Текст книги "Морфо и лань (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Этот парень, Тумстоун, серьезно занервничал. Раньше он был просто хмур и печален, но теперь глаза у него забегали, а на лбу вздулась жилка, что означало, по всей вероятности, напряженную умственную работу.

– И вы не обыскали нас после ареста и не конфисковали личные вещи, – добавила я в приступе вдохновения. – А тем временем наши телефоны вели непрерывную аудиозапись всех происходящих здесь разговоров и транслировали их в Интернет. И если с нами что-то случится по вашей вине, Полицейское управление Орегона узнает об этом первым, а широкая публика – сразу после этого, причем интервал будет неразличимо мал. Ваш серьезный человек, возможно, и сможет отвести от себя вину, офицер Тумстоун, а вот вы – вряд ли, у вас очень узнаваемый голос! Так что…

– Но, с другой, стороны, пока еще ничего страшного не произошло, – сказала Малышка своим мягким голосом. Эй, а у нас неплохо получается играть в «хорошего копа и плохого копа», причем – не могу поверить – успешно обрабатывать самого настоящего полицейского! – Мы живы, здоровы и не держим на вас зла. Все еще может обойтись мирно, если только вы выпустите нас – прямо сейчас. Потом вы сможете сказать, что мы украли ключи или оглушили вас, или еще что-нибудь. Вы же хороший человек, хороший полицейский – я это вижу. Вам не по душе вся эта ситуация. Не идите против себя.

За окном сгущались сумерки, доносился шум автомобилей – наверное, мы были недалеко от шоссе.

– Потому что если все-таки пойдете, – меня понесло, но каждое слово я произносила от всего своего черного, недоброго сердца, – то, богом клянусь, я найду способ, и подключу все свое воображение, и обрушу на вас небо, если понадобится, но сделаю так, чтобы вся ваша оставшаяся жизнь была одним большим страданием!

На полицейского было жалко смотреть. Он, конечно, не ожидал такого. Простая просьба от какого-то опасного персонажа – проследить и взять под стражу двух беззащитных глупышек – оборачивалась чем-то совершенно непредвиденным. Может, они и врали насчет записей – а может, и нет. Дела о злоупотреблении служебным положением были сейчас на слуху, отделы внутренних расследований трудились, не переставая – законопослушная публика жаждала зрелищ. Панковская девица была тысячу раз права. Черт, и как же поступить?

– Черт возьми, ребята, вы без ножа меня режете, – медленно сказал он, подходя чуть ближе. – Вы же понятия не имеете, с чем связываетесь – и под какое дерьмо подставляете меня.

– Никто не просил вас становиться грязным копом, – немедленно среагировала я. Это прием такой – пусть он примет мысль, что виноват, что коррумпирован, это подтолкнет его в нужную нам сторону еще быстрее.

Полицейский тряхнул головой, словно отбрасывая плохие мысли.

– Я не… – он потянулся было за ключами, но остановился, прислушиваясь. – Что это?

Теперь уже и я услышала – приближающийся свистящий рев, словно от набирающего скорость большегрузного грузовика. Но им ведь запрещается ездить так быстро в черте города, разве нет?

Рука копа, бог знает зачем, скользнула к кобуре – наверное, он и вправду был хорошим полицейским. А в следующий момент ближайшая к нам стена разлетелась кирпичными брызгами, и в полицейский участок, разметав его, как ребенок расшвыривает кубики, въехал автопоезд. Въехал, ха! Это все равно что сказать: «Я швырнула о землю атомную бомбу, и та жахнула». Выглядело это так, будто началось вторжение русских – стена слева от нас попросту исчезла, клетку-камеру, в которой мы были, не задело просто чудом, хотя решетку с петлями у нее снесло будто ударом исполинского молота, по полу снарядами из катапульты летели кирпичи и осколки стекла.

Двигатель фуры, замершей в считанных метрах от нас, завывал на высоких оборотах, как голодный зверь, потом закашлялся и умолк, и наступила тишина, только где-то рядом что-то свистело и фыркало – кондиционер, может быть, или поврежденный водопровод. Медленно оседала белая, мучнистая пыль. Не было никаких криков и стонов – будто и пропал куда-то медленно тянувшийся к своему револьверу коп, да и водитель тоже – должен же был кто-то вести этот чертов грузовик?

