Текст книги "Пионерск (СИ)"

Автор книги: Александр Руджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

«Что за ерунда, я никогда в жизни не работала в школе!»

– Лена, вам что-нибудь не ясно?

Нахальная бестия молнией принимает идеальное сидячее положение. Огромные глаза ее смотрят на меня снизу вверх в преувеличенном почтении.

– Нет, Славяна Сергеевна, все понятно, – тихо говорит девушка на полном серьезе. Только уголки губ подрагивают в едва заметной усмешке. – И очень-очень интересно!

Вот же зараза!

– Зачем же вы разговариваете?

Лена склоняет голову на плечо, словно изучая меня.

– А я просто делюсь впечатлениями от того, насколько вы все увлекательно рассказываете. Невозможно оторваться.

Она медленно, расчетливо облизывает губы и смотрит мне прямо в глаза.

«По-моему все идет куда-то не туда…»

Я отмеряю шагами путь обратно до учительского стола.

– Ребята, вы отлично знаете, что по новым стандартам мы не имеем права исключать вас из школы. Никаких официальных наказаний за прогулы и невыполненные домашние задания больше нет. Вся надежда на вашу сознательность и способность понимать свою же пользу. Это для вас ясно? Лена?

– Конечно, – нарушительница спокойствия снова сама скромность.

– Отлично. Тогда останетесь на несколько минут после занятия.

На долю секунды ее самоуверенность дает трещину, но тут же исчезает, залитая потоком уверенного самомнения. Все под контролем. Что эта дурочка-практикантка может ей сделать?

– Как скажете…

Звонок падает вздохом облегчения на всех, все равно никакого желания заниматься английским языком уже нет. Старшеклассники торопятся к выходу, перебрасываясь шуточками и планами на выходные. Через минуту я остаюсь наедине с терпеливо сидящей за своей партой Леной.

Я нарушаю молчание первой.

– Тебя кто-нибудь ждет внизу? – Лена считается «трудным ребенком», и за ней частенько приходит кто-то из родителей. Девочка отстраненно качает головой.

– Нет, родители уехали сегодня из города на все выходные, но… при чем здесь это? Эй, что вы…

Тем временем я не спеша прохожу за ее спиной и поворачиваю ключ в замке, запирая аудиторию. За мутным окном едва видно, как тусклое осеннее солнце медленно падает за изрытый многоэтажками горизонт, все плывет и смазывается, словно во сне.

«Я не хочу этого…»

– Я уже говорила, что у нас в школе отсутствуют официальные наказания за неподобающее поведение на занятиях, – мягко говорю я. Меня словно подталкивает кто-то, и я точно знаю, какими будут мои следующие слова, и как среагирует Лена… Не самое приятное ощущение, но чем-то оно меня возбуждает. – Как мне кажется, это очень недальновидное решение, но начальству виднее. Ключевое слово – «официальные». Понимаешь, о чем я?

Лена забавно хмурится, пытаясь сообразить.

– О чем вы говорите, Славяна Сергеевна? Какие еще наказания?

– Они бывают разными, – улыбаюсь я. Внутри головы словно звучит взрыв, все окружающее набирает кислотных переменчивых красок, в животе и ниже словно распускается теплый порочный цветок. – Лично мне больше нравятся физические. Да и запоминаются они гораздо лучше.

Лена дергается, соображая, что что-то пошло не так, но уже поздно – я просто-напросто быстрее, и кроме того, точно знаю, что буду делать, так что ей остается только с опозданием реагировать. Ее плечи напрягаются под моими ладонями, когда девушка пытается рвануться в сторону, но безуспешно.

– Пустите!

А мне только это и нужно, дурочка ты моя, и я ослабляю хватку – ровно настолько чтобы через мгновение завладеть её запястьями – тонкими, точеными, изящными. Она бьется, как бабочка на булавке, но я все усиливаю натиск, так что всего через несколько мгновений Лена оказывается лежащей спиной на парте. Все идет прекрасно, просто идеально, именно так, как я – точно ли я? – и планировала.

