Текст книги "Аккорды кукол"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Хватит! – остановила его Снежана. – Ну и бардак же мы тут устроили. Смотреть тошно.

– А ты не смотри, – ответил Драгуров, начиная приходить в себя.

8

Они вместе принимали душ – Карина и Алексей. Теперь ей даже почему-то хотелось, чтобы неожиданно вернулся муж. Интересно было бы поглядеть со стороны, что из этого выйдет. Но со стороны не получится, придется сыграть роль. Какую? Наверное, все актрисы одинаковы, думала она, всем им хочется прожить много жизней, примерить на себя платье и Джульетты, и Марии Стюарт, и леди Гамильтон, а окончить спектакль непременно с овациями и цветами, чтобы зрители и плакали, и восхищались одновременно. Что ж, она постарается доставить всем им истинное удовольствие. В их памяти она останется надолго – до следующей великой актрисы.

Карина чувствовала себя так, словно вобрала в себя черты многих женщин, их суть, тайну природы. Не только молодых, красивых, здоровых, но всех – и старух, и пробуждающихся к жизни, и калечных с рождения, не способных познать свое предназначение, и распутно-восхитительных, и безобразных, но жаждущих, и убогих, и расчетливых, и многих-многих других... Будто в неё вселился целый легион женщин, которые перекликались друг с другом и звали её откуда-то из глубин души.

– Ты сейчас похожа на монашку-ведьму, – улыбаясь, сказал Колычев.

Карина пожала плечами и нахмурилась. Она вдруг вновь вспомнила о Гале. Уже давно наступило утро, а её все нет.

– Ты, может, будешь смеяться, – неожиданно сказала она. – Но я так и не знаю, кто её отец.

– Что? – переспросил Алексей. – А-а, ты о дочери?

– Как-то забавно и глупо вышло, – продолжала Карина. – Я забеременела до свадьбы с Владом, но уже жила с ним. И с тем, другим, тоже. Иногда это происходило в один день, хотя они оба, конечно, не догадывались. А когда это случилось, я так и не смогла высчитать, кто же все-таки её отец.

– Ну, ты даешь! – усмехнулся Алексей. – Впрочем, я сразу понял, как только тебя увидел, на что ты способна.

– И на что же я способна?

– На многое. Если тебя разбудить.

– А хочешь знать, кто был тем, вторым?

– Какая разница?

– Это Коля Клеточкин. Наш режиссер.

– Вот как? – немного помолчав, произнес он. – Ну, что же, могу сказать одно: у него всегда был вкус, несмотря на бардак в голове. Он догадывается о том, что это, возможно, его чадо?

– Мне кажется, нет. А Влад вообще не знает, что я была близка с ним. Видишь, как все хорошо устроилось? – зачем-то добавила она.

– Лучше некуда. Устроить бы и наши отношения так, чтобы твой муж пошел к черту.

– Это не так просто, – сказала Карина, ещё не вполне осознавая, говорит ли серьезно или так – к слову. – Но ты умный, что-нибудь наверняка придумаешь.

– Может быть, его отравить? – шутливо предложил сценарист.

– Может быть. А теперь все-таки тебе пора уходить.

Они уже выпили кофе и сейчас просто сидели за столом.

– Хватит и того, что тебя видел этот мальчишка, приятель Гали.

– Он мне показался каким-то странным, – заметил Алексей. – Где-то я его уже встречал, но где – не помню.

– Не в своем ли воображении? – Карина, протянув руку, постучала пальчиками по его лбу. – Оно у тебя чересчур развито. Как у эмбицила.

– Это наследственность, – улыбнулся он. – Может, поедем на студию вместе? Найдутся твои дети, не волнуйся. Как и сундук с куклами, пролежи он в земле хоть сто лет.

– Ты о чем?

– Сразу видно, что ты плохо читала мой сценарий. Я об игрушках Бергера, моего прадеда. Они – как дети, которые придут на смену людям. Новая формация жизни. В иносказательном смысле, разумеется, без всякой мистики. Собственно говоря, все это я выдумал – ну, про его сундук. Но почему бы и нет? Мертвые питаются живыми, это истина. А во вчерашних новостях я услышал: нечто такое найдено на Сухаревке. Не его ли наследство? Может, заявить права, пока не опередили? – рассмеялся он, но Карина его почти не слушала, подталкивая к двери.

