Текст книги "Восстание вассала"

Автор книги: Александр Смоленский

Соавторы: Эдуард Краснянский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Александр Смоленский, Эдуард Краснянчкий
Восстание вассала

Рука не дрожит, а сердце не стучит. Понимает, какой момент. Вот он крест! Отлично! Как ты ни сопротивлялся, я свел вас, наконец, вместе – крест и перекрестие прицела. А говорят, это не одно и то же…

Послушный движению руки крест двинулся чуть влево и сместился с красного цвета на белый. Где-то здесь, под воротником застегнутой наглухо яркой куртки, безостановочно работает кадык. Словно накапливает все эмоции перед спуском с горы.

Что ж, кадык – так кадык. Это проще, чем лоб. Так даже спокойнее, потому что не упираешься взглядом в его глаза. Хотя куда тут «упрешься» на расстоянии почти двух километров. Крест тем не менее поплыл вверх. Остановился на двух бледных обескровленных полосках губ, затем проскочил мимо двух черных дыр над ними и резко метнулся вправо, все-таки упершись в нечто совсем еще живое, прыгающее вверх-вниз.

Это его зрачок.

Вот мы и сошлись с тобой, глаза в глаза. Теперь скорее! Еще секунду-другую, и их закроет зеркальная броня солнцезащитных очков, в которых уже ликует утреннее солнце.

Или все же отчалим, пожалуй, вниз. Туда, где кадык.

Он отвел руку в сторону и на какое-то мгновение вновь обрел мир таким, каким он был. Белоснежный горный склон усыпан разноцветными фигурками. Можно бы и самому скатиться вниз. Показать класс! Но нет, сейчас не время.

Здесь его не ищут. Здесь пока спокойно. Впрочем?! Волноваться? Пуля давно в стволе. Только спустить курок…

Курок… Кто бы мог представить, что сын приличных родителей, комсомолец, коммунист, примерный воспитанник своей страны будет целиться в живую мишень, чтобы навсегда стереть ее с лица земли?!

Это просто никогда не могло произойти на его земле, которая совсем недавно была одной шестой частью суши, матерью исторически совестливых людей. Но, увы, на его глазах она усыхала как старая шагреневая кожа. Усыхала жестоко и, что самое страшное, неизвестно, когда и чем этот процесс закончится.

Но если бы его земля потеряла только масштаб! Увы, она потеряла и совесть, и стыд. Такое могло произойти только на другой планете или звезде, в каком-то ломаном-переломаном мире, но только не здесь, не с ней, не с ним, не с нами.

И тот, что сейчас под крестом прицела, тоже виновник этого вселенского срама.

Какая все-таки прекрасная штука месть. Так бы и наслаждаться. Еще и еще.

Что он делает? Ведь только что он был один. Откуда взялись все эти люди? Я не вижу его! Я его потерял!

Часть I

1

Вот и все. Кончено! Кончено! Кончено…

Железная дверь заскрежетала в тон его обреченным мыслям и с душераздирающим лязгом захлопнулась. Денис как мешок упал на койку и в отчаянии забарабанил по тому предмету, который исполнял роль подушки.

Все кончено.

…В освобождении отказано. Вот и весь разговор.

Десять минут назад начальник колонии объявил ему то, в чем Денис, по каким-то едва уловимым нюансам последних двух-трех дней, уже и так не сомневался.

Сомневался? Не сомневался?

Не в силах дальше сдерживать эмоции, он уткнулся в пропахшую прелостью подушку. Здесь не принято плакать. Да и Данист никогда ничего подобного себе не позволял. Тюрьма этого не любит. Хорошо, что сокамерника сейчас нет, – куда-то увели, может, даже намеренно. Одному легче.

Денис перевернулся на спину. Перед глазами вновь всплыла физиономия – нет, не начальника, объявившего дурную весть, – а всего лишь того улыбчивого, во всю крокодилью пасть, надзирателя, который вел его назад.

