Текст книги "Дом мой или шанс №2. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Александр Белоткач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

   – Ты где бродиш? Я тут извелась вся! А затем, словно поняв, что это прозвучало как-то слишком по семейному, смутилась еще больше. – Прости Ал! Но тебе сейчас нужна особая помощь! И я действительно очень беспокоилась, не случилось бы с тобой чего! У нас сегодня говорят, плохой день! только что вот, в новостях видела, девчонку из аутисток нашли! кто-то так ее... Ну в общем, до сих пор опознать немогут!

   А я, стоял как балван, по среди гостинной, глядя в глаза этой замечательной девушке, и думал: Чем я все же, смогу когда-то отблагодарить ее, и смогу ли вообще. И еще, в голове вертелись мысли о том, как поменьше бы создавать ей хлопот, ведь кто я по сути, всего лиш очередной, временно помешанный, псих, с непредсказуемыми обострениями, и носиться со мной, особенно во время этих самых обострений, удовольствие сомнительное.

   Но все так же смущенно глядевшая на меня, поправляющая рукой, слегка потянувшийся сарафан Шерри, повторила свой вопрос:

   – Алекс, ты где был? Твоя общалка заблокирована! И несмотри на меня так! Мне очень плохо, когда я не знаю, что происходит с моими подопечными!

   Вместо ответа, я спросил:

   – Шерри, я сильно тебя обидел? Мне очень стыдно! Прости пожалуйста! Я чувствую себя последней свиньей, и сволочью неблагодарной!

   Не ожидавшая видно подобного Шерри, нахмурив очаровательно свой лобик, и немного помедлив сказала:

   – О чем ты, Ал?! Если о моем прошлом? то поверь, это неможет меня обидеть! Но и говорить об этом с кем либо, мне сложно! только ты сам уже наверное понял, что мы этой темы с тобой некасались, а ты увидел это сам, и причем до инициации! Знаеш! Такое у нас впервые! Я специально наводила справки в сети! И как все это можно объяснить, просто непредставляю! Мне очень трудно поверить, что кто-то может видеть меня, пока я сама этого незахочу! И тут, словно споткнувшись на полуслове, и отвернувшись к окну, задумчиво проговорила: – Хотя, кто знает! Все течет, все меняется! ! И постояв так немного, как бы просебя добавила: – Неужели все так очевидно!

   Я, как мне казалось, понимал и в то же время, непонимал эту игру слов. Одно сейчас для меня было важно, я попросил прощения, и словно камень с души, а что касается остального, разбираться сейчас не было ни желания, ни сил. Поэтому , коротко рассказав Шерри где я побывал после обеда, и пояснив, что отключил общалку из-за вконец доставших сообщений, пообещал, что впредь, буду всегда насвязи, а если нужно, даже всегда рядом. На что Шерри, лиш слегка поведя бровью, напомнила что я еще не ужинал, и что она обязана меня накормить. Я конечно с радостью согласился, а когда мы уже заканчивали легкий ужин, мне почему-то сильно захотелось прогуляться.

   И так как Шерри несмотря на плохие сегодняшние новости, приняла идею, мы решили позвать с собой и Романа, который сейчас уже должен был вернутся с дежурства.

   – Кстати, Динара очень любит вечерние прогулки, и они с Ромой, частенько шатаются, по ночному парку. Сообщила мне, значительно повеселевшая после ужина Шерри. – Может и на сегодняшний вечер, у них запланирована програма, нужно спросить, тогда мы составили бы им компанию! В чем, в чем, а в ночных прогулках, они специалисты! И улыбнувшись чему-то своему, попросила немного подождать, пока она сбегает переоденется.

   Ну, девчонка, чего с нее взять! Подумал я. Кто же там в темноте, тебя видеть-то будет! Однако, в слух попросил долго не задерживаться, объяснив, что меня с самого утра, мучает очередной приступ клаустрофобии, и что мне срочно нужно на свежий воздух.

   И вот, спустя пол часа, мы с Шер, в сопровождениеи Романа и Динары, которые кстати, действительно планировали на сегодня, вечернюю прогулку, спускались в лифте, на первый уровень.

