Текст книги "Падение "черного берета""

Автор книги: Александр Ольбик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

– Коля, все в порядке, – с изрядной одышкой проговорил Брод. Он уже был внизу, под Одинцом. – Я хотел полюбезничать с Мцыри, но Санька мне не разрешает. Покушение на свободу слова…

Николай поднял с пола пистолет и сунул его себе в карман.

– Как дебильные дети, – он снова матерно выругался и вышел во двор.

– Я все равно, Серега, тебе все выскажу! – хрипел Брод. – Во-первых, ты внедрёнка, а во-вторых, подбиваешь клинья к моей Галочке, что вообще ни в какие ворота не лезет…Или я не прав? Санька, ты меня не держи, сейчас буду блевать и я за себя не ручаюсь, могу и на тебя травануть…

Карташов растащил их и усадил на диван.

– Ладно, Серый, с тебя бутылка, – проговорил Одинец, – я практически не позволил оборваться твоей молодой жизни.

– Спасибо, Саня, два ноль в твою пользу…Постараюсь отдать долг…

– Мрази, суки! – кому-то погрозил кулаком Брод. – Я за Таллера набью всем зобы свинцом. Слышь, Мцыри, меня никто не остановит. Даже твоя ФСБ…

Брод поднялся с дивана и, выписывая галсы, пошел в сторону туалета. И вскоре послышались стоны, видимо, страдая от дурноты, он пытался вытащить из себя все, что перед этим он так непотребно в себя напихал.

Карташов отправился к себе в комнату, но когда он был на середине лестницы, услышал голос Одинца:

– Мцыри, черт тебя дери, я дождусь когда-нибудь от тебя бутылки или ты и дальше будешь крутить динамо?

Карташов не ответил. Он чувствовал себя вконец разбитым и потому, добравшись до кровати, рухнул на нее и, наверное, уснул бы мертвецким сном, если бы не заявился Одинец. Ему явно хотелось общаться, тем более тема сама срывалась с языка.

– Так что же ты, Серый, не возразил по существу Броду насчет «внедренки», а? – лихо взбив подушку, спросил Одинец.

– А толку? Во-первых, он пьяный, а во-вторых, если бы он действительно так думал, давно бы мой пепел летал в районе Митинского крематория.

Одинец откинулся на диван, руку – под голову. Глядя на потолок, вновь заговорил:

– Все в твоей версии побега более или менее правдоподобно, за одним исключением… Сколько, ты говоришь, тогда рвануло зеков?

– Девяноста шесть рыл*…Об этом тогда писали все газеты и, в том числе, российские.

– Это еще ни о чем не говорит. Если банда, куда тебя хотели внедрить, стоила таких жертв, то государство может пойти даже на такую дорогостоящую инсценировку. Спонсорами могли стать ФБР, Интерпол…

– Но ты не забывай, что я сидел в Латвии, а не в России.

– Ну и что из того? Между нашими государствами существует договоренность о правовой помощи и, если, предположим, речь идет о крупных партиях наркотиков или торговли редкоземельными металлами, Россия и Латвия вполне могут спеться. Поэтому твои аргументы насчет массового побега, мягко говоря, никакой критики не выдерживают. Хотя сам по себе этот факт выдающийся.

– Элементарный! Пользуясь халатностью охраны, зеки сделали из банного блока подкоп и сбежали. Семнадцать метров длина лаза, восемьдесят сантиметров в диаметре и, как черви по нему…

– Семнадцать метров? Это, считай, семнадцать кубометров земли. А земельку надо куда-то заховать…

– Объясняю, может, тебе когда-нибудь это пригодится. Рядом с баней проходила инженерная траншея, слега прикрытая чем попало. В нее весь извлеченный из тоннеля грунт и спрятали. Был праздник Лиго, охрана перепилась, кругом анархия, никто никого в голову не брал…

– И ты за компанию тоже рванул?

– Сначала и не думал. Один мужик попросил ему помочь, боялся, что на полпути ему станет плохо с сердцем. Собственно, так и случилось: где-то на двенадцатом метре тоннеля он начал загибаться и мне надо было его, как козла на убой, тащить наверх на веревке. Пришлось как следует попотеть.

Одинец внимательно слушал и даже перевернулся со спины на бок, лицом к Карташову.