– Ну, шо, дантист, команда «з вэшами на выход» малэнько откладуется? Придэтся ще долго мэнэ с тобой маэтця. Молодчина, шо не хлюндишь.

Надзиратель сладко зевнул так, что хрустнули челюсти, способные за пару-другую минут перемолоть шмат сала.

– Значит, еще подывимся на тэбэ, дантист, – с нескрываемой радостью добавил он.

«Еще бы! Такого „сладкого“ заключенного судьба подбрасывает далеко не всякому», – не сдержал улыбку Денис.

– Когда вы, гражданин прапорщик, запомните мою фамилию? Данист, а не дантист, – без особой злобы сказал заключенный под номером 1313 и, привычным движением поправив на переносице очки, убрал руки за спину. – Ведите в камеру.

– А ты мэнэ не учи, урка. А то подам рапорт, шо опять нарушаешь режим.

«Не отвечай. Молчи!» – Что было силы, Данист прикусил губу.

– Руки за спину. А то…

Все кончено! Все кончено!

…А ведь с каким наивным замиранием сердца шел навстречу судьбе. Чем черт не шутит?! Может, еще освободят. Как же?! «Освободят»!

– Молва прошла, шо ебиляр ты у нас ноне. Ровно полсроку отмотал! Верно, поздравить тэбэ начальство желают… Шампаньским, – ехидно, но и незлобно подковырнул за спиной надзиратель. – Тэбэ сурпрыз ждэ…

Хороший у них учет. Даже у надзирателей. А этот просто дурень. Кому напоминает?! Да он с точностью до дня, часа, минуты знает, сколько уже отсидел! Действительно, истекли четыре года из тех восьми с половиной, которые отмерил ему суд. Хоть и медленно за решеткой течет время, но оно все-таки течет, как и любое время.

Заключенный даже не заметил, что почти дословно процитировал строки Аполлинера. Поэт написал их в тюрьме, угодив туда тоже по надуманному обвинению. Вот уж действительно, от сумы и тюрьмы не зарекайся. Будь ты даже трижды гений.

Сцепив, как предписано порядком, руки за спиной и медленно ступая по мерзкому, затертому до белизны полу, Денис обреченно вглядывался вперед в надежде именно в конце этого угрюмого, как в фильме «Зеленая миля», коридора увидеть свою судьбу. Любая дорога, в конце концов, куда-то да приводит.

Увы, эта вела только во мрак.

Слава богу, не на электрический стул. Как в кино. И то, наверное, потому, что в стране просто нет смертной казни. Мораторий. А вскоре, может, введут, если так все пойдет. И по боку всякие там европейские ценности.

Сколько раз, проходя этим тюремным коридором, он всерьез подумывал, что, может, было бы лучше, приведи его этот трухлявый настил, наконец, на плаху. Или того проще: решить бы все самому. Сунуть голову в петлю, и конец мучениям. Надо лишь смочить ржавой водой из камерного крана простыню и потуже скрутить ее…

Но предательскую мысль незамедлительно догоняла другая, как ни странно, гораздо более страшная и обидная: как тогда быть с ореолом несгибаемого политического борца, которым, не спрашивая его согласия, наградили некоторые горячие головы. Спросил бы кто, нужен ли ему этот ореол?!

Перестройка, словно торговец на базаре, «выбросила» на прилавок совершенно новый товар: не только новоявленных бизнесменов, кооператоров, банкиров, заводчиков, фермеров… Денис на ходу вспоминал, не забыл ли еще кого, имея в виду конкретных людей, чьи лица всплывали в памяти. Но разве всех и вся упомнишь? Да и не в этом соль. Главное, что теперь уже сказочно давняя, горбачевская перестройка налепила, наряду с прочими, воз и маленькую тележку доморощенных политиков. Цирк, и только. Вчера колбасный вязальщик – сегодня депутат. Или того круче: вчера уголовник, а наутро трибун, борец за народное счастье.

