Текст книги "Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека"

Автор книги: Александр Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Тупик в конце тоннеля

Хоть стрижено, хоть брито – все голо.

Народная пословица

В гостиной собрались все.

– Что случилось, Илья? – Мать сидела в одной ночнушке, нерасчесанная, постаревшая.

– Арсена убили!

Бабушка ойкнула, схватилась за руку сидевшего у окна в глубоком старинном кресле тяжело дышавшего деда. Евгений Васильевич сверкнул глазами.

– Илья! Ты… что же… – он стал стучать кулаком по крышке стоявшего рядом с креслом кабинетного рояля, – ты что же… подозре… – Он умолк на полуслове и чуть обмяк…

– Нет! Нет! Вы что, с ума сошли все? Я просто приехал, черт мен я дернул… туда, где его… Ну, в общем, я видел их… тех, кто его убил.

– Какой ужас! – Мать заметалась по комнате.

– Полина, сядь! Не кричи на весь дом, соседей разбудишь. – Слова старика были сухими, хлесткими, как выстрелы.

Полина Евгеньевна тут же послушно бухнулась на стул.

– Я очень устал, прошу меня к телефону не звать, кто бы это ни был.

– Ты там совсем ни при чем? – Дед из своего кресла сверлил внука глазами.

– Я думаю, что нет.

– Ты нам всё сказал? – Мать стала вдруг говорить испуганно шепотом.

– Конечно мои дорогие родственники! А тебе мама, я напоминаю, – Илья тоже перешел на шёпот, – уже восемь утра, и тебе пора на работу.

Илья закрылся в своей комнате. Звонок домашнего телефона сбросил его с кровати, он подбежал к двери спальни.

– Нет его дома, – в голосе бабушки звучал какой-то необычный для нее металл. – Что вы сказали? Я вас не понимаю. Что вы сказали? Вам не стыдно говорить такие вещи пожилой женщине?

Клацнула брошенная на аппарат телефонная трубка. В дверь постучали. Илья, весь покрытый капельками пота, тут же открыл.

– Илья, – бабушкин голос дрожал от возмущения и страха, – Илья, я ничего не понимаю. Я в жизни не слышала таких слов. Я не понимаю, что они хотят, но они требуют тебя. Они говорят, что они родственники Арсена.

– Прости, бабушка. Больше звонков не будет. Я постараюсь всё разрулить.

Илья тихонько прикрыл дверь перед носом оторопевшей старухи.

– Ты не видел моей броши? Я ее не могу найти.

Илья прислонился к стенке и закрыл глаза. В дверь опять, словно мышь, поскреблась бабушка.

– Ты меня слышишь?

– Нет! – почти заорал Илья. – Нет, нет!

Он вытащил из кармана джинсов сотовый телефон. Долго крутил его в ладони, уставившись в лепнину на потолке, будто видел ее впервые. Потом нажал кнопку активирования. Экран сотового замерцал зеленым светом, и тут же посыпались тревожные сигналы эсэмэсок и неотвеченных вызовов.

Катерина так сжала его в объятиях, будто бы они не виделись тысячу лет.

– А я думала, ты не появишься уже. Почему без звонка? Вдруг мой был бы дома?

Илья уселся в кресло, потом вскочил как ошпаренный, увидав, что из этой уютности хорошо просматривается крыша сосед него жилого дома. Забившись в угол, он присел там на краешек стула и прошипел со злостью:

– Придумал бы что-нибудь. Ошибся дверью, например… сан техник, электрик… Да мало ли что.

– Он же тебя знает. Помнишь, тогда в аэропорту, как вы познакомились?

История была и вправду не очень хорошая тогда, еще в пору их романтических букетно – конфетных отношений. Он, не предупредив ее, хотел сделать сюрприз. В томлении, с охапкой алых роз, ждал в толпе встречающих в аэропорту.

Сюрприз на этот раз решил преподнести не только Илья. Капитан вернулся из рейса раньше и собирался свою благоверную поцеловать и заключить в объятия, как только та спустится с небес на землю. Петя, капитан сухогруза типа река – море, пришел тоже с розами, кроваво – красными и не в таком количестве. Три розочки капитана, упакованные в дешевенький целлофан, упали на каменный пол Ростовского аэропорта: на глазах у моряка какой-то щенок целовал его любимую. У Катерины глаза стали круглые, как иллюминаторы на Петином корабле, когда она увидела маячившую в толпе монументальную фигуру мужа. Немая сцена длилась недолго. Капитан был огромен, свиреп и кровожаден. Он схватил Илью за ухо. Тот заверещал, вывернулся. Потом была маленькая погоня. Победила молодость. Спринтер легко ушел от тяжеловеса.