– Но, несмотря на все заморочки, мы все же увидели свет в конце тоннеля…Вылезли, кругом ночь, звезды, лето…Подкатил джип, мой мужик сел в него и стал махать мне рукой. Зовет с собой… Оглядываюсь – забор с колючей проволокой по гребешку, на фоне звездного неба вышка и у меня появился гигантский соблазн никогда туда больше не возвращаться. Ну махнул я в этом джипе к российской границе. В знак благодарности этот мужик в Москву меня и доставил…

Одинцу, видимо, такой хэппи-энд пришелся по душе. Он закурил и нечто улыбки появилось на его лице.

– Значит, целая рота рванула? – спросил он, однако уже без настороженности. Карташов увидел, как рука Одинца безвольно повисла, сигарета упала на пол. Брови вытянулись в одну линейку, скулы утратили угловатую напряженность. Дыхание стало ровным и глубоким. Он спал.

Сергей поднял с пола сигарету и размял ее в пепельнице. Осторожно уложил руку Одинца на диван и сам отправился спать. Отключился мгновенно и, пройдя череду незапоминающихся снов, попал в былое. В интернат, где они с сестрой Светкой провели шесть лет. Приснился умывальник, с рядом выкрашенных в синий цвет рукомойников, покрытый коричневой краской цементный пол, схваченное проржавевшей решеткой единственное окно. Было холодно, сумеречно и одиноко. И что особенно ярко воскресилось в сонной памяти: он стоит перед рукомойником и тщетно подбрасывает ладошкой его краник, но вода ни в какую не желает литься… Ни в какую…

Заговор

Проснувшись около одиннадцати вечера, Карташов увидел спящего на диване Одинца. Тот лежал, поджав ноги к самому подбородку, одеяло съехало, обнажив мускулистое плечо.

Сергей подошел к окну и увидел прохаживающегося вдоль забора нового охранника. Открыв тумбочку, он достал из нее целлофановый пакет, в котором лежали вещи, реквизированные у бандита Сучкова. Карташова интересовала связка ключей, которую он без труда выудил из пакета и положил себе в карман. Затем он открыл окно и, убедившись, что охранник на другой половине дома, спустился вниз и оказался на задней стороне двора, заваленной разного рода стройматериалами. Брод давно пустил на самотек созидательные работы, отчего недостроенная баня и оранжерея стали приходить в упадок.

Он зашел в строительную подсобку и, посветив фонариком, среди инструментов нашел небольшой гвоздодер и засунул его за ремень.

Преодолеть забор и выйти в Рождествено было несложно. Оттуда, на такси, он направился в Замоскворечье. Дом, где обитали нищие калеки, он нашел без усилий. Заплатив таксисту за обратную дорогу, он попросил его подождать, а сам направился к темнеющему очертанию дома. Он вошел в калитку и увидел, что ставни на окнах закрыты. Лишь узкие лучики света проникали сквозь щели.

Карташов спустился по ступенькам и, подойдя к двери, осмотрел ее. Действительно, обитую железом дверь держали два замка: один внутренний, французский, другой навесной, накинутый на толстую проушину с поперечной клямкой. Он вытащил ключи и по очереди стал их подбирать к замкам. Однако ни один из них не подошел и Карташов прибег к помощи гвоздодера. Навесной замок капитулировал мгновенно. Повозиться пришлось с французским, но видимо, гнев и нетерпение были столь велики, что придали рукам железную хватку. Надавив всем телом на «фомку», он вогнал ее раздвоенный конец в дверной зазор и рванул вбок. Железо натужно заскрипело, треснула стальная перемычка и дверь подалась.

Когда она распахнулась, он увидел перед собой человеческий обрубок с поднятым над головой металлическим костылем. Это был не Татаринов. Тот сидел на высоком ящике за столом, держа в руках десантный нож-пилу.

– Гарик, это свой! – крикнул Татарин и насколько позволяла ситуация, расплылся в улыбке. – Это же Серега, мой лейтенант из ОМОНа…

Третий член «коммуналки» стоял справа от двери и тоже готовый к бою: в руке у него была зажата разбитая бутылка из-под водки, острые края которой тускло мерцали в слабом свете, испускаемой 40-свечовой лампочкой.

– Здорово, орлы! – поприветствовал обитателей подвала Карташов.

– Откуда ты, Карташ, свалился? – Татаринов схватил стакан с прозрачной жидкостью и протянул гостю. – Парни, это мой боевой друг Карташов Сергей, рижский ОМОН, "черный берет", бывший зек, а теперь… Садись, Серый, выпьем за встречу!

Парень, который замахивался костылем, имел по одной руке ноге и, как кузнечик, без помощи костылей, запрыгал по комнате и плюхнулся на широкую тахту, заваленную каким-то тряпьем.

