Текст книги "Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека"

Автор книги: Александр Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Мажор и форс-мажор

Ни счастья, ни страдания,

Ни друга, ни врага…

Пуститься бы в скитания,

Удариться в бега!

Наталья Атланова

Окна спальни выходили в тихий дворик. Шум машин, людской гомон с Пушкинской сюда не долетали. Солнце показывалось ближе к вечеру, и поэтому в комнате царил вечный полумрак. Летом здесь было прохладно, а зимой тепло и сухо: ледяной ветер, прилетавший с Дона, не облизывал стены своим шершавым языком даже в самую промозглую погоду.

Сотовый телефон заерепенился на прикроватной тумбочке. Через некоторое время из – под одеяла вынырнула рука, нащупала его и утащила. Чуть погодя одеяло улетело на пол.

Молодой человек лет двадцати трех – двадцати четырех, со всклоченной пшеничного света шевелюрой, порывался что-то сказать в трубку, но ему, видимо, не давали слова. Он в нетерпении вскочил, по-прежнему держа сотовый у уха, тщась при этом еще и закурить. Руки у него заметно дрожали. Зажигалка выскользнула и улетела под кресло. Разломив в ярости сигарету, он попытался открыть бутылку с минералкой, но тут же весь облился.

– Мама! Ты мне дашь вставить слово? – заорал он наконец в трубку. – Я всё знаю! Кто я и что я! На следующей неделе все проблемы будут решены. – Он отключил телефон и со злостью швырнул на постель.

Тут в дверь решительно постучали:

– Илья, мальчик! Ты пробудился, наконец, открой же дверь.

На пороге стояла бабушка.

– Я проснулся и получил очередную порцию промедола от твоей дочки. – Молодой человек картинно поклонился и развел в стороны руки, одновременно присев в шутовском книксене.

– Прошу тебя, прекрати паясничать и разговаривать со мной в таком тоне. Я так понимаю, ты вчера опять что-то натворил.

– Наверное. Впрочем, еще не знаю.

– Прекрати немедленно! У дедушки опять высокое давление, и я бы не хотела…

– Хорошо, не буду! – Молодой человек завалился в глубокое кресло и вытянул жилистые, покрытые густым рыжеватым покровом ноги.

– Иди завтракать. – Интеллигентного вида старушка, одетая так, будто ей идти на прием к губернатору или в дворянское собрание, поджала губы. – Тем более, Илья, уже два часа пополудни.

– Как два часа! – Илья вскочил.

В подтверждение ее слов из гостиной раздался характерный щелчок и послышался бой старинных напольных часов.

Илья рассеянно ковырялся в тарелке, изредка искоса поглядывая на свое отражение в зеркале. За спиной застыла статуей старуха; изредка поправляя старинную брошь на груди, она зорко наблюдала за рукой внука, который лениво издевался над остывшим бифштексом.

Ему очень хотелось выпить, и он даже знал, где стоит бутылка в буфете, но домашний полицейский твердо стоял на посту. Любой взгляд в сторону буфета был бы немедленно прочитан «гроссмутер», как иногда любил он называть свою бабушку.

Пришла эсэмэска: «Выйди на связь». Илья повертел в руке дорогой смартфон. Опять посмотрел на свое отражение в зеркале. Вид был неважнецкий.

– Привет, Влад! – Илья оставил основательно препарированные полбифштекса на тарелке и продефилировал в ванную комнату, где на всю мощь включил кран с холодной водой.

– Привет, привет! – донеслось с другой стороны. – Уже доходит три часа, а ты молчишь. У тебя проблемы, а ты их…

– Я сейчас об этом думаю.

– Об этом поздно думать, Илья; их надо уже закрыть, срочно. Ладно я, как твой друг, могу подождать. Мои, скажем так, затруднения… фиг с ними, можно повременить. Ты не парься. Но Арсен… он не хочет ждать ни минуты. Что ты молчишь?

– Арсен вчера говорил про сто тысяч гринов, но мы были пьяные, не стоило всё это таких денег.

– Ты же машину видел.

– У меня есть знакомые автомеханики, они…

– Илья, ты, наверное, не понял. Арсен хочет сто тысяч штук. А ты вчера сказал, что это фигня-вопрос. И перед всей компанией расписался.

– Мы же были поддатые.

– Ты не отвечаешь за базар?

Илья помолчал.

– Послушай, Влад, мы же знаем друг друга с пеленок.