Катерина устроила взбешенному капитану истерику; сказала, чтобы тот уматывал на свой сухогруз на всю оставшуюся жизнь, что это был нужный клиент, который покупал для банка дорогую картину Веласкеса, и что из-за этого позорного инцидента она потеряла пятьдесят штук баксов. Она трясла перед растерянным лицом супруга дорогими глянцевыми буклетами, рыдала, заламывая руки. И Петя сдался. Статридцатикилограммовая туша валялась у нее в ногах и лепетала что-то о море и о грёбаной светской жизни, в которой он ничего не понимает по причине своего полного умственного отсутствия.

– Делай что хочешь, только не плачь, я этого не переношу! – просил он, покрываясь потом и потупив глаза, как нашкодивший школьник.

Потом она ушла в спальню. Он пережидал в темноте кухни громы и молнии, которые всё реже и реже протуберанцами доносились до его ушей, и, опустив свою буйную головушку, шумно и прерывисто, как ребенок, вздыхал. Наконец стало по-настоящему тихо. Почему-то воровато оглядываясь, капитан проглотил залпом фужер «Хеннесси». Тихим зайчиком пробрался в альков и, устроившись под бочком у жены, уснул счастливый.

Илье совсем не хотелось окунаться в воспоминания. Почти грубо прервав ее, он начал без преамбулы:

– У меня опять проблемы.

Он сначала хотел поведать ей всё без утайки, как на исповеди, но потом решил, что хватит ей и нескольких голых фактов из его жизни за последние два дня.

Глаза у Катерины расширялись от ужаса, вызванного даже этой дозированной правдой любовника. Она бегала в черном с золотыми драконами халатике вокруг сидящего на стуле неестественно прямо, как статуя, гостя, вздыхала и по-бабьи охала.

– У тебя на даче в случае чего можно будет схорониться? Это, конечно, крайний случай.

Она утвердительно закачала головой и попыталась его поцеловать. Но он вывернулся.

– Вот что, купи мне на свое имя новую симкарту, чтобы знали этот номер только я и ты.

Пятница, 13 июня

Вчера поздно вечером покинули остров Лемнос. Прощай, Греция! Огни острова, тихая ласковая волна… Днем волна была пронзительно голубой и напоминала куски желе, лениво поднимающиеся и опускающиеся на гигантской тарелке океана. Идем, ползем, тащимся. 38 градусов. За сутки пройдены 94 морские мили, глубина 274 метра. Идем со скоростью 4 узла.

На траверзе с левого борта – остров Андрос в семи милях от нас. На траверзе с правого борта – остров Эвбея в четырех с половиной милях.

На паруснике вырисовывается интересный сказочный сюжет. Одиннадцатого числа решил, что Баба Яга, как сказочный персонаж, все – таки летает. А как тогда объяснить этакое? Одновременно человек не может находиться в разных местах: только что ее видели на верхней палубе, а секунд через двадцать она уже выходила из каюты капитана. Было это так. Я был захвачен ею на палубе, в районе бака, рядом с носовой рубкой, где принародно она пыталась научить меня, как надо и как не надо писать репортажи. А спустя эти самые двадцать секунд в районе капитанского мостика она же налетела на зазевавшегося курсанта и устроила ему головомойку за «неприличный» вид.

Злые языки поговаривают, что по ночам ее иногда видят сидящей на грот-бом-брам-рее или на выстрелах фок-брасов. Но в это я не верю. Хотя кто его знает… Глаза у Бабы Яги зеленые, с прищуром, смотрят они и вправду как-то нехорошо. Кажется, она сейчас мягкой лапкой с коготками раскрасит твою физиономию, скажет «мяу» и убежит. Баба Яга – это в первую очередь, конечно, помощник капитана по УВР, а потом уже женщина. Не знаю, какой она ему помощник, но мне иногда кажется, что капитан ее тоже чуть побаивается. Или мне это показалось.

Любовь Ивановна, крашеная рыжая бабенка лет пятидесяти пяти, гоняет курсантов за несоответствие формы одежды, за неопрятный вид, за то, что вообще появился не там и не в том месте. Курсанты ее боятся, экипаж не связывается – в общем, злюка та еще. И к тому же мне приходится все материалы посылать в контору через нее. А когда выяснилось, что она любит поупражняться в красноречии, а ее сентенции надо обязательно слушать открыв рот, то у меня уже после второй встречи отпало желание с ней общаться.