– У вас жуткий бардак, – с напускной суровостью сказал Карташов, – и я вам, сержант

Татаринов, объявляю два наряда внеочередь.

– Есть, товарищ лейтенант, два наряда внеочередь! А сейчас, будьте любезны, принять водяры во славу русского воинства. Эх, бля, какие были времена! – Татарин поднял руку к глазам.

Третий человек, хоть имел обе ноги, но судя по тому как он их волочил, ни одна из них самостоятельно не двигалась. На единственной руке вздулся мощный бицепс, на который сползла лямка от заношенной майки.

Все кое-как устроились за столом, уставленным открытыми консервными банками, в которых с остатками содержимого лежали окурки, тут же огрызки хлеба, пивные пробки, шелуха от семечек и среди всего набора – замусоленная колода карт и черные косточки домино.

– Парень, у тебя есть курево? – спросил тот, у кого выдающийся бицепс. Карташов из-под куртки вытащил блок сигарет «Голливуд». Положил на стол и к ним потянулись руки. Потом выпили и стали закусывать – единственной вилкой по очереди выуживали из банки остатки зеленого горошка.

– Слушаем тебя, брат мой, – обратился к нему Татаринов. – Зря к нам никто не приходит, – он взял пачку сигарет и, прижав ее локтем к боку, стал распечатывать.

– Все зависит от вас, – начал свою речь Карташов. – Но я вижу вы к такой жизни привыкли и, кажется, ничего менять не собираетесь. – Это был явно провокационный пассаж.

Поосторожнее, парень! – воскликнул тот, кого Татарин называл Гариком. – Когда будешь на нашем месте, вот тогда и делай свои выводы.

– А что ты, ОМОН, предлагаешь? – спросил человек с большим бицепсом. – Я, может быть, действительно не хочу ничего менять, потому что я калека, который никому не нужен.

– Его вышвырнула из дома жена, вернее, ее ё…ь, – внес ясность Татарин. – А у Гарика вообще никого нет. Про меня ты знаешь… Конечно, тут какой-никакой угол, тепло…вишь, сидим в одном белье. Туалет, хоть и сухой, а все же в доме, вот за этой дверью. Так что нам есть, что терять…

Карташов смотрел на них и внутренне соглашался. Но соглашался до той поры, пока не увидел на плече Татаринова след, который ему оставили истязатели.

– Наверное, я не так тебя, Кот, понял, – сказал Карташов. – Я ведь думал, что вас здесь держат за скотов, за рабов, которые за кусок хлеба и грязный угол пашут на дядю, а тут, оказывается, семейная общага, где царит уют и водяры разливанное море…Так это или я что-то не так понял?

Звякнуло стекло – Гарик стал разливать в стаканы водку. Воцарилось молчание. Сжав рты, они смотрели на того, кто держал в руках бутылку.

– Мы втроем вчера заработали больше шести тысяч, а такой братвы, как мы, у них человек восемьдесят, если не все сто. Вот и считай. Из этих капиталов нам бросают на литр водки и такую вот походную пайку, – Татарин указал сигаретой на стол. – А наши бабки они, гады, просаживают в ночниках с блядями, покупают им машины и бриллианты. Я случайно ничего лишнего не загибаю, а, Гарик?

– Все так… Я бы этих сволочей, – Гарик сжал зубы и, подняв зажатый в руке нож, с силой воткнул его в столешницу. Банка с килькой подскочила и упала на пол. – Они же отмывают с нашей помощью ворованное, живут как короли…

– Это лирика! – охладил их пыл Карташов. – У тех, кто вас обирает, наверняка есть хозяева? Или это обыкновенная полуда, отбоеши?

– Да это целая хорошо сплетенная банда. И главный навар к ним идет от торговли подпольной водярой. Подожди, кто мне об этом говорил? – Татаринов обвел взглядом своих товарищей. – Кажется, на сборах мне об этом рассказывал бывший десантник…

– Ты, Кот, не говори своему корешу загадки, – поправил Татарина Гарик. – «Сборы» – это когда нас периодически собирают в ангаре и дают направление… Ну вроде профсоюзного собрания. Крабы в банке. Сто калек, крабы…Тьфу, тошнит! – Гарик сплюнул на пол.

– Это точно, – Татарин посмотрел на Карташова и тот увидел в глазах друга непомерную лютость. – Там же, в ангаре, вернее, под ним, работает целый завод по производству и разливу водки. Я сам видел как в ангар заезжали автоцистерны со спиртом.

– А в каждой бочке по пять тонн, – подсказал человек с большим бицепсом. Он коротко и кое-как подстрижен, а на лице ни грана волосяного покроя. Следы ожога…

– А где находится это ангар? – спросил Карташов.

