, где смешалось все культовые символы, религия, восклицания, цитаты... Речь его лилась нескончаемым потоком, будто Алексей был передатчиком чьей-то мысли и воли. Он говорил о каких-то Учителях, о Знамени Владык с изображенным на нем знаке, который означает чудесный камень Чантамана – магический талисман, призванный изменять энергетику того места, где он находится...

– Это терафим, – шептал он. – Плазмоид, образованный в виде шара, состоящий из светящейся плазмы, но твердой, как кристалл... Махатмы учат, что он несет свои заряды света и насыщает токи вокруг Земли... Он вызывает магнитные и биологические аномалии... Связует нас и Неизвестных... Терафим накапливает космическую энергию. И впитывает наши чувства, сознание... Но если ему перестать поклоняться, если исчезнет питательная среда, то он чахнет и умирает, вновь превращаясь в мертвую материю... Тогда его надо бросить в священную реку... и змей снова оживет... надо забрать его... Это – зеркало... Зеркало, в которое можно смотреть. Таких камней, осколков от них, очень мало, всего несколько... Махатмы иногда посылают их тем, кого они решили выбрать... В дар. Но многие не умели и не знали... Не каждый способен стать Майтрейей... В сакральном календаре записано, что терафим Чантамана сейчас попадет в руки того, кто именем Великих Учителей понесет Знамя Владык, именем Христа и Будды, Магомета и Соломона, Махатм Мира... последний терафим... Чантамана... камень...

Поток продолжался, мысли путались, и в это время как раз зазвонил телефон.

– Да, это я! – сказала Карина, узнав голос мужа. – Приезжай, если сможешь. Мне нужно тебя видеть, Влад.

Она вдруг заплакала. А телефон неожиданно отключился.

7

"...Этот необычный храм находился где-то на территории Калмыкии, хотя я мог и ошибаться – время и расстояние играли теперь малую роль в продвижении к некоей Надземной Сфере. Еще в баварском домике Хаусфишера я слышал, что его естество отторгает две вещи – нравственный закон внутри и звездное небо над ним. Так вот, та Сфера, к которой мы приближались, была лишена этих отягчающих человека уз. Надземная она или подземная – это, в сущности, ничего не меняет... В храм тоже приходилось спускаться, обходя потоки воды, а затем взбираться на гору, и снова – вниз, сквозь какие-то непроходимые ущелья и пещеры. Любопытно, что никаких животных или птиц мы не видели, сама местность вызывала страх и дрожь, даже у охранников-монголов. Но это ещё не была та Священная Страна, в которой Правитель Мира смотрит в свое зеркало и определяет ход событий, держа в руке чудесный камень и посылая его осколки избранным. Обо всем этом мои спутники – мужчина и женщина – удивительным образом похожие на оставшихся где-то в пределах Москвы Дану и Велемира, говорили шепотом: о Майтрейе, терафиме, Шамбале и вновь о Чантамане – осколке магического кристалла, формирующего энергетические поля, который они должны были принять из чьих-то рук...

Встретивший нас у входа в храм лама, не говоря ни слова, провел внутрь, где была установлена металлическая статуя с четырьмя руками, причем две из них напоминали змей, росших из лопаток. На шее – четки, на голове знак Воды, на лбу – третий глаз. В Иране его прозывали Заххаком, здесь Дхиан-Коган, ближе к югу – Локапати или Локанатха, а в самом Тибете, конечной цели пути – уже Джигтен Гонпо: всюду по-разному. Возле озаренного языками пламени Дхиан-Когана стоял старейший гуру с покрытой головой и скрещенными на груди руками. Шевелящийся во рту язык да горящие глаза – вот и все живое, что было в его лице. А у ног его светились какие-то буквы на непонятном наречии. Своими заклинаниями и пассами, насколько стало понятно, он призывал силы мрака и входил в духовную связь с идолом, но Дхиан-Коган что-то не спешил ответить на его приветствие или хотя бы просто помахать ручкой, тем более, что у него их было целых четыре. Наверное, я был не слишком настроен на серьезный лад, поскольку все эти игры людей меня попросту забавляли, как бы серьезны и кровавы они ни были, но гуру что-то шепнул своему помощнику, и лама, забрав меня у моих провожатых, поставил рядом с Дхиан-Коганом, у его подошв. И вашему покорному слуге Курту пришлось сосредоточиться под ритмичное постукивание мантр. Акустическая мелодия действовала на всех присутствующих чрезвычайно возбуждающе и демонически.

