Текст книги "Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить"

Автор книги: Александр Шёнбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

АЛЕКСАНДР ФОН ШЕНБУРГ
Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить

Посвящается Ирине

ALEXANDER VON SCHONBURG

Alles, was Sie schon immer liber Konige wissen wollten, aber nie zu fragen wagten

ROWOHLT BERLIN

В оформлении использованы фрагменты фотографий королевы Елизаветы II, короля бельгийцев Альберта II, бывшего короля Непала Гьянендры и фотографии из личного архива автора

КОГДА-ТО ДАВНЫМ-ДАВНО…

Королева Мария, бабушка теперешней королевы Англии, урожденная принцесса Текская, имела странную привычку. Каждый раз, интересуясь делами одного из своих подданных, она спрашивала: – Как дела у вашей бедной матушки? – Или: – Как дела у вашей бедной дочери?

Она часто произносила слово «бедная», и при дворе гадали, что именно она имела в виду. А все обстояло очень просто: бедным, по мнению королевы Марии, был всякий, кто не имел королевского происхождения. И как же она была права! При моей первой встрече с королевой Елизаветой II мне тоже пришлось в этом убедиться. Дело было накануне свадьбы принца Эдварда с Софи Рис-Джонс. Принц Эдвард, как младший сын королевы, не мог претендовать на государственный праздник, и королевская семья, вероятно, почувствовала большое облегчение от того, что эту свадьбу можно отметить как семейное торжество. В Виндзор была приглашена и куча немецких родственников. Среди них – внучатая племянница, принцесса Ирина Гессенская, и некий журналист, вот уже несколько недель жена – спросил мадам де Голль, чего она особенно ждет от предстоящей жизни на покое. Мадам де Голль ответила – тут надо представить себе ее английский с очень сильным французским акцентом:

– A penis!

Тишина. Неприкрытый ужас. Даже обслуга ошалела и замерла. Пока молодая королева не спасла положение и не перевела на нормальный английский то, что попыталась сказать мадам де Голль:

– А, поняла: happiness, счастья.

Но когда во время ужина я сидел рядом с королевой, то благодаря поданному перед этим сухому мартини ощущение, что я – на Страшном суде, уступило место какому-то задору. Я был готов разговаривать. Но о чем, собственно, разговаривают с королевой между закуской и главным блюдом? Ответ: поначалу вообще ни о чем. Я сидел в своем старом-престаром смокинге, к счастью любезно вычищенном одним из королевских слуг, и ждал, чтобы королева удостоила меня хотя бы одним словом. Или, по меньшей мере, взглядом! Но этого не происходило. Я оставался для нее пустым местом. Мне было не известно одно правило (кто-нибудь мог бы меня и предупредить!): беседа при английском дворе подчиняется другим законам, чем на континенте. Если в Европе весьма непринужденно разговаривают по очереди то с соседом справа, то с соседом слева, то здесь принято первую половину приема болтать со своим соседом с правой стороны, а вторую – с соседом слева. Я сидел слева от королевы. Когда она наконец повернулась ко мне, я уже был в некотором ступоре от шока. Поэтому при всем желании не могу вспомнить ни одной детали нашего разговора.

Еще одним апокалипсическим переживанием стали три четверти часа, когда в другой раз я достался в качестве собеседника за столом старшей дочери королевы принцессе Анне. В ее меню журналисты тоже занимают первое место. И вообще она не отличается особым человеколюбием. Ее отец однажды сказал, что единственные существа, к которым Анна что-то испытывает, жуют сено, имеют четыре ноги и оставляют много навоза. Поэтому я ожидал застольной беседы с принцессой Анной с решимостью человека, которому нечего терять. Результатом стал очаровательный вечер, а поскольку речь идет о встрече с наследницей королевы – это просто означает, что я пережил его без позора. Я выбрал простую стратегию выживания: говорил исключительно о лошадях.