   В ярком освещении, зеркальной, лифтовой кабины, наши девочки выглядели просто сногсшибательно. Шерри, скинув свой, простенький сарафанчик, и облачившись в нечто вроде сари, яркофиолетового, с золотом цвета, вмиг растратила прежние теплые, материнские черты, и превратилась в очаровательную, неприступную фею, из какой-то сказки.

   Я вначале просто обалдел, как же умеют, эти существа, так менять свой облик. Видя мое такое-состояние, она, войдя в гостинную, где я, в ожидании ковырял общалку, надеясь найти там кого-то знакомого, а увидев ее , застыл с открытым ртом, остановилась посреди комнаты, и даже слегка повертевшись, дабы я лучше смог оценить ее наряд, вопросительно взглянула мне в глаза. Длинная ее тугая коса, превратилась в великолепно уложенную прическу, которую украшала маленькая, золотая заколка, и такие же золотые искорки, задорно прыгали в ее светлокарих глазах. Сразу было видно, что она знает цену себе, но никогда не кичится своей красотой. Золотые браслетики в виде обычных колец, на запястьях, а так же, легкие, плетеные сандалии, светлозолотистого оттенка, на ее идиальных ножках, дополняли этот простой, и вместе с тем, необычный наряд.

   – Шерри! ты просто чудо! Абсолютно искренне воскликнул я. – Я потрясен! Скажи пожалуйста, где здесь у вас, шьют фраки? Или что там полагается надевать, в таких случаях? А то, в своем, казенном тряпье, мне просто стыдно будет находиться рядом с такой ослепительной красотой!

   Довольная произведенным эфектом Шерри, легко взмахнув рукой, указала куда-то наверх:

   – Там! Но сегодня тебе это ненужно! И вообще, у нас ребята всегда ходят в форме! Так принято! И поторопив меня добавила: – Динара уже ждет нас в фое! Рома обещал вот-вот подойти! Так что если ты готов, пойдем прямо сейчас!

   – С вами сударыня, хоть на край света! Вот только шнурки поглажу! Слегка кося под бравого гусара, возвестил я.

   Но видно непонявшая моего юмора Шерри, ничего не ответив, уже спешила к выходу. А я, словно предчувствуя что-то, неожиданно , расхотел вдруг, идти куда-либо. Однако, хотя на душе все сильнее скребли кошки, я постарался неподать виду, и всю дорогу, как мог, развлекал мою милую спутницу.

   Что касается Динары, то она конечно, тоже была навысоте. Открытое, белое платье, с легким серебристым узором, отлично сочиталось с ее бархатистыми, черными глазами, и густыми, иссинячерными волосами. Видно было, что Роман , встретивший меня довольной улыбкой, и крепким рукопожатием, в восторге от своей восточной красавицы. Так что, все время пока мы были с ними, он несводил с нее влюбленных глаз. От чего Шерри, слегка подмигивала мне лукаво, кося на влюбленную парочку: Видал мол, какая любовь!

   И вот, когда мы спустившись на самы первый этаж, этой огромной башнеподобной махины, вышли на площадь, я понял, что девчонки незря наряжались.

   На улице, если можно так сказать, применительно к месным реалям, было светло как днем. Всюду горели , сверкали, мигали, переливаясь разноцветные огни. то сверкающие, тут и там, ослепительными гранями, вращяющиеся, на высоких мачтах, серебристые шары. То запутавшиеся кде-то в листве огромных деревьев, слабо помигивающие фонарики. То неожиданно ярко вспыхивающие, в траве точки многоцветных лазеров. Бесконечные гирлянды, бегущих вдоль тропинок, так же весело перемигивающихся лампочек. От всего этого, мир вокруг, казался нереальным, и каким-то сказочным. Здесь было полно народу, и что сразу бросилось в глаза, одеты все были, словно на каком-то бал-маскараде, так что я порой глядя на проходивших мимо ребят, и девушек, разодетых впух и прах, чувствовал себя, в своих убогих, серых шортах и в форменной рубахе, буд-то голым.

   Шерри, словно угадав это состояние, зжала крепче мою ладонь, и прошептала:

   – Некуксись! Ты здесь в самом достойном наряде! И неглазей так посторонам, кое-кто уже улыбается, глядя на твою постную физиономию! Будь проще! У нас здесь, нестесняются проявлять эмоции!

