Текст книги "Тайны «Монастырского приюта»"
Автор книги: Александр Трапезников
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!..» Эту фразу шекспировского Гамлета Сивере твердил про себя неоднократно, пока шел к сокурснику. Ему было необходимо с кем-то посоветоваться, опереться на трезвый холодный ум. Прозоров, как практичный, волевой, целеустремленный человек, не подверженный интеллигентской рефлексии, мог бы помочь разрешить некоторые вопросы. Но Александр Юрьевич упустил из вида то обстоятельство, что его старый приятель и сам ныне скрывает какую-то тайну. Если только не изображает по университетской привычке Воланда.
– Ты понимаешь, что здесь происходит? – с порога поинтересовался Сивере, протискиваясь в узкую, прокуренную келью. И тотчас же перекинулся на другое: – Не мог выбрать себе апартаменты получше? Это же какая-то собачья конура.
– Не следует тебе сюда так часто приходить, – спокойно ответил Прозоров, передвинув сигару из одного уголка рта в другой. – Мы ведь не знакомы.
– К черту твою дурацкую конспирацию. К черту весь этот «Монастырский приют». Один пишет идиотские пророческие трактаты. Другой умирает в моем номере на моей же койке. А потом переползает в соседнюю келью и напяливает на нос пропавшие очки, чтобы лучше видеть загробный мир. Еще раньше кого-то выталкивают из фуникулера, но нет ни убийцы, ни трупа. Четвертую ночью посещает странный пришелец и теряет свой медальон, а сама она в темноте испаряется. Две старухи явно замышляют какую-то пакость. И этот подозрительный хозяин гостиницы со своей семейкой. Старики-грифы, пергаментный князь, скверный Багрянородский. Кто написал в нише эту глупую фразу: «Здесь будет убит Сивере»? Куда мы попали, Герман?
– Эдвард, – поправил его Прозоров. – Всех перечислил? Забыл Дембовичей. Тоже очень подозрительные молодожены. Ты знаешь, мне кажется, никакой он не морпех и не лейтенант. Я видел его вчера в сауне. Весь в наколках, от пяток до шеи.
– А здесь есть сауна?
– Есть. На заднем дворе. Так вот, ведет себя этот Дембович как настоящий уголовник. А о каком медальоне ты тут болтал?
Сивере прикусил язык. Махнул рукой, отгоняя клубы дыма.
– А ты почему ночью кричишь? Мне соседи жаловались.
– Чушь! Я всегда сплю как убитый. И просыпаюсь, словно мертвец. Не сразу соображу – где я и на каком свете? Это у меня последствия черепно-мозговой травмы. Я ведь в нейрохирургии лежал.
Александр Юрьевич не понял: шутит он или говорит серьезно?
– Когда же это было? – спросил на всякий случай.
– Было, – просто ответил Герман-Эдвард Прозоров-Терракотов. И хитро подмигнул Сиверсу.
– А ты в самом деле играл с Тошиком Полонским до четырех часов утра в нарды? Или вы сообща напаяли Куруладзе?
– Это, братец масон, оставим за скобками. И вообще, будь проще. Расслабься и отдыхай. Я скажу, когда тебе будет надо выйти на сцену. Все развивается по моему сценарию.
После этих слов историк глубоко вздохнул, тотчас же закашлявшись от едкого табачного дыма. Дальнейший разговор с приятелем представлялся бессмысленным. Тот и в прежние годы любил напускать вокруг себя туману, а теперь, видно, и вовсе крыша съехала. Может, и вправду чем-то по башке треснули. Глаза у Прозорова блестели, как две маслины в яичном белке. AV-образный шрам на левой щеке кривился вместе с усмехающимися губами.
– Пойду я! – неуверенно произнес Сивере. – Как говорится, морг закрыт, расходитесь. Надеюсь, хоть сегодня ночью ничего не произойдет. Дадут выспаться.
И в это время за стенкой раздался пронзительный женский крик. Приятели переглянулись. В последовавшей вслед за тем тишине Прозоров проворчал:
– Не похоже, чтобы это означало сигнал к ужину. Там Дембовичи живут. Но во время секса орут иначе. Пошли, поглядим.
Глава 6. Горбун и другие
1В коридор выглянули все, кто жил в этом монастырско-гостиничном приделе: Багрянородский, пергаментный князь Романов, один из надменнозасушливых стариков и, разумеется, друзья-сокурсники.