Они торопливо поцеловались, а когда вышли на лестничную клетку, увидели другую пару – мальчика и девочку, отпрянувших друг от друга после поцелуя.

– Я привел её как обещал, – хмуро сказал Гера, указывая на Галю, растерявшуюся при виде незнакомого мужчины.

Глава двенадцатая

1

В милицию Владислав позвонил из телефонной будки, стоявшей напротив мастерской. Снежана находилась рядом, держа в руках сумку с механической куклой.

– В "Доме быта", по улице Лемешева драка, – сообщил Драгуров и повесил трубку. Он посмотрел на девушку: от бессонной ночи под глазами у неё образовались синие круги. "Словно мы занимались любовью без отдыха", подумал Драгуров, а вслух сказал: – Пусть приезжают и сами тут разбираются.

Из мастерской почти вывалился Яков, держась рукой за плечо. Сумел-таки освободиться от шила... Упав, он снова поднялся и боком, как выброшенный на берег краб, побежал в сторону. Наблюдать за ним было забавно.

– Бросил товарища, – усмехнулся Драгуров. – Вот гнида.

– А мне кажется, он мертв, – сказала Снежана. – Как-то подозрительно спокойно лежал.

– Тем лучше. – хмуро отозвался Драгуров. – Не я первый начал. Нас здесь вообще не было.

Когда подъехала машина с мигалкой, они уже уходили вдоль по улице к метро.

– Заскочим ко мне, я сниму деньги в сбербанке. Потом что-нибудь придумаем, – сказал Владислав. – Тебе надо отдохнуть. Да и мне тоже. Может быть, уедем куда-нибудь...

– В Гималаи, – Снежана грустно улыбнулась. – Или в горный Алтай.

Возле дома Драгуров снял со своих "Жигулей" чехол, открыл дверцу.

– Побудь пока тут, – сказал он и, прихватив сумку с металлическим мальчиком, вошел в подъезд.

Дома его встретили так, будто он никуда не уходил и вообще все время был здесь, только прятался. Карина что-то читала. На секунду она оторвалась от книги и испуганно взглянула на него. Дочь делала вид, что смотрит телевизор и её сейчас больше всего интересует, какими темпами идет строительство свинофермы в Вологодской области. Усмехнувшись, Владислав подошел к столу, порылся в ящиках. Задвинул сумку под диван.

– Завтракать будешь? – спросила Карина.

– Нет, – отозвался он.

Проходя мимо, выключил телевизор. Бросил на стол сценарий Колычева-Клеточкина.

– Будешь сниматься? – спросил Владислав.

– Конечно.

– А ты что молчишь? – Драгуров повернулся к дочери. – Попроси маму, она тебе подберет какую-нибудь роль.

– Вероятно, у тебя была скверная ночь, – сказала Карина.

– Ну и что? Тебя это не касается.

Он, пожалуй, впервые говорил с ней так вызывающе грубо, но ничего не мог с собой поделать. И остановиться не мог. Сейчас они обе – и жена, и дочь – раздражали его. Драгуров понимал, что не прав, но даже получал какое-то удовольствие от своей грубости, будто, как в детстве, злил собаку. Он вытащил из шкафа несколько рубашек, белье и швырнул в портфель. Туда же положил паспорт и сберкнижку. Потом огляделся: не забыл ли чего?

– Куда-то едешь? – спросила Карина.

– Да. В командировку, – коротко ответил он. – Конгресс кукловодов в Базеле. Собрание марионеток в Мелитополе.

– Папа... – начала Галя, но умолкла

Драгуров снисходительно посмотрел на нее.

– Что у вас тут случилось? – небрежно спросил он. – Вроде какой-то пожар был на пятом этаже?

– Ничего особенного, – равнодушно сказала Карина.

– Но сами-то вы уцелели?

– Как видишь. Когда вернешься?

– Не знаю.

– Папа, мне надо с тобой поговорить, – решилась наконец Галя.

– Потом, потом, – торопливо ответил Владислав. – Во всем будем разбираться потом.