– Да я ведь не требую от тебя бабло. Мою машину ты можешь чинить, где хочешь, я тебя не тороплю. Главное – Арсен. Если ты не достанешь деньги сегодня к вечеру, у меня и, особенно, у тебя начнутся проблемы. Я советую: набери Арсена сейчас же…

Связь прервалась. В дверь постучали:

– Илья, выключи воду…

Парень засунул в уже полную ванну голову и, открыв глаза, смотрел на рой белесых воздушных пузырьков, образованных от водопада, несшегося из открытого на всю мощь крана холодной воды. Воздуха стало не хватать, но он всё держался из последних сил, пока не помутнело в глазах и он не хлебнул воды. Закашлялся. В дверь опять забарабанили. Он закрыл воду. Отдышался и набрал номер Арсена.

– А, дорогой! А я уже заволновался: что-то случилось… Ты не отзвонился, как обещал. И уже должен быть с баблом у меня.

– Арсен, давай не по телефону.

– Вези деньги! Ты же сто процентов виноват… Что еще обсуждать?

– Вчера ты назвал нереальную сумму, я могу машину починить гораздо дешевле…

– Ты хочешь починить ее сам?

– Да!

– Не вопрос. Ты у меня ее купи за те деньги, что я купил. Сто пятьдесят штук. Это я тебе как другу уступаю, хотя с тюнингом она мне обошлась в сто шестьдесят. Я согласен.

– Но, Арсен…

– А если нет, то принеси мне сто сегодня, чтобы я не был посмешищем дня. Ты меня понял? – На том конце отключились.

Илья выскочил из ванной с мокрой головой, с выпученными глазами промчался к себе в комнату. Так, вчерашнее происшествие стало обретать ужасный оборот. Никогда еще не слышались так четко финальные аккорды его дурацкой «мажорной» жизни. Какого черта он сел в машину Влада, ради чего фестивалил?! Все эти гонки стритрейсеров по ночному Ростову, вся эта бравада, коктейли, сучки в коротких юбках… О, Господи! Влад сам попросил дожать; он уже был никакой, еле держался на ногах. Сзади на кожаных сиденьях его «мазды» расположились две хохотушки. Дуры, которые смеялись как ненормальные над любой их шуткой. Может, они даже были обдолбанные. Илье тоже предлагали пару раз курнуть, но он и без этого сам себе казался крутым мачо. Когда вырвались вперед, ему вообще представилось, что он сидит у компа и проходит трассу Need for speed. Влад, сидевший рядом, тупо твердил: «Сделай всех, сделай! Завтра «У борца» на Малиновского накрою поляну».

Илья и «делал» всех. Вот и финиш. Они первые. Какого черта он тогда не вышел из-за руля! Всё было бы хорошо. Но сзади визжали эти матильды, открывали шампанское, наливали ему шипучую, искристую жидкость в рот прямо из бутылки. Влад, чуть пошатываясь, вышел из машины, театрально раскланялся и застыл в томном реверансе. Все бурно зааплодировали. Илья же вдруг решил напоследок сделать «карусель». Выжал одновременно газ и тормоз; машинка крутанулась один раз, второй, обдав всех белесым облачком, запахло паленой резиной. Девчонки на заднем сиденье завизжали пуще прежнего. Народ расступился и устроил овацию. Но Илье этого было мало, он раскручивал машину раз за разом. Рванув в завершение изо всей силы руль, он на секунду потерял концентрацию; от этого машину развернуло в другую сторону, кинуло на тротуар, а оттуда, чуть взлетев, «мазда» влепилась в припаркованный «Лексус LX», возле которого стоял обалдевший от всего про исходящего хозяин внедорожника Арсен.

Арсен в гонках не участвовал, он обычно подъезжал сначала к старту, а потом не спеша подруливал к финишу. Не то чтобы он был в стороне, нет, он был вместе с компанией. Вроде такой же, но его от других мажоров отличало одно обстоятельство: у Арсена был свой бизнес. Два ресторана – один на Левбердоне, другой на Малиновского – и несколько саун. И, соответственно, он деньги тратил не папенькины, а свои. В общем, он был не совсем мажор. Арсен любил считать деньги. Остальные в их компании бабло не считали, они его тратили. Редко кто из них бывал на мели более двух дней. Мамы и папы покупали им крутые тачки, дорогие шмотки, деньги они брали в тумбочке, а тумбочки у папы и мамы были забиты доверху купюрами нежно – зеленого или розового цвета.