   Но еще нескоро я смог расслабиться, в окружении, всех этих разряженных парней и девиц, похожих на павлинов, в неестественно ярких, каких-то попугайских одеяниях.

   Пока наконец, Роман с Динарой, шедшие под руку, немного впереди нас, не вывели нашу компанию, к великолепно оформленной, подсвеченными клумбами, и украшенной по периметру, разноцветными фонариками, площади.

   Здесь было не так людно, а правильно подобранное освещение, совсем неутомляло глаз. У меня , видно снепривычки, заметно быстро, начало уставать зрение, от этого сумашедшего калейдоскопа ярких огней, и мелькания лазеров. так что, найдя в окружении каких-то растений, свободную беседку, мы с удовольствием в ней расположились. И хотя порой где-то совсем близко, звучали чьи-то голоса и смех,здесь было довольно уютно. Обнаружив тут же в беседке, милый питьевой фонтанчик, я с удовольствием напился, А усевшись рядом с шерри, на удобную скамеечку, неожиданно, ощутил как с моим сознанием, начали происходить какие-то странности.

   Рядом мило щебетали девчонки, обсуждая события сегодняшнего дня. Да и Роман, который обычно неотличался особой болтливостью, тоже увлеченно рассказывал о чем-то, активно жестикулируя,и даже привставая с места, в особо волнительных моментах. Но , все это, и мои новые знакомые, и весь этот чудо-парк, со всеми своими огнями, шумными дорожками и аллеями, вдруг, почему-то, стал терять резкость, расплываться, уходить, словно растворяясь в воздухе. А на его место, стали наползать, одна за другой, странные, будоражащие душу картины. Ннеожиданно вдруг, вместо разноцветных, слабо перемигивающихся фонариков, окружающих площадь, я увидел множество горящих окон, огромных многоэтажных зданий, простирающихся куда-то в даль, до горизонта. Таким близким и знакомым повеяло от этого видения,странные улицы, движущиеся по стенам тени, проносящихся мимо автомобилей, такие же серые и безликие тени прохожих, шорох шин по асфальту, рев раздолбаного глушителя, звуки странно знакомой, ритмичной мелодии, сизый, табачный дым, и резкий, бьющий в лицо, холодный ветер, Так что я вдруг, захотел вспомнить откуда это все, и в усилии удержать ускользающую, расплывающуюся картинку, напрягся так, что застучало в висках, а в следущий миг, меня словно взорвало из нутри. буд-то мощнейший, разноцветный и многоголосный поток, ударил в меня, и закрутив , понес, куда-то в немыслимые, бурлящие дали. На меня нахлынули вдруг все воспоминания. И так велика была сила этого потока, так грозно и страшно забился он в незримые границы моего сознания, что я неудержавшись, свалился с лавочки на пол беседки, перепугав девчонок, стал, закрыв лицо руками, что-то безсвязно кричать.

   Я видел это, словно наблюдая за собой со стороны, но не имея возможности контролировать, неожиданно отказавшееся повиноваться, сотрясаемое в конвульсиях тело.

   Подскочившие первыми, Роман с Шерри, попытались поднять меня, но удерживаемый под руки, стоя на коленях, и продолжая закрывать лицо ладонями, поскольку глаза слепил невыносимо-яркий, белый свет, я все никак немог встать. У меня так кружилась голова, что казалось, буд-то меня раскрутив на центрифуге, выбросили в штормовой океан. От чего, я немог самостоятельно держаться, даже в таком положении. Меня о чем-то спрашивали. Я слышал, как рядом ревет Шерри. Повторяя одно и тоже: – НЕ уходи! Ал! Не уходи!!Слышиш!

   Кого-то, Страшно ругаясь, вызывал Роман. Вокруг еще что-то происходило, но видно достигнув определенного критического уровня, переполнившееся сознание с щелчком, перестав воспринимать что-либо отключилось, и я, словно в спасительный сон, ухнул куда-то в бездонную черноту.