2

Гера помнил, как в одной из детских сказок главный герой, чтобы выболтаться, шел в лес, находил заветное дупло и нашептывал в него свои тайны. Сейчас он ощущал себя точно так же. Голова у него разламывалась, хотя боли не было – лишь одно жгучее желание выплеснуть все, что накопилось там, внутри. В мозгу жил какой-то зверек, путешествовал по извилинам и грыз все подряд. И множество мыслей наскакивали друг на друга, словно состязаясь. Гера знал одного человека, которому можно было бы все рассказать и который его никогда не выдал бы. Потому что и сам относился к этому "заветному дуплу" точно так же. И он отправился в больницу, к Свете Большаковой.

Она сидела на лавочке, в укромном уголке парка, и читала.

– Садись, – сказала Света, обрадовавшись. – Рассказывай, что произошло.

Как будто только и ждала со вчерашнего дня его появления, чтобы он пришел и излил душу.

– Ты, Светка, блаженная, – усмехнулся Гера. – С чего ты решила, что у меня что-то произошло?

– Я тебя насквозь вижу, – ответила она. – Во-первых, ты влюбился. Но ещё не догадываешься об этом, потому и хорохоришься. А во-вторых, что-то дома, в семье. Опять поругался? Давай по порядку. Ты знаешь, что я твой друг.

– Знаю. Но по порядку не получится. Тут как в колоде карт, все перемешано. А карты крапленые. И чувствую, что играю с кем-то не в подкидного дурака, а гораздо хуже. Но все время выигрываю, вот что страшно. Так ведь не бывает?

– Бывает. Если тебе специально поддаются. А что ещё ты чувствуешь?

– Многое. Какой-то бешеный прилив сил, – сознался Герасим.

– Усиленный рост гормонов, – пояснила Света. – Идет процесс полового созревания.

– Он у меня уже давно кончился, – хмыкнул Гера. Знала бы она, сколько он уже испробовал девок и теток! А его все за девственника держат.

– Ты хочешь сказать, что... у тебя произошло с кем-то? – смущенно спросила Света. – С Галей? Понимаю, вы не удержались, но... рано, поверь. Вы ещё слишком маленькие, чтобы начинать в таком возрасте. Я имею в виду психическое развитие. А это главное.

– Да при чем здесь Галя? – рассердился он. – Я её пальцем не трогал! И вообще, ещё два года назад я хорошо изучил, что вы там прячете в трусах. Насмотрелся на ваши бугорки. Не в этом дело.

– Не груби. Говори толком.

– Голова шумит, – сказал он. – Как будто нажрался или клея нанюхался. И тошно от всего. Смотреть ни на кого не хочется. Только ты и она, больше никого и нет.

– Понимаю, – сказала Света. – А Галя? Ты с ней говорил об этом.

– Нет, ей все это знать ни к чему. Это ведь ты у меня вроде громоотвода.

– Спасибо. – Света не обрадовалась и не огорчилась. Просто приготовилась выслушать все, что он скажет.

И он начал говорить. Медленно, словно выдавливая из себя по капле, иногда возвращаясь назад, к уже сказанному, а порою забегая вперед, к тому, что ещё должно случиться. Начал с того, как увидел семью Драгуровых в лифте и ему вдруг страшно захотелось им насолить, ткнуть их всех носом в кучу дерьма, чтобы не сияли так от счастья. Но потом это желание уступило место другому. Да, ему поправилась Галя, и может быть, Света даже права, но не в этом суть. Что-то происходит, он чувствует. Вокруг, в нем самом, в других людях. Что-то меняется, будто приближается гигантский шторм, ураган Или землетрясение. Почему сгорела его квартира, и куда подевались мать с отчимом? Может быть, они погибли? Выяснять это нет никакого желания. За что его хотели убить, там, на новостройке – этот Корж с Гнилым, который лежал где-то здесь, в соседнем отделении? Но он справился с ними со всеми, обманул. И Симеона обхитрил тоже, затянул ему проволоку на шее. Что с ним? Уже выбрался из петли? И Мадам, которая его терзала, получила свое, по заслугам. И Пернатый... Это ведь его банда напала на неё и Лентяя, из-за них они оба в больнице парятся. Но теперь все они – с ним, с Герой. Кроме Пернатого. Сам виноват, слишком был гордый. А Филипп Матвеевич пострадал случайно. Пистолет выстрелил сам, он тут не при чем. Не хотел убивать, нет. Но что было у старика на уме? Твердил про горный Алтай, звал уехать... А зачем, кого он хотел из него вырастить? Сына? Почему все липнут к нему, со всех сторон? Он не хочет. Не желает. Он ничей. Ему ни до кого нет дела и о его призвании не знает никто...