– Это знает Горелов, бывший десантник, он обычно побирается на ВДНХ. Это он мне говорил о подземном заводе.

– Как его зовут?

– Ваня Горелов…Без ног и рук, самый рентабельный из нас. Таких среди калек всего трое. Кто по пьянке, а кто и по трезвянке попали под машину или электричку, но большинство– после Чечни. Словом, военно-бытовые калеки…

– Но ваши хозяева их выдают за ветеранов войны?

– В этом-то все дело. У всех на плечах тельник, «зеленка» и голубой берет… Дескать, героическая десантура. Для большего проникновения…

– Что ж, вы сами все знаете, вам и решать, – Карташов подвинул к себе стакан с водкой. – Так за что, братцы, выпьем – за восстание рабов или мирное сосуществование с поработителями? Пью, за униженных ветеранов горячих точек и просто потерпевших от жизни…

– Я готов, хоть сейчас! – воскликнул большой бицепс. – Вздрючим подонков!

– Я хочу рвать их зубами и стрелять, стрелять, – Гарик схватил костыль и с силой бросил его в дверь. – Только, где взять стволы?

– И транспорт?

– А главное, нам надо скоординировать время. Допустим, связаться с другими я могу сам, – сказал Татаринов. – Есть надежный человек…

Карташов понял, кого он имеет в виду.

– Но что толку от того же Горелова? Что он может сделать без рук и ног? – спросил Карташов.

– Да он резцами будет рвать горло. У него на культях врачи сделали титановые клешни, и он свободно может держать гранатомет. Он согласится. И любой из нас согласится быть живой торпедой. Клянусь комбатом, – выкрикнул Бицепс, – я надену на себя торбу с тротилом и вам только и останется меня подтолкнуть, куда надо, – он заплакал.

– Не скули, Геныч! Мы еще поживем на зло этой гнилой шушвали. Так что, Карташ, назначай стрелку, соберемся в темпе и решим.

– А что потом? – тихо спросил Сергей. – Он сам не все еще знал, какой может получиться финал.

– Кто выживет, наверное, так и будет побираться, а если повезет, определимся в дом инвалидов. Есть хорошие дома, где действительно тепло и уютно, молоденькие нянечки… Вот наведем шороху на всю Россию, подключатся газеты, телевидение, дойдет до президента… А как же! Надо ковать общую блоху. Верно говорю, Карташ?

– Да, черт возьми, все так! Но мы сейчас в некотором подпитии, а потому такие умные и храбрые. А завтра, что скажем?

– Ерунда! – вспыхнул Гарик. – Я и завтра и во сне, и в бреду буду за это. Я же им не могу простить! Железно…

– И я не передумаю, – поддержал товарища Геныч.

– Да это же смешно, Серый, какое к лешему подпитие?! О чем ты говоришь? – возмутился Татаринов. – Да нас водяра не берет. Живем на одних нервах…

– Идет, – Карташов сменил тон на более мирный. – Так и запишем: если при следующей встрече вы подтвердите сегодняшний меморандум, значит – восстание. Согласны?

– Согласны! – прогудел хор обрубленных мальчиков.

– А что вы скажете своим надзирателям насчет сломанных замков?

– Мы их придушим первыми, – вырвалось у Гарика.

– Самыми первыми, – завизировал Бицепс.

– Мы скажем своим сволочам, что к нам ломились какие-то бомжи и мы их отвадили… Верно, ребята?

– Так тому и быть…Давайте на посошок выпьем, – предложил Татарин, однако водка кончились и расходились на сухую. Договорились встретиться с Татарином на его точке.

Карташов уезжал с неплохим настроением. Было ощущение, что он увидел долгожданный свет в конце нескончаемо длинного туннеля. Крохотную точечку, не более острия иглы, а так будоражащую весь его кроветок. "Похлещи любого батута, черт возьми!" – подумал он и впервые за многие месяцы на душе стало что-то по– хорошему разогреваться.

Когда он вернулся в Ангелово, и кружным путем попал на территорию Брода, первый, кто его встретил, был Николай.

– Где ты, Мцыри, болтаешься в такую позднь? – спросил он, кашлянув в кулак. Так он делает всегда, когда злится или волнуется.

– А разве мы на казарменном положении?

– Тебя не было на месте более двух часов, поэтому попытайся вразумительно объяснить…

– Я здесь был, на территории. Люблю помечтать под звездным небом.