   8

   Прийдя в себя,, я помню, первое что коснулось моего сознания, это ощущение дэжавю. Я вновь лежал на роскошной кровати, в своей новой спальне, а у моего изголовья, так же озабоченно заглядывая мне в лицо, сидела милая Шерри. И как уже было совсем недавно, волнуясь спросила:

   – Ты как, Алекс? Уже лучше? Пить хочеш?

   От чего я неудержавшись, и невзирая на страшную головную боль, улыбнувшись ей, проскрипел:

   – Послушай Шерри! Я еще долго буду вот так, отключаться? Помоему это уже не смешно! Еще пару таких припадков, и я начну на людей бросаться! Голос мой под конец этой, вымотавшей меня фразы здал, и заперхав по стариковски , я напился из протянотой мне чашки, того же странного, горьковато-освежающего зелья,после чего, почувствовал некоторое облегчение. Однако, Шерри неприняв моего игривого тона, грозно покачав пальчиком, перед моим носом, сказала:

   – Ни в коем случае! Это совершенно нормальное явление! Я же тебе говорила! Что тебе, на данном этапе, нужна особая помощь! Так что расслабся, и позволь организму самому сделать все что нужно!

   И действительно. Постепенно в моей бедной голове, стало проясняться. И сумашедшая карусель, беспорядочно мельтешащих перед глазами, ярких, разноцветных бабочек, немного успокоилась, а полежав еще с часик, под присмотром моей сиделки, которая почему-то категорически запретила мне разговаривать, я незаметно для себя уснул. И вот тогда, впервые в своей жизни, я ощутил, и даже можно сказать прочувствовал на себе, что такое– раздвоение личности.

   Я видел себя тем же Алексом Неким, почему-то оказавшимся в каком-то странном и удивительном мире, где совершенно незнакомые люди, приняли его, как своего, и до сих пор, продолжают нянчиться с ним. И одновременно, Алексом, а точнее Александром ... живущем в обычном Западно-Уральском городке, России, на планете Земля. Я отлично помнил всю свою жизнь, начиная с детского сада, и ранних школьных лет, и заканчивая, той злополучной ночью, когда к нам с Катькой, прицепилась компания отморозков.

   Эти воспоминания навалились на меня буд-то прорвавшая плотину грязная, мутная вода, затопив сознание, и замутив все вокруг, на долгие недели. Я вопреки желаниям, как засидевшийся у телевизора, зритель телеман, прокручивал туда-сюда, картинки из своего прошлого, и ни как немог остановиться.

   Откровенно сказать, в моей биографии , если конечно доверять этому прорвавшемуся потоку, за редким исключением , отсутствуют , какие-либо особенные достопримечательности. Как говорил один, небезызвестный в мое время класик юмора: Родился в роддоме. Учился в училище. Работал на работе.

   Если в целом, я был вполне обычным ребенком, как и миллионы моих сверстников, которых угораздило родиться в монументально-нерушимом тогда еще, Советском Союзе, в обычном Уральском городке, в котором, заводских труб, день иночь отравляющих все вокруг, разноцветным, ядовитым дымом, было больше, чем булочных, а почти южное лето, неожиданно и резко, после морозного Мая, начинающее плавить асфальт, так же неожиданно, обрывалось в середине Августа, словно спринтер, бьющий все рекорды в стометровке, вновь, отдавало всю власть, холодной и беспощадно, бесконечно долгой зиме. Где обычные, среднестатистические ребята и девчонки, жили обыкновенной, среднестатистической жизнью, учась в школах, бегая в детсады, пропадая вечерами во дворах, где впервые в жизни, постигали вместе с начальными буквами алфавита, и первыми крохами научного гранита, Что такое-дружба и вражда, любовь и ненависть, верность и предательство, и еще многое, многое из того, что всегда вызывает в памяти, некую, розовую настальгию, и слабо-контролируемое умиление.

   Первый друг и первый фингал, первая учительница и первая двойка, первый велосипед и конечно же, первая любовь. В общем, постигая окружающий нас, невсегда гостеприимный и порой, столь недружелюбный мир, мы совершали вполне обычные, среднестатистические ошибки. При этом, умудряясь порой, совершать исключительно нетривиальные, и зачастую, даже немного удивительные поступки.

