Текст книги "Язык фольклора. Хрестоматия"

Автор книги: Александр Хроленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Н.Г. Чернышевский
Песни разных народов. Перевел Н. Берг. Москва. 1854 // Полн. собр. соч. Т. И. М.: ГИХЛ, 1949

Иногда случается слышать, что народную поэзию обвиняют в недостатке художественной формы. Это совершенно несправедливо. О чем говорит народная поэзия, говорит она чрезвычайно художественно. Ее недостаток совершенно иного рода; это – однообразие, доходящее до чрезвычайной монотонности. Сущность патриархальной жизни – неподвижность; формы этой жизни – неподвижные, оцепеневшие формы. Точно таковы же они и в народной поэзии. Об этом достаточно говорит уж внешний состав стиха, до чрезвычайности однообразный. Так, все греческие эпические песни сложены гекзаметром; во всех сербских один и тот же стих, десятисложный, разделяющийся на две половины, из которых в первой четыре, а во второй шесть слогов… <…> Точно так же неизменны обычные, так называемые «эпические» выражения, которыми наполнены все песни. У нас, например, всегда добрыймолодец, никогда просто молодец, или с каким-нибудь другим эпитетом; красна девица, лютая свекровь матушка, сыра земля и т. д.; у сербов всегда легкие ноги, гибкие ребра, белый двор, холодная вода, боевое копье и т. д. Как бы ни была велика меткость и красота подобных эпитетов, без которых не обходится ни одно часто употребляемое слово в народной поэзии, нельзя, однако же, не признаться, что их беспрестанное повторение чрезвычайно монотонно. Этим не ограничивается монотонность, неподвижность формы; она идет гораздо далее: все фразы, все мысли, все картины имеют один и тот же, раз навсегда установившийся, неизбежный вид. Постоянно повторяются одни и те же стихи, целые отрывки из нескольких стихов. Это каждый может заметить, сличив несколько песен. Потому песни так легко и перемешиваются одна с другою, сливаются, раздробляются; каждая из них – мозаика, составленная из кусков, беспрестанно повторяющихся в других песнях [306–307].

Н.А. Добролюбов
О поэтических особенностях великорусской народной поэзии в выражениях и оборотах // Поли. собр. соч.: В 6 т. Т. 1. ГИХЛ, 1934

Имея намерение собирать только поэтические особенности языка,я не должен, следовательно, касаться ни лингвистических особенностей в народной поэзии, ни исторического элемента, ни народной философии с различными отраслями знаний… Но – развитие языка так тесно связано с развитием народа, в народной поэзии так многое зависит от степени силы и изобразительности языка, что во многих местах необходимы будут замечания, относящиеся чисто к истории языка… С другой стороны – на язык так много ложится черт истории и быта народного, произведения народной словесности заключают в себе столько исторических преданий, в них так отражается миросозерцание народа, его быт, степень его образованности, что необходимо будет касаться и этих предметов, насколько они выразились в народной словесности. Без этого работа моя не имела бы никакого приложения, была бы слишком скучна, холодна, безжизненна… [522].

Какие же факты может представить внешнее выражение народной поэзии? Разбирая внимательно наши песни, сказки и пр., нельзя не приметить, что в них народ создал себе некоторый особенный способ выражения, которого придерживается более или менее неизменно и постоянно. Здесь находим мы обороты и фразы как бы условные, всегда одинаково употребляющиеся в данном случае. Из рода в род, по всей обширной Руси, переходят заветные формы, и в отношении к ним твердо держится русский человек пословицы, что «из песни слова не выкинешь». Каким-то чутьем знает он, что море должно быть синее, поле – чистое, сад – зеленый, мать-земля – сырая; никогда не ошибается он в синонимах и неизменно – верно скажет: красно солнышко, светел месяц, ярки звезды… Ясный сокол, белая лебедь, серая утка, черный соболь, гнедой тур, серый волк, добрый конь, лютая зима – это выражения нераздельные… Как будто неловко слову в песне без своего постоянного эпитета! Но кроме того – эти всегда одинаковые сравнения, положительные и отрицательные, эти условные меры величины и времени, – эти обычные обращения к неодушевленным предметам, эти выражения, показывающие верование в сочувствие с нами внешней природы, эта чувственность в изображении отвлеченных понятий, – все эти явления стоят того, чтобы обратить на них внимание, собрать их и разобрать их смысл и значение. Может быть, некоторые из них идут еще от того незапамятного периода, когда народ, в своем первоначальном возрасте, с своими младенческими воззрениями, находясь еще совершенно под влиянием внешней природы, от всей души верил и сочувствовал тому, о чем теперь говорит и поет часто бессознательно… Другие, может быть, объяснят нам некоторые черты древнего исторического быта Руси, покажут, как смотрел на предметы народ наш, чему он верил, что любил, в чем полагал благо и счастье… [522].