Света слушала его сумбурную речь и все больше бледнела. Книжка давно выпала из рук и валялась теперь на земле, а ветер шелестел страницами. То, что рассказывал Гера, не укладывалось в сознании, и она не хотела этому верить. Наверное, он многое нафантазировал. Но даже если частица сказанного – правда, это страшно. Он уже шагнул с края обрыва в бездну, но парит в воздухе, как человек-птица, как демон, и какие-то силы поддерживают его с обеих сторон. Ей становилось не по себе, когда она глядела в искаженное лицо, словно мгновенно состарившееся. Черный взгляд. Шепот, срывающийся с ярко-красных губ.

– Тебя надо спасать! – таким же кричащим шепотом отозвалась она, закрыв ладонями уши.

3

В съемочном павильоне киностудии "Лотос" царила какая-то напряженная суматоха, хотя и невидимая обычным взглядом, но Колычев почувствовал её сразу, едва прибыл на площадку – прямо от Карины, даже не заезжая к себе домой. Коля Клеточкин бродил будто лев. Продюсер Ермилов мелькнул и исчез, не проронив ни ни слова, хотя обычно держался очень приветливо.

– Что здесь намечается – приезд Дастина Хоффмана? – спросил Алексей у Юры Любомудрова, оператора. – Или картину все-таки закрывают?

– Еще ничего толком неизвестно, – ответил тот. – Но Коля чего-то не поделил с продюсером. Поди спроси сам, я к нему боюсь соваться. Еще укусит.

Колычев взял две банки пива и пошел к режиссеру.

– Плюнь и выпей, – сказал он. – Какие проблемы?

– Отстань! – огрызнулся Клеточкин. – Тебя тут не хватало!

Но пиво взял. Спустя минут двадцать Алексей повторил попытку. К этому времени он уже кое-что выяснил у помрежа, сутулой рыжеволосой девицы. Оказывается, весь сыр-бор разгорелся из-за того, что Клеточкин решил самовольно изменить всю схему сценария и концовку фильма. Теперь получалась просто мелодрама, без конфликтных линий, эротических сцен и крови, на чем был круто замешан весь сюжетный материал. Продюсер возражал: совет директоров надеялся получить сдобный триллер со всеми его атрибутами.

Колычев же не хотел ни того, ни другого, но его мнения никто не спрашивал. Хотя он мог бы поспорить и доказать, что жанр философской притчи, как он и задумывал, приступая к сценарию, был бы сейчас наиболее уместен. Зритель устал от крови, секса и мистики, самое время преподать ему урок для раздумий. А мелодрама с куклами по сценарию Клеточкина будет выглядеть пошлым фарсом, вроде сказки про "Буратино". Тогда уж надо снимать детское кино.

– Нет, нет и нет! – заорал Клеточкин, когда Алексей высказал ему свои идеи. – Только через мой труп. В конце концов, кто здесь режиссер – я, ты или Ермилов?

– Но финансирует-то картину он. А сценарий мой.

– Засунь его себе в задницу. Я сам напишу новый, не волнуйся.

– А чего мне волноваться? Гонорар я уже получил. Но ты пойми, что твое упрямство...

– Я тоже вхожу в совет директоров "Лотоса", и у меня есть право голоса, – перебил его Клеточкин. – У меня контракт, который они не могут расторгнуть. Как я могу согласиться на собственное уничтожение? Дудки! Тут они сели в лужу. Или фильма вообще не будет, или снимать его буду только я. Как захочу. В конце концов, я творческая личность, а не мешок с деньгами, как этот Ермилов!

– Конечно, ты не мешок с деньгами, – согласился Колычев, а про себя подумал: "Ты мешок с дерьмом, Коля". – Делай, как знаешь. Но все равно они что-нибудь придумают, коли уж взялись за это. В любом контракте можно что-нибудь выкопать. Юристы у них есть.