   О сколько там мгновений чудных! Разбитых окон и колен!

   Друзей, врагов, заданий трудных! Марин, Аленок и Елен!

   О сколько там, в краю далеком! Мы в вечной верности клялись!

   И сколь надежд и грез высоких! Что так увы и не збылись!

   Первые ,самые пожалуй, яркие воспоминания, у меня, связанны с детским садом. Вполне типовой, но все же, достаточно хорошо благоустроенный, двухэтажный корпус, буквой Н , центральная часть которого, была административной, а левое и правое крыло, разделены на два, почти замкнутых комплекса. Каждое, со своей столовой, актовым залом и большой игровой. От чего-то, хорошо запомнились новогодние елки, когда на улице зверский холод, и снег по самые окна, а здесь, тепло и уютно, все радостные, и плохо узнаваемые одногрупники, разряженные кто во что ггоразд,носяться как угорелые, обрывая бумажные снежинки со стекол, и расклеивая их тут же, первым встречным на лбы. А еще, запомнилось, как первый мой, лучший друг Женька Авоськин, на финальной сцене из трех поросят, поджег невесть откуда взявшимися у него спичками, свинский домик, сделанный из деревянных реек, и оббитый цветной клеенкой, которая мгновенно вспыхнув, зачадила вонючим, черным дымом. тогда наш город, был впервые прославлен, аж в областной газете, кратким упоминанием, о некоем возгорании, в некоем детском учереждении. из-за чего, наш последний с ним, в детсаду утренник, больше походил на кадры гораздо боле поздних выпусков новостей, об очередном , горящем, сумашедшем доме.

   Затем, первый клас. И первая разлука, когда мы с Женькой, оказались в разных школах. Ему было удобнее и ближе, ходить в третью, а мои отец с матерью, работавшие в другом конце города, ни в какую, несоглашались отдавать меня туда. Им видете ли, будет спокойнее, если я, стану учиться в седьмой, которая была ближе к дому, и в которой, когда-то давно, учился отец. Однако, слава моего папаши, который кстати, закончил эту самую школу, с золотой медалью, и работал нынче, главным инженером на заводе, неспасла меня. Учился я так себе, средне. А причиной всему, была как я думаю, Юлька.

   вообще то как я нераз в последствии слышал, первая любовь, вещь быстро проходящая, и оставляющая у больного, лишь мокрый след в душе. Однако, в моем случае, все было совсем иначе.

   С Юлькой, а точнее с Юлией сергеевной Кимчук, мы познакомились в самый первый день, в самом первом классе.

   Мои воспоминания об этом, больше походили на некий красивый, слегка смазанный сон. Мы вваливаемся всей шумной толпой, счастливых первоклашек, в наш первый, самый лучший, и конечно, самый красивый клас. В окна бьет яркий, солнечный свет. Все вокруг заставленно, и заваленно букетами цветов. А посреди этого великолепия, стоит она.

   Нет, что ни говори, а Юлька всегда была первой красавицей в городе. И к классу восьмому, за ней ухлестывали пожалуй, все самые крутые ребята в нашем районе, и нетолько. Но что мог знать я тогда, в тот первый миг нашей встречи. Если вы думаете, что выражение, как громом пораженный, лиш бональное утрирование, то скорее всего, в описании той ситуации, просто ничего утрировать ненужно. Я как бежал, с толпой своих будущих однокласников, так и, словно налетев на невидимую стену, застыл, невсилах здвинуться с места. Мне показалось, что в тот миг, между нами сверкнула натуральная, синяя молния, угодившая мне прямо в сердце. Глупо? Не так ли? Но эти воспоминания, скорее всего, оформились в нечто цельное, гораздо позже, а в начале, как мне кажется, я сохранил от них, лишь общее ощущение некоей сказки. Так вот, когда мы стоя друг перед другом, оба темноволосые и голубоглазые, тонкие и светлокожие, напряженно всматривающиеся в лица друг друга, наша первая учительница, Анна Михайловна, произнесла, видя этот натюрморт, настоящее пророчество:

   – А! Вот и первая парочка, в нашем классе! Что ж! Так уж и быть! Будете сидеть за одной партой!