– Только ты мне этой херней не забивай голову, – уже с каменным спокойствием проговорил охранник. – На небе сплошные тучи, покажи мне хоть одну звезду.

– О звездном небе я говорил, разумеется, фигурально, ты ж понимаешь…Дай лучше сигаретку, мои кончились.

Закурили. Николай более миролюбиво:

– Ты выпивши и это тебя спасает, но в следующий раз предупреждай, понял? А об этом инциденте я доложу Броду.

– И напрасно, после недавних его вывертов со стрельбой по живым мишеням, не стоит в нем будить зверя.

– А мы ведь действительно, не знаем, какими судьбами тебя занесло сюда. То, что в тот момент ты оказался на Рижском вокзале, относится к разряду маловероятных событий. Верно?

– Один случай на миллион. И скажи спасибо такой случайности, ибо только благодаря ей Броду не прострелили башку, и в результате он остался жив, а значит, и ты при нем. Так что бей мне низкий поклон, а не трахай мозги, они у меня и без тебя затраханные. Пить надо меньше…

– Я вообще не пью, – повысил голос Николай.

– Речь в данном случае идет не о тебе, но я уверен, что не без твоих фантазий в голову Брода закралась такая светлая мысль насчет меня…

– И все же, где ты сегодня был?

– Хорошо, черт возьми, скажу – ездил на Казанский вокзал, пытался снять какую– нибудь шлюху. Доволен?

Карташов развернулся и пошел к себе наверх. В комнате совершенно трезвым голосом его встретил Одинец.

– Один раз тебя Брод замочит, – сказал он и зажег настольную лампу. – Но я догадываюсь, где ты был.

– То, что сегодня выкинул Брод с пистолетом, очень напоминает белую горячку.

– Это далеко не белая горячка, а заурядная ревность. Вы с Галкой слишком долго мотались по магазинам. И я не удивлюсь, если узнаю, что там, где вы с ней любезничали, есть несколько акустических закладок. Теоретически Веня мог вас прослушивать.

– А здесь? – Карташов отвлекающе очертил рукой пространство. – Здесь тоже есть закладки?

– Тут все чисто. Можешь мне поверить на слово. Сергей пристально взглянул на Одинца.

– Извини, Саня, тебе случайно не сорока на хвосте принесла, что мы с Галиной куда– то заезжали?

– И полтора часа обедали в "Праге"…вместе с Бандо…Хочешь, чтобы я назвал ваш график с точностью до минуты?

– Ты что же, по заданию Брода, следил за нами? – Карташов вспомнил, как Брод просил его самого «понаблюдать» за Одинцом, когда они ездили с ним на Учинское водохранилище.

– Я за вами не следил, а сопровождал, а это разные вещи, – поправляя подушку, сказал Одинец. – Ну, разумеется, не по собственной инициативе.

– И ты уже отчитался о своих наблюдениях?

– В самых общих чертах…и с учетом наших дружеских с тобой отношений. Будь спок, в моем хронометраже не указано, что вы заходили к ней домой…и после ресторана тоже…

– Значит, прессинг по всему полю? А когда я хожу в туалет, тоже работает наружка? Одинец подошел к барчику и налил себе водки. Отпил пару глотков и не поморщился.

– Успокойся, Мцыри… То что ты был у Татарина, я узнал по тошнотворному запаху, который исходит от тебя. Так пахнет только в мужских хатах, где много пьют, курят и очень редко моются

– Что ж, если так, то послушай, что там было… После рассказа, Одинец прокомментировал:

– Ты, Мцыри, сделаешь великое дело, если за этих ребят заступишься. Свернешь башку Алиеву и его обнаглевшим шестеркам…Если хочешь, можем вместе устроить им небольшое Бородинское сражение. Мне – во, как надоело сидеть без настоящего дела, – Одинец протянул ребром ладони по горлу. И допил водку.

– Но для этого нам потребуется хотя бы три свободных дня.

– Два дня мы как-нибудь выкроим. У Татарина есть мобильник или хотя бы пейджер?

– Нет, конечно! Их, как в тюряге, перед сном обыскивают. Причем делают это постоянно. Но ты абсолютно прав, мобильник им нужен, в крайнем случае, пейджер, его проще спрятать…

За дверью послышались шаги. Одинец выключил свет.

– Все, – сказал он, – я откидываю копыта. Завтра похороны Таллера, на поминках и договорим…

Карташову долго не спалось. Он перебирал в памяти события прошедшего дня и постоянно возвращался к «батуту», и с этим сладким ощущением погрузился в зеленый сон – мягкий, крепкий, каким он когда-то спал в утробе матери…