Даже если мне удастся в этом месте устоять перед искушением и не описывать больше мой первый вечер в Виндзоре, все равно в этой книге мне придется приоткрыть некоторые тайны королевских особ. Хоть я и подозреваю, что тем самым нанесу ущерб описываемому институту. Ведь, в конце концов, как писал еще в 1867 году великий британский профессор государственного права, экономист и политический философ Уолтер Бейджхот, «тайна – это основа королевской власти, мы не имеем права проливать на нее свет!». Наверно, потому даже самые убежденные республиканцы не могут устоять перед чарами королевских домов, что в нашем мире, ярко освещенном софитами и телекамерами, они являются последними институтами, обладающими еще хоть какой-то таинственностью. Сегодня быть «знаменитым» вообще ничего не значит. В наше время круглосуточных теле– и радиопередач, которые обещают всем и каждому стать богатым, известным и прекрасным, да еще с учетом неограниченных возможностей рассказать о себе в Интернете, «известность» перестала быть чем-то чрезвычайным. Мир полон известных личностей. Одни известны своим богатством, другие – красотой, третьи – достижениями или преступлениями, а некоторые известны просто своей известностью. Члены королевских семей – единственные, кто обязан славой только самому факту своего существования, которым ничего не надо делать, чтобы приобрести необыкновенную значительность. Как раз в наше время индустриальной пластиковой известности запертые ворота Балморала, Зарзуэлы и Фреденсборга[1]1
  Балморал – частная резиденция английских королей в Шотландии; дворец Зарзуэла – место проживания короля Испании; дворец Фреденсборг – весенняя и осенняя резиденция датской королевской семьи.


[Закрыть] сохраняют последнее, настоящее очарование.

Становится ли это очарование меньше с каждым лучом света, попадающим во внутренние покои королевских дворцов? Когда в конце шестидесятых годов английский документалист Ричард Коустон получил официальный заказ королевского двора снять фильм, в котором члены королевской семьи должны быть представлены как «совершенно нормальные люди», то режиссер Ричард Аттенборо предостерегал его, что этим фильмом он навредит монархии. Аттенборо опирался на свой авторитет автора нескольких документальных фильмов о первобытных народах. «Весь институт монархии, – объяснял он, – держится на мистике вождя в его хижине. Как только какой-то член племени получает возможность увидеть эту хижину изнутри, система существования вождя становится неустойчивой – и от этого может погибнуть все племя».

А что случится, если на следующих страницах я расскажу, что представляют собой члены монарших семей, когда они находятся «среди своих», или выдам ласкательное прозвище, которым называют королеву Англии домочадцы? Безобидно ли это? Или нескромно? Или гораздо больше того? Египетские фараоны всегда имели два имени. Одно, которое знал народ. И одно тайное. Истории до сих не известны имена древних королей Сиама, в такой большой тайне они сохранялись.

Ну да ладно. Кузены и кузины королевы зовут ее Лиллибет, а муж пользуется правом на ласковое Сосидж (Сосисочка). В Древней Бирме эти строчки стоили бы мне головы.

Но времена меняются. Это видно уже по комнате, в которой я пишу. Я сижу за письменным столом из прессованной древесины, пол покрыт ламинатом. Единственная мебель в этой комнате – письменный стол, шкаф и кровать. Я нахожусь в пристройке пятидесятых годов к одному из крупнейших и старейших монастырей Европы – Хайлигенкройц (монастырь Святого Креста). Приехал я сюда, потому что вбил себе в голову, будто план моей книги надо писать в знаменитой библиотеке именно этого монастыря. А точнее, в ее роскошном барочном Золотом зале. Я представлял себе, как буду наносить эти строки на бумагу, вдыхая запах столетних книг. А вместо этого сижу в келье. Длительное пребывание в библиотеке без противогаза запрещено, так как хранилище поражено плесневым грибом. Единственные гости, которые в настоящее время вольготно себя чувствуют в библиотеке, называются rhizopus stolonifer, aspergillus glaucus и botrytis cineria. Единственный запах, которым там сейчас можно «наслаждаться», – запах терпентина (скипидара). Тысячи и тысячи книг очищают скипидаром, прежде чем, герметически упакованные, их отправляют в лабораторию, где грибы уничтожают гамма-лучами.

Не поражена ли идея королевской власти такими же грибами? Верит ли сегодня кто-нибудь в «величие» королей? Верят ли в него еще сами члены монарших семей? Эксцессы, которые время от времени позволяют себе принцы, не так уж сильно вредят королевской власти. Опаснее то, что короли, кажется, сами делают все возможное, чтобы стать банальнее. Они хотят быть как можно более обычными. Это не только «близость к народу», которой они все бредят. Они хотят «быть», как народ.