   Нет, не думала наша милая Анка, которую мы звали за глаза Пулеметчицей, что обрекла тем самым, бедного Сашу, на вечные мучения, и адские пытки.

   Конечно, сидеть за одной партой, со своей любовью, десять лет, это может и здорово, однако, сидя с Юлей, касаясь то и дело, невзначай, локтем ее кофточки, или боже упаси, коленкой ее школьного платьица, встретившись с ней случайно взглядом, при этом, задыхаясь и краснея, к учебному процессу, несчастный александр, был просто физически и умственно неспособен. От чего, в первый же год, показал далеко не самый лучший результат. Как я порой нестарался вникать в урок, как низаглядывал Пулеметчице в рот, Из головы не шла моя Юлька, и ее милые, всегда широко распахнутые, голубые с густыми длинными ресницами глаза, милые ямочки на щеках, маленький, слегка вздернутый носик, красивые, словно с картинки губки, ее чистый, нежный голос, и как она произносила мое имя: Алекс! А это имя кстати, прилипло ко мне, именно благодаря Юльке. Она как-то в одном из школьных коридоров, окликнула меня ни как все, Саня, или просто саша, а каким-то заграничным Алекс, после чего, до конца учебы в школе, да и затем, везде за мной следовало это имя. Так что, даже мои, довольно консервативные родители, к классу седьмому, уже почти не называли меня Сашкой,а именно Алекс, ставшим к тому времени, достаточно распространенным в новой России.

   Но шли дни и современем, в школе, что-то у меня стало получаться лучше, и в какой-то момент, я почувствовал, для определенных уроков, мне достаточно лиш заглянуть дома в учебник, или пролистать еще раз класную работу, после чего, я уже мог, довольно бегло ориентироваться в теме. Так с стечением времени, я стал первым в классе, по алгебре и геометрии, сказались видно папины гены, а так же, физика и как ни странно, литература, которую у нас не очень жаловали, мне стали вдруг понятнее и доступнее. Однако, по другим предметам, у меня, как правило, была лиш твердая тройка, из-за чего, я нераз лишался благосклонности своих учителей, видевших мою такую стандартную болезнь: Может, но нехочет! И что отлично извесно, сей парадокс, озвучивался, как дежурный диагнос, всем родителям этих несчастных . Так что мои папа с мамой, частенько заглядывая в дневник, и видя там очередной трояк, или тово хуже, пару, затевали со мной душеспасительные разговоры, порой даже с битьем, и серьезным понижением в финансовом статусе. Когда из-за какой-то несчастной двойки, неможеш сходить в кино, в котором, как раз, крутят нашумевший уже, Терминатор. И приходится, за безценок ,здавать свою, какую-то очередную, с таким потом и кровью завоеванную марку. Которую еще вчера, выменял на юбилейный рубль, у рыжего Лешки, моего однокласника, и хитрого, как все лисы вместе взятые.

   Кстати, этот малый, которого все называли, Леха Каналья, впоследстыии стал большим авторитетом, и к девятнадцати годам, когда некоторые из нас и велосипеда-то своего неимели, уже разьезжал по городу, на шикарном, белом Шевроле.

   Но в прочем, небуду забегать вперед. Так вот, пока я так невинно страдая, заканчивал пятый клас, в нашем, вполне себе обычном дворе, произошло сразу несколько событий. Вопервых, в соседний с нашим подъезд, въехала новая семья.

   как-то ранним, воскресным утром, я проснулся от грохота за стеной. В наших, панельных пятиэтажках, слышимость прекрасная. Если сильно захотеть, даже шопот в соседней квартире можно услышать, не то что сей тарарам. Я был внедоумении и раздражении. Недали-таки поспать в единственно свободный от ранних побудок день, дда и контрольная на носу, а у меня, как говориться и конь невалялся, так что, заседелся над учебником я вчера, чуть не до полуночи. В общем, выглянув на балкон, который был отгорожен от соседского, только плитой перегородкой, и решив разузнать-таки, кто это там развел такой грохот, я заглянув через перила, встретился глазами, с заинтересованно разглядывающей свой новы двор, светловолосой, чуть смугловатой девчонкой, года на два, младше меня.