Впрочем, с уголовниками ты, парень, осторожнее. Сам нынче зэк. Хотя и из тебя усиленно лепят политического противника и борца с режимом. А те, кто не «противник», по-прежнему сидят в мэрах, губернаторах, депутатах. Правда, время от времени их сажают в тюрьму за всякие там «подвиги». Но это, уж извините, издержки переходного периода.

Что-то этот исторический период затянулся. В смысле преодоления уголовных привычек. Куда там! Если теперь любимое изречение нашей политической элиты: «мочить в сортире», иного и ждать нечего.

Почему сам не употребляешь?! Если не нравится, значит, не свой. Или выкобениваешься, значит, выделиться хочешь. Ну, ну, продолжай в том же духе.

Кому это понравится? Не захотел в ряды этих самых специалистов-«мочильщиков», тогда, извини, придется тебя мочить…

Праведный гнев вернул Даниста к реальности. За годы неволи обрыдла любая роль, которую он играл в своей не очень еще длинной жизни. То комсомольского вожака, то компьютерного магната, то банкира. Положа руку на сердце, ему больше всего импонировала роль короля бизнеса. Король! Это звучит гордо!

А может, он все же лукавит, валяясь на нарах? Может, все же в политику тянуло? Если тебе удалось стать первым российским шейхом, то почему не попытаться перестроить на свой лад и Россию? Солженицын, вон, тоже хотел. Но сил уже не было. А у него, молодого, умного, с деньгами, равными чуть ли не половине бюджета страны, могло и получиться.

Боже! О чем он только думает. Мозги, конечно, полезно обременять разными неочевидными рассуждениями. Но и это по мере «отсидки» в зоне изрядно надоедает. Поначалу он даже писал чуть ли не трактаты о современном жизнеустройстве и отправлял на волю. Некоторые даже печатали, но и это не льстило. Зато время здорово уплотняло. Но потом и это занятие надоело.

Больше всего 1313-му хотелось быть там, далеко, с дорогой уютной мамой. С ней так спокойно. С ней так хорошо удается процесс ничего-недумания и ничегонеделания. Просто лежать головой у нее на коленях. И чтоб тебя, как маленького, мама целовала в лобик, перебирала волосы. Ведь было время, когда и у тебя волосы были длинными, кудрявыми, пока ты сам не изменил свой художественный образ, или, как сейчас говорят, имидж.

Денис едва сдержал вновь накатившие эмоции. Почему ей так редко дают посещения? Тоже своего рода способ наказания?!

А ведь в самом начале «восхождения на Голгофу» Денис еще верил, что справедливость – это человек, который его сюда упек. И рано или поздно власти будут вынуждены принять честное решение и выпустят его на свободу. Тоже мне борец за демократию – власти разберутся! Как бы не так! Что же ты, Денис, не вспоминаешь про суд?!

Увы! Эта надежда – всего лишь иллюзия. Он как был, так и остался «козлом отпущения», которого пацаны из-за «Стенки» использовали для укрепления собственной власти. Чтобы постращать и сделать сговорчивее других «выскочек». Мол, запоминайте уроки. А он, Денис Данист, исполнит роль экспоната.

Впрочем, это сейчас он такой умный. Потому и крайний, если вовремя не понял, что теперь вокруг иной порядок.

А ведь точно говорят тут «на нарах», правда, по другому случаю, «начальству розги заменяют мозги». Не только тюремному, но и тому, кто выше, и тому, кто выше того, и тому, кто совсем выше того.

…Дверные петли вновь царапнули по нервам. Ну что там еще?

Заключенный 1313 с трудом нашел силы сесть на койке – лежать днем грозило карцером.

Надзиратель впустил соседа по камере, уже пожилого человека с очевидными следами на лице застарелой язвенной болезни. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять и не удивиться. Сокамерник сидел за убийство жены, якобы по неосторожности, в чем Денис сильно сомневался.

Для приличия сокамерник спросил:

– Ну что, Денис Борисович? Как я понимаю, прощаться нам еще рановато?