В июле 2007 года читатели испанского иллюстрированного журнала «Ола!» были поражены фотографиями королевской семьи во время летнего отдыха. Все давно привыкли к сделанным с помощью телеобъективов фотографиям папарацци, изображающим монаршую семью на борту яхты «Брибон». И вдруг – король Хуан-Карлос и его супруга София, словно какие-то простые жители города Вупперталя, устраиваются на общественном пляже и, соблюдая верность стилю, приносят с собой бутерброды, завернутые в алюминиевую фольгу. Этот «мессидж» следовало понимать так: смотрите, мы – такие же, как вы!

Когда наследник испанского престола принц Фелипе и его супруга Летиция дают интервью, то каждое второе предложение заканчивается словами «сото todo el mundo», то есть повторяемым как молитва заверением, что у них все точно так же, как «у всех остальных людей». Принц Чарльз и его сыновья в телеинтервью рассказывают о своих кулинарных привычках, о том, как они готовят яичницу и любят делать покупки в супермаркетах. Королева Нидерландов – демонстративно – разъезжает по столице на велосипеде, вместо того чтобы пользоваться услугами шофера. Сегодняшние короли изо всех сил стремятся производить впечатление обычных людей.

Не предают ли короли своей ассимиляцией с подданными единственную, действительно неоспоримую задачу, стоящую перед ними? Задачу как раз не быть обыкновенными? Или монархия вообще не нуждается во всей этой шумихе вокруг нее? Может, приподнятая завеса тайны, о чем предупреждал Аттенборо, вообще никак не навредит королевской власти, ибо король всегда остается королем и совершенно не важно, восседает ли он высоко над нами в мантии на троне, окруженный облаком фимиама, или выступает в кухонном фартуке в каком-нибудь кулинарном телешоу? Может, плотно закрытая палатка вождя нужна не для его, а для нашей безопасности? Так как помогает нам переносить его тайну? А может, королевская власть, когда монарх – глава и сердце государства, давно не существует? Уже просто потому, что такая королевская власть опирается на миропонимание, которого тоже давно уже нет?

Но с другой стороны, разве не кажется, что в начале XXI века поздновато заводить надгробную речь по королевской власти? Во всяком случае, она гораздо убедительнее прозвучала бы в начале двух последних столетий. Возьмем, к примеру, 1801 год: Франция после более чем тысячелетней непрерывной традиции освободилась от старейшей европейской наследственной монархии. В Англии Георг III окончил свои дни в смирительной рубашке. В Мадриде правил Карл IV, потому что действительно легитимный король, его старший брат Филипп, официально был объявлен безумным; в Копенгагене на троне сидел Кристиан VII, который больше всего на свете любил рубить на мелкие кусочки мебель в своем дворце, а в Санкт-Петербурге жил Павел I, который развлекался тем, что швырял тарелки через весь обеденный зал и с удовольствием наблюдал, как слуги все быстренько убирали. Совершенно очевидно, начало XIX века было самым неподходящим временем, какое только можно себе представить, чтобы ломать копья за сохранение наследственной монархии.

И сто лет спустя дело выглядит не намного лучше. XIX век закончился для королевских домов Европы убийством русского царя Александра II и императрицы Елизаветы Австрийской. XX век начался убийством Умберто I, короля Италии. Несколько лет спустя та же судьба постигла португальского короля Карла I и короля Греции. Первую мировую войну развязал шофер, свернувший в Сараеве не на том повороте и оказавшийся, к несчастью, как раз там, где стоял преступник с револьвером. Через несколько мгновений в открытом автомобиле лежали мертвый наследник престола и его супруга, моя двоюродная прабабушка.

А сегодня? Несколько слабых неомонархий, например греческая и персидская, исчезли, зато все остальные стоят так крепко, как этого не было уже с 1789 года. И хотя любой серьезный теоретик государственного права сочтет мысль о мистически-религиозной сути современной монархии достойной осмеяния, однако народ, далекий от теорий, не обращая на это ни малейшего внимания, во всей полноте проявил в годы «дианомании» свою тоску прямо-таки по средневековой идее королевской власти: когда принцесса Уэльская посещала какую-нибудь больницу, ей протягивали больных детей, чтобы она прикоснулась к ним. А все эти самодельные алтари, тысячи и тысячи записок с просьбами на воротах Кенсингтонского дворца после смерти леди Дианы, более трех миллиардов человек во всем мире перед телевизорами во время ее похорон – это что, симптомы массовой истерии? Или все-таки укоренившаяся в народе тоска?