   – Привет! Непридумал я ничего лучше, как поздороваться. – Это у вас там такой землетряс? а как раз в тот момент, в квартире, что-то ужасающе загрохотало, и посыпалось, от чего казалось весь дом вздрогнул, на своем Старом фундаменте. На что, моя новая соседка, даже не поведя бровью, ответила, немного простуженно:

   – У нас! Но это ненадолго! Сейчас дядя Вася доломает папин секретер, и от смерти его сможет спасти только эмиграция на Чукотку!

   – А почему на чукотку? Спросил я автоматически.

   – Потому что папа туда неплавает! И найти его там несможет!

   – А а – а! Протянул я еще не до конца проснувшись, и не вполне соображая, как себя вести, с этой, невесть откуда свалившейся девчонкой. – Я Алекс! решив продолжить знакомство, представился я.

   – Значит защитник! А я Кэт! Немного подумав, ответила она. – Вообщето меня зовут Катя, Но если у вас тут принято по заграничному!

   Я улыбнувшись в ответ, давно уже привыкший к подобной реакции на мое, нестоль привычное имя, сказал:

   – Нет! У нас тут все как обычно!

   – От чего же тогда по Гречески представляешся?

   – Да вот прилипло как-то! Сам незнаю! С первого класса! И поймав на себе заинтересованный взгляд, больших серых глаз, слегка смутившись спросил: – А вы сюда как, на время, или навсегда?

   – Незнаю! Может навсегда, а может нет! Как папа решит!

   – А кто твой папа? Спросил я, глупо угодив в расставленные сети. На что довольно улыбнувшись, видно этот трюк проходил у нее с успехом, не однажды, и был отлично проработан, девочка Катя, с совершенно, просто безупречно отрепетированной небрежностью проронила:

   – Капитан! И бросив короткий взгляд, в поиске, видно в восторге, раскрытых глаз, пояснила: – Капитан, Дальнего плавания!

   Что ж, и на этот раз все сработало стандартно:

   – Капитан! Ух ты! Здорово! А на чем плавает?

   – торговый флот! так же небрежно, словно реч шла о какой-то несущественной мелочи, ответила она. – Сухогруз, Академик Северов!

   Я конечно же плохо разбиравшийся, в различных, морских милях и узлах, родившийся, за тысячу километров от ближайшего моря, все же, как и многие мальчишки моего времени, нераз грезил, видя себя в капитанской, белой фуражке, с трубкой в руке, стоящим на открытом всем ветрам, капитанском мостике, огромного, белоснежного лайнера. От чего, в моих рисунках, которых, к пятому классу, накопилось десятка полтора альбомов, нераз встречалась морская тематика, где старинные парусники, соседствовали с современными авианосцами и линкорами. А маленький Сашка, гордо возвышается на верхней палубе, самого большого, и красивого из них. Пока я размышлял, о прелестях дальних странствий, из глубины квартиры, где вновь что-то с грохотом обвалилось, раздался резкий, неприятный голос: – Катя! Катя! Ты где? Опять сбежала, непоседа! Кто мне помогать-то будет? Слышишь?

   После чего, мою новую знакомую, как ветром здуло. Непопрощавшись, она быстро юркнула, в приоткрытую, балконную дверь, из-за которой, послышались приближающиеся голоса. Потому я наверное и подумал тогда: Родителей боится. А значит, тихоня и послушница. Но насколько сильно я заблуждался в этом своем, первом впечатлении, мне пришлось убедиться гораздо позже.

   Вторым же, весьма примечательным событием, той весны, был, разбудивший меня, одним, таким же ранним, воскресным утром, тарахтящий на весь двор, Лешкин мопед. Событие это, было действительно, из ряда вон. Поскольку, еще неизбалованные, невероятным наплывом заграничной техники, мы, подростки конца восьмидесятых, наслух определяющие марку проезжающей легковушки, когда среди замученных, отвратительными дорогами, кое-как склепанных, прискорбно тарахтящих, раздолбаными глушителями, детищ советского автопрома, как невероятная редкость, как луч яркого света, в вечном царстве тьмы, попадалась неизвестно как оказавшаяся здесь, в центре России иномарка, мы, невсегда успевающие разглядеть мелькнувшую в потоке, фирменную эмблему, еще по пол часа, до хрипоты спорили, что это было, Мерс, Фольцваген, или Ламбарджини. А когда встречали на стоянке, перед райкомом, очередной, Волговский, одинаково зализанный, белый, или черный лимузин, нечуть не смущаясь, окружали его, как некую диковину, по долгу разглядывая шикарный салон, и с восхищением, читая на спидометре, волшебную цифру 200 км.