Данист устало махнул рукой. Мол, сами же понимаете. А вслух залепил совсем другое. С языка слетело:

– Вы, Вась Вась, точно как наш страж порядка. – Денис кивнул в сторону только что закрывшейся двери. – Спрашиваете обо мне, а волнует собственный интерес. Тот обрадовался, что я остаюсь…

Сокамерник, которого звали Василий Васильевич и чье имя в неволе удобно трансформировалось в веселую кличку, укоризненно посмотрел на Даниста и отчаянно замахал руками. Мол, как могли такое подумать?

– Да не машите, мой дорогой, как пионер флажками на «Зарнице». Конечно, вам комфортно со мной сидеть. Даже мои отлучки в карцер – для вас мука из мук, словно не я в карцере, а вы. Только зарубите себе на носу. Я надолго не доставлю ни вам, ни надзирателю в коридоре, ни надзирателю за «Стенкой» такого удовольствия.

Выговаривая, Данист словно сам себя заводил. Его лицо приобрело мертвенно-бледный цвет. Но даже не это испугало сокамерника. И, уж конечно, не его буйная выходка – тюрьма все спишет, – а презрительно сузившиеся в щелочки глаза под линзами очков – вылитый бурят, – демонстрирующие неимоверные, ничем не прикрытые расчет и решимость.

– Полно-полно, Денис Борисович. Успокойтесь…

Вась Вась не стал выяснять, кому адресована эта гримаса – ему ли, прапорщику в коридоре или тому, что за «Стенкой», поскольку давно уже обучился терминологии соседа по камере, бывшего олигарха и кровопийцы-антихриста в глазах миллионов соотечественников.

– Успокойтесь, очень прошу, – вновь повторил он жалостливо.

– А я и не волнуюсь. Я спокоен как пульс покойника.

– Простите, я хотел, чтобы вы помолчали. Мне есть о чем подумать…

Думал он сосредоточенно, глаза не мигая уставились в одну точку. Вдруг вскочил, сорвал с носа очки и судорожно принялся их протирать. Затем неожиданно закричал. То ли Вась Васю, то ли еще кому-то:

– …И что самое обидное, никто, абсолютно никто не хочет меня понять! Заглянуть в душу! Вот вы, мой случайный сосед по камере, пытались меня понять?! Заглянуть в душу?

Сокамерник испуганно замотал головой, что могло означать и «да», и «нет».

– Не надо отвечать. Лучше давайте я вам все объясню. Сначала. Только вы меня не перебивайте. Вы наверняка тоже считаете, что я всю жизнь был миллионером? Послушайте, вы же умный человек. Миллионером можно родиться, если папа с мамой миллиардеры. Но сразу стать миллионером – фигушки. Когда мы с друзьями организовали первый бизнес, то не могли и мечтать, чтобы всего за месяц заработать на «Жигули». Но, к нашему удивлению, заработали!

Дальше – больше. Свой первый миллион я заработал, когда мне было тридцать. Я считал себя самым счастливым человеком на свете. Мне на все было наплевать. Вот тогда мы и припухли. Ну, заработали еще по лимону, а дальше что? Да, и самое главное, – на тот момент было ощущение, что кругом одни идиоты. Деньги валяются на дороге, но никто почему-то не хочет даже нагнуться. Да и правительство на тот момент было такое смешное. Никакое. Тогдашний премьер мне сделал предложение, от которого, как говорится, я не мог отказаться. В итоге завел нужные знакомства, кое-какую информацию подсобрал. Словом, стал, как говорят, неплохим «портфельным инвестором». В смысле научился работать с чиновниками. И все равно вокруг была какая-то пустота. Ну ладно, проехали.

Пошли годы жизни при новой политсистеме. Чего-то прихватывали, чем-то приторговывали, так, по мелочам. А к тридцати пяти годам, как-то незаметно, я стал миллиардером. И что в итоге? Та же скука. Все, думал, карьера закончилась, пора на пенсию.