Я перевела осоловелые глаза на Малышку – ага, опять кровь из носа, значит, это не первая наша реальность, другие были еще менее удачны. Но лицо у нее обалдевшее, наверное, как и у меня.

– Это… – я разлепила губы и тут же закашлялась. Организм отчаянно требовал секунды на адаптацию к новой ситуации. – Это та часть фильма, где мы чудесным образом избегаем заключения и бежим?

– Да! – Малышка не колебалась.

И мы рванули – протиснулись мимо искореженной, истекающей горячим паром рамы грузовика с прицепом, украшенным надписью «Скай Мануфакчурин», миновали две комнаты – офис и еще что-то, комнату для отдыха, может? – и выбрались наружу. В разрушенном участке и правда не было больше ни одного человека, да и находился он почти что на окраине то ли городишки, то ли деревни Нескауин («население 169 человек, спасибо, что заглянули!», как сообщал кстати встретившийся придорожный щит), так что наблюдать за нашим великолепным кроссом было некому.

Снаружи было темновато и пустынно – мы что, перенеслись в город-призрак? – справа, за несколькими покосившимися заборами расстилалась океанская гладь, слева темнел высокий хвойный лес и вилась спиралью длинная серая дорога. Меня отчаянно тянуло позаимствовать полицейский «додж» (ах, какая тачка, боже мой, что за тачка, не чета моему дряхлому пикапу – прощай, старина, ты навечно останешься теперь на обочине трассы в десятке миль к северу), но даже в нынешнем состоянии я понимала, что это не лучшая идея. Благо, неподалеку стоял чей-то черный «Джи-эМ-Си Юкон» с незапертыми дверьми – спасибо, добрый человек, твоя вера в человечество пройдет сегодня суровое испытание – и через минуту мы уже снова были в пути.

Федеральное шоссе продолжало уползать широкой асфальтовой змеей под угольно-черные колеса внедорожника. Последние лучи солнца освещали дорогу, ровную и гладкую, как стекло, машина будто парила над поверхностью, двигатель работал мощно и ровно, бак был почти полон.

– Слушай, Хлоя… – Малышка неторопливо, морщась, вытирала невесть откуда взявшимся носовым платком кровь с лица, но потом нашла в бардачке початую бутылку с водой, и дело пошло быстрее. – Что это было? Я такое видела только в дешевых автокинотеатрах, где показывают фильмы по десять баксов за билет, и всем плевать, сколько народу у тебя в машине. Такого же не бывает – чтобы фура разбила нашу камеру именно в тот момент, когда нам отчаянно нужно было из нее сбежать. Я имею в виду, каковы шансы?

– Не знаю, Макс, – настроение у меня было чудесное. Что было, конечно, немного странно, учитывая обстоятельства, но мне было плевать. Мы снова были свободны, и мы снова были вместе, и ничто было не в состоянии нам помешать. – Ты же сейчас говоришь о нас. Думаю, могло случиться все, что угодно.

Мы могли что угодно.

***

Примечание к части

*На горе Рашмор, штат Южная Дакота, высечены головы четырех американских президентов.

**"Предупреждение Миранды" – право хранить молчание, право на адвоката и другие права, зачитываемые в ходе ареста или допроса задержанным.

***"Холодная индейка" (cold turkey) – период воздержания от употребления наркотических веществ.

****Канадский независимый режиссер, снимающий малобюджетные триллеры и драмы.

Часть 3

Что, если бы я ничего не решала?

Сложности и противоречия человеческой природы, слепая ярость его неостановимой силы – на что они мне? Я ничем не лучше семи с лишним миллиардов одноклеточных бактерий, копошащихся на этом воняющем мертвечиной голубом шарике, и кто сказал, что именно на моих плечах должна лежать вся эта чертова ответственность?

Я же могла когда-нибудь устать?