– Ничего страшного! – объяснил татуированный лейтенант, запахивая полы шелкового халата с изображением китайских драконов. – Настенька благополучно скончалась.
На его лице, словно высеченном из гранита, проступила довольная улыбка. Конечно, чего делать трагедию из-за таких пустяков! Установилась совсем уж нехорошая тишина.
– Как?! – вскричал импульсивный Багрянородский.
– Наверное, на нее случайно наступили ногой, – вновь пояснил Дембович. – Или от старости.
– Что за чушь вы несете? – возмутился Сивере. – Ей от силы было лет двадцать.
– Ошибаетесь, далеко за сорок. Если не все шестьдесят, – возразил морпех. – Впрочем, точного возраста я не знаю. Да и какая разница?
– И вы говорите об этом столь спокойно? – изумился Прозоров. – Уважаю. Сам такой.
– Нонсенс, – резюмировал князь Романов. – Двадцать первый век.
– Век конца веков, – добавил старик-гриф.
– Кто же мог ее раздавить и какая, в таком случае, должна быть величина ноги? – пробормотал Сивере, замечая, что удивление постояльцев идет почему-то на спад.
– Да кто угодно мог! – почти радостно прокричал Дембович. – Она тут везде ползала. А уж как мне надоела, – выразить не могу.
Сивере посмотрел на Прозорова, а тот только покрутил пальцами у виска.
– И зачем только мы ее взяли с собой? – продолжил Дембович. – Надо было оставить соседке. Но, видите ли, для Оленьки она была вроде талисмана. С детства не расставалась с ней.
– Вы о ком? – чувствуя себя полным идиотом, спросил историк.
– О черепашке, конечно. О Настеньке.
Дверь в его номер открылась, на пороге появилась заплаканная супруга. На ладони держала черепашку с мертвой уродливой головкой. Все расступились.
– Стас, похорони ее где-нибудь, – горько произнесла Ольга. – Извините, что я вас всех потревожила. Вы не представляете, что значит потерять любимое существо.
– Где уж нам! – буркнул князь. – У меня Сталин собственноручно отца в тридцать седьмом году расстрелял. А было мне тогда всего два годика. А папа мой, между прочим, последний тайный император всея Руси, не черепашка какая-нибудь.
– Нет, правда? – переспросил Багрянородский. – То-то смотрю, вы мне кого-то напоминаете. Я без политесов: какая из царских княжон ваша бабушка?
– Пятая, незаконнорожденная, звали ее Василиса, – горделиво ответил наследный принц. Багрянородский всплеснул руками и подмигнул Сиверсу. Останки черепашки перекочевали в карман халата Дембовича. Оленька вытерла слезы. Прозоров выпустил кольцо дыма в сторону наследника престола. Прозвучал гонг к ужину. И через некоторое время коридор опустел.
2В трапезной вернувшиеся к этому времени из города сыновья Полонского разносили по столикам янтарную осетровую уху, гречневую кашу с говяжьей вырезкой и сладкие варенцы с морошкой, приготовленные по пушкинскому рецепту: на серебряной закваске из сливок с ржаными сухарями. Об этом не без гордости объявил сам хозяин, подробно рассказав о каждом из блюд. Кулинарами, судя по всему, он и его жена были отменными.
Порадовал Тошик своих постояльцев и старинным гусарским напитком – жженкой, которая дымилась в серебряной же конусообразной чаше, литров на десять, и куда были предварительно влиты четыре бутылки шампанского, штоф рома и фляга местного терпкого вина, смешанные с растаявшей сахарной головой, дольками ананаса и лимона. Чаша стояла на раскаленной жаровне, и крутобедрая дочка разливала ковшиком жженку в глиняные кружки. По какому случаю столь царское угощение, Тошик не объяснил, но как-то весь светился восторгом.
Комиссар Куруладзе и его помощник Макс сидели за отдельным столиком и о чем-то тихо совещались. В трапезной присутствовали все постояльцы и все члены семейства Полонского, даже придурковатый племянник стоял возле дверей, подпирая плечом косяк. «Ужин по-русски» явно удался.