И вот тут наступил звездный час. Помните девяносто шестой? Выборы Президента. В стране – бог знает что творится. Рейтинг у БэНа ниже плинтуса. Буржуи уговаривают делать ставку на коммунистов. Понятно, что-то надо делать, к кому-то прислониться. Собрались в Давосе. Терли три дня. Договорились. Собрали большие деньги. Одного поставили старшим над коммерсантами, другого – за ТВ отвечать, третьего – на казну, ну а главному приватизатору поручили связь с чиновниками.

И что вы думаете? Вытянули. И пошло, поехало… Придумали залоговые аукционы. Ну, я, конечно, тоже выиграл хороший кусок. Правда, сильно загаженный. Ничего – расчистили. Даже стало интересно. Масштаб мирового уровня. За одним столом с руководителями крупнейших компаний мира. Все, думаю, выше теперь некуда. Но куда там…

Пришел новый Президент. Молодой, из чекистов. Надежд много… Правда, мало что тогда понимал в большом бизнесе. Но зато упрямый – представьте себе, как я сам. Слово за слово, и однажды, на каком-то заседании в Кремле, я, мягко говоря, резко высказался. Привычка… В жизни все бывает. Особенно между мужиками. А он оказался злопамятным. Со всеми вытекающими. Мужики с Лубянки тут же поспешили доложить, что получена команда меня прессовать. Я, естественно, не поверил. Не сочтите, Вась Вась, за бахвальство, но таких менеджеров, как я, не мочат. Честно скажу, недооценил.

Н-да! Короче, меня обложили, как на охоте. Партнеры разбежались. Кто в Лондоне осел, кто в Израиле, кто подался на раннюю пенсию. Да и вообще, вся наша семибанкирщина, как тогда называли, развалилась. Да вы, Вась Вась, все знаете. Словом, остались лишь те, кто пришил себе новый язык, более мягкий, чтобы не причинять беспокойства тому, кого вылизываешь.

– Ну, а вы-то что остались? – спросил Вась Вась. – Тоже готовы были, так сказать, лизать?

– Не умею. И потом, я был тогда еще излишне самонадеяным. Вот так и живем на сегодняшний день, кто на Канарах, кто на нарах. Но руки на себя накладывать я не собираюсь. Надо думать и на что-то решаться, что дальше? Да ничего хорошего. Все недоброжелатели на месте. Вот и ответ. Адвокаты опять за свое – уговорили подать на досрочное освобождение. Честно говоря, желания не было. Знал, что все равно откажут. Семью жалко. Ну сколько им можно унижаться?!. Вы что, Вась Вась, так жалобно на меня смотрите? Считаете, что пора в петлю? Нет, руки на себя накладывать я не собираюсь. Надо думать и на что-то решаться.

…По мере затянувшегося монолога Данист постепенно взял себя в руки, вновь опрокинулся на нары и свернулся калачиком. Лицом к стене. Но вдруг, словно его ударила молния, дернулся и вскочил.

– И вот еще что. Забудьте о том, что я сейчас вам рассказывал. Особенно насчет того, что надолго – ненадолго… Это может выйти боком не только мне, но и вам, мой дорогой Вась Вась.

Данист замолчал. И зачем он только все это вывалил старику? Про то, что долго в заключении не задержится? Что за бравада? Четыре года отсидел, а все хорохоришься. Что вообще с тобой происходит, мужик? Тебе за сорок, а язык за зубами держать так и не научился. То Президенту наговорил, то Вась Васю. Хотя старик мог и не понять.

– Молчу. Молчу, – предупредительно пообещал сокамерник. Правда, ему было невдомек: надо вообще держать язык за зубами или просто не мешать думам именитого арестанта. – Только один вопросик. Адвокаты все же рассчитывают на успех? Вы даже не понимаете, как это важно…

Данист никак не отреагировал. По тому, как время от времени начинала ходить ходуном его спина под некогда модной майкой, старик понял, что Денису совсем плохо. Куда делась его хваленая выдержка, которую в зоне уважали не только сидельцы, но даже надзиратели-воспитатели? Впрочем, вопрос, который задал себе Вась Вась, был чисто риторическим. Рано или поздно за решеткой из тела выжимается любая «вольная» натура.