Ввели несколько человек со связанными за спиной руками. Это были какие-то пленники, некоторые из них – явно европейцы. Все они должны были принять участие в тантристском ритуале освящения Дхиан-Когана, а заодно и меня. Служки в это время били в обтянутые человеческой кожей барабаны и дудели в раковины или музыкальные инструменты, очень напоминающие полые человеческие кости. Приготовлены были горшочки и блюда – для крови и органов. Гуру, а вслед за ним и все остальные (что удивительно – даже некоторые из пленников) запели: "Ом-ма-хум! Дхиан-Коган, покажи свою силу, схвати врагов сетью, переруби их мечами, прострели стрелами, пронзи копьями, высоси у них сердце, прекрати жизнь врагов твоих, плоть, кровь и кости вкуси устами твоими, о, великий богатырь, на чье лицо невозможно смотреть, имеющий три глаза, возложивший на себя корону из черепов, красноликая мать мира, свирепый палач и владыка, освяти знамя свое и сына твоего, стоящего у ног твоих, оммане-хум!.." И так далее.

Оратория, довольно-таки заунывная, продолжалась часа полтора. Поскольку речь шла и обо мне тоже, о чем было нетрудно догадаться, я подумал: как все же согласуется их заповедь щадить все живое с жертвоприношением? Наконец служки и ламы бросились к пленникам и проворно раздели их донага. Руки и ноги им заломили за спину, головы откинули назад, привязывая волосы к ступням таким образом. чтобы грудь и живот торчали вперед. Гуру ещё громче забормотал свои молитвы и заклинания. Затем вышел вперед и сбросил с головы мантию. Вид его совершенно голого черепа был страшен – смерть с горящими глазами. Он встал на колени перед одним из пленников, в левой руке его оказался короткий серпообразный нож. Мгновенно вонзив нож в грудь жертвы, правой рукой он вырвал все ещё трепещущее сердце. Хлынувшей кровью ламы стали торопливо писать на белом полотнище какие-то заклинания и формулы. Затем гуру вложил окровавленное сердце в заранее приготовленную чашу, оправленную в серебро и напоминающее человеческий череп. Раздался крик очередной жертвы. За гуру шел его помощник, который ловким ударом ритуального ножа вскрывал теменную часть и выпускал в ту же чашу с сердцами ещё теплые мозги. Некоторым из жертв, прежде чем убить, гуру перерезал шейные артерии, а служки собирали хлещущую кровь в горшочки и сосуды. Черной кровью было залито и забрызгано все вокруг. И вся эта кровь, и все эти сердца предназначалась ему Дхиан-Когану, безразлично взирающему вниз, и мне, стоящему у его ног..."

8

Их было трое, поднимающихся по лестнице. Низенький мужчина, с лицом, как печеное яблоко, прикладывающий иногда руку к плечу и болезненно кривясь, и два мощных гориллообразных существа с тупыми глазками. В какой колбе их выращивал Яков – непонятно, но то, что они были однояйцовыми близнецами Феди, в этом сомнений не оставалось. Квартиру Драгурова вычислили ещё днем. Все это время Яков со своими спутниками кружил возле дома, опасаясь, что хозяин мог сообщить в милицию. В любом случае надо было дождаться темноты. Сам Владислав из подъезда не показывался: либо сидел дома, либо вообще уехал. Другой на его месте непременно залег бы на дно, рассудил Яков. Такое не прощается. Одного продырявил шилом, второго отправил в больницу – того и гляди помрет. Правда, у Федора вместо головы чугунный шар, но в сознание он ещё не пришел.