…Изменяясь в устах народа, песни наши не могут быть названы наверное, – те или другие, древними, в том виде, как они существуют ныне, и след. в песне о временах Владимира мы столь же мало имеем права искать понятий X века, как и в песне о заложении Петербурга, или о разорении Москвы [523].

И везде буду я отмечать:

I. Постоянные эпитеты, которых так много рассеяно в русских народных произведениях. Здесь я постараюсь отличить эпитеты необходимые от эпитетов отделяемых, т. е. придаваемых в большинстве случаев, но иногда и пропускаемых или заменяемых, и явно прилагаемых только для определения качества. Например, столы белодубовные, сени косящатые, перстень золотой, и пр. постоянно почти употр. в русских песнях, но тем не менее нельзя не видеть, что качества, выражаемые этими эпитетами, суть качества случайные [523].

II. Условные выражения для определения времени, пространства, величины, и т. п.

III. Сравнения – отрицательные, обыкновенно бывающие в начале песен, и положительные, иногда выражаемые посредством как,иногда просто в названии одного предмета именем другого, иногда же в целой картине, в целой параллели сходных представлений.

IV. Выражение отвлеченных понятий в чувственных образах, в символах.

V. Например, символом брака служит перстень, венец, расплетание косы девушки, и т. п.

VI. Обращение к неодушевленным предметам природы, олицетворение их и предполагаемое сочувствие их чувствам и расположениям человека.

VI., Наконец, те таинственные отношения, которые признаются народом между различными понятиями, и ныне опираются иногда на языке, т. е. созвучии слов, потерявши прежнюю религиозную основу…

При этом везде буду я означать, откуда взято каждое выражение и как часто оно употребляется. Если будет можно, сделаю ссылки на всеместа, где можно найти то, или другое выражение и оборот.

Касательно расположения всего, что я успею собрать, я могу теперь сказать очень немногое. Я думаю, – полезно было бы отделить выражения явно новейшего образования от древнейших. Им, конечно, нужно дать место в сборнике, потому, что это также придумано, или, по крайней мере, принято народом, который никогда не перестает жить своею особенною, самостоятельною жизнью. Но при этом нельзя же отвергать и того, что вторжение иностранных форм, проникши и в народ, отразилось и на народной поэзии. Песни, в которых употребляются слова французские и немецкие, перешедшие к нам во 2-й половине прошлого века, – в которых ясно виден объевропеившийся уже русский человек, в которых толкуется о тарелочках и каретушках, должны быть, кажется, отделены, так, чтобы их особенности отмечались особо… Трудно будет подобное разделение, но, надеюсь, не невозможно…

После этого – затруднительно решить, в каком именно порядке представить все выражения и обороты, которые будут мною отмечены. Порядку самых песен следовать нельзя, потому, что они будут взяты из разных источников, и притом будут не одни только песни, Об алфавитном порядке и думать нечего… Может быть, можно будет расположить таким образом: показать – понятия русского человека о мире, – небе и земле, – о человеке, его теле и душе, – о разных положениях в жизни, о разных принадлежностях домашних, военных, религиозных, общественных, понятия о боге, о судьбе, и о всем, что выходит из-за пределов мира видимого [524].

Н.А. Добролюбов
Замечания о слоге и мерности народного языка // Полн. собр. соч.: В 6 т. Т. 1. М.: ГИХЛ, 1934

Народная поэзия не стеснялась правилами школьных реторик и пиитик о высоком слоге, для нее все слова были хороши, только бы они точно и ясно обозначали предмет. Она вносит в свои изображения – и конские копыта, и япончицы, и кожухи, и болота и грязивые места (Слово о полку Игореве), и желчь, разливающуюся в утробе от гнева, и рев рассерженного человека, и разложито оконце в доме (Песня о суде Любаши), даже подворотню рыбий зуб, – пробои булатные, подики кирпичные, помелечко мочальное (Кирша Данилов). Она не боялась называть предмет своим именем; и потому в ней находим множество названий таких предметов, о которых в книгах даже совсем никогда не говорится, из опасения употребить неприличное выражение. При этом видим мы полное господство народных форм над книжными. Например, в русской народной поэзии господствует полногласие и употребление слов русских там, где в книгах ставятся славянские. Нужно также заметить и изобилие уменьшительных форм в народной поэзии, весьма много способствующих живости изображения.