Баба Яга – фигура, конечно, колоритная. Я уже примеривался, куда ее вставить в романе, а после нескольких довольно бурных ссор стал подумывать о том, чтобы по ходу сюжета ее пристрелить, но потом опомнился: ну что же я с женщиной так – то! Есть же разные способы устранить неугодного. Пока решил повременить, присмотреться. Но это пока. До удобного случая. Наваждение, одним словом.

Теперь о Лемносе.

Уютная, домашняя Мирина… Городок расположился на берегах двух бухточек, разделенных скалистой горой, на которой горделиво возвышаются останки византийской крепости. Остров стал для экипажа на три дня маленьким, тихим раем на земле. Жители Мирины часто голубоглазы и светловолосы; как рассказывал нам местный священник, это привет от славных моряков – флотоводцев графа Орлова и вице – адмирала Сенявина, избавивших местных греков от турецкого ига.

Видно, что здесь нет туристических троп и городок живет тихой провинциальной жизнью. Зубцы опустевшей, полуразрушенной крепости, охраняющие его покой, придают ночному городу сказочный вид. Я с курсантами поднимался к ее стенам, познакомились с нынешними обитателями крепости. Это дикие козы и косули. А еще говорят, что там живут совы.

Священник и представители муниципалитета по нашей просьбе отвезли экипаж на мыс Пунда, где покоится прах казаков с Дона и Кубани.

Покойников становится больше, а покоя меньше

Веером туман не разгонишь.

Пословица

Город стоял в пробках: и Большая Садовая, и Красно армейская, и даже Береговая были забиты машинами. Илья ехал по Береговой вдоль Дона. Река блестела и искрилась животворным золотисто – голубым светом, и, хотя было солнечно, дул холодный северный ветер. Молодая яркая листва берез и каштанов под его порывами сбрасывала алмазные капельки недавно прошедшего весеннего ливня на дефилирующих вдоль набережной прохожих. Рыбаки, не обращая ни на что внимания, азартно тащили донскую селедку, которая, видимо, так изголодалась за зиму, что шла на пустой крючок. Молодые мамаши с колясочками, укутанные, в свитерах, в модных курточках, но оголенные внизу так, что было видно, откуда растут ноги, важно, соблюдая некий женский регламент передвижения, оживленно делились друг с другом своими тайнами и секретами. Но это солнце, и этот дувший чуть резковато ветер, проникающий в открытое окно, и даже сверкающая донская водица не радовали Илью. Он рассматривал происходящее за окном как-то отстраненно, хмуро и даже враждебно.

– Я знаю, что делать, – твердил он как заклинание. – Или сейчас, или потом… потом уже ничего не будет. Надо идти самому.

– Ты явился. – Отец Арсена будто ничуть и не удивился. – В неурочный час ты пришел. Но ты пришел. Я готов порвать тебя на куски, но это будет тебе не очень больно. Больно не тогда, когда тебя убивают; больно, когда лишают жизни твоих близких…

Илья стоял перед ним, как двоечник. Арама Рубеновича он видел третий раз в жизни. Два раза до этого, по просьбе Арсена, отвозил его в Сочи и Кисловодск. Тогда в дороге он много смеялся, дружески хлопал Илью по плечу и спрашивал, чего это он пишет статейки про криминал, когда столько в жизни хорошего. Это был такой же невысокий коренастый мужчина, как и его сын, с тяжелым подбородком боксера, развитой мускулатурой и сломанным носом, чуть сваленным влево, который имел характерную горбинку. Волосы у него были кипенно-белые, седина буйно пробивалась на закурчавленной, но еще черной груди. В отличие от сына, на его лице поселилась щедрая для всех улыбка.

Теперь же горе, будто густо посолило его подбородок и щеки, заросшие трехдневной щетиной, и напрочь стерло доброжелательность с его лица. У него был такой же чуть прищуренный взгляд, как у Арсена, заметил про себя Илья.

– Ты завтра на похороны не приходи… не надо! Деньги забери, они мне не нужны, а его уже не вернешь. Я еще не решил, что с тобой сделать. У меня отняли сына, но это не значит, что я должен осиротить твоих родителей. И Лейла, моя внучка, ходит заниматься к твоему дедушке. Но я так думаю: приди ты чуть раньше, венки бы стояли и у твоей квартиры.