Их было пятеро, счастливчиков по жизни, как они тогда про себя думали: Илья – журналист, Влад – лаборант в мединституте, под покровительством своей маман, Сергей по кличке Агроном (папаша занимался скупкой зерна), Паша по кличке Пистолет, отец которого был ментовским начальником, и Арсен. Все они, кроме Арсена, дружили, чуть ли не с детского сада, потом закончили четырнадцатую гимназию; все прошли мученический путь в институтах, не посещая лекции, беря то и дело академические. Но судьбинушка «вьюношей» как-то хранила: ни у кого из них не было, по большому счету, проблем с законом. Так, по мелочи: штрафы, вызовы наряда на квартиру по звонку рассвирепевших от постоянного гогота соседей, когда они оттягивались по-черному. Но обычно Пистолет звонил папе – менту и тот всё как-то утрясал.

4 июня. 10 утра

Что там про романтику говорить! Про неё позже. А сейчас немного о странностях бытия. Капитан как-то несообразно ко мне отнесся. Будто я ему в карман плюнул. Или задолжал. Смотрит с хитрецой и подозрением. Тут какая-то тайна есть: расставаясь, он что-то буркнул по поводу журналистов… Видать, наш брат уже ему основательно насолил до меня. Так и хочется вывести его (в отместку) в какие-нибудь отрицательные герои в моем романе. Стал пробивать его по своей базе. Приличный человек. Четверо детей. Закончил Владивостокский морской университет, чем-то там награжден, в море рвется, как домой, а не наоборот. Ну да ладно…

Пишу дальше. Начало вроде Татьяне Владимировне приглянулось: ответила, что ждет продолжения. А я и сам в нетерпении, например, кого-нибудь замочить в порыве ярости, но знаю, еще рановато. Пишу – строчу, ждите, дорогой шеф. Будет вам и море, и…

Что меня повеселило от души, так это первое знакомство с местным населением – встреча на палубе с одним курсантиком. На мой вопрос, что привело его в море – может, романтика и всё такое, – получаю полуответ, полувопрос, который был довольно странен для меня:

– Романтики никакой. Все в семье моряки, а я куда пойду?

Фиксирую для себя: «Курсант Дима Серый (Серый – это у него фамилия такая), 38-й кубрик».

Сказал он это мне с какой-то обреченностью и безнадегой. Мол, не мне решать. Судьба. Наверное, введу этот персонаж в свою книгу.

Как будет дальше, я не знаю, но пока на корабле скучно и однообразно. Говорят, что завтра наконец мы выходим в море и начинается гонка. Поскорее бы уж!

Года три назад Илья, Влад, Агроном и Паша – Пистолет кутили на левом берегу в ресторане. Когда же пришло время оплачивать счет, Пистолет стал заигрывать с официанткой. Любезничал он с ней, как всегда, специфически, как сынок ментовского начальника. Заглядывать в разрез блузки, лапать за попку – это еще самое невинное в его так называемых шутках. Делал он это без улыбки, со взглядом наивного школяра. Девчонка пыталась перехватить его руки, но он застенчиво шептал ей пошлости и предлагал расплатиться за компанию где-нибудь в укромном месте. Официантка была, видать, неопытная: расплакалась и убежала в подсобку. Тут неспешно подрулили двое охранников, потребовали заплатить по счету побыстрее и подобру уносить ноги. В ответ на это Пистолет достал какую-то корочку и помахал ею перед физиономиями бульдогов. Ксива не произвела на них никакого впечатления. В общем, невинные шутки загулявших тогда еще начинающих мажоров конкретно стали перерастать в конфликтную ситуацию. Публика за столиками, подогретая спиртным, с интересом следила за переговорами двух сторон с демонстрацией зверских физиономий и жонглированием столовыми приборами. В общем, запахло жареным.

Народ, конечно, жаждал зрелища. Субтильные музыканты, повидавшие всё, продолжали лабать что-то из раннего Элиота Картера. Джаз придавал стычке пикантность: будто это происходило в тридцатые годы прошлого столетия где-нибудь в Нью – Джерси.

А когда один из охранников насильно стал усаживать худосочного, с длинным носом, с прической «Я Гоголь» Сергуню, которого категорически, когда он выпивши, трогать было нельзя, что и требовалось доказать, Агроном тут же полез на обидчика с кулаками. И наконец на авансцене появился Арсен. Отослав охранников, он предложил всем мировую. Пузырь войны сдулся, драки не последовало, и публика тут же потеряла к инциденту интерес.