В половине десятого решили начинать – сидеть на лавочке больше не имело смысла. В конце концов можно подождать и в квартире.

На восьмом этаже они остановились, Яков достал металлический шприц и осторожно впрыснул кислоту в замочную скважину. Одна из горилл тихонько заржала, но вторая показала ему кулак. Яков покачал головой: идиоты! Но без них было бы трудно. Ждать пришлось минут пять. За это время кислота разъела внутренний механизм замка, оставалось лишь слегка надавить – язычок запора прогнулся, и дверь открылась. В коридоре было темно, но где-то в комнате горел свет и слышался монотонный бубнеж. Затем неожиданно зазвонил телефон. Трубку сняли, и женский голос что-то ответил. Яков зажег маленький фонарик, вытащил нож и, поискав глазами телефонный провод, перерезал его.

– Пошли, – прошептал он и ударом ноги распахнул дверь в комнату.

На него испуганно смотрела заплаканная женщина, держащая в руке телефонную трубку. На диване лежал мужчина, укрытый пледом, но это был не Драгуров. Гориллы бросились к нему и скинули вниз, изготовившись пинать.

– Отставить! – прикрикнул Яков и толкнул женщину в кресло. Потом прошелся по комнате, заглядывая во все углы. Затем вышел в другую, осмотрел кухню и ванную. Вернулся назад.

– Кто вы? – спросила женщина.

Гориллы стояли возле неё и скалились, мужчина лежал возле дивана на полу и безучастно следил за происходящим.

– Сиди уж! – проворчал Яков, бросив косой взгляд.

– Деньги там, в серванте, – сказала женщина. Она перестала плакать очевидно, взяла себя в руки.

– Это хорошо. – Яков открыл сервант, быстро нашел портмоне и, пересчитав деньги, скривился. – Курам на смех. А где муж?

– В командировке, – ответила она.

– А это кто? Ясно, можешь не отвечать. Но насчет командировки ты врешь. Я слышал, как ты говорила в трубку: "Влад, приезжай". Стало быть, сейчас приедет?

– Не знаю. Чего вы хотите?

Гориллы заржали, Яков тоже усмехнулся.

– Я сюда пришел, чтобы наказать его, – ответил он. – И сделаю это, даже если мне придется ждать до утра. Времени у нас много. Вздумаешь кричать – вырежу язык. И глаза. Будешь вести себя спокойно – останешься цела. Но поскольку ты его жена, то и тебе кое-что полагается. Чтобы наперед знала, кто твой муж и как он со всеми нами поступил. Включая тебя. Пострадаешь за него, пока он не явится. Впрочем, для тебя это будет только в удовольствие.

Подав знак своим гориллам, он наступил ногой на грудь распростертого на полу мужчины, чтобы тот не вздумал барахтаться. Женщина вскочила, но одна из горилл схватила её за руки, а другая принялся срывать с жертвы одежду. Борьба проходила беззвучно, женщина даже не пыталась кричать, словно онемела от ужаса. Но когда она наконец опомнилась и закричала, сильный удар в лицо бросил её на пол.

– Давайте-давайте, ребятки, не спешите! – подзуживал Яков, сцепив руки на горле мужчины и слегка придушив его.

Но они и так не торопились, делая свое дело обстоятельно, как дорвавшиеся самцы. Один сел женщине на грудь, зажимая ладонью рот и держа руки, другой, разорвав белье, поднял и раздвинул её изгибающиеся ноги, вошел твердым концом в противящееся и отвергающее его чрево. И загоготал, оскверняя лоно своим семенем. Еще один, последний крик вырвался у женщины из горла, и она провалилась в небытие, уже не чувствуя, как гориллы меняются местами, хохочут и налезают на неё снова и снова.