– Друзья мои, прекрасен наш союз! – поднял чашу прихмелевший Багрянородский. – Хочу выпить за безумие поэтов и пир во время чумы! Пусть гибнут и погружаются в морскую пучину целые цивилизации, горят горы и небеса, наступает последний день мира, исчезает под нашими ногами земная твердь, но любовь… любовь – родная сестра смерти… пусть… пусть… – он запнулся, пытаясь окончить замысловатый тост.
– Ну-с, так! – оборвал его тираду Куруладзе. – Теперь я скажу. Касается это не только умершего вчера ночью Матвея Матвеевича, но и всех вас. Мною получены данные медицинской экспертизы. Весьма интересные.
Комиссар замолчал, оглядывая притихших постояльцев. Затем продолжил:
– Смерть наступила в результате остановки сердца. Инфаркт. Но дело в том, что в организме покойника был обнаружен буфотоксин. Это необычный яд, добываемый из земляной жабы. Хранить его можно только в специальных ампулах с пониженной влажностью. И если буфотоксин попадает на кожу человека, то через некоторое время приводит к нарушению сердечно-сосудистой деятельности. Чуете, друзья прекрасного вашего союза, к чему я клоню?
– Чуем, – уныло ответил Багрянородский.
– Я не исключаю версии, что Матвей Матвеевич мог покончить жизнь самоубийством, – продолжил кавказский Мегрэ. – Но вероятно также и то, что его кто-то мог «угостить» этим буфотоксином. Следствие покажет. Уж слишком странным выглядит эта внезапная смерть. Далее. С этого часа никто ни при каких обстоятельствах, тем более без моего разрешения, не должен покидать гостиницу.
«Достал он уже всех», – подумал Сивере.
– Вы приехали в «Монастырский приют» отдыхать, вот и отдыхайте! А мы разберемся, – заключил Куруладзе. И с этими словами вышел из-за стола, кивнув Максу. Оба они направились к выходу. Напряженное молчание в трапезной царило не долго. Нарушил его первым Багрянородский.
– Итак, поздравляю! – сказал он. – Мы с вами очутились как бы в Ноевом ковчеге. За это, собственно, я и хотел выпить. За последних на земле людей, которых соединяет любовь и смерть!
И кружка с жженкой взметнулась вверх.
3Александр Юрьевич прилег на свою узкую койку с томиком стихов Тер-Маркарьяна, но читать не смог: в голове вертелось противное слово «буфотоксин», а перед глазами прыгала земляная жаба, из желез которой капало это ядовитое вещество. Сивере пытался вспомнить: откуда он уже слышал об этой отраве? А ведь у него была отличная память. Может, кто-то из его знакомых медиков? «Жаба… буфотоксин… буффонада… буф!., пиф-паф!.. жаба…» – повторял он про себя. И, наконец, вспомнил.
Еще давным-давно один приятель, увлекавшийся медициной, но более всего интересующийся различными ядами, от исторических мышьяка и стрихнина до современного тетродотоксина, добываемого из рыбы фугу, рассказывал ему об этой элегантной отраве. Почему запомнилось? Потому, что тот приятель очень красочно описывал самую жирную земляную жабу и даже изображал ее мимику во время брачного гона. И этим приятелем был Герман Прозоров.
«Вот ведь как любопытно получается!» – подумал, испытывая неприятное жжение в груди, Сивере. Просто совсем заковыристо и престранно выходит. Наводит на некоторые размышления. С одной стороны, патологическая любовь Прозорова к ядам. С другой – смерть Матвея Матвеевича от этого буфотоксина. Редчайшего яда, о котором тут, в богом забытом монастыре, вряд ли кто мог слышать. А с третьей – сомнительное алиби сокурсника, эта его якобы игра в нарды с Тошиком Полонским. А ведь Матвей Матвеевич перед самой кончиной намекал ему, что выяснил нечто постыдное про хозяина гостиницы. Какую-то тайну, которую тот хотел скрыть. Как говорят англичане, у каждого спрятан скелет в шкафу. Так не помог ли Прозоров Полонскому отправить старика на тот свет?
Поежившись от еще более неприятных ощущений, Александр Юрьевич встал с койки. Хранение буфотоксина возможно только в специальных ампулах при повышенной влажности, вспомнил он слова Куруладзе. В монастыре наверняка есть помещения, идеально соответствующие подобным условиям. А вот водятся ли в этих краях, где-нибудь в низине земляные жабы? Надо выяснить. Может быть, ампулы были завезены заранее? Или производство яда осуществляется тут?