«Господи! – вновь чуть не завыл Данист. – Всего четыре года, а я уже не человек. Зверь какой-то. Разве можно так себя вести?! Разве мог я даже в кошмарном сне представить, что пройду через такие унижения. Это в книгах легко писать про „испытания на прочность“, а в жизни? Чур-чур. Не хотел я никаких проверок на прочность».

За 1460 дней и ночей – почти столько, сколько продолжалась война, невольно сравнил Денис, – он по-настоящему так ни разу и не заснул, ворочаясь на жесткой металлической сетке, ребра которой безжалостно впивались в тело. За что же судьба так жестоко и несправедливо обошлась с ним? Ведь он вроде никому не желал зла. Роясь в файлах памяти, Денис не находил ни единого повода укорить себя в каких-либо смертных грехах. Ну, делал деньги! Ну и что с того?! Кто их в стране не делал? Можно подумать, все паиньки, только он – выродок. Но ведь то, что он совершал в «лихие девяностые», творили и другие «умники» вроде него самого! Все гребли бешеные миллионы.

Нет, не так. В том-то и дело, что не так. Как лихо повернули прокуроры. Как подхватили газетчики. Мол, он не просто греб деньги лопатой. Если бы! Мол, он без зазрения совести, словно мышь в бесхозном складе, растаскивал несметные богатства страны, управляемой в то время скудоумными и жадными маргиналами!

Попробуй с этим поспорить! Но даже если это и так, почему он должен держать ответ и страдать, как Иисус, за всех?! Почему? Почему? Разве это по-божески?

В душе Данист, конечно же, знал ответ на этот сакраментальный вопрос, но загонял его в самые далекие закоулки сознания. Трудно, если не сказать невозможно, заглянуть в собственные глубины. В собственных ошибках бывает признаться легче.

Неожиданно защемило в груди. Такое стало случаться все чаще и чаще. То ли действительно шалит сердце, то ли невралгия – попробуй тут разбери. У докторов один ответ – пройдет, в лучшем случае посоветуют пососать валидол. И непременно добавят: у вас, Денис Борисович, полная тумбочка лекарств, на всю колонию хватит.

Незаметно, чтобы не привлечь внимание Вась Вася, Денис стал массировать грудь. Вроде проходит, но дальше-то что? Как пережить, переболеть, перетерпеть то, что ждет его впереди? Эти сволочи в любой момент могут присудить еще «десятку», а то и побольше… И тогда уж точно кранты. Окончательно «прощайте» растравляющие душу мечты снова увидеть лазурное море, яркое южное солнце и высокое-высокое небо вместо грязно-серого лоскутка почти под потолком.

Почему-то именно буйные краски морских курортов, которые в той, некогда счастливой жизни были для него таким же обыденным явлением, как утренний кофе, здесь, на зоне, неизменно ассоциировались с земным раем. Не очень оригинально, но именно так. Увы, тот сказочный мир, где он чувствовал себя королем, кумиром, любимцем дам и «преданных до гроба» друзей, был недосягаем. Остались лишь туманные воспоминания и лоскутные сны, – надо отдать им должное, – не раз спасавшие Даниста от помешательства.

Сам еще не понимая, почему, Денис резко вскочил с нар. Мгновенно закружилась голова. Заключенный 1313 знал, что это пройдет, стоит только адаптироваться к вертикальному положению. Гораздо больше волновала мысль, подкинувшая его. Что-то об адвокатах.

Ах, да! Это Вась Вась спросил о них пару минут назад. Мол, нашли новую зацепку, дабы вытащить его из колонии?