Кажется, в сущности монархии есть нечто придающее ей иммунитет против всех нападок современности. После более чем двухвекового обстрела из всех орудий просвещения, либерализма, социализма, материализма и прочих бесчисленных «из-мов», а также после столетних усилий открыть все мировые тайны стало уже почти общим местом указывать на тоску современного человека по Божественному, необъяснимому, духовному. Безусловно, эта смутная тоска идет на пользу королевской власти.

Я не знаю, удастся ли мне в этой книге ответить на все возникшие у меня вопросы, особенно если я заберусь в такие чрезвычайно важные сферы, как сакральность монархии или содержимое сумочки королевы. Также я прошу о снисхождении, если мои размышления иногда прозвучат несколько непочтительно. Я бы не взялся за написание этой книги, если б не питал определенной слабости к королям. Вспоминаю, как девятилетним мальчиком разволновался, услышав, что на празднике по случаю пятидесятилетнего юбилея моего отца будет присутствовать «король Саксонии». Ожидавшийся гость, разумеется, не был королем в строгом смысле этого слова, он был маркграфом Мейсена, который был бы королем, если б Саксония осталась королевством, но для меня это не имело значения. Оказавшись наконец перед ним, я застыл от почтения, хотя, честно сказать, и был немного разочарован, увидев перед собой пожилого, ничем не примечательного господина, без короны и скипетра, зато с костылем.

Но при всей моей слабости ко всему королевскому я должен также признать, что не совсем свободен от антироялистского недоброжелательства, традиционного для моего класса, то есть того слоя, что находится непосредственно после королей. Ведь обычно предполагается, что знать испытывает особую симпатию к королям. Это распространенное в буржуазных кругах клише основано на классическом недоразумении. Для высшей знати, наоборот, куда типичнее некоторая враждебность по отношению к королевским домам. В истории Европы дворяне по большей части были злейшими противниками королей. И если императоры и короли окружали себя представителями высшего дворянства, то не потому, что особенно ценили их или тем более доверяли им, а лишь чтобы обезопасить себя и сделать кого-то из них сговорчивыми и послушными любезностью и наградами, а кого-то – лишить влияния унижениями.

Достаточно вспомнить, как обошлась с одним из моих предков, князем Михаилом Алексеевичем Голицыным, его повелительница… Он прогневал русскую царицу Анну Иоанновну тем, что женился на итальянской католичке. Когда она рано умерла (примерно в середине тридцатых годов XVIII века)[2]2
  По другим источникам, она была выслана из России.


[Закрыть], царица заставила его жениться еще раз. Однако на этот раз на своей шутихе, которая ко всему прочему, если верить описаниям того времени, была на редкость уродливой. Как заявила царица, свадьба должна была стать самым «курьезным маскера-дом», какой Россия когда-либо видела. По улицам Санкт-Петербурга моего предка и шутиху сопровождала гигантская процессия, ехавшая на свиньях, козах, собаках и коровах. Придворному поэту[3]3
  В. К. Тредиаковский.


[Закрыть] императрицы поручили сочинить по этому случаю оду под названием «Приветствие дурацкой свадьбе». После венчания молодых доставили к месту их первой брачной ночи – огромному, специально построенному Ледяному дому. Царица проводила их внутрь великолепно украшенного «холодильника», приказала им раздеться и провести ночь в постели, вырубленной из ледяной глыбы. Оба едва пережили эту пытку. Зато царица повеселилась от души.

Я не совсем уверен в том, насколько удачным окажется мой эксперимент. Превратится ли в моем сердце все то, что я соберу о королях – все легенды и сплетни, – в кучку черепков или в памятник королям? С нетерпением жду результата.

Монастырь Святого Креста, ноябрь 2007 г.

Глава первая. КАК ОБРАЩАТЬСЯ К КОРОЛЯМ?

Нелегко быть принцессой.

Вышивка на любимой подушке принимая Маргарет

Суаре в Париже. Мы находимся на высокогорье европейской социальной иерархии. При сутствуют мадам Ширак (супруга бывшего президента), Ли Радзивилл (сестра Джеки Онассис), кучка Ротшильдов, герцог Мальборо и один из многочисленных братьев саудовского короля. То есть все обещает приятный вечер.