Почему эта мысль вдруг мелькнула в его голове – Сивере не знал, но от неожиданной догадки у него заломило виски. Ему показалось, что дело даже не в смерти несчастного старика, а в чем-то другом. А что, если на нем просто испытывали действие буфотоксина? А главные цели заключаются в ином?
Однако время приближалось к половине двенадцатого. И надо было решать: идти ли сегодня на очередное рандеву с Анной Горенштейн? И не обернется ли все как в прошлый раз. Оказаться двойным дураком или дураком в квадрате не слишком хотелось. Немного поразмыслив, Александр Юрьевич все же стал собираться, не забыв положить в карман загадочный медальон с родовым гербом Прошянов.
Кроме того, ему подумалось не лишним заглянуть и к соседям Анны – супругам Комамберовым, у которых он надеялся хотя бы вкратце ознакомиться с пророческим трактатом «гения». Ежели тот действительно написал нечто провидческое о своем будущем пребывании в «Монастырском приюте» и о дальнейшей судьбе всех его постояльцев, то это любопытно.
Как историк, Сивере относился к подобным произведениям не только скептически, а попросту презрительно. И все же он вынужден был признать: ничего так не жаждет человеческий ум, как возможности заглянуть в будущее. Нам мало книги Откровений Иоанна Богослова, хочется лицезреть именно все подробности.
И Александр Юрьевич отправился на ночной променад. Он вышел в пустой коридор, оглянулся, тщательно запер дверь и даже положил у порога хлебные крошки, предусмотрительно захваченные во время ужина. Теперь, если кто надумает проникнуть в его келью, непременно размажет их по полу. Впрочем, Сивере сомневался, что по возвращении назад он вновь обнаружит в своей постели чей-то труп.
Затем у него мелькнула мысль о странной закономерности: именно из этого монастырского отсека исчезали (или умирали) люди. Сначала – братья Афонины, затем – Матвей Матвеевич. Их номера находились рядом с его номером. Ближе к лестнице проживали тетушки Алиса и Лариса, а также один из компании стариков с похожими лицами. Кто следующий, чья очередь? Отогнав эту навязчивую мысль, Александр Юрьевич двинулся дальше. И тут случилось нечто неожиданное.
В полутемном коридоре, шагах в десяти от Сиверса, прямо от стены отделилась сливавшаяся с нею тень и торопливо пошла вперед. Кто-то, наверное, уже давно торчал тут и прятался за выпуклым бордюром. Причем это существо было небольшого роста, похожее на обезьяну в балахоне. Александр Юрьевич мог видеть его только со спины, да и то мельком. Но то, что он успел разглядеть, – поразило. Длинные конечности, почти касающиеся пола, мощный, уходящий в плечи затылок, покрытый черным волосом, и – горб. Несомненно, это был горб, так сутулиться человек не мог. Существо побежало вверх по лестнице, а Сивере – за ним.
– Эй, стойте! – крикнул Александр Юрьевич.
Но человекообразная фигура уже достигла лестничного проема и юркнула в коридор третьего яруса. Тудаже лежал и путь историка. «Проворный, черт!» – поспешая, подумал Сивере. Существо еле слышно стучало каблуками, но, очутившись в длинной каменной кишке с рядом дверей, Александр Юрьевич с недоумением и тревогой огляделся. Коридор был пуст.
Куда же мог подеваться этот горбун? Откуда он вообще взялся в «Монастырском приюте»? Чем дольше тут живешь, тем больше загадок. Пожав плечами, Сивере остановился перед дверью комнаты, где проживала Анна Горенштейн. Соседние номера занимали супружеские пары. В которой из них Комамберовы? В волнении Александр Юрьевич не мог вспомнить: в шестой или восьмой? Постояв в нерешительности, он тихо постучал в левую келью. Дверь сама собой подалась, и Сивере заглянул внутрь.
– Ты явился к нам, Кроули! – торжественным голосом провозгласил кто-то.
– Да-да! Да-да! Да-да! – трижды повторил другой, более писклявый. Очевидно, это была женщина.