Арсен оказался хозяином заведения. В этом парне чувствовалась внутренняя сила. Миндалевидные восточные глаза смотрели чуть с прищуром и иронией, грудная клетка рвалась из белоснежной рубашки. Уши у Арсена были изломаны и представляли собой два галушка, прикрепленные кое – как на красивое и мужественное лицо. Чувствовалось наследие борцовского ковра. Так они познакомились. А потом и подружились.

С двух карточек Илья еле наскреб семьдесят тысяч рублей. Еще в карманах брюк и курток он насобирал пятнадцать штук; с этими деньгами он и приехал к Арсену. Тот долго рассматривал рыбок в аквариуме, предложил кофе. Но деньги не взял.

– Я сказал, сто тысяч зеленых. Или покупай тачку.

– Арсен! У меня проблемы. Ты же знаешь, я сегодня не потяну такую сумму.

– Неделя тебя устроит? И то это за то, что мы в одной компании. У меня к тебе ничего личного. Больше я повторять не буду.

– Ты же знаешь, я еще разбил «мазду» Влада.

– Это твои проблемы.

– Может, как-то по-другому разрулить… – Илья замялся.

– Без денег не приходи… будет плохо! – оборвал его Арсен. Глаза у него сузились.

– Что ты заладил: «это твои проблемы», «ничего личного»!.. Как в дешевых американских боевиках.

– В отличие от тебя, я бабки зарабатываю. И тачку у меня должны были забрать в среду. А ты, б…, сидишь на мамочкиных подачках и вообще не понимаешь, что происходит.

– Что ты сказал?

– Ты тут кулачки не сжимай! Если бы ты с этими ссыкухами не пижонил, всё было бы ничего. А так, ты не представляешь… Хотя постой… При тебе приезжали из Моздока за точилом. И я взял предоплату. Илья, ты попал, потому что попал я!

6 июня. Севастополь. Вечер

На баке собралось человек двадцать курсантов и с ними одна девушка – Настя. Все ее звали Настена. Прыщавые пацаны с развевающимися на шаловливом ветру гюйсами неуклюже шутили, обращаясь к ней, иногда с легким матерком; она же в ответ им как-то по-доброму, почти по-матерински, улыбалась. Я даже и не предполагал, что на паруснике могут находиться курсанты женского пола. Нет, я, конечно, за гендерное равноправие, но меня это поначалу немного смутило.

И ясно, что свора здоровых молодых кобелей не просто так перед ней кружила, задыхаясь от переизбытка тестостерона; она же смотрела на них чуть грустно, даже печально, всё понимая, и улыбалась при этом улыбкой Джоконды. Одета она была так же, как и все: в черные брюки и синие фланельки (в обиходе говорят фланки) с белыми гюйсами. А все же это была девушка, угловатая, не совсем сформировавшаяся, но прекрасная в своей чистоте и молодости. Потом я узнал – оказывается, на паруснике полно баб: буфетчицы, кастелянши, поварихи, уборщицы и врачиха. Только как-то они первое время были незаметны.

Вот и Настену я увидел только на второй день своего пребывания на паруснике. Была она с копной черных волос, с цыганским, непокорным, но исполненным какой-то затаенной тоски взглядом. Мила и грациозна, даже одетая в курсантский наряд, но ей бы пошли цветастые юбки-мануш. Где-то я уже видел такой поворот головы. На портрете Леонардо. Да-да! Я увидел молоденькую представительницу рода Герардини – Джоконды! А может, мне это и показалось. Во всяком случае, у меня проснулся профессиональный интерес – выудить всё о ее родословной: не затесались ли у нее в роду свободолюбивые предки – флорентийцы…

В жизни всё зашифровано, даже то, что на первый взгляд кажется простым и обычным. Вот споткнулся я сегодня, когда шел на завтрак, и что вы думаете – минут через тридцать заработал от Бабы Яги нагоняй… Я еще подумал – не к добру это, и вот нате, получите трендюлей… Написал про Бабу Ягу и подумал: а что, хорошая женщина, в судовой роли она значится помощником капитана по учебно – воспитательной работе – УВР. Любовь Ивановна Ширшова на метле не летает, но не хуже любого мичмана на военном корабле имеет привычку придраться к внешнему виду курсанта, к его поведению и соблюдению всех правил прохождения учебной практики на учебном паруснике. Больше того, как один из пострадавших от ее сложного характера, я все – таки как-то быстро сообразил, что без таких людей, как она, эти двадцатилетние жеребцы из 101-й роты морского университета превратились бы в банду…

Один из братьев-близнецов Орликовых – кажется, Саня, а может и Ваня, я их пока не очень различаю, 14-й кубрик, монументальные получились ребята, – рассмеялся, так по-доброму, когда увидел, как я на автомате, пытаясь не столкнуться с Бабой Ягой, юркнул якобы по делам к ним в кубрик.