Не выдержать потери от рано ушедшего отца, от никогда не справляющейся с нагрузками матери, от отчима-урода, от конченных идиотов в школе, которых я совсем не могла уже терпеть – и в конечном счете не стерпела. Что если бы в один особенно дерьмовый день я бы перестала принимать решения и уселась бы на крыльце с дебильной усмешечкой чертовых буддистов, убежденных, что мимо терпеливого парня рано или поздно мимо проплывет труп его врага?

Но есть одна проблема. По заасфальтированным улицам современных городов трупы не плавают. А мы жили на очень, очень длинной и прямой, ровной как стол улице. Так что с буддистами мне, по всей видимости, оказалось не по пути.

Да, в общем, и черт с ними.

Мы неслись вперед целеустремленно, словно седельный тягач – «Юкон» показал себя в этом смысле очень правильной и ходкой машиной – по радио заливались хриплыми соловьями «Деф Леппард» с песней «Давайте пошумим», и я самозабвенно подпевала им, выставив в окно локоть.

Двухполоска продолжала убегать от нас вперед, справа мелькнули и пропали кемпинги, слева вздымался пологий каменистый обрыв, усеянный березами и елками, вдали высились покрытые зеленью холмы c черт знает каким названием, но дорога уводила от обмелевшего океана, и я почувствовала внезапную грусть. Не знаю, почему, но мне не хотелось с ним расставаться.

– Смотри, Хлоя! – Малышка указывала куда-то вбок, и мне пришлось изогнуть голову наподобие жирафа в зоопарке, чтобы рассмотреть невиданное явление.

Наверно, все дело было в облаках, попавших под действие каких-то неизвестных мне сил природы – в школе по предмету «Наука» у меня всегда были дерьмовые оценки… как и по остальным предметам, честно говоря – и образовавших что-то вроде гигантского водоворота посреди неба, и они плыли мимо, медленно вращаясь, словно над нами раскрылась дыра в другое измерение. Осталось дождаться боевых кораблей Читаури – или кто там нападал на Нью-Йорк во «Мстителях», до чего же беспросветно тупое кино, боже мой – и можно было считать, что жизнь окончательно удалась.

– Ворота в еще один мир, – тихо сказала Малышка. Не у одной меня, значит, такие ассоциации. – Подпрыгнуть бы повыше…

Вот оно. Бежать. Куда угодно, любыми путями и способами, возможно, ныряя головой в неизведанное, возможно, меняя свою жизнь задешево, но только бы не оставаться здесь, в этой тягучей неподвижной трясине… А разве не этим мы занимаемся прямо сейчас?

Я тряхнула головой, закрыв в нее доступ дурацким мысли. «Изгоняю тебя, нечистый дух…» Что там еще говорят католики? Никогда не интересовалась этим дерьмом. В мире нет других демонов, кроме тех, что живут внутри нас и кормятся потерянными надеждами.

Гитарный парень из радио изо всех сил старался поднять нам настроение. И знаете что? – у него начинал получаться. Настолько, что Малышка сделала погромче и принялась подпевать. Впрочем, я была ничуть не против.

– И с глаз долой, из сердца вон… со временем, я сделаю все для тебя – и из всего, что я сделала, я люблю тебя больше всего…

– Тебе никто не говорил, что ты отвратительно поешь, Макс? – я попыталась перекричать ветер и, конечно, проиграла.

– Для этого у меня есть ты, – улыбнулась Малышка. Я была готова расцеловать ее в этот момент.

– Отлично! Итак, Максин Колфилд, ты отвратительно поешь!

Я ухмыльнулась и чуть прибавила газу, все равно на дороге было шаром покати.

– Что там дальше по курсу? – поинтересовалась Малышка между делом.

На радио переключилась пластинка – теперь там пела песню «Зажигать» команда под названием «Готтхард».

Я стукнула облезлым ногтем по панельке навигатора.

– Если чертова электронная магия не врет, мы въезжаем в округ Линкольн. Скоро холмы закончатся, будет длинная и довольно зеленая долина… потом… пригороды, а за ними уже и сам Линкольн-Сити. Городишко, как я помню, крошечный, к тому же плоский, как сиськи Кейт Марш.

– Хлоя…

– Да, извини, о мертвых хорошо или ничего – так что помолчу, пожалуй. А почему ты спросила?