Довольно просторная келья была еле освещена единственной горевшей свечой у зарешеченного окна. Сивере сразу сообразил, что он попал не к Комамберовым. За столом сидели три или четыре человека, головы их были покрыты капюшонами. Перед ними стояли слабо мерцающие восковые фигурки, не более двадцати сантиметров, а в самом центре – голый череп с пустыми глазницами. По лицам этих людей блуждала тени, искажая черты.
– Не тот, не тот! – заверещал кто-то из них. Кажется, из второй супружеской пары.
– Пардониссимум… – пробормотал сконфуженный Александр Юрьевич. – Я только хотел спросить…
– Вон! – рявкнул еще кто-то громовым басом.
Сивере торопливо прикрыл за собой дверь. «Черт-те что творится!» – с раздражением подумал он. Затем, набравшись смелости, подошел к келье номер восемь и пару раз стукнул. Пришлось немного подождать, прежде чем из-за двери донесся глухой голос литературного «гения»:
– Кто?
– Я! – отозвался Сивере. – Валентин Данилович, вы обещали дать мне почитать ваш трактат. Я верну утром.
– Потом. Не теперь, – ответил с той стороны Комамберов. – Мы творим. Мы думаем. Уходите.
Александр Юрьевич почесал затылок, в сердцах плюнул на дверь и направился к номеру Анны Горенштейн. Самое удивительное, что ему уже вторую ночь совершенно не хотелось спать.
4Волнующе-мраморная вдова в этот полночный час была особенно привлекательна: за блеском темных глаз, тонкой полуулыбкой, внешней строгостью лица угадывались тайные страсти, а легкое открытое платье лишь подчеркивало изящество фигуры. Горело несколько свечей, из магнитофона лилась приятная музыка. На столике в вазочке лежали фрукты, стояла бутылка сладкого вишневого ликера. И умопомрачительный запах вокруг – аромат дорогих духов, каких-то цветов, осенних листьев.
– Вы пришли! – констатировала Анна. – Садитесь же в кресло. Вам не мешает музыка? Хотите немного вина? Можете курить.
Александр Юрьевич, желавший с ходу выяснить, что же произошло прошлой ночью, несколько расслабился, сменив гнев на милость. Вся атмосфера в номере Горенштейн предполагала к задушевной беседе.
– Есть в вас что-то от византийской принцессы Анны Комнин, – издалека начал он, пригубив ликер. – Она жила в начале двенадцатого века, была чрезвычайно красива, умна, начитанна, писала стихи и рисовала картины. Сменила несколько мужей, испытав страстную любовь в объятиях великого магистра ордена тамплиеров. И даже грубые и невежественные крестоносцы почти боготворили ее. Именно такой я ее себе и представлял. Вы – это она наяву.
– Охотно верю, – вновь улыбнулась Анна. – А насчет супругов вы угадали: их было у меня четверо. Но браки оказались недолгими. Все мужья, к сожалению, умерли.
– Вот как? – подивился Александр Юрьевич. – Вы ведь еще так молоды. Расскажите.
– Что ж, пожалуй… – подумав, согласилась она. – Если вам интересно. Первый раз я вышла замуж еще девчонкой, на первом курсе МГИМО. Таким же был и мой муж – юный великосветский шалопай с ветром в голове. Но очень смелый и добрый. В летние месяцы мы занимались альпинизмом, он сорвался со скалы и разбился насмерть. Это произошло здесь, на Кавказе. Потом, так уж получилось, я оказалась женой его друга. Красивый талантливый парень, но, к несчастью – это выяснилось потом, – подвержен пагубной страсти. Вы понимаете, о чем я? Наркотики.
– Богема? – подсказал Сивере.
– Именно так. Остановить его было уже нельзя. Он сгорел очень быстро, на моих глазах. И я решила: нет, мои сверстники слишком легко и весело прощаются с жизнью. Словно у них есть дюжина запасных. И когда за мной стал старомодно ухаживать профессор нашего института, я, в конце концов, согласилась сочетаться с ним браком. Не скрою, здесь не было любви, лишь меркантильные интересы. Аспирантура, диссертация, хорошая дипломатическая работа. Однако возраст… Он умер прямо у меня в постели, от сердечного приступа. Не скрою, во время ночи любви…
– Не повезло вам, – сочувственно вставил Сивере.