Боже! Если б кто знал, как же он устал от этих адвокатов! Таких денег, какие он им платил, эти парни не получали еще никогда. Особенно старик. Худющий, вреднючий… Надменный, как индюк. Но где взять других?! Одни, видно, окончательно поставили на нем крест. Другим явно намекнули, чтоб не усердствовали. По сути, только старик и остался со своими, так сказать, учениками. Как же он усердно втолковывал, что вот-вот будет пройден Рубикон, полсрока за решеткой. Будто Денис не понимал, к чему тот клонит. Пора, мол, апеллировать к властям об условно-досрочном освобождении.

– А надо ли? – спросил он, когда адвокат вызвал на очередное свидание. – У них все ходы просчитаны. Вы же наверняка читали, какой шум раздула пресса. Вроде в поддержку, а на самом деле, на мою погибель. Опять «медвежья услуга», причем явно инспирированная. Вы, случайно, не догадываетесь, кем?

Старик хмыкнул в козлиную бородку, как бы положительно оценивая удачную шутку.

– Откуда у вас такой пессимизм, мой друг? Вы же борец! Мы еще с вами повоюем!

Началось! Очередная обработка, Денис тоже усмехнулся собственным мыслям.

– О! Вижу, вы улыбаетесь! И это многообещающий знак, мой дорогой! – как всегда без запинки, с паузами только на восклицания, зазвучал хорошо поставленный голос.

– Да, улыбаюсь. Например, тому, что вы, сэр, отлично понимаете: новое обращение в суд на фоне того, что происходит в стране, чревато не досрочным освобождением, а лишь добавлением срока. Оба знаем это. Так нет, вы упорно давите на мою психику. Поймите, я устал. Не хочу новых разочарований, не хочу, чтобы нервничала мама в ожидании манны небесной. Не хочу новых издевательств в зоне. Поймите, не хо-о-чу!

Сидя на табурете, Данист испытующе наблюдал за реакцией адвоката. Ведь должно же быть в нем хоть немного искреннего сострадания, а не только профессиональные инстинкты.

Адвокат по-прежнему нарезал круги вокруг табурета, при этом взгляд не ловил. Плохой знак.

– И потом, мне, честно говоря, не очень даже хочется, как было поначалу, палить и палить деньги, – не очень уверенный в том, что говорит, продолжил заключенный. – Откуда у всех представление, что у меня их – бездонная бочка? Зэки клянчат, охранники вымогают… Опять же вы… Что вы на меня так смотрите? Простите, но и ваша команда не отличается благотворительностью. Если вы так уверены, что на сей раз все срастется, так, может, и деньги потом? Адвокат замер как вкопанный.

– Что касается гонораров, так в данном случае можно несколько сократить издержки.

– Вы о себе или обо всех?

– Пока, мой дорогой, исключительно о своем отношении к делу. Но, надеюсь, коллеги меня поддержат.

…Вспомнил!

Денис снова оказался в своей камере, где рядом дремал Вась Вась. Упаси бог проговориться о том, на что решился. Решился окончательно и бесповоротно. Нет уж! По крайней мере, шансов будет больше.

Что-то это все напоминает…

Давно, еще в годы безмятежной юности, склонный к философским экзерсисам Денис любил поразмышлять над тем, что сей бренный мир подчинен строгим законам симметрии и раскачивающегося маятника. Под знаком плюс обязательно сокрыт знак минус. Иначе мироздание просто не могло бы существовать. Эту аксиому, казалось, он уже тогда хорошо усвоил.

Так почему бы не поверить вновь алгеброй гармонию?! Так, кажется, у Пушкина. Если предположить, что сейчас в его законном стремлении к знаку «плюс» наблюдается закономерный и почти окончательный провал, то в стремлении к знаку «минус» можно ожидать удачу?! Конечно, одно дело – предполагать, надеяться, а другое – столкнуться с действием этой непреложной истины в реальной жизни. Причем не в спекуляции компьютерами, чем он баловался на заре своей бизнес-карьеры, а на собственной судьбе.

Изменить ее раз и навсегда! Кто еще подумает о нем, если не он сам?!