– Живот бурчит, как будто там засел разъяренный динозавр, – пробормотала Малышка. – Перекусить бы… да и вечер на носу. Пора останавливаться на ночлег.

Черт, за всеми дурацкими мыслями я совершенно забыла о главном… Макс, умница, ты права…

– В общем, в Линкольне имеется пара отелей, что есть, то есть, – сообщила я, снова сверившись с картой. – Только вот с деньгами у нас нельзя сказать, что густо, и это здорово сужает варианты… Один момент, мой капитан, местный интернет летает не совсем так, как «Энтерпрайз» капитана Кирка… В общем, судя по всему, наш лучший шанс – это дыра под названием «Мотель 6»: тесные и бюджетные номера, мини-холодильники и вайфай… две звезды ему явно дали в рассрочку, зато рядом есть «Старбакс» и «Макдональдс».

– Омифигенно! Можем сначала взять еды, а потом заселиться в отель.

– Заметано, мисс Колфилд, все будет в лучшем виде! – Я утопила педаль газа.

Все-таки пришлось сделать еще одну остановку – в «Юконе» закончился бензин, и я свернула на заправку там, где лес справа снова отступал, открывая потрясающе красивый вид на океан, а на опушке стоял побитый непогодой знак «Тропа Каскейд Трейл». Вдали виднелись угрюмые, поросшие синим лесом холмы, темнеющее небо глядело на близкую землю, но, должно быть, не видело там ни черта интересного.

Пока я заливала бак, Малышка сходила в пристроенный магазинчик, воспользовалась тамошним туалетом, да еще зачем-то купила с полдюжины шоколадных батончиков и два питьевых йогурта – по завышенным раза в полтора раза ценам, как обычно и бывает на заправках – и потом мы еще с ней немного полежали на теплом с дороги капоте, глядя на желтовато-зеленое море травы, убегающее к стылому на вид океану и окаймленное с обеих сторожевыми вышками сосен, красных ольх и канадских елей. Ограда… даже здесь, вдали от городов и обязательств, все огорожено. Застолблено и расчерчено. Все.

И ни в каменных городах, ни в дремучих лесах, ни на травянистых равнинах у меня не получалось найти свободы? Существует ли она вообще. Я не знала. По радио из машины, которое мы так и не стали выключать, продолжала нестись музыка – Райан Адамс пел «Ты все еще любишь меня».

Пройдет еще один год,

Я веду точный счет дней,

Еще одно солнце зайдет,

Но я не увижу лучей.

Что сказать?

Я не хочу, чтобы что-то менялось

Но неужели мое сердце слепо,

а наша любовь – такая уж странная штука? 

– Ну, как там твой йогурт? – поинтересовалась Малышка с набитым ртом.

Ей самой досталось что-то обыкновенное, с приторным вкусом, вроде клубники или персика, а мне – чертов лен с дерьмовой курагой. Выглядело это, как застывшие в белом сиропе козявки. Зато с шоколадками все оказалось тип-топ.

– Если забыть, что там плавают сушеные ягоды и семена размером с четвертак, и игнорировать факт, что я сейчас глотаю какое-то, мать его, дерево – то нормально. С чего это тебя вдруг повело на эту дрянь из красителей и усилителей вкуса? Это же мне положено питаться всяким мусорным дерьмом, мисс Правильная Девчонка!

– Просто захотелось сделать паузу, – Малышка поболтала остатками йогурта в бутылке. За спиной, по трассе прогрохотал какой-то большегруз, и она автоматически поморщилась. – Вспомнилось, как мы с тобой убегали в детстве к маяку, а потом строили на берегу форты и играли в пиратов. Как же просто тогда все было… До чего просто было жить Хлоя, ты помнишь?

Резко и остро защемило сердце. Я чертовски хорошо помнила, и до чего же сильно мне хотелось вернуться обратно, в те простые и солнечные дни… А теперь выходит, что и Малышке хотелось того же. Но только дорога туда была заперта на крепкий замок, а для верности, наверно, еще и подперта поленом. Посторонним ход воспрещен. Частные владения. Нарушители будут застрелены, а их бренные тела – сожраны без кетчупа и кленового сиропа.