Илья потоптался на месте.

– Он был мне другом. Никакие слова соболезнования… – он споткнулся на слове. – Эти деньги за автомобиль, который я…

Слова его повисли в гнетущей тишине.

– Я же тебе ясно сказал, – еле сдерживаясь прошептал наконец отец Арсена, – эти монеты мне не нужны… – У него еще больше сузились глаза; оттуда из-за прищура, смолянистого и непонятного, будто кольнуло Илью чем-то острым. – Убери их. Илья стоял не двигаясь.

– Ты мужчина, я это оценил. Давай иди… Тебя никто не тронет, раз ты пришел сам. Когда понадобишься, за тобой придут.

Будто бетонная плита свалилась с плеч Ильи, когда он очутился на улице.

Девяносто девятая с тонированными стеклами, когда Илья побрел по направлению к Майской, резко газанула и, чуть не сбив его, умчалась прочь.

Кто это? У Ильи опять задрожали пальцы, он уронил только что прикуренную сигарету в лужу, стоял и испуганно оглядывался. Ему показалось, что все машины, прохожие, люди, выглядывающие из окон, – все так или иначе враждебны к нему.

«Эй, хватит, у тебя мания преследования. Всё хорошо. Просто это какой-то придурок. Ты сделал это. Ты сам пришел. Сам!»

У дома его уже ждали. В следственном комитете он увидел того же хмурого капитана с распухшим носом и слезящимися глазами.

– Ты что, сотовый выключил?

– Нет. Я его просто потерял, – соврал Илья.

– А! Ну да, бывает. – Капитан загадочно улыбнулся. – Ты вот что, деятель. Насколько я информирован, ты в газетке своей сраной пишешь о криминале. Наверное, тебе лучше узнать это от меня. Бармена Ивана Петухова убили.

Илья побледнел.

– Ты сядь. – Капитан комкал мокрый платок. – Тех троих хорошо видели вы двое, он и ты. Усекаешь?

Капитан подвинул стул к поникшему парню.

– Дело дрянь, я тебе так скажу. Не высовывайся без дела на улицу, не надо.

Илья хватал воздух, как рыба, которую вытащили из воды. Он ничего не мог произнести.

– Скажи, чем помимо своих двух ресторанчиков занимался Арсен?

– Не знаю.

– Так и не знаешь? Вы же были друзьями. Тут, мне кажется, дело не в его разбитом «Лексусе», за который он взял аванс. Как думаешь? Может, вспомнишь чего?

Илья замотал головой:

– Нет… Мы только тусили вместе.

– Что делали?

– С девочками развлекались, рестораны и всё такое…

– С этого места поподробнее. «Всё такое» – это случаем не наркотики?

Илья побледнел.

– Дайте воды.

– Так что было? – Голос капитана стал жестким и злым. – Отвечай. Ты меня не зли!

– Нет, – Илья сжал кулаки. – Рестораны, сауны, девочки были… Больше ничего. Можно стакан воды?

– Послушай, парень, как ты понимаешь, простого совпадения тут быть не может. Позавчера на тот свет отправили Арсена, сегодня утром бармена – собачку выгуливал в роще. Ты лучше колись.

В комнату вошел человек в штатском, сел напротив Ильи за стол и, наклонив голову набок, желто – зелеными, будто стеклянными глазами стал молча его разглядывать.

Капитан мерил шагами кабинет позади допрашиваемого. Гнетущая пауза затянулась. Наконец молчаливый гость с кошачьими глазами, вытащив из внутреннего кармана пачку фотографий, кинул их на противоположную сторону стола, ближе к Илье:

– Посмотри, той троицы тут нет?

– Я их и не рассмотрел, как следует, – промямлил Илья.

– Ты это потом им расскажешь, если успеешь… Они-то тебя хорошо запомнили. – Гость улыбнулся, обнажив лошадиные зубы, чем сразу испортил свою кинематографическую внешность.

На фотографиях были сплошь сыны гор, но знакомых лиц Илья что-то не нашел.

– Ладно. Ты, если что вспомнишь, позвони. Или сюда бегом, к капитану. Дело-то твое, по-видимому, дрянь.

Он встал, потянулся. Стрельнув на прощание зелеными стрелами по углам комнаты, не спеша собрал разложенные веером фотографии. Аккуратненько убирая их во внутренний карман пиджака, чуть завозился с этим процессом, и Илья увидел, что под мышкой у него прилепилась кобура с пистолетом. Гость перехватил взгляд парня, улыбнулся опять своей лошадиной улыбкой и вышел.