   Так вот, для нас, ребят того времени, рассекающий по двору, на новенькой, зеленой Чизетте, Рыжый Лешка, казался чуть ли не избранником богов. Ему, ставшему в один миг, благодаря этому, подаренному на день рождение мопеду, лучшим другом, для самых старших, и уже кое-чего понимающих в жизни пацанов, неожиданно, открылся доступ, в некий тайный, и тщательно оберегаемый мирок. центром коего, был слегка облагороженный закуток в подвале, соседней пятиэтажки. Притащенный не известно кем и когда, в эту темную конуру, старинный, продавленный диван, здесь, где постепенно скапливалась всякая мебельная мелочь, в виде колченогих табуретов и разшатанных, старых стульев, был однажды дополнен, списанным из некоего клуба, огромным, билиардным столом, ставшим в последствии, главной достопримечательностью этого мирка. Здесь собиралась вся, более-мене оторванная молодежь. Чьи фото, нередко хранились в архивах детской комнаты милиции, и чьи родители, чаще бывали в деректорском кабинете нашей школы, чем на работе. Кто в свои, порой неполные пятнадцать, считал особым шиком, пройтись по улице с дымящейся сигаретой в зубах, и наспор, мог без закуски выпить полный стакан медицинского спирта. Так что невинные шалости, вроде игры в карты на желание, сбор карманных денег у соседских первоклашек, или бутылочки портвейна, распитой на троих, никем здесь неприсекались. И совсем уж недавно, в этот, шумный, особенно в вечернее время закуток, стали наведываться любители халявного биллиарда, и громких, матерных песенок под гитару.

   Так что, побывавший впервые, на одной из таких поседелок Лешка, за вредный характер, прозванный Каналья, казался теперь, чуть ли не на голову выше всех нас, непосвященных малолеток. От чего , мой однокласник, стал еще занощивее, а свой Чизет, с удовольствием жертвовал, во имя очередной, срочно необходимой бутылочки, или пачки сигарет, экстренно понадобившейся, кому-то из перестарков. тогда, гордо восседая за спиной, очередного Чалого, или Седого, он катил в ближайший ларек, работающий до полуночи, а то и круглосуточно, которые, как признак зарождающегося капитализма, в нашем городе, появились чуть не на каждом углу.

   Днем же, этот любимец богов, или точнее богемы, промышлял тем, что за круг по двору, брал рубль, а если денег у несчастного соискателя ненаходилось, не брезговал всякой, обычной для ребят мелочью. Кто перочинный ножик свой любимый отдаст, кто жевательную резинку, а кто и редкую марку, которые, попрежнему были у нас в почете. Как раз я и был, тем кощуником, что за сомнительное удовольствие, на виду у всех девчонок, прокатиться на заграничном мопеде по двору, отдал, одну из самых редких у нас марок, потому что обнаглевший вконец Рыжый, ни в какую несоглашался брать остальное. Так что я, впервые, волнуясь как на контрольной, сев за руль этого чудо-агрегата, несмог сразу тронутся, а постыдно заглох посреди двора, из-за чего, долго выслушивал осебе разные мерзости. Но когда, разошедшийся совсем Лешка, почуствовавший себя царьком всей местной мелкотни, заикнулся-было что-то о моей матери,я не выдержал, и уронив злополучный мопед, прямо на асфальт, зарядил этому оболтусу такую плюху, что даже видавшие виды, в дворовых битвах, стенка на стенку, или один на один, наблюдавшие за всем, с дальних лавочек старшаки,, громко заулюлюкали. А отлетевшего от моего красовка, которым я зарядил , по киношному, в левое ухо, каналью, долго приводили в себя, подоспевшие дружки.