Подбор слов также имеет здесь свои особенности, происходящие опять от той же безыскусственности и стремления к изобразительности и живости впечатления. Весьма часто одна мысль выражается в двух видах; как бы недовольный одной фразой, народ повторяет ее с прибавлением другого определения, нередко усиливая слово другим, имеющим почти то же значение. Высота ли, высота поднебесная, начинаются песни Кирши Данилова… И в них беспрестанно встречаем такого рода выражения: из-за моря, моря синего; по дорогу камени, по яхонту; идет во гридню, в светлую; от славного гостя, богатого; она с вечера трудна, больна, со полуночи недужна вся, и пр. Много подобных примеров также и в чешской поэзии. – Нередко также встречается и такой способ выражения: сначала высказывается общее понятие, а потом берутся частности, например, в зеленом саду, в вишенье, в орешенье. Далее встречаем некоторые соединения слов, постоянно повторяющихся, например, злато-серебро, гусей-лебедей, и пр. Также есть одинаковые, условные фразы для обозначения того или другого понятия, того или другого предмета, например, неоднократно встречаем: земля кровью была полита, костьми посеяна; бились три дня, три часа и три минуточки; между плеч косая сажень, палица в триста пуд и пр. Конечно, народ руководствовался чем-нибудь, подбирая такие образы или слова для обозначения даже таких простых понятий, как измерение места и времени; и, может быть, при собрании большего количества данных, нам удастся уяснить себе миросозерцание народа, выразившееся таким образом в его поэзии.

Периодическая речь решительно не допускается в поэтической речи. Краткие предложения везде заменяют ее. Нечто подобное строю периода можно видеть разве в тех местах, где встречаются сравнения. Но сравнения весьма редко имеют правильную грамматическую форму, т. е. посредством союза как.Обыкновеннее всего название предмета именем другого, например, ясный сокол добрый молодец, конь под ним лютый зверь, и пр., иногда сравнение развивается в целой картине, в целой параллели сходных представлений. Но чаще всего – сравнение отрицательное, до сих пор столь распространенное в наших песнях, которые часто им и начинаются.

В числе особенностей народного слога нужно отметить еще постоянные эпитеты. Между ними особенное внимание нужно обратить на те, которыми характеризуются предметы природы. Например, постоянно читаем мы: море синее, сад зеленый, мать сыра земля, темный лес, чисто поле, также – красна девица, добрый молодец, буйная голова, белы руки, резвы ноги; – лютый зверь, ясный сокол, белый кречет, гнедой тур, добрый конь, и пр. Замечательно, что народ в этих определениях никогда не смешивает понятий даже синонимически и с неизменной верностью говорит, например, красно солнце, светел месяц, ярки звезды,или зелено вино, брага хмельная, пиво крепкое.

Кроме этих эпитетов, показывающих воззрение народа на природу, нельзя оставить без внимания других, в которых отразились понятия его об отношениях житейских и общественных. Таковы, например, описания разных хором, с их принадлежностями – воротами вальящатыми, вереями хрустальными, тыном железным, окошечками косящатыми, столами бело дубовыми, и пр. Описания одежды – кафтанов хрущатой камки, одеял соболиных, шуб барсовых, сапожков сафьянных; описания вооружения – тугих луков, шелковых тетив, булатных мечей, острых копий, каленых стрел, златых шеломов и пр. Повторяясь постоянно, эти названия должны занять наше любопытство тем более, что подобные постоянные эпитеты суть общая принадлежность всякой народной поэзии, и след. могут служить безошибочным указанием на особенности миросозерцания народа.

В народной поэзии встречаются также нередко выражения, которые сохранились потом в устах народа, как поговорки. Это – или правило народной мудрости в нескольких словах (т. е. собственно пословицы); или удачно схваченное изображение предмета, его характеристика, которая потом осталась за ним навсегда и прилагается к целому ряду однородных предметов [525–527].