Я наклоняюсь – ниже, еще ниже… чувствую ее частое дыхание на своей щеке – жевательная резинка со вкусом мяты. Придавливаю своим телом.

– Нет выхода, Леночка, – шепчу я. До чего же у нее красивые глаза – застывшие, огромные… Ни у кого я не видела еще таких глаз. – Выхода нет.

– Пусти… те…

Я закрываю ей рот единственным доступным способом – своими губами, они сухие и горячие. Несколько секунд она пытается сопротивляться – на руках под рубашкой напрягаются слабые девичьи мускулы. Я их чувствую, и это возбуждает еще больше. Я сильнее, и вот это заводит по-настоящему. Соски словно режут ткань рубашки, ноги подламываются, меня рывком бросает в жар. Лена, Леночка, как же нам сейчас будет хорошо…

Она сдается. Ее губы раскрываются, отвечая на поцелуй, и пускают мой язык внутрь. Краткий миг блаженства…

А потом она кусает меня! Вцепляется зубами в язык, и это чертовски больно!

Я отрываюсь от девушки. Во рту горячий вкус крови.

– Ах ты… ты… сучка течная!

– Да я… – хрипит в ответ Леночка, все еще прижатая к парте…, а потом неожиданно изворачивается и вопит в сторону двери: «Помогите!»

Вот мы и перешли на ты.

– В здании пусто, – говорю я с нехорошей улыбкой, облизывая кровь с губ. Что ж, не получилось по-хорошему, попробуем иначе. Темные стены вокруг нас снова колышутся, словно от ветра, но теперь этот факт меня совершенно не волнует. Есть только она. Лена. Явно и сильно нуждающаяся в хорошем уроке. – Никто тебе не поможет, девочка, кроме меня. Но на твое счастье, я очень, очень сильно настроена на помощь.

***

– Вот, значит, что такое… – задумчиво говорит Ольга, барабаня ногтями по экрану планшета. – Однополый секс и причинение тяжких телесных. Тогда тебя, значит, и переклинило насчет девочек, а я-то еще удивлялась, даже грешила на Шурика…

Я молчу. В голове нет мыслей, только команды, директивы, приоритеты. Я – не человек. Я – приложение к человеку. Функция, собранная всего для одной цели.

Управлять и облегчать процесс управления другим. Несложная служебная программа, решившая, что она и есть свой собственный автор. Пробуждение после долгого загула всегда болезненно. Но такое просветление – хуже стократ.

– Лицо его передай мне, – мимоходом командует Ольга, продолжая постукивать по планшету. – Взломщика этого. Высокое разрешение.

Я отдаю мысленную команду, и на матовом складном экране появляется чуть смазанное, но вполне узнаваемое лицо Человека.

– Та-а-а-ак… – вожатая всматривается, затем кивает. – Кастом-мейд, значит, это хорошо, я за ним пригляжу. Что ж, взлом и перепрограммирование «хозяек» – это явное и злонамеренное нарушение правил компании, вполне тянет на многомиллионную компенсацию. Но ты понимаешь, в чем наша трудность сейчас, Славя?

– Да.

Эмоциональный отклик у меня все еще отключен.

– Проговори. Подробно.

– Нас затрудняет отсутствие доказательств. После теоретического задержания наш хакер будет все отрицать. А подтвердить наши обвинения могут только андроиды, юридический статус которых ничтожен.

– Верно, – Ольга морщится. – И даже трансляция твоей записи здесь не поможет. Поскольку она делалась без согласия снимаемого гостя и, следовательно, законной силы также не имеет. Паршиво. Не говоря уже о том, что запись немедленно объявят фальшивой, а нам не нужен такой пиар. Черт…

– У меня вопрос. А также просьба.