Глава шестнадцатая

1

Сильный ветер, бросавший в лица запоздалым прохожим скопившийся на улице мусор, изгибавший ветки деревьев и хлопающий открытыми форточками, неожиданно стих, словно дожидался, когда круглая и страшная в красноте Луна начнет проскальзывать над погружающейся в дрему Москвой. Но было всего начало одиннадцатого, ярко горели окна, и неоновые вывески ресторанов и казино, в парках продолжалось воскресное веселье, а в самом центре, на Красной площади, проходил какой-то очередной концерт рок-музыкантов, сотрясающих древние стены расположенного рядом собора демоническими ритмами и вибрирующими воплями фанатов. Куклы и марионетки разъехались по своим загородным домам и сейчас занимались привычным делом – пили и веселились, ругали кого-то и жаловались, изобретали новые планы и заклинали продлить свое бессмысленное существование, погружаясь в пучину праздничного пира во время надвигающейся чумы.

В Москве что-то происходило, накапливалось, приближалось, но никто ещё ни о чем не догадывался. Тем временем в районе Серпухова уже начинали трещать деревья, где-то произошел обрыв проводов, погасло электрическое освещение. Метеорологи продолжали выдавать утешительные прогнозы, никто не хотел верить в какие-то ураганы или другие природные явления, которых просто не может здесь быть по определению. Не тот климат, не тот менталитет. И не тот народ, чтобы его можно было напугать ещё чем-то. Пусть хоть Луна упадет на Землю, хуже уже все равно не будет.

– Надо ехать, – сказал Драгуров, посмотрев в окно. – Ветер, кажется, стих.

– К жене? – спросила Снежана. И спокойно добавила: – Поедем.

– Там что-то случилось... Телефон больше не отвечает. И вообще пора нам как-то определиться. Ненавижу врать. Я скажу ей, что ухожу от них.

– Если ты решил... – промолвила Снежана, но не закончила фразу. – А дочь?

– Она уже взрослая. Надеюсь, поймет.

– Когда я узнала, что мой отец и эта Селена... Я не могла простить.

– Но ты ведь хочешь, чтобы мы были вместе? – Владислав смотрел ей в глаза и ждал ответа. Сейчас он думал, что безусловно прав, но секунду спустя, когда девушка сказала "да", вновь почему-то начал сомневаться. Ее односложный ответ прозвучал как-то рассеянно и неопределенно, будто она сама не могла решить этот важный для себя вопрос.

– Не хочу, чтобы он оставался здесь, – сказал Владислав, указывая на металлического мальчика. – Возьмем с собой.

Он принес из ванной полотенце, завернул в него куклу и положил в сумку.

– Завтра мы с тобой отправимся на юг, – заявил Драгуров. – Или, почему бы нам не поехать на Кавказ? Хотя нет, опасно.

– Тогда уж лучше в Болгарию, – предложила Снежана. – У меня тоже есть деньги. Остановимся в Пловдиве, у родственников. Мама сейчас там. Познакомитесь.

– Боюсь, она воспримет меня как старого ловеласа, соблазнившего единственную дочку.

– А я опасаюсь, как бы она сама тебя не соблазнила.

– Это интересно, – усмехнулся Владислав. – Ладно, так и поступим. Осточертело в этой Москве. Будто у меня высасывают все силы, всю энергию. Особенно в последние дни... Еще неделю назад я чувствовал себя совершенно иначе. Была семья, дом, работа... Теперь – ничего. Кроме тебя. И этой куклы.

– А у тебя нет такого ощущения, что тобой кто-то играет? Твоей судьбой?

– Может быть, – отозвался он. – Я сейчас уже ничего не хочу. А ты?

Снежана ответила не сразу.

– Одно желание у меня было всегда. Увидеть моего младшего брата. Ему сейчас должно быть почти тринадцать.

– Ты мне не говорила, что у тебя есть брат, – удивился Драгуров.

– Но ведь ты и не спрашивал, – рассеянно улыбнулась Снежана.