Ладно, один хрен бесполезно мечтать о невозможном. С другой стороны – если не мечтать, то зачем вообще эта жизнь?

На радио временно закончились песни, настал черед говорильни.

«Следуя за мечтой и держась за вещи, ставшие важными в детстве, можно столкнуться с ужасными последствиями, – задумчиво сказал ди-джей. – Но это не обязательно значит, что оно того не стоит. Стоит, если это действительно важно.»

Какая она, моя заветная мечта, за которой я бегу, не имея даже возможности остановиться?

– А ты бы как хотела жить, Макс?

– Хм! – Малышка уставилась в пустоту. – Закончилась пора удивительных историй, настал черед охренительных вопросов? Откуда такое любопытство, Хлоя?

Да хрен его знает, откуда… Просто накатила вот соленая и печальная волна, оглушила массой, озадачила вопросами. Чего я хочу? Куда стремлюсь? И зачем?

Чертова меланхолия. Раньше меня от нее спасала травка, но старые запасы, можно сказать, показали дно. И еще средний палец. Во Фриско – местные ненавидят, когда его так называют, а по мне, так даже забавно – нужно будет раздобыть еще, с этим там проблем не ожидается. Если, конечно, мы заберемся так далеко.

– Да вот, подумалось… Мы все несемся куда-то, то ли бежим от чего-то, то ли стремимся куда-то. Неплохой момент, чтобы пораскинуть мозгами – а что там насчет конечного пункта назначения? Как ты его себе представляешь?

Макс не реагировала так долго, что я уже подумала, что спорола очередное дерьмо в попытке показаться умной, и торопливо закрыла мысленную дверь в этот разговор. Но тут она заговорила.

– Иногда… по правде говоря, довольно часто… мне снится один и тот же сон. Как будто я иду по долгому и темному лесу, следуя за едва заметной петляющей тропинкой. Лес густой и темный – то есть по-настоящему темный, и когда я поднимаю голову, чтобы понять, день сейчас или ночь, то даже не вижу неба. Настоящая чаща, какая-то русская Сибирь.

– Чертовы русские, – вставила я. Надо же как-то разнообразить рассказ, нет?

– Потом до меня доходит, что тропинка начинает вести вверх, на возвышенность. Лес редеет, заканчивается – и я оказываюсь на… холме, наверное. Если бы были холмы высотой в полмили. На нем стоит деревянный дом. Старый, даже древний, но выстроенный на века и прибранный заботливой рукой. В нем два, может, три этажа… и высокая стеклянная башня, вроде маяка, на самой верхушке. Стекла сверкают над лесом и тьмой какой-то болезненной чистотой и, кажется, прозрачно, почти неслышно вибрируют.

– Это точно не наш маяк в Аркадия-Бэй? Бывший маяк.

– Ничего общего. – Малышка даже не отвела взгляда, направленного в горизонт, на котором светились отраженным светом розовые кляксы закатных облаков. – Я вхожу внутрь, на полу маты, сплетенные из стальных тросов, в стене круглые окна, как иллюминаторы на кораблях. Дом огромный и совершенно пустой, но на столах, подоконниках и в углах полно всяких волшебных штук. Морские приборы, вообще много связанного с морем, и некоторые из них работают, тонкие стрелки щёлкают по выпуклым делениям, бегают и торопятся внутри бронзы, среди пружин, блестящих заклёпок и чавкающей смазки.

Мне стало не по себе. Так не описывают сны. Такими сны не бывают.

– Мне кажется, что дом пуст. Что жизни в ней – не больше, чем в нашем несчастном городке после этого ужасного смерча… Но там есть вещи. Вещи, которые рассказывают больше, чем мог бы рассказать человек. По углам стоят тяжелые чемоданы, покрытые странными наклейками, на полках стоят огромные кофейные банки с глубоко выдавленными на них надписями и иностранными монеты с профилями и венками внутри. На подоконниках красуются модели кораблей, на полках солдатами стоят книги. Книжная пыль пахнет чем-то перечным, острым, почти преступным.

От трассы донесся резкий звук, словно мелкие камушки срикошетили о колесные арки. Макс будто пробудилась от сна, повела вокруг несфокусированным еще взглядом.