– Что, тоже достала?

Я ничего не ответил, что-то промычал невразумительное, типа «спутал адрес», и вылетел вон.

Догнала меня волна гомерического курсантского хохота из четырнадцатого кубрика секунд эдак через пять.

Медянников Лев Аркадьевич, старший руководитель практики, чуть приоткрыв завесу корпоративной таинственности, как – то, в самом начале моего путешествия по морям-окиянам, в кают – компании, за обедом, шепотком, между первым блюдом и вторым, поделился со мной своими наблюдениями и поведал вкратце о внутренней жизни на паруснике:

– Пацаны приходят разные. С разным жизненным опытом и воззрениями. С различными знаниями и моралью. Море быстро отсеивает. Был у нас такой эпизод года три тому назад. Украли у капитана во время плавпрактики бутылку коньяка. Выстроили всех курсантов на палубе: «Кто спер?» Все молчат. Потом в порту Владика просятся двое списаться на берег. В чем причина, не говорят, мнутся, отводят глаза. Задерживать их не стали. Потом выяснилось: эти двое и сперли; один зашел в каюту капитана, другой стоял на шухере. Вместе пили, другим предлагали. Ребята потом поняли, чей коньячок, поэтому пригрозили: или уходите подобру – поздорову, или ребра переломаем. Молодцы ребята!

Со всеми курсантами я за ручку не здоровался, но экземпляры попадаются колоритные. Потом как-нибудь опишу.

Море забирает слабых, сильные выживают. Впитываю в себя сентенции, аксиомы и метафоры местной жизни. А еще слабых духом, списывают на берег и они там греются на солнышке…

7 июня. 20.30

Начало похода. Отвалили от причальной стенки 143, как-то обыденно и без особой помпы. Хлопотали ради этого два расторопных трудяги – буксирчики, которые аккуратненько вывели парусник из Южной бухты и развернули нас посередине Севастопольской бухты в сторону открытой воды.

Проходя мимо Приморского бульвара, поставили все паруса. Грянул марш «Прощание славянки», праздничная толпа махала платочками. Шли вдоль Севастополя. Вот уже остались позади набережные Корнилова, Клокачева и пляж «Хрустальный». Когда удалились от берега настолько, что лиц было не рассмотреть, из корабельных динамиков полились звуки вальса «Амурские волны», а потом уже над притихшей бухтой разлилось знаменитое «На сопках Маньчжурии». Почему-то захотелось всплакнуть. Что-то я рано становлюсь сентиментальным. Оглянулся: никто не видит? А на меня никто и не смотрел…

Уже в открытом море нас еще долго провожали дельфины. Когда вышли из Севастопольской бухты, навалилась смертельная усталость, будто на тебе пахали…

8 июня, воскресенье. Троица

Пал Палыч (какой-то начальник, не разобрался пока в иерархии на паруснике) ввалился утром рано в мою берлогу, предупредил, что теперь принимаем пищу в кают – компании, у каждого свое место. До этого принимали пищу вместе с боцманами, матросами и обслуживающим персоналом в столовой. Ну и, уходя, поздравил с праздником. «Троица», – пояснил он. «Ага!» – ответил я. Переглянувшись с отражением в зеркале, я ему, своему отражению, подмигнул: мол, усекаешь, парень, – жизнь-то налаживается.

Потом, после завтрака, тупо ходил за курсантами, которые внимали боцманским наставлениям, что обозначает тот или иной канат. Я еще удивился: это же морские волки, а не курсанты, что им-то рассказывать, они же из Владивостока сюда, в Севастополь, как-то пришли. Оказывается, курсанты прилетели на замену пацанам – второкурсникам. Произошла ротация: второй курс, прошедший путь на «Надежде» от Владика до Севастополя и покинувший свои дома три месяца назад, улетел домой, а свежие и более грамотные пришли на смену. Эти-то уже все здоровяки, считай, третий курс закончили. И на паруснике уже были не раз, только в таком дальнем походе им не довелось побывать. Боцман им вводную дает, чтобы освежить всё в памяти. Хожу бледной тенью за ними, пытаюсь фиксировать всё в памяти, но не запомнил ни черта.