– Кто знает! Та ночь была волшебной, больше не повторится, – с грустью ответила она. – Затем появился американец. Я уже вращалась в высоких дипломатических кругах, там, на одном из приемов мы и познакомились. Я прожила с ним во Флориде три года, чудесное время! Он утонул, захлебнулся, занимаясь подводным плаванием. Жить в одиночестве в огромном доме мне показалось скучным. Чужая страна, чужие люди, и я вернулась назад. Вскоре у меня в Москве появился свой бизнес, мне встретился успешный банкир по фамилии Горенштейн. Друг Ходорковского. Но жизнь подобных людей, как вы знаете, коротка. И печальна. А он еще стал вмешиваться в политику, пытался влиять на премьер-министра, да и на президента тоже. И вот однажды, совершенно неожиданно, «Лексус» мужа взлетел на воздух. Тело еле удалось опознать. Теперь я снова вдова.
Закончив свою сагу, она подлила ликер в рюмки, мило и чуть кокетливо улыбнулась Сиверсу.
– Позвольте! – сказал тот, подсчитывая в уме мужей Анны. – Но ведь получается, что их у вас было не четыре, а пять?
– Разве? – произнесла она, наморщив прекрасный лоб. – Действительно. Видно, я подзабыла. Одного, кого-то из них, все время упускаю из памяти. Кого только? Даже самой интересно. Но так трудно удержать в голове свое прошлое в целости и сохранности. А вообще-то моя девичья фамилия – Войтенко. Я из древнего рода польских королей Войтыл.
– А я-то подумал, что вы – потомок французского маршала де Рэ, более известного под прозвищем Синяя Борода. Только у того умирали жены, а у вас – мужья.
Анна рассмеялась.
– Расскажите же и вы немного о себе, – попросила она.
– У меня нет биографии, – ответил Сивере. – Не был, не состоял, не участвовал, не имею. Обыкновенный человек, каких много.
– Неправда, – мягко возразила Анна. – У вас на лице особая печать. Я вижу. Мне кажется, вы – человек совершенно необычной судьбы, но она лишь начинает проявляться. Вас ожидают невероятные перемены. И именно здесь, в «Монастырском приюте». Будущее уже стучится к вам в дверь.
Вдова приложила палец к губам и замолчала, словно сейчас действительно должен был раздаться неизбежный стук Провидения.
– Гм-м… – произнес Александр Юрьевич, невольно прислушиваясь к шорохам за дверью. – Однако вернемся в настоящее. Что же произошло? Вот, кстати, ваш медальон, – он вытащил его из кармана и подкинул на ладони.
– Оставьте его пока у себя, – уже совсем иным, серьезным тоном сказал Анна. – Я прошу. Мне боязно к нему прикасаться.
– Хорошо, – согласился Сивере. – Но все же объяснитесь. Куда вы исчезли вчера ночью?
Ей было нелегко начать, но она преодолела смущение. Вытащила из пачки на столе длинную тонкую сигарету, закурила.
– Когда я вчера вынуждена была вас покинуть… Произошло это не по злому умыслу. Мне надо было отлучиться на несколько минут. Я вспомнила об одном неотложном деле. Тот человек, с которым вы меня видели сегодня утром…
– Князь Романов? – с иронией перебил Александр Юрьевич.
– Да-да. Он знал моего последнего мужа, Горенштейна. Тот немного финансировал его прожекты, касающиеся российского престола, восстановления монархии и возврата долгов царской династии.
– А вы сами-то верите в его наследственные притязания?
– Разумеется, нет. Но в наше время возможно все. Впрочем, я как-то не задумывалась об этом. К тому же здесь в большей степени были замешаны политика и бизнес, чем реальные человеческие отношения. Так мне всегда казалось, хотя с самим князем я была едва знакома. Виделись мельком пару раз на светских раутах. Здесь, в «Монастырском приюте», он меня узнал, мы разговорились. Он обещал мне рассказать нечто интересное, касающееся последних дней моего супруга, Горенштейна. Собственно, особого любопытства я не проявила, поскольку к тому времени уже не жила с Владиком, мы собирались разводиться. Но согласилась прийти на встречу. Она должна была состояться у Комамберовых.
– Почему именно у них?
– Не знаю, так предложил князь. Они давние приятели. К тому же удобно – рядом с моим номером. А может быть, Комамберовы тоже что-то знали о моем муже. Владели каким-то секретом, информацией о его гибели.