Хотя здесь нет ни одного человека, кого особенно мучило бы чувство собственной неполноценности, все же чувствуется какая-то нервозность. Потому что почетным гостем сегодняшнего вечера будет самая, вероятно, гламурная в настоящее время монархиня мира. Королева Иордании Рання. Перед ее прибытием хозяйка дома говорит одному из молодых Ротшильдов:

– Да, еще один совет, королева не придает особого значения тому, чтобы с ней обращались как-то по-особенному. Следовательно, никаких слишком глубоких поклонов. Достаточно просто поцеловать руку.

Молодой человек хочет знать, надо ли при разговоре с королевой учитывать какие-либо тонкости.

– Ну-у… собственно говоря, нет. Она, как я уже говорила, совершенно простая. Но вам следует знать, что королева способна разволноваться по малейшему пустяку. Так что, пожалуйста, в разговоре будьте осторожны.

– Но известно же хоть что-то? Темы, которых лучше не касаться?

– Нет, нет, я же говорю вам, она совершенно простая, очень открытая, даже любезная. Правда, иногда она может что-то неправильно понять, тут уж надо быть внимательным.

– Ага, я понял, но когда точно не знаешь… Я хочу сказать, тогда все-таки сложно вообще о чем-то разговаривать. Ах да, кстати, как мне к ней надо обращаться?

– О, это было бы очень грубой ошибкой. Само собой разумеется, вам следует дождаться, когда она сама обратится к вам!

– Конечно, конечно! Итак, если я сижу напротив нее, положив ногу на ногу, в руке бокал…

Хозяйка постепенно начинает нервничать:

– На вашем месте я не стала бы сидеть, положив ногу на ногу!

Молодой человек, уже окончательно растерявшись:

– Может, лучше всего будет, если я сразу после еды незаметно исчезну? Или это всем бросится в глаза и произведет неприятное впечатление?

– Нет, нет, – отвечает хозяйка. – Ни в коем случае.

Вооруженные всеми этими, собственно, везде действующими правилами общения с королевскими особами, мы с нетерпением ожидаем прибытия ее величества Рании Аль-Абдаллы, королевы Иордании, супруги короля Иордании из династии Хашимитов и прямого наследника пророка Магомета, Абдаллы II беи Аль-Хусейна. Когда она наконец приезжает, в тончайшем платье от Хлоэ, почти без украшений, но зато с ослепительной улыбкой и сумочкой от «Гермес», то просит представить ей всех гостей. Вот очередь доходит до меня, я смущенно бормочу несколько невразумительных слов, а остаток вечера провожу в каком-то трансе.

Мне уже доводилось видеть одну или двух по-настоящему красивых женщин. Но Рання, королева Иордании, – это какая-то совершенно невероятная, ни с чем не сравнимая красота. В этой женщине есть шарм. И к тому же она умна. А еще эти волнующе надменные манеры. Когда к ней приблизился один из слуг с подносом, она отослала его, лишь поведя двумя пальцами.

Молодого Ротшильда, который весь вечер, как приклеенный, следует за ней и смотрит на нее влюбленными глазами, она не удостаивает и взгляда. Мне кажется, вот это в Париже и называют «стилем». Если в Париже о даме говорят, что у нее есть «стиль», это означает восхищение. Во время суаре, как и следовало ожидать, происходит неловкость. У кого-то хватает наглости заговорить с королевой о враждебности, которую питают даже в просвещенных арабских кругах по отношению к Западу. По реакции королевы видно, что ей неприятно это слышать, и она покидает вечер до десерта.

В принципе при общении с особами королевских кровей рекомендуется не говорить вообще ничего.

Тогда вы точно не допустите оплошности. Однажды я был свидетелем того, как кузен моей жены, «внушающий страх» принц Эрнст-Август Ганноверский, присутствовал на одном так называемом общественном мероприятии. Это был благотворительный концерт в помощь больным СПИДом, который ежегодно проходит в Немецкой Опере. Кто-то неосторожно уговорил главу дома Вельфов принять в нем участие. Мне довелось наблюдать, как один из представителей местного высшего света решил заговорить с ним.

– Как мне вас, собственно, называть?

Тот, даже не взглянув на него, ответил:

– Лучше всего никак, – тем самым хладнокровно высказав великую истину.