– Волшебный дом. Я до сих пор будто вижу все его сказки. И убежала бы туда, где он стоит, если бы только знала… Если бы только знала…

Ее голос дрожал, словно стенка мыльного пузыря – сейчас такого уже не делают, а в детстве у нас по улицам ходил парень с целым ведром мыльной воды и выдувал огромные пузыри, просто так, для удовольствия. За ним постоянно бегала целая ватага ребятишек, пытаясь поймать их, прикоснуться руками к волшебству, которого – они еще этого не знали – не будет больше нигде, ни на минуту во всех их будущих бесцельных жизнях.

Из всех нас повезло в этом плане только Макс, похоже. И то, мне кажется, слово «везение» тут не очень-то подходило. Жизнь вообще имеет обыкновение превращать безоблачные детские мечты во что-то страшное, грязное и кровавое. Отчего так?

– Жизнь – безжалостная сука, – это вырвалось как-то само собой, не относясь ни к чему, но Малышка услышала и пожала плечами.

– Жизнь – это то, вот что ты ее превратишь. Мне так кажется.

– А… во что ты хочешь превратить свою. И с кем?

Она молчала долго, очень долго. Минуты две. У меня уже давно закончился и тот дерьмовый йогурт, и даже шоколадки. А еще вокруг стало по-настоящему темно, и только неровные круги белого света с заправки намекали, что мы еще не провалились в чертову преисподнюю.

С другой стороны, может, у чертей снизу просто в ходу такие же фонари?

– Не знаю, Хлоя. Пока… пока я не готова ответить.

А кто готов?

***

Некоторые думают, что американцы – это кровь с молоком, лучшее в мире питание, постоянный спорт и рассчитываемое на калькуляторе ежедневное потребление калорий. Может быть, в богемных районах Большого Яблока так и есть – там вообще все немного иначе, словно на другой планете. Но Нью-Йорк – не все Соединенные Штаты, имеющий такое же отношение к стране, что чипсы со вкусом бекона – к настоящей, шипящей на сковородке по утрам ароматной вкуснотище.

Поезжайте в Детройт, пройдите по хрупким останкам автомобильного сердца страны и задумайтесь, что такое смерть. Заверните в шахтерский городок где-нибудь в центральных штатах, посмотрите на лица работяг, на их изуродованные руки, на легкие, выплевывающие вместо воздуха влажную черную пыль. Зайдите на чай в один из маленьких трейлерных парков в береговой зоне Флориды, посмотрите на выщербленные временем лица их обитателей. Этим людям уже хорошо, слишком хорошо за семьдесят, но они работают, потому что только так знают, что живут.

Мы разные – здоровые и больные, со вздутыми от варикоза венами и трясущимися от Альцгеймера руками. Молодые и старые, в грязных домашних халатах и остатками химической завивки в редеющих волосах. Счастливые и несчастные, слишком рано увидевшие слишком много из того, что злая стерва жизнь готовилась нам предложить.

И будь проклят Голливуд, так долго рассказывавший, что мы живем в сказке, что в конце концов и сам это поверил.

Это я к тому, что наше возвращение к «Юкону» выглядело точно, как в каком-нибудь голливудском боевике подешевле: резкий и дешевый монтаж плюс повороты сюжета, которые могли присниться только обкуренному торчку-сценаристу после пригоршни барбитуратов, запитой пинтой «Джима Бима». Ничего более бессмысленного я в своей жизни не видела – а я, как говорится, успела повидать некоторое дерьмо.

Вот мы – два колеблющихся неверных силуэта в плотной сухой тьме – подходим к автомобилю, внутри которого по-прежнему играет музыка, ребята из «Бостон» рубят «Больше, чем чувство», и кажется, что на сегодня приключений уже достаточно, и осталось только доехать до ближайшего мотеля и упасть без сил на не слишком новые, но все же чистые простыни и забыться здоровым десятичасовым сном, как вдруг…

Едва случившаяся ночь рвется в клочья. Вспыхивают фары – с непривычки кажется, что их десяток или даже больше, настоящее светопреставление. Мы замираем, словно пришпиленные к бумаге бабочки. Окрестности полузаброшенной стоянки начинают напоминать подиум модного дома, настолько здесь становится ярко и людно.