– Из города никуда без моего ведома… Пока ты проходишь как свидетель. Пока… Сиди тихо как мышь, пока я не разберусь. Только ты их и можешь опознать. – Капитан уселся на насиженное только что гостем место. Хлюпнул носом.

Илья поежился и вышел вон.

С городского таксофона Илья позвонил Кате.

– Ты одна?

– Да – да, мой предупредил, что будет завтра в десять вечера. Он стал под погрузку в Таганроге, так что смело приезжай. Телефон я тебе купила.

– Сейчас буду. – Илья облегченно вздохнул и повесил трубку.

Через пятнадцать минут на такси он примчался к ней.

– Теперь самое время, помнишь о моей просьбе? Надо перекантоваться на даче.

Катя его по-матерински обняла.

– Осунулся, – она поцеловала его в лоб, как покойника.

Илья отстранился от нее.

– Ты не представляешь, как всё закрутилось.

У них давно было заведенное правило: не требовать друг у друга отчетов о другой жизни, что происходит у них отдельно, не задевая их роман. Нельзя было задавать вопросов до тех пор, пока противоположная сторона сама не решит, рассказать ли ей что-то из того, что происходило за линией их совместно прожитых мгновений. Сейчас это время настало. Он неожиданно для себя рассказал всё, что произошло за это время: как они устроили гонки на машинах, как он «сделал» их всех, решив чуть – чуть похулиганить. Как, не справившись, агрономовской «маздой» буквально смял крутейший «Лексус» Арсена. И весь калейдоскоп случившихся затем событий был доложен любовнице в хронологической последовательности, без запятых и двоеточий и даже внутреннего волнения.

Илья заметил: чем больше он рассказывает, тем больше успокаивается. Вдруг откуда-то взялась какая-то отстраненность от тех событий, о которых он рассказывал застывшей от ужаса Катерине. Будто это происходило совсем не с ним. Ему даже казалось, что он рассказывает ей какой-то едва начавшийся телевизионный сериал и ему теперь просто интересно, чем же всё это закончится.

Когда в шесть вечера Илья вызвал к дому такси, он вспомнил, что не сделал самого главного: не отдал деньги, которые одалживал у своей спасительницы.

Катерина расчувствовалась, сентиментально промокнула платочком капнувшую слезку:

– Мне же плакать нельзя. Прости. Если честно, то я уже распрощалась с ними, с деньгами. Главное, я отменила тут одну важную сделку. Я тогда подумала: за такого мальчика надо платить соответственно, а теперь вижу – ты стоишь намного больше.

Сам того не ожидая, он ласково, совершенно не в тему, что-то пробурчал ей в ответ о весне, новых эмоциях и настоящем чувстве. У них никогда не было таких разговоров прежде.

Они вышли на огромную лоджию. Был апрельский вечер, слышался звон колоколов из храма на Портовой. Свежий ветерок приносил дурманящий запах зацветшей по всему городу вишни.

Илья обнял ее за плечи, эту маленькую хрупкую женщину. Спина ее подрагивала; руки, как всегда влажные от переизбытка кремов, нашли его торс, она прижалась еще ближе, и они так стояли вдвоем.

Когда Илья садился в такси, он посмотрел на ее окна: он знал, что она стоит там и смотрит вниз.

Единственное, чего он не заметил, – как за ним тут же увязалась старенькая, но довольно резвая «восьмерка». На хвосте у него сидели ребята из седьмого отдела.

Об этой связи не знал никто. Ему было стыдно признаться в этом друзьям и тем более родным. Это была его самая большая тайна; даже уже случалось так, что он упоминал в разговорах ее имя, но интерес друзей никогда не был удовлетворен. Она была по-настоящему его первой учительницей; то, что узнал он с ней, ставило его вровень с профессорами интимной близости. Таких молодых павианов обычно не бросают, бросают они.

Мать первая заметила эту томную ленивость молодого самца, который с прищуром смотрит на женщин. Но на вопросы о девушке сын нехотя цедил сквозь зубы, что еще погуляет маленько. Потом, вкусив от пуза, он потерял к немолодой кудеснице животный интерес, стал появляться всё реже, и она тогда притянула его деньгами. Он ненавидел себя, когда звонил ей и назначал очередную встречу. Сначала просил взаймы, потом так… уже не обещая вернуть. Она давала ему эти проклятые деньги, целовала его, прижималась к нему, заглядывала в глаза. А он просил выключать везде свет, потому что только темнота могла скрыть истинный ее возраст. На ощупь не было всё так очевидно.