2

В баре оставался только один посетитель – какой-то парень в темных очках, не то подросток, не то гей, работающий под мальчика. Сидел в углу, тянул колу и ел мороженое, в беседу ни с кем не вступал, иногда курил, а к заказанной бутылке шампанского так и не притронулся. Рядом с ним лежала спортивная сумка. Очевидно, он кого-то ждал. Бармену было все равно, лишь бы платил. Со служебного входа вошли два продавца, уже закончивших работу. Они и жили тут же, в пристроенном к зданию общежитии. Перекинулись несколькими фразами, стали смотреть телевизор, попивая пиво. Один из них покосился в сторону подростка, но ничего не сказал. Другой шепнул бармену:

– Голубой, да?

– Первый раз вижу, – отозвался тот. – Сам спроси.

– Эй, хочешь конфетку? – крикнул продавец.

Подросток встал, пошел к двери, запер её на засов и вернулся обратно за свой столик.

– Не здесь, – сказал продавец, поняв его действия по своему. – Иди за мной.

Бармен и второй продавец молча смотрели на них.

– Хорошо, пойдем, – согласился подросток, подхватывая сумку.

Через тот же служебный вход они прошли коридорами в подсобные помещения магазина. Встретившийся им сторож-охранник ничего не сказал, только ухмыльнулся. Откуда-то сверху доносились шум, голоса, выкрики.

– Магомет гуляет, а мы чем хуже? – спросил продавец сторожа, подмигнув. – Хочешь присоединиться? Мальчик не возражает, да?

– Давай, – кивнул подросток.

– Сейчас, только магазин обойду, – сказал сторож. – Через полчаса.

Наконец они пришли в маленькую комнатку, где стояли промятый засаленный диван да пара стульев. Продавец-кавказец, напевая какую-то песенку, начал раздеваться.

– А ты чего стоишь? – повернулся он к подростку. – Любишь, когда за тобой ухаживают? – но тут же испуганно замер: в одной руке мальчишка держал ствол, в другой – стальной изогнутый нож

– Ложись, Сулико, и не вздумай орать – убью, – посоветовал подросток. – А скажешь, где девчонка, будешь жить.

Продавец послушно улегся на диван, прямо со спущенными штанами. Подросток приставил нож к его паху, и кавказец смертельно перепугался.

– Отрежу, – сказал мальчишка. – Говори.

Дуло пистолета вдавилось в горло. Лезвие полоснуло по бедру, но, хоть и было больно, продавец не закричал: побоялся, что убьют.

– Какая девчонка? – через силу пробормотал он.

– Должен знать. Она с Магометом?

– Нет там никого, сам относил закуску.

– А где она? – Подросток сделал ещё один надрез, ближе к члену.

– Стой, стой! Аяз говорил, кого-то в холодильной камере заперли... Может, ее?

– Так. Зачем заперли? Она жива?

– Не знаю. Ничего не знаю. Отпустишь, нет?

– Где холодильная камера?

– Тут, рядом.

– Тогда, веди. И если, Сулико, дернешься – не промажу. – Подросток отступил на пару шагов. – Штаны не застегивай, так пойдешь. А руки опусти.

Гера во многих фильмах видел эти сцены, слышал такие фразы и сейчас словно примеривал их на себя. Но главным героем он себя все равно почему-то не чувствовал. Как артист, который играет роль по желанию режиссера. Идет съемка, где-то затаился оператор с камерой, поодаль стоят другие артисты, массовка, просто зеваки-зрители. Кто-то из актеров уже выпал из действия, изобразил смерть, другим ещё предстоит сыграть в дальнейших сценах. Но что будет дальше – неизвестно. О том ведает лишь режиссер. Гера ощущал все это в себе, но пистолет в его руке был настоящий, и нож – тоже, и шедший впереди кавказец со спущенными штанами хоть и походил на какой-то комический персонаж, но был живой, потный, испуганно вздыхавший и косящий глазами.