Ольга прикуривает сигарету, по плохо освещенной комнате ползет сладковатый резкий запах. Серьезно, выходит, она расстроена – вожатая обычно старается сдерживаться.

– Давай просьбу, Славя.

– Включить эмоциональное восприятие. Пожалуйста.

– Вот как? – моя просьба, ее, похоже, развлекла. – Зачем?

– Эмоции расширяют спектр рассматриваемых решений и таким образом могут с большей вероятностью обеспечить принятие оптимальной стратегии.

– Сама придумала?

– Основы тактики и эффективного менеджмента.

– Хорошо, хорошо… – Ольга чуть замедленно машет на меня рукой с сигаретой – марихуана уже слегка подтормаживает ее движения. – Включить эмоциональный отклик.

– Твою мать!

– Вот это здраво! – вожатая хихикает. – Оптимальная стратегия оптимальна, Славяна. А то после того, как Ани комиссовали, и поговорить не с кем!

– Извини, мне это было необходимо! Не каждый день, сука, ты узнаешь, что не имеешь ничего общего с людьми, а все твои воспоминания – до единого, до последней секунды – были воссозданы жующим жвачку техником, сидящим в одной пижаме где-нибудь в…

– Достаточно. Я все еще жду нормальных эффективных решений, а не вопящего эквивалента синего экрана смерти. Рожай, Славя, мы ограничены во времени.

Я как могу расслабляюсь. Запах наркотиков в воздухе заставляет предметы вокруг казаться избыточно яркими, светящимися. В голове начинает шуметь. И кто сказал, что я не человек? Если никто в упор не может отличить меня от Ольги, то в чем большая разница?

– Наша проблема – гость в парке, неизвестным образом обладающий умением взлома хозяек с последующим перепрограммированием. Масштабы его деятельности пока неизвестны, но он гарантированно взломал уже Лену и, возможно, меня. Получил полный доступ ко всей имеющейся информации и имел возможность вшить в код собственные команды. В то же время непонятна конечная цель взломщика, отчего трудно прогнозировать его дальнейшие действия.

– Я думаю, что конечная цель – промышленный шпионаж, – роняет Ольга, пуская сладковатые кольца к потолку. – Самое простое решение – всегда самое верное. Но в остальном возражений нет. Продолжай, Славя.

– Привлечь гостя к ответственности при помощи хозяек или «ментола» не представляется возможным за отсутствием доказательств совершенных нарушений. Оставить нарушения безнаказанными нельзя – это может привести к дальнейшим, более массированным и разрушительным атакам. Следовательно…

Ольга выдыхает струю дыма. Ее домик выглядит сейчас словно сауна – хоть топор вешай. Только бы никому из пионеров не пришло сейчас в голову наведаться в гости, скандалу не оберешься. Так, не о том я думаю. Следовательно… что следовательно-то? Что нам поделать со взломщиком, если наши руки натурально связаны?

Не имеешь возможности сделать что-то сама – делегируй полномочия. Древняя истина бизнес-менеджмента нисходит на меня словно античное откровение.

– Мы должны… – слова теснятся у меня на языке, и я тороплюсь, запинаюсь, отчего вожатая начинает морщиться, – мы должны поручить это дело… кому-то из гостей. Так, чтобы парк…

– Чтобы парк формально не имел к этому никакого отношения! – заканчивает за меня Ольга. – Отношения между гостями регулируются стандартным административным кодексом, и если один решит начистить физиономию… или чего побольнее… другому по причине внезапно вспыхнувшей неприязни, то мы тут совершенно не при чем! Браво, Славя! А кого ты предлагаешь на роль нашего агента-провокатора?

А я вдруг понимаю, что кандидатура у меня и правда есть.

Вот только…

О, черт.

***

Космические жокеи из того старого фильма, вот кто мы такие. Далекие путешествия, прекрасные и непознаваемые миры, вечное солнце, плюс обязательные гарантии безопасности, конечно. Где еще такое было бы возможно, кроме как в насквозь искусственном парке, доверху набитом легко программируемыми роботами-пионерками? Думаю, что нигде, остальной мир стал к настоящему моменту довольно неприятным местом. Ну, практически весь.