Его дядя принц Георг Ганноверский, много лет бывший директором школы-интерната Салем на Боденском озере, решил эту проблему иначе. Он никогда не упускал возможности лично принять участие в хоккейном турнире «Учителя против учеников», а его товарищи по команде, естественно, испытывали к нему большое уважение и мучились вопросом, как окликать его на поле. Кричать в пылу игры «господин директор», «ваше королевское величество» или просто «принц», понятное дело, нелепо. Поэтому он брал – на время игры – псевдоним: Макс Пумпе. Под этим именем легендарный и очень спортивный директор Салема вошел в анналы интерната.

В принципе все дело в мучительном недостатке немецкого языка, из-за которого невозможно ни к кому обратиться вежливо, если ты не знаешь его имени, ведь «господин» (mein Неп) звучит как-то по-официантски. Со времен барокко в немецкогово-рящих странах появилось такое множество обращений, что любому человеку, не очень разбирающемуся во всех тонкостях церемониала, просто невозможно найти правильную форму. Склонность немецкого языка фантастически усложнять формы обращения к сиятельным особам («ваше светлейшее высочество», «ваша княжеская светлость») привела к тому, что ни один человек, кроме гофмейстера, не может с уверенностью ответить на вопрос, как правильно обратиться к той или иной королевской особе. В результате все это становится невозможно сложным и ни одна форма не используется. Когда королева Швеции Сильвия однажды выступала в телепередаче «Спорим, что?..» (пожалуйста, представьте себе ее наморщенный лобик!), то ведущий Томас Готтшальк упорно называл ее «НоЬей» («ваше высочество») – что как раз и неправильно. В крайнем случае так можно назвать особ королевских кровей, находящихся на «периферии» королевской семьи. Есть только одно правильное обращение: «господин» (Herr). Или «госпожа» (Herrin). Строго говоря, титула выше, чем «господин», и не существует. Следовательно, королева – «госпожа», «Herrin», «Madam», «Madame», «Senora» или по-шведски «Mastarinna».

В Англии короля называют «Sire» (произносится «сайер»), королеву «Madam» (произносится «мэм»). Во Франции принятым обращением к главе дома Бурбонов было «Sire» («сир»), а к его супруге – «Madame» (что является, в сущности, сокращением от «Меа Domina», то есть «моя госпожа»). В Испании пользовались словами «Senor» и «Senora».

Кстати, в России в давние времена крестьяне обращались к царю на «ты», они говорили «царь» и «ты». Простому народу дозволялось также ласково называть государя «царь-батюшка».

Помимо обращения к коронованным особам есть и еще один крепкий орешек, который тоже не так-то просто расколоть. Что, собственно говоря, прикажете делать в непростой ситуации, когда надо что-то подарить королю или королеве? Ответ: или что-то абсурдно экстравагантное, совершенно ненужное и очень, очень дорогое. Или абсолютно копеечный шутливый сувенир. Но ни в коем случае ничего, что находится между этими двумя крайностями! Примером подходящего подарка королям может быть дар халифа Гаруна аль-Рашида, правившего в начале IX века огромной территорией от Инда до восточных вершин Атласских гор в Африке. Он был весьма польщен визитом посланника двора Карла Великого и поручил человеку из далекой западной страны передать от него королю франков белого слона. Слон по имени Абул Аббас пережил долгое путешествие и по прибытии в Аахен стал настоящей сенсацией при дворе Карла. Король был в восторге от этого подарка и любил брать слона с собой в поездки в качестве экзотического элемента. Много лет спустя Абул Аббас, к сожалению, подхватил пневмонию и скончался. В Аахене до сих пор гордятся, что именно в этом городе, севернее Альп, впервые появился слон.

Удачный подарок также привез Сигизмунд II, король польский, Фердинанду I, императору Священной Римской империи, при своем визите в Вену в 1540 году: рог мифического единорога длиной почти в два с половиной метра. Этот дар считался самой драгоценной вещью в мире до XVII века, пока занудливый датский ученый-натуралист по имени Оле Ворм не доказал, что рог сказочного животного, стоимость которого в золоте к тому времени уже во много раз превосходила его вес, на самом деле всего лишь бивень нарвала. До тех пор никто не сомневался в существовании «редкого» и «пугливого» животного, ему приписывали магические способности. Считалось, что единороги ведут уединенный образ жизни в волшебных лесах, где царит вечная весна и где есть озеро, в котором склонное к тщеславию животное с удовольствием любуется своим отражением.