– Не мешайся под ногами! – сердито оборвал его Клеточкин.

Через час к Колычеву подошла испуганная девица-помреж и шепотом сказала, что его вызывают в дирекцию.

– Начинается обработка! – трагически произнесла она. Все знали, что девица без ума влюблена в режиссера. – Но вы держитесь. Если что, мы все грудью встанем на его защиту!

Колычев усмехнулся, взглянув на её впалую грудь

В кабинете продюсера Алексея вежливо усадили за стол.

– Вы уже знаете, в чем суть нашего конфликта с Клеточкиным? – спросил Ермилов, выпятив нижнюю губу.

– В общих чертах.

– Нам не хотелось бы менять ваш сценарий.

– Мне, собственно, тоже.

– Если мы откажемся от услуг Николая, вы сможете взяться за работу самостоятельно?

– Я? – удивился Колычев, не ожидавший такого поворота событий.

– Да, вы. У вас за спиной ВГИК, более чем уверен, что вы мечтали снять собственный фильм.

– Допустим. А как же Клеточкин? Он никогда на это не согласится.

– Я найду способ его уговорить, – ответил Ермилов.

– Нет, – произнес Алексей, мягко улыбнувшись.

– Нет – значит "да", – усмехнулся продюсер, потрепав его по плечу.

4

Корж расставил своих людей повсюду, где только мог, – на рынке, в парке, у аттракционов, шныряли они и по улицам этого района, прочесывая кварталы и расспрашивая местную шпану. Рзоев, в свою очередь, также не терял времени даром, отправив наряд милиции по чердакам и подвалам. Улов несколько полудохлых бомжей и труп подростка, присыпанный строительным мусором. Забили его до смерти ночью, такие же, как он. Рядом валялись банки из-под клея, целлофановые пакеты, пустые бутылки, презервативы. Вскоре установили и личность убитого – Юрий Петухов, по кличке Пернатый. Основной соперник Герасима Диналова в борьбе за влияние среди юнцов. "Уж не он ли с ним и расправился?" – подумал подполковник.

С другой стороны на Рзоева давил Магомет: земляк требовал найти парнишку во что бы то ни стало, и подполковник нехотя выдал кое-какую информацию, сказав, что квартира пацана сгорела, а сам он подался в бега. Магомет подбросил своих людишек, которые тоже пустились по следу.

Днем Рзоеву сообщили, что застрелен директор школы, Филипп Матвеевич Холмогоров. Труп обнаружила соседка, заметившая чуть приоткрытую дверь. Сейчас там работала следственная бригада из прокуратуры. Но Рзоев сделал свои выводы: директор любил возиться с трудными подростками, Гера наверняка входил в их число – это подтвердили в школе, куда подполковник не поленился сходить, – и у него был ствол. Вполне можно допустить, что ночью между ними что-то произошло. "Не слишком ли много на одного парнишку?" – задумался Рзоев. Все это попахивало каким-то триллером, который он смотрел накануне...

А Евстафьев, по кличке Гнилой, вернувшись в больницу, проходил дополнительный курс лечения, связанный на сей раз с ожогом ног. Он, как и Корж, теперь понимал, что их обоих подвела излишняя самоуверенность. Где-то они просчитались. Нельзя относиться даже к малым сим с пренебрежительной легкостью. Мальчишка показал, что он гораздо хитрее и коварнее их, шестерых взрослых мужиков. Но если уж на то пошло, то по-настоящему ошибся именно пацан: ни Коржа, ни его самого нельзя было оставлять в живых. А теперь он покойник вдвойне, никто ему ничего не простит. Гнилой был почти на сто процентов уверен, что Корж выжил и уже ищет Геру. "Но мы найдем раньше", подумал он, поправив подушку и глядя в окно.

Евстафьев уже дал указания своим костоломам, и сейчас те уходили по аллее, покачивая плечами , потом оба, не сговариваясь, повернулись к больничной стене и издалека помахали ему. Гнилой ответил, высунувшись в окно. И тут взгляд его упал на укромную скамейку, где сидели двое – мальчик и девочка. Евстафьев чуть не вскрикнул от неожиданности, вцепившись пальцами в подоконник. В светловолосом пареньке он узнал Геру. А костоломы уже ушли, они не могли его ни слышать, ни видеть.