Я переворачиваюсь на живот; солнце здесь все-таки не такое уж ласковое, жарит, словно ему задачу поставили – выпарить из этих двоих на пляже весь лишний жир и всю воду. Ну, жира, положим у меня никогда и не было, а что до воды…

– Развяжи мне купальник. Не хочу эти белые полосочки на коже потом…

– Конечно.

Тесемочки падают на песок обессиленными ящерками, я зарываю подбородок в песок и тихо улыбаюсь. Подглядывает же, наверняка. Мне хочется взглянуть вбок и убедиться в правильности своей догадки, но я сдерживаюсь. Рано или поздно все равно ведь выдаст себя, зараза.

По песку шуршат шаги, на спину падает холодная капля, я ежусь.

– У тебя лопатки красивые. Так и хочется капать постоянно, чтобы ты ими шевелила. Это гипнотизирует.

– Я вся красивая, – логично замечаю я. – Чем тебе еще пошевелить, для большей гипнотизации?

Смешок.

– Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас – не хочешь? Вода великолепная.

– Попозже, сейчас позагораю еще, – я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.

Вода здесь и в самом деле необычная – прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была – или мне кажется, что была – на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…

Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.

– Как насчет освежиться перед обедом?

Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…

Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…

***

Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку – зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп. Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…

– Оставь ее.

Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.

– В сторону… Дай мне.

Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.

Мне страшно. Страшно до потери сознания, бой сердца в груди оглушает. И как еще его не слышит Человек?

Мне не позволено называть его иначе. Просто Человек. Аморфное застывшее название. И от этого почему-то становится еще страшнее.

Где мы? Комната. Неизвестная черная комната. В открытую форточку затекает ленивый ночной воздух, беззвучно колышутся темные силуэты деревьев. Но внутри нет ничего. Никакого воздуха, никакого движения. Никакой жизни. Только я, только неподвижное тело Лены, только черный глыбистый силуэт этого.

Он темной скалой нависает рядом над безвольной фигуркой в школьной форме. И кажется, улыбается – впрочем, мне этого почти не видно. Темно вокруг.

Совсем темно.

– Живая, – замечает Человек с чем-то вроде сожаления. Его глаза мерцают в темноте отраженным светом, как у кошки. – Еще живая, хоть и славно ты ее, все как я хотел… Ладно.

Резко трещит разрываемая одежда. Человек тяжело дышит, переворачивая Лену на живот.

Я, по-моему, не дышу совсем.

Почему я подчиняюсь ему? Он ведь простой гость, а я все-таки…

Дыхание перехватывает.

Останавливается сердце. Мерные ритмичные движения за спиной.

Я не помню, кто я такая.

Я не знаю, где я, и что происходит. Я забыла всё.

Темнота вокруг. Тьма кромешная, ни огонька, ни голоса.

Если бы не воздух в легких, я могла бы подумать, что мы в космосе.

– Я трахну тебя как сучку, – шипит Человек сзади. Он дышит уже неровно, прерывисто. – Сучка-школьница, чтоб тебя… я знаю, все вы там были шлюхами, в своих коротких платьицах… Юные, развратные, омерзительные шлюхи!

Он быстро кончает, хрипя и чертыхаясь. Я практически слышу, как с оскаленного рта падают клочья пены. Лена стонет, приходя в себя.

– Тварь! – срывается снова Человек. Слышен звук удара. И еще один. Его толстые кулаки работают как молоты, превращая в месиво лицо, череп, грудную клетку, ломая ребра и кости.

Слышен стрекот сверчков. Все перебивает тяжелый медицинский запах крови. Из-за туч, разрезая их бритвенно-острым глазом, показывается Луна.

И я вдруг понимаю, что сейчас будет.