Из подслушанного на баке:

– Это только начало; потом начнешь играть на губной гармошке, потом пить начнешь.

– Какое-то слишком брутальное объятие.

Разговаривали о судьбе России. Что, поговорить больше не о чем? Русские то и дело пекутся о мировых проблемах, обсуждают, ссорятся, даже дерутся. Ищут противоречия во внешней и внутренней политике и на самом деле думают, что от их умозаключений мир изменится к лучшему. Святая простота!

Тут мне подумалось: а я о чем? О бабах, о выпивке?

Врач на корабле Валентина Васильевна – надо запомнить имя – отчество, подойти и познакомиться: мало ли что там дальше будет? Может, чиряк где вскочит…

Начало 9 июня. Два часа ночи

Стояли у входа в Босфор. В зоне ожидания еще два сухогруза. Мы двигаемся малой скоростью. Проход через пролив в 9.45 утра.

Всю ночь в голове мысли о книге, концепция меняется. Парень – оболтус в Ростове на чердаке находит старый портфель, набитый бумагами, полуистлевшими страницами какой-то книги с сопроводительным письмом, где пишется, что произведен обыск у гражданина, и там… Полный бред! Или…

Оболтус живет на Пушкинской, 32, родители – во Владике. У него проблемы с местными бандитами, а теперь в Ростове он пытается продать содержимое саквояжа антикварщику, но получил по башке и еле унес ноги. Созвонился с родителями, отец помог устроиться на судно фотокорреспондентом. Оболтус решает сдернуть с корабля где-нибудь ближе к Израилю или в Азии, но тут встречает ее. Королеву! Нелепица и ахинея. Хотя, казалось бы, если собираешься написать о морском походе, то именно о нем и надо собирать в кучку материал. А вместо этого какие-то разрозненные впечатления.

То ли еще будет!

В соседней каюте живет моторист. Рыжий хмурый детина, лет тридцати пяти, ходит опустив голову, на приветствия не отвечает. Странный тип. Мне кажется, он на пути к сумасшествию. А что, очень может быть. Я-то на корабле чуть меньше недели – и то… несу всякую околесицу. Главное, то, что пишу ночью, вроде как нравится, а утром уничтожаю рожденные мною ночные «шедевры». Тоже мне Гоголь выискался с его вторым томом «Мертвых душ»!

Интересно, как меня воспринимают, – наверное, тоже с легким недоумением: хожу, сую свой нос куда не следует, задаю детские вопросы: а это зачем, а это куда? Тут море, у пацанов третьего курса плавпрактика, у экипажа работа. Один я хожу праздно… Человек умственного труда…

9 июня. Девять утра

Прочитал, что писал ночью, – опять полный вздор. Хотелось порвать на мелкие кусочки и бросить в море! Страдания молодого моремана – от нехватки простой и ясной идеи книги выдуваешь всякую чепуху. Литота! Мне кажется, одним местом чую, что жизнь на корабле предоставит и без ходульных сюжетов захватывающую интригу. Тем более сегодня в кают – компании краем уха услышал, что мы уже не идем на Бизерту и Панамский канал. Вот это новость! И все как-то нехорошо молчат! А капитан… А что капитан? Он что, должен обсуждать со мной такие вопросы? Конечно, нет.

16.45. Прошли Босфор, Стамбул. Впечатление незабываемое. Вошли в Мраморное море где-то ближе к 12.00, в полдень, то есть через пролив шли два с половиной часа. Стамбул – красавец! Если Черное море – глубоко голубое, аж синее, то Мраморное – неопределенной расцветки, всего по чуть – чуть: чуть буроватое, чуть зеленоватое и где-то даже бутылочного оттенка…

– Баренцево море пахнет огурцом, – сказал зачем-то мне старпом, проходя мимо. Я спорить не стал. От него струился аромат не огурца, даже не одеколона, а хорошего коньяка, это мой нос отлично чует. К чему здесь огурец и Баренцево море? Надо потом переспросить, когда познакомимся поближе.

Из баек, подслушанных на баке и в кают – компании:

– Капитан Скалкин поручался, на подпись понесли, смотрит – букву «к» по неосмотрительности заменили в его фамилии на «р». Капитан был хладнокровным и вежливым человеком. До определенного момента, конечно.

– Кто заполнял судовую роль?

Четвертый помощник отвечает:

– Я.

– Так вот, моя фамилия не Сралкин, а Скалкин, – надо мной ржет весь «портнадзор». Еще раз ошибешься – спишу на берег.