– Б-блин-н! – прошипел Гнилой, скрежеща зубами.

Больше всего он боялся опоздать и упустить мальчишку. Он и так зароется на самое дно, а то и вовсе уедет из города. Ищи тогда ветра в поле! Гнилой слез с кровати, всунул забинтованные ступни в тапочки, набросил на пижаму халат – не серый, больничный, а домашний, из китайского шелка, с вышитыми на спине золотыми драконами.

– Сейчас, сейчас! – пробормотал он в радостном возбуждении. – Ты только жди, никуда не дергайся. Мы с тобой ласково побеседуем...

Порыскав глазами, он прихватил свою палку, которую ему неадвно принесли из дома. Увесистая трость удобно легла в ладонь. Опираясь на нее, преодолевая боль в ступнях, Гнилой вышел из палаты, побрел по коридору и начал спускаться по лестнице вниз.

– Больной, вы куда? – всполошилась дежурившая в коридоре медсестра.

– Заткнись, сука! – буркнул Гнилой. Ему было не до этикета.

Выйдя из подъезда, Евстафьев огляделся. Надо подкрасться незаметно, подумал он, из-за деревьев. Если только спугнет – пиши пропало. Гоняться за парнишкой бессмысленно. Нужно подойти и размозжить голову набалдашником. Вот и весь сказ. И Гнилой, пригибаясь, пошел вдоль забора.

5

Прежде всего заехали в автомастерскую, где в "Жигули" вставили новое лобовое стекло. Сумку с механической игрушкой Драгуров сунул в багажник.

– Не пойму, что ты её с собой таскаешь? – спросила Снежана, когда они завтракали в кафе.

– Сам не знаю, – ответил Владислав, пожав плечами.

Он действительно не смог бы дать сейчас вразумительного ответа на этот вопрос. Просто чувствовал, что все в его жизни начало меняться с появлением этой куклы, которую принес дед Снежаны. А потом дед умер, вернее его убили. И возможно, именно из-за этой игрушки, если верить слабоумному старику из восьмой палаты. Все как-то очень запутанно и странно. Кто перерыл вещи в квартире Снежаны и что там искали? Опять же напрашивался простой ответ: эту куклу. Зачем оставили таинственные знаки на зеркале в ванной? Возможно, они убили бы и девушку, окажись она дома. Но её не было, и гости – мужчина с женщиной – поехали в больницу. Очевидно, они знали, что дед Караджанов там. Следили за ним и раньше? Но почему не забрали металлического мальчика тогда, когда это можно было сделать гораздо проще? Или дед не держал её дома? Или здесь что-то иное? Сказал ли он им перед смертью, где она находится, или они так и не смогли у него ничего выпытать? Много вопросов, а ответы придумывай какие хочешь...

Драгуров усмехнулся и чуть не расплескал кофе: идиот, может быть, в этой кукле спрятана какая-нибудь ценная вещь, редкий бриллиант или нечто подобное? Или древний свиток, письмо, послание, за которым они и охотятся? Игрушка за свою жизнь прошла через многие руки, кто-то мог устроить в ней тайник. Сам Бергер? Но где? Драгуров тщательно разбирал её, когда ремонтировал, и не обнаружил никакого тайника. Значит, плохо смотрел, решил он. Надо попытаться снова. Прощупать каждый миллиметр, развинтить полностью, до последней пружинки. Но в мастерскую возвращаться больше нельзя. Милиция ему ничего не сделает, а вот Яков... Подлечив плечико, он наверняка заявится вновь, на сей раз с полдюжиной Федоров. Может быть, уже сейчас они начали его искать. Черт с ними! И к Снежане нельзя ехать. Кто даст гарантию, что незваные гости не придут опять? Если бы был жив Белостоков, они бы могли пересидеть некоторое время в его нафталиновой берлоге. И он помог бы разобраться с куклой. Но кукла сама убила его.

Драгуров вздрогнул, подумав об этом. Почему ему пришла в голову такая дурацкая мысль? Да ведь и сам он чудом избежал смерти, когда металлический мальчик натянул тетиву лука и пустил стрелу. Если бы не котенок... Чепуха, у Александра Юрьевича просто остановилось сердце. Может, он что-то увидел?