– Занятно. А другие ваши соседи кто?
– О них мне ничего не известно, – ответила Анна.
– Ну-с, продолжайте, – тоном судейского чиновника произнес Сивере. – Чем дальше, тем забавнее.
– Не иронизируйте. Я всегда попадаю в какие-то нелепые истории. Вчера, перед вашим приходом, ко мне постучала жена Комамберова, напомнила, что меня ждут. Потом пришли вы. Мы настроились на совсем другое ожидание. Потушили свет. И тут вдруг я вспомнила о князе. Я не стала вам ничего объяснять, рассчитывая пробыть там от силы минут пять, не больше. А затем сослаться на головную боль и вернуться. Но все вышло иначе… – она замолчала, надкусывая дольку яблока.
– Как же? Вас опоили настоем из мухоморов?
– Вновь вы шутите! Нет, конечно же, нет. Все они – вполне достойные люди. Но вы не знаете Комамберова.
– Имел честь познакомиться. Литературный гений, пророк, – насмешливо возразил Сивере.
– Не то слово. Это – фанатик, виртуоз жанра. Он ведь помешан на своих произведениях. Как и его супруга, я в этом убедилась. Едва он начал говорить, никто из нас фразы не мог вставить. Даже князь, ради встречи с которым я и пришла. Мы сидели и слушали Валентина Даниловича. Потом он стал зачитывать страницы из своих тетрадей, трактатов.
– Лечить только хирургически, – предложил Александр Юрьевич. – Вырезанием лобно-теменных частей мозга.
– Зря вы так. Мне кажется, ему просто необходимы слушатели, почитатели. Вот под это комамберовское чтение я и уснула. Прямо в кресле. Я уже говорила вам, что в нервных состояниях быстро засыпаю?
– Говорили. Вам везет в подобных случаях. А дальше что было?
– Проснулась я на рассвете, заботливо укрытая пледом. Князя в номере не было, самих хозяев – тоже. Возможно, они ушли на прогулку. Так или иначе, но мне было очень неловко. И перед ними, и перед вами. Я вернулась к себе. Вас, разумеется, в моей комнате уже не оказалось.
– Между прочим, я проторчал у вас как дурак до самого рассвета. Сторожил напрасно: никто за медальоном не явился.
– Еще раз простите, – сказала Анна. – Но вот что случилось потом. Спать мне уже совершенно не хотелось.
– Еще бы! – улыбнулся Сивере. – Похоже, в ту ночь вы были одной из немногих, кто выспался от души.
Вдова пропустила его шпильку мимо ушей.
– Я решила спуститься в холл, чтобы посмотреть в регистрационной книге, в каком номере остановились вы. Мне хотелось найти вас и тотчас же объясниться. Но мне вновь помешали.
Во время молчаливой паузы Сивере представил, а что было бы, если бы она увидела, как он таскает труп Матвея Матвеевича туда-сюда? Надо поблагодарить того, кто ей помешал. Но то, что он услышал дальше, превзошло все его ожидания.
– Запутавшись в этих многочисленных темных коридорах, – продолжала Анна, – я чуть не столкнулась за одним из поворотов с человеком, который торопливо побежал прочь. И быстро исчез. Мне не удалось толком разглядеть его лица, поскольку он был весь закутан в какой-то балахон.
Александр Юрьевич насторожился, видя, как побледнела его и без того «мраморная» собеседница. Уж не то ли странное существо, которое он сам видел час назад, попалось на глаза и ей?
– В испуге я вернулась в свой номер, заперлась и провела оставшееся до завтрака время в ознобе. Пока за мной не пришел князь и не позвал в трапезную.
– Но почему вы так напугались? – спросил Сивере.
– Почему? – переспросила она. – Да ведь этот человек показался мне моим покойным мужем. Влад Горенштейн тоже был низкого роста, с длинными руками и к тому же – горбун!
– Вон оно что… – нараспев протянул историк.
– Да, – подтвердила Анна. – Именно так. И если он жив, а этот хромой черт может выбраться из самого пекла, то и мне, и всем, кто меня окружает, грозит смертельная опасность. Вот почему я написала вам ту записку.
Александр Юрьевич внимательно посмотрел ей в глаза, поверив и убедив себя, что они не лгут. До того они были восхитительны.