– Стоять! Замереть! Ни с места! – команды сыплются со всех сторон, хотя мы и так стоим, но это стандартная тактика – оглушить и огорошить, подавить волю к сопротивлению. Копы в Аркадия-Бэй вели себя точно так же, да и в других городках, где мне приходилось бывать, тоже.

Значит, это снова копы?

Наверняка – если только теперь полиция штата вместо формы начала носить черные костюмы и модные красные галстуки. Готова поспорить, будь на дворе день, они бы еще и черные очки нацепили, все до единого.

Федералы?

Может быть. Их человек шесть-семь, потому что машины три – черные угрюмые внедорожники, галогеновые фары режут темноту холодными синеватыми ножами. Я не слышу лязганья оружия, но у парней оно наверняка есть – такие никогда не приезжает на встречу пустыми. А то, что они приехали сюда конкретно за нами, уже понятно. И почему я не утащила ствол у того полицейского в Нескауине? Да один хрен, разве здесь убежишь? Да еще и пешком, да еще и от внедорожников…

Хм… внедорожники, говорите?

– Мисс Прайс, мисс Колфилд, – звучит из темноты голос, и я рефлекторно пытаюсь отыскать его источник, щуря слезящиеся глаза. – Пожалуйста, не делайте резких движений и оставайтесь на месте. Здесь вам не причинят никакого вреда.

– А если мы не подчинимся? – я не то, чтобы собираюсь кидаться в драку, просто тяну время и выясняю их намерения. – Стрельнете? Примените тазер? Изобьете битами до смерти?

– При необходимости, – голос не медлит и особенно не стесняется. – Достаточно и того, что вы натворили в том полицейском участке. Офицер Ода Тумстоун находится в больнице с пожизненной инвалидностью, здание снесено чуть ли не под основание.

Значит, копа звали Ода, редкое такое имя. Библейское, что ли? Но интересно тут другое…

– А что, участок тоже мы развалили? – интересуюсь невинно. – Две могучие девушки, сестры Халк, так вы это видите?

– Неважно, – из-за ослепительного света приближаются уверенные шаги. – Это не тема для обсуждения. Собственно, все дискуссии вы сможете вести после того, как встретитесь…

– Я начинаю, – шепчет мне Малышка. И исчезает. Черт!

Я вообще-то думала, что перемещение во времени выглядит несколько иначе – какие-нибудь тикающие часы, бегущие задом наперед люди, летящие снизу вверх капли, в таком вот духе. Ну, я никогда подобного не видела, откуда мне знать!

Малышка поступает иначе. Она приходит к разумному выводу, что возвращение на пять минут назад – а хоть бы и на пятнадцать – ничего не решит, парни в костюмах все равно уже будут на пути сюда, и большого выигрыша по времени не получится. Поэтому она переходит в наступление.

Первый парень, из тех, что направлялся к нам, получает ногой сзади под коленку и падает, взвизгнув неожиданно высоким голосом. Второй – тут уже я вступаю в игру – ловит пустой башкой встречу с моим кулаком. Кулак у меня слабый, это правда, но на пальцах тускло поблескивает латунный кастет, а это уже намного лучше. Тяжелые нынче времена настали, девушкам приходится уметь постоять за себя!

Пока я разбираюсь с одним-единственным простаком, а заодно добавляю головной боли писклявому парню, Малышка успевает решить свои проблемы еще с двумя – одному она бьет замком сомкнутых рук по основанию шеи, а другому… не разглядела, все случилось слишком быстро, а у меня были и свои заботы, помните?

Слишком быстро… она мелькает в свете ксеноновых фар, словно голограмма. Ни черта не понятно, да? Ладно, давайте иначе: представьте иголку, которая то ныряет в ткань и пропадает из виду, то снова выскакивает, светя отраженным светом из своего крепкого стального тельца. Вот как-то так я видела Малышку: она пропадала – и тут же появлялась в другом месте, каждый раз новом. Парни в костюмах явно не ожидали такого и теперь только беспомощно озирались, паникующие и беспомощные, как кролики в свете фар приближающегося грузовика.