– Что с тобой происходит? – Снежана встревожено теребила его за рукав. – Положил в кофе две ложки соли, а потом вылил его, крошишь по всему столу хлеб... Ты не заболел?

– Заболел, – сказал Владислав. – Ты поела? Тогда поедем. На сей раз в тихую гавань, где нас никто не потревожит.

– А куда?

– У меня все-таки два старших брата. Один женат и у него куча детей, зато другой холост. К кому бы ты предпочла направиться?

– У кого много детей, – ответила Снежана, не раздумывая.

– Но мы отправимся к Леониду, – решил он. – Там гораздо спокойнее, к тому же он неделю как в отпуске. У меня есть ключи.

– И долго мы там пробудем?

– Пока не разберемся, – уклончиво сказал он.

До Ясенева добрались часа за полтора. Еще в машине Владислав несколько раз заводил разговор, пытаясь расспросить девушку поподробнее, откуда у деда появилась эта кукла. Где он её хранил? Почему так дорожил и что она вообще для него значила? Но Снежана или не знала, или не хотела говорить на эту тему. Да. Нет. Память о Маньчжурии. Не имею понятия.

– После смерти отца дед собрал эту куклу по частям, – наконец более-менее ясно сказала она. – Никто не брался её отремонтировать, пока он не нашел тебя. Вот, собственно, и все.

– А не лучше ли было выбросить её на помойку? – спросил Владислав. Все-таки, как ни крути, кукла всегда будет напоминать близким об аварии... Зачем он её оставил?

– Не знаю. Но у меня сейчас к ней двойственное отношение. А раньше нравилась, – призналась Снежана.

– Странно, мы говорим о "ней", хотя это "он", – заметил Драгуров. Словно заранее привносим женское и мужское начало. Бесполое существо, как ангел или демон. А человек не может стать ни тем ни другим, потому что он всецело принадлежит одному из этих начал. Он давит в себе другую половину, но и стремимся к ней, ищет всю жизнь.

Владислав ещё долго рассуждал, развивая свою мысль, пока не увидел в зеркальце, что Снежана давно спит. Он усмехнулся этой здоровой реакции на его философские изыски. И замолчал, чувствуя, что и сам смертельно устал после бессонной ночи и всех этих передряг.

– Приехали, – сообщил он, когда машина подкатила к нужному дому.

Драгуров вытащил из багажника сумку и помог девушке выбраться.

Они поднялись на второй этаж.

– Двухкомнатная квартира, все удобства, – сказал Владислав, отпирая дверь. – Хочешь сразу принять душ?

– Потом, потом, – пробормотала Снежана.

Драгуров пошел в ванную и включил воду, а когда вернулся, увидел, что девушка уже спит на диване, сняв только плащ и туфли. Он тихо сел рядом и осторожно погладил её по волосам.

6

К двенадцати часам дня на студию приехала Карина – её уже поджидал Алексей, чтобы кто-нибудь не перехватил и не начал агитировать за Клеточкина. Найдя укромное местечко за декорациями, он коротко объяснил суть происходящего. Не рассказав, правда, о предложении продюсера. Не хотелось торопить события.

– Значит, либо триллер, либо мелодрама, – подытожила Карина. – В принципе, твой сценарий можно повернуть и так, и этак, было бы желание.

– По-моему, у Клеточкина вообще иссякло всякое желание снимать картину, – отозвался Алексей. – Уперся, как козерог в камень. Кончится тем, что фильм вовсе прикроют. Ты бы с ним поговорила, чтобы не артачился.

– Он меня не послушает.

– И то верно. Его сейчас никто не убедит.

Они помолчали, глядя друг на друга. Потом Алексей притянул её за шею и поцеловал. Карина жарко прильнула к нему, а спустя некоторое время рядом раздался насмешливый голос:

– Быстро же вы, черт подери, спелись! Ну, он – понятно, а ты, матушка? – Коля Клеточкин раскачивался на пятках, сунув руки в карманы широченных брюк. – Я сейчас разговаривал с Ермиловым, – продолжал он хмуро, – и они готовы свернуть весь проект, лишь бы меня выжить. Ну не идиоты? Кто лучше меня может поставить этот фильм? Если только выпишут Спилберга.