Они подошли к железной двери с засовом.

– Отпирай, – приказал Гера.

Продавец открыл холодильную камеру. Там было темно. Гера подтолкнул его в спину лезвием ножа.

– Входи.

3

"Жигули" ехали по Москве. Снежана рассказывала. Но то, что она говорила, не укладывалось у Драгурова в голове. Чудовищно и мерзко. Мир состоит из грязи и лжи, каждый человек вынужден сталкиваться с тем, что противно его разуму, самой природе человеческого духа, но когда это становится обыденным и привычным, входит в порядок мироустройства, то меняется и человеческий облик, словно вырастают клыки и шерсть. Очевидно, таким оборотнеми был дед Снежаны, и Владислав теперь нисколько не жалел, что тот умер такой страшной смертью.

Брат Снежаны, которого она хотела увидеть, не был ей братом

– Но я называла его так, – продолжала она. – Потому что и сама была ещё ребенком... Всего тринадцать лет.

– Но он был твоим сыном, – произнес Владислав.

– Да. Сыном. Я родила его. Странно, правда? Что у меня к нему были не материнские, а сестринские чувства. А отцом ребенка был мой дед... И родители не знали об этом. О том, что произошло между мной и дедом...

– Я не понимаю! – воскликнул Драгуров, чуть не врезавшись в застывший на дороге грузовик. Он был потрясен. – Как это могло случиться? Он тебя изнасиловал?

– Не знаю, – помолчав, ответила она. – Скорее, загипнотизировал. Лишил воли и чувств. Я была как кукла в его руках. Надувная кукла из магазина, которой он просто воспользовался. И я ничего не понимала, ничего не чувствовала. Я даже почти ничего не помню. Он словно бы проделывал со мной свои опыты без моего участия. Подчинял меня в эти моменты полностью, отключал мой разум. Может, он ещё что-то со мной вытворял, не знаю. Родители часто уезжали в командировки. Я даже не помню, когда это началось. Не помню, когда он лишил меня невинности. Он пользовался какими-то мазями, чтобы мне не было больно, одурманивающими травами. И ещё этот его взгляд... Лишь потом, когда ко мне возвращалось сознание, я пыталась понять, что со мной было. Почему сижу в кресле и смотрю телевизор? Или иду вместе с дедом по улице? Но память всегда возвращается... Сколько бы её не затормаживать. Я начала вспоминать то, что со мной происходило в детстве, совсем недавно. Может быть, полгода назад. Но никому не говорила. Только тебе.

– Я понимаю, это не легко, – сказал Владислав. – А что стало с мальчиком?

– Когда я забеременела, родители не на шутку перепугались. Они не догадывались и не могли понять, как такое вообще могло случиться. Святой Дух тут ни при чем. И они стали искать отца будущего ребенка, требовали от меня, чтобы я сказала им правду... Но я-то и сама не знала ее! Меня водили по врачам, но об аборте не могло быть и речи. И мне пришлось рожать. Дед изображал, что страшно озабочен, расстроен, говорил, что в его время такого не могло быть... Сейчас-то я понимаю, что он врал. Врал и, должно быть, посмеивался в душе. Если она у него была.

– Как сильно ты должны была его ненавидеть, – произнес Владислав.

– Но я даже не догадывалась. А потом я видела, как он превращается в развалину... И когда начала вспоминать все, мне стало страшно жить с ним рядом. Я думала, когда-нибудь он меня убьет.

– Но убили его самого... А сын?

– Он прожил в нашем доме всего года два. И был для меня игрушкой, поскольку какая из меня могла получиться мать. Им занимались то родители, то дед. Потом... Меня отправили в Болгарию, к родственникам, чтобы я подлечилась, а когда через полгода я вернулась, мне сказали, что он умер. Я, конечно, огорчилась, но по-моему не настолько, чтобы позабыть из-за этого все на свете. Впереди – целая жизнь, учеба, новые встречи...