И мгла иногда скрывала его брезгливую усмешку; когда она заканчивала, он наслаждался властью над ней и тут же презирал себя. «Тварь продажная! Жиголо!» – ругал он себя. Но он уже не мог без ее финансовых вливаний. Денег не хватало на его почти еженедельные «кадрили».

Мать практически перекрыла источник финансирования; двадцать – тридцать тысяч, которые были у него на карточке, не удовлетворяли его возросшие аппетиты. Катерина же опять дарила ему финансовую свободу. Но тем самым он от нее зависел. И этим она вызывала иногда его тихую ярость. Уезжая от нее, он клялся себе, что больше к ней не вернется, и смотрел при этом на ее окна, как провожающий смотрит на самолет, зная, что там внутри сидит человек, с которым он больше не встретится. Никогда.

Сейчас было не так. Он смотрел на ее окна с теплотой и сожалением. Она не зажигала свет, но он знал, что она там, смотрит на него. И в первый раз ему захотелось почему-то вернуться. Он даже попросил таксиста остановиться.

«Побегу и поцелую ее… Нет! – решил он через секунду, замотав головой, – это будет выглядеть как прощание».

– Поехали! – он повернулся к удивленному бомбиле.

– Поехали, коль не шутишь, – озадаченно покрутил тот ус и включил первую скорость.

Когда он открыл дверь в парадное, то заметил тень, метнувшуюся наверх. Может, особо стеснительные влюбленные, Вика из третьей квартиры и Прохор из пятой, решил он и бодренько побежал по лестничным маршам. Вдруг кто-то сзади набросил ему что-то на голову, и тут же жесточайший удар в район солнечного сплетения лишил его не то что способности связно произносить какие-то слова, а самой возможности дышать. Электрический ток из грудной клетки пронзил его конечности, выгнул тело в дугу. Кто-то быстро обшарил его, вытащил из кармана уже не такой увесистый кирпичик – упакованные в полиэтилен евро… Аккуратно обшарили все карманы, связку ключей не взяли. Сотовый тоже не стали брать, а просто раздавили каблуком. На прощание второй из нападавших размахнулся, целясь, видимо, по почкам, но нога запуталась в тряпке, которая была накинута на голову Ильи, и только скользнула по ребрам несчастного. Но и этого было достаточно. Удар изогнул тело казачьей шашкой в другую сторону. Нападавшие тихо растворились в тишине подъезда, так и не представившись.

Минут десять Илья приходил в себя, сидя на ступеньках; перед глазами летали белые снежинки. Выковыряв из почившего айфона чудом оказавшуюся в живых «симку», он доковылял до дверей и, тихо поохивая, пробрался в свою комнату.

– Илья, это ты?

– Да, мама, я вернулся, – выдавил он из себя. И провалился в небытие.

Вечером следующего дня пришли Владик, Агроном и Пистолет.

– Старик, почему у тебя телефон постоянно в отключке?

– Так надо! – Илья кривился: ужасно болела спина и правый бок.

– На похоронах было человек триста. – Пистолет примостил свой толстый зад на кресло, вертя в руках дорогую зиповскую за жигалку.

– Похоронили на аллее Славы. Полгорода встало в пробке – давненько я такого не видел. – Агроном хмурился и переглядывался с Владом. – За моей тачкой вчера увязались одни, подрезали, на Днепровском догнали – спрашивают, где ты. Почему, мол, на твоей машине разъезжаю. Я говорю: «Братаны, он мою тачку угробил, свою отдал взамен». Те ствол достают: «Если врешь – завалим». Реально, пацаны, мне страшно стало.

– Рожи у них какие? – Илья цедил слова отдельно и не торопясь.

– В смысле… бандитские рожи.

– Русские или…

– Да вроде наши… Номера я вчера Пистолету передал…

– Пробил я эти номера… Из Батайска они, на деда какого-то оформлен «краузер». – Пистолет чуть приподнялся из уютного кресла. – Валить тебе надо, Илюша. Чем быстрее, тем лучше. На время.

– Сам знаю. – Илья проковылял к окну. – Хреново мне, пацаны. Давайте так… Я не хочу, чтобы вам досталось то, что мне принадлежит. Вы как-то дистанцируйтесь от меня… Я вас сам найду.