Пока я формулировала предыдущую мысль, на сцене остается всего двое – один в освещенном салоне внедорожника, и другой, тот самый, что высокомерно диктовал нам свои условия. Только теперь с диктантом что-то не сложилось, он стоит, замерев, будто скрипач из того квартета на «Титанике», с лицом как у снулой рыбы. Совсем нестарый еще, наверное, еще и тридцати не исполнилось. Из нагрудного кармана – а я знала, знала! – виднеются дужки черных очков. Пижон.

Парень настолько рассинхронизирован с окружающим миром, что начинает двигаться только когда я уже оказываюсь совсем рядом. Высокое самомнение и уверенность в собственном превосходстве, – это тебе не «Твикс», дружок, эта сладкая парочка никогда не доводит до добра.

Он пытается нырнуть на водительское сидение, но я быстрее даже безо всякой паранормальщины – и мой верный кастет прилетает пижону прямо в челюсть. Он мычит и утыкается виском в подголовник. Я ныряю в салон и по-хозяйски усаживаюсь к нему на колени. Зацени мой лэп-дэнс, приятель, когда еще посмотришь на такое?

– Тебя как звать, мальчик? – интересуюсь покровительственно. Мой собеседник не потерял сознания, но находится в состоянии «грогги», ему сейчас все кажется нечетким, расплывающимся… похожим на сон.

– Дэвид…

– Так вот, Дэвид, важный вопрос: кто тебя послал?

– Босс…

– У босса есть имя?

– Мисс Прайс… зря вы так…

– Ладно, – мне становится ясно, что ничего путного от него уже не добиться. – Последнее: знаешь, сколько сейчас времени?

– Что?

– Пора баиньки! – я выбираюсь с сиденья и с силой прикладываю своего нового друга Дэйва о приборную доску. Голова у него оказывается прочной, а вот сознание – нет. Он валится на пассажирское сиденье, как подрубленное дерево.

Двигатели всех трех автомобилей все еще работают, расходуя высокооктановое топливо; это шумное, грохочущее варварство. Макс тем временем заканчивает свои переговоры с последним из этой отнюдь не великолепной шестерки – переговоры, как и следовало ожидать, проходят для нас удачно.

– Уф-ф-ф-ф! – выдыхаю я, кажется, впервые за все время нашей краткой переделки. Все это заняло – сколько? Минуту? Это если считать наш разговор с Дэвидом, конечно – но по ощущениям в остальном мире прошли годы. Определенно, этого более чем достаточно на один чертов день. – Макс, ты как?

Малышка выходит из-за автомобиля. Вполне, вполне – из носа стекает одинокая струйка крови, но в целом она выглядит в тысячу раз лучше, чем в полицейском участке, под бдительным присмотром офицера со странным именем Ода.

– Я в порядке, – слабо машет она ладошкой, которая тоже испачкана чем-то темным. – Но нам надо сматываться. И быстро.

По радио продолжает звучать жизнерадостный рок – сейчас, например, «Грин Дэй» поют «Знай своего врага». Словом, все как нельзя более кстати.

– Не вопрос, дорогая! Может, возьмем их тачки? Выбор у нас теперь весьма широк, прямо завидки берут, а выглядят они всяко получше нашего рыдвана.

– Нет… Внутри наверняка системы геолокации. Слишком рискованно.

– И то верно. Тогда прыгай в «Юкон» и врубай первую передачу, а я пока подберу пушки у наших щедрых друзей. Интуиция подсказывает, что им они теперь совершенно без надобности. Намасте, сучки!

***

Примечание к части

Наконец-то!

Часть 4

Что если бы я не захотела быть как все? Безглазая серая масса, пустые зомби, прущие вперед, словно тесто, вылезающее из кастрюли – разве она похожа на меня? И разве я похожа на них? Чего это вообще стоит – стоять на своем, не сдвигаясь ни на дюйм, плевать на сморщенные в неодобрении носы, усмехаться в прищуренные злые глаза, совать средний палец в осуждающие лица, похожие друг на друга, словно китайская штамповка?