К.Д. Ушинский
О средствах распространения образования посредством грамотности // Избранные педагогические соч.: В 2 т. Т. 2. М.: Педагогика, 1974

Серьезный, несколько даже возвышенный слог облекает все первобытные произведения народов. Простой человек любит даже вычурное словцо, и мы никак не можем понять, чтобы Илиада была написана простым народным языком того времени. Если древние греки говорили между собой языком Илиады, то нельзя не сознаться, что греки были престранный народ, исключение изо всех народов. Представьте себе простых людей, земледельцев и пастухов, у которых каждую минуту слетают с уст крылатые слова, которые своих жен, занимающихся мытьем белья или кормом свиней, зовут волоокими, златокудрыми, благороднорожденны-ми, садятся не иначе как на среброгвоздные стулья, обувают свои крылатые ноги или лукавого, опытного человека зовут всякий раз многохитростным мужем. Неужели это простой язык, употреблявшийся в Греции в обыденной речи? Мы думаем, что это скорее тот возвышенный язык, который и в настоящее время любим простым народом и который он охотно употребляет, выходя из обычной колеи. Даже в народных песнях, где живое чувство заставляет брать первое попавшееся под руку меткое слово, и там постоянно употребляются такие слова, которых не употребит человек в обыденной речи. Послушайте, как русский крестьянин говорит с женой, сестрой, братом в домашней жизни и как он обращается к тем же самым лицам в песне или даже в простом письме: два языка совершенно различные [13].

И. Бодянский
О народной поэзии славянских племен. М., 1837

В них (народных песнях, – А.Х.),наконец, язык родной хранится во всей своей чистоте, неподдельности, свежести, силе, прелести и богатстве… [24].

Ревнитель чистоты, силы, богатства и простоты отечественного слова не расстанется с песнями: в них язык народа таков, каков он есть в своей сущности, каков должен быть, со всеми своими природными особенностями, ему лишь свойственными оборотами и извитиями [28–29].

… Песни славян отличаются чрезвычайной простотоюизложения, соединенной с самостоятельностью исполнения, простотою средств и полнотою действия, недостатком, или лучше, отсутствием всякого искусства, и несмотря на то, совершенством отделки, незатейливым, но гениальным [148].

Ф.И. Буслаев
О преподавании отечественного языка. Изд. 2-е. М., 1867

Речь народная отличается от искусственной постоянством, неизменностью выражений. Писатели каждый по-своему изъясняют одну и ту же мысль: оттого часто изысканность и неточность. В речи народной мысль, однажды приняв на себя приличное выражение, никогда уже его не меняет: отсюда точность и простота. Выражение, как заветная икона, повторяется всеми, кто хочет сказать ту мысль, для коей составилось первобытно. На этом основывается употребление постоянных эпитетов, в которых особенно очевидно постоянство и единообразие выражений народной речи. Речения с постоянными эпитетами можно уподобить типам греческих божеств, которые, однажды создавшись, никогда не изменялись, потому что грек не находил уже другого лучшего и приличнейшего образа для олицетворения Юноны или Зевеса. Русские эпитеты бывают:

А) Имена прилагательные: не наЬзживали звэря прискучаго 156. не видали птицы перелетныя 156. оставалася матера вдова 72, подломилися ноженьки рэзвыя 8. на крутом красном берегу, «на желтых разсыпных песках 106. нарублю в «в мелкие части пирожные 66. (пирог – мелкая дробь монетная), столы бэлодубовы, столы дубовые 12. терема златоверховаты 6. оружье долгомэрно 108. звончаты гусли 9. уйми своё чадо милое 79 – говорят те, кого оно прибило.

Б) Имена существительные в одинаковом падеже с словом, при коем они эпитетом: выэзжал удача добрый молодец 22. продавали душам красным дэвицам 24. а Владим1р Князь едва жив стоит, «со душой Княгиней Апраксэевной» 359. а зовут меня Михай-лою Казарянин, «а Казарянин душа Петрович млад» 205–206.

В) Имена существительные с прилагательными, несогласующиеся с своим определяемым, и всегда стоящие в именительном: обертываться гнэдым туром – золотые рога 47. Что Добрыня им будет десятой тур, «всэм атаман – золотые рога» 57. однорядочки-то голуб скурлат 156. обвивается любой змЬй около чебота зелен сафьян 45. и на ноги сапоги зелен сафьян 125. в чердаке была беседа – дорог рыбIй зуб 3. стоит подворотня дорог рыбIй зуб 51. а столы дорог рыбIй зуб 109. Словосочинение этого эпитета объясняется эллипсисом.