Фердинанд I велел отправить рог в Инсбрук, чтобы первый скульптор страны, Сильвестр Лехнер, сделал из него богато украшенное произведение искусства. Сегодня «рог» можно видеть в сокровищнице Хофбурга в Вене, он имеет инвентарный номер XIV-2, что окончательно лишает его мистического ореола.

Если у вас под рукой нет единорога (или, по крайней мере, яйца Фаберже), то лучше не дарить королю что-то слишком дорогое. Этим вы только поставите его в неловкое положение, ведь, в конце концов, каждый подарок, как бы уродлив он ни был, должен где-то храниться, чтобы при возможном повторном визите его можно было показать (как ужасную миниатюру замка президента Индонезии, сделанную из белого золота, которую королеве Елизавете II однажды привезли из Джакарты). Также нежелательно дарить и животных. Во время государственных визитов королеве Англии все время навязывают разных зверей, от которых она из вежливости не может отказаться. Потом они живут в Лондонском зоопарке. Как, например, белый бык, которого зулусский король подарил ей в 1995 году во время ее визита в Африку; слон с оригинальным именем Джамбо (подарок президента Камеруна), а еще несколько черепах, три ленивца, два медведя-гризли, один крокодил и один карликовый гиппопотам.

Так как преподносить животных при государственных визитах уже становится традицией, чиновники, ведающие протоколом при Букингемском дворе, пытаются до начала поездки согласовать этот вопрос с принимающей стороной и уговорить не дарить живых зверей – ссылаясь на британские карантинные законы. Сама королева в качестве подарков берет с собой что-нибудь «личное» – шерстяные шали с шотландским узором или маленькие деревянные шкатулки для украшений (производства фирмы ее племянника Дэвида Линли). На слишком богатые подарки принципиально отвечают (что должно быть понято как недвусмысленный намек) подчеркнуто скромными ответными сувенирами. В поездке по Саудовской Аравии тогдашний кронпринц Абдулла настоял, чтобы принц Чарльз принял от него автомобиль «астон мартин» стоимостью почти в 130 000 евро. Чарльз в ответ подарил ему свою акварель. Имельда Маркос однажды презентовала ему быстроходный катер, принц вежливо принял подарок и (после свержения клана Маркосов) продал с аукциона в пользу одной из благотворительных организаций.

В самой королевской семье на Рождество принципиально делают друг другу только шутливые подарки. Когда на одном из недавних рождественских праздников в замке Сэндрингхэм королева раскрыла пакет от своего внука Гарри, то к большому веселью всей семьи вынула оттуда шапочку для душа с надписью «Lifes a bitch» («Жизнь – дерьмо»). Своему дяде Эндрю на прошлое Рождество Гарри подарил купальный костюм в виде набедренной повязки, ставший популярным благодаря Саше Барону Коэну в роли Бората. Как-то королева подарила своей сестре Маргарет маленькую подушечку с надписью «Нелегко быть принцессой». Маргарет понравилась эта подушка. Несколько лет тому назад в сувенирных магазинах появилась поющая рыба «Билли Басс», королева пришла в восторг, велела купить две дюжины и разослала на Рождество своим старым друзьям.

Когда «обычные» подданные делают подарки своей королеве (каждый год в Букингемский дворец присылают от восьми до двенадцати тысяч непрошеных, но красиво упакованных предметов), то для дворцовых служащих это означает только одно: работу! Ведь все подарки, каждый в отдельности, вначале нужно проверить на отсутствие взрывчатки, потом занести в каталог и где-то разместить. А затем один из секретарей должен еще написать вежливые письма с благодарностью. Но бывают и исключения. Недавно королева посетила госпиталь в Кингс-Линн (Норфолк) и получила в подарок от одной из пациенток, Бетти Хайд, банан. Королева восприняла это как знак очень большого внимания. Дело в том, что Бетти таким образом отблагода-рила королеву за банан, который ей, пятилетней девочке, подарила молодая принцесса Элизабет во время войны, когда посещала вместе со своей матерью больницу. Так что они все-таки существуют, подходящие подарки главам королевских семей. Но тут мы ступаем на очень тонкий лед. Нужно точно знать, что даришь.

Короли – очень своеобразный человеческий тип. До конца нам их никогда не понять. Чтобы, по меньшей мере, попытаться это сделать, я собираюсь систематизировать материал по этой теме.