– Я знаю о твоих проблемах, – сказала Карина.

– Ну и?

– Попробуй их обмануть, схитри. Согласись на триллер, а делай по-своему. В конце концов, все будет зависеть от внутренней интонации. И монтажа. Сколько примеров, когда задумывалось одно, а получалось совсем другое. Они ещё тебе спасибо скажут. Когда получишь "Оскара".

Режиссер задумался, не прекращая раскачиваться. Он выглядел до того багровым, что, казалось, ещё немного – и лопнет, брызнув на них инсультной кровью.

– Ты, матушка, не глупа, – ответил наконец он. – Только кончайте обниматься. Не мое это дело, но где-нибудь в другом месте. Через полчаса у нас будет маленькое производственное собрание. Юра Любомудров собирает подписи под петицией. В мою защиту. Вы как?

– Не глядя, – сказал Колычев. – О чем речь.

– И ты ещё спрашиваешь! – подтвердила Карина.

Клеточкин, довольно фыркнув, пошел сквозь декорации, что-то сбивая и роняя на своем пути.

– Как кабан в зарослях, – усмехнулся Алексей. – Жаль.

– Ты о чем? – спросила Карина.

– Конченый человек, – объяснил он. – Я знаю, что произойдет завтра.

– Что же? – Карина вдруг испугалась его взгляда, почти ледяного, замораживающего, черного, как беззвездная пустота неба.

– Его вышвырнут, как надувную куклу. Выпустят воздух, сдуют и положат вместо половика на улице.

– Что ты такое говоришь?

– Но пока с ним будут судиться-рядиться, съемки заморозятся. Павильон и аппаратуру передадут другой группе, временно, актеров распустят. Любомудров пойдет подрабатывать в кинохронику, девица-помреж станет с тоски нюхать кокаин и бегать за Клеточкиным, поджидая его возле клозета. И в конце концов своего добьется: вытеснит жену Коли с насиженного места, но это будет уже другая история, которая мне не интересна. А начать фильм заново, через полгода, даже если мне посулят золотые горы, будет очень сложно. Кто знает, какие у меня тогда будут планы?

– Почему тебе надо будет начинать заново? – недоумевая, спросила Карина.

– Ну а кому же еще? – холодно ответил он.

7

"...Довольно скучно путешествовать в пломбированном ящике, не зная, куда и зачем тебя везут по железной дороге. Но время – фикция, спасательный круг для глупцов, барахтающихся в океане, их жизнь настолько конкретна, что бессмысленно лишать её последних символик...

Лишь много позже, по ненавистному колокольному звону, я узнал, что вновь прибыл в Москву. Она стала для меня не конечным пунктом, а всего лишь промежуточной станцией, но пребывание здесь затянулось на несколько лет. И вовсе не по стечению обстоятельств, а исходя из продуманного плана. Те люди, что привезли меня сюда – мужчина и женщина, которые называли себя Дана и Велемир, – будто растворились в толпе, оставив в подарок своим кремлевским друзьям, супружеской паре, занимавшей слишком высокое положение, чтобы это могло оказаться случайным совпадением. Но сами постоянно находились где-то рядом, словно прячась за декорациями. Связь с ними и холодное дыхание их я уже привык ощущать как бы сквозь толщу стен и расстояние. Я понимал, что должен пройти через различные человеческие слои, нанизывая их на выпущенную из лука стрелу. Вся жизненная информация из людского материала впитывалась в меня, словно вода в губку, выдавливалась и поглощалась. Уже одно это стоило того, чтобы воздать мастеру Бергеру по его заслугам... А ведь где-то существовал ещё и Герман, мой брат во плоти! Впрочем, черт с ним, не о нем речь.

К наркомпромовской чете приходило много гостей, один раз даже сам Хозяин, о котором они постоянно шептались и тайно ненавидели; в другой раз на всеобщее обозрение выставили заспиртованную в сосуде голову последнего Удерживающего, как знак хаоса и разрушения, что вызвало презрительные насмешки и ликование. Собственно говоря, баварские мессы Хаусфишера, патронируемые тайными обществами "Вриль" и "Туле", мало чем отличались от тутошних. Уроборос, кусающий свой хвост, незримо присутствовал и здесь. Вдохновляемый безумными идеями и алчущий крови.