Г) Родительный определения: кровать слоновых костей 9. покрыта сэдых бобров, «потолок черных соболей 14. пол, середа одного серебра 159.

Надобно отличать эпитет постоянныйот эпитета украшающего<…>: последний часто даже во зло употребляется писателями напыщенными и вычурными. Полезно бы собрать все постоянные эпитеты для того чтобы определить, в какие предметы преимущественно вдумывался русский человек, и какие понятия присоединялись к оным [121–123].

Весьма любопытна история постоянных эпитетовнашей народной поэзии: ибо большая часть их идет от глубокой древности… [349].

Ф.И. Буслаев
Русская поэзия XI и начала XII века // Летописи русской литературы и древности. 1859, кн. 1

…Органическая связь между содержанием и художественною формою, которая своими эпическими выражениями не только составляет внешнее украшение речи, но и по преимуществу мелкими подробностями выполняет и завершает поэтическое представление, воспроизводимое содержанием. Изучавшим исследования Я. Гримма вполне понятно, сколько глубины мысли и верования, сколько жизненности народного быта заключается иногда в кратком сравнении, даже в одном эпитете, которым народный певец определяет предмет речи [5].

И.П. Сахаров
Песни русского народа. Ч. 1. СПб., 1838

Гораздо ошибочнее являются у писателей понятия о языке народных песен. Это такая смесь всякой всячины, что доселе никто не думал и исправлять их. Песни наши новы, старых мы не имеем – вот общее мнение. Справедливо ли это? На чем основано? Где доказательства их обновления? Где указания на их новость явления? Об этом никто из русских не думал. Кажется, с первого взгляда, это так легко разгадать, что оно само собою выказывается; но это только будет хорошо для кабинетного занятия, где не нужны опытные суждения, требующие поверки. Труд неимоверный, невероятный предстоит тому, кто хотел бы судить по языку народных песен о времени их произведения. Для этого нужно иметь понятия о состоянии русского языка в разных столетиях; нужно знать до подробности русские областные наречия [CXXIII–CXXV],

Каждый писатель за нужное считает сказать что-нибудь об языке народных песен, но все эти рассказы оканчивалися общими выражениями – старого нет, все вновь составленное. Все ошибки происходили и будут происходить от незнания областных наречий. Песни народные по языку принадлежат к московскому областному наречию, разговорному… [CXXVII–CXXVIII].

И.И. Срезневский
Труд и мнения Н.В. Берга касательно народных песен // ИОРЯС. Т. IV. Вып. 7. 1855

Напрасно было бы говорить о литературной, исторической и филологической важности народных песен, этих, так сказать, естественных произведений словесности, слагаемых в народе без помощи грамотности и учебных правил риторики и пиитики, оценяемых народным чувством без помощи ученых критиков, и тем не менее доходящих иногда до такой степени художественности, до какой не может дойти никогда произведение литературного искусства. Признание важности народных песен в такой же мере выражает успехи науки нашего времени, в какой и признание необходимости исследовать язык только как естественное произведение и пользоваться им только по законам его природы, а не по правилам самовольно придумываемых теорий [381].

…Есть между прочим и народные песни, в списках X–XIII века, подтверждающие наглядно степень отклонения современного народного языка от языка, которым говорили за 900 и за 500 лет [390].

Язык песен у всех Славян есть их обыкновенный, современный язык, что те остатки старины языка, которые замечали в песнях, не принадлежат исключительно языку песен…

Из этого, конечно, еще нельзя выводить, что все нынешние песни Славян без всякого исключения первоначально составлены уже во время, когда язык народа был в современном его положении: песня, сложенная может быть даже в древности, могла мало-помалу измениться в отношении к языку. Но если допустить видоизменения языка песни, то почему не допустить, что в такой же мере видоизменялось и ее содержание разными опущениями и вставками? А допустивши это, мы не можем глядеть ни на одну песню из числа тех, которые сохраняются ныне памятью народной, как на памятник древности или даже и старины, ни в чем неизмененный временем [390].

Тем не менее справедливо, что и песни народные слагались и слагаются лицами, и в народе только улаживаются и перелаживаются… Песня только потому и народна, что единственная личность, в ней рисующаяся, есть сам народ, его поэтическое настроение, его стихотворные обычаи и т. п. [392].