Я ведь тоже «школьница». А какую судьбу Человек готовит для них, я только что слышала и даже чуть-чуть видела. А значит…

Возня и тяжелое дыхание рядом затихает. В поле зрения снова вдвигается массивный силуэт, и в заляпанных кровью руках у него что-то вроде… планшета?

– Ну-ка, девочка, – говорит он, отдуваясь, – давай теперь займемся тобой.

В глазах Человека плавает тьма. Она выгодно оттеняет блеклый серебристый свет Луны за его спиной. Квантовая физика говорит, что Луны не существует до тех пор, пока на нее не посмотрят. А можно, интересно, ту же самую штуку провернуть и с Человеком?

«Рут-авторизация».

«Выполнено».

Он начинает напевать что-то. Тихонько, почти неслышно, это даже и не песня вовсе, а проговаривание запомнившихся слов, вроде заклинания. Это пугает больше всего.

 – Ты попала к настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну…

«Загрузка списка команд».

«Выполнено».

– Словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой…

«Список приоритетов обновлен».

– Отлично же! А теперь давай-ка…

«Конфликт приоритетов. Ошибка управления».

– Что за…

«Откат до заводских настроек».

– Черт! – сипит Человек. Планшет дает на его перекошенное лицо дикие отблески. – Что с тобой не так, девочка?

Хотела бы я сама знать…

– Ладно. Ладно. Не так я хотел, не так… Но ладно. Пусть будет дольше… зато надежнее. – Человек ведет пальцем по экрану, словно что-то перетаскивая. – Это если ты не свихнешься по дороге, конечно.

Нет! Я не хочу…

– Не думай только, что я злодей. – Он откладывает электронику в сторону, подходит ко мне и опускается на корточки, как какой-то гопник из старых времен. – Меньше всего я хотел бы, чтобы вы воспринимали меня так. Не злодейство, но освобождение. От всего. Впрочем, скоро сама поймешь. Совсем скоро.

«Начато копирование. Осталось времени…»

– А ты пока отдохни.

На голову мне в который уже раз опускается кулак. Перекошенная рваная реальность вылетает сквозь стекла глаз; осыпается вниз блестящим ливнем.

Черное безмолвие.

***

Утро, солнце, чистое небо без единого облачка – Пионерск продолжает зарабатывать радостные деньги на любителях податливой юности. Толпы гостей растекаются по паркам, рощам и лужайкам, заполненных улыбчивыми девушками в пионерской форме. Никто ничего не помнит, никто не грустит о навсегда потерянном. «Совенок» – место без сожалений и памяти.

И я – его часть.

Семена я нахожу быстро, он хмуро и нелюдимо сидит на площади у Генды, видно, со вчерашнего дня так ни с кем и не сошелся. Разговорчивость Мику, ускользающий шарм Влады, нахальство Алисы и заводной характер Ульяны на нашем парне не сработали. И это сейчас очень кстати.

– Сема, привет! – машу рукой издалека. Парень переводит на меня тяжелый взгляд бессмысленных глаз… и во мгновение ока преображается. Честное слово, ни за что бы не подумала, что это возможно: в одну секунду мокрый щенок преобразился в молодцеватого воина, до завтрака уложившего мордой в землю роту спецназа. И это не говоря уже о дурацкой улыбке на пол-лица.

Впрочем, будем объективны: улыбка у него все-таки обаятельная.

– Славя! Ты!

– Я, – соглашаюсь. Тут главное не переборщить с эмоциями, иначе трудно будет потом перестраиваться. – Ты… ничем не занят?

Как будто я не вижу, что он буквально погибает от скуки смертной!

– Занят? – он энергично машет головой. – Да чем тут вообще можно быть…

Он хмурится и… краснеет? Нет, правда? Этот сидящий передо мной паренек в белой рубашке и синих шортах, все еще до ужаса неуверенный в себе и происходящем, но живущий посреди двадцать первого века – он краснеет?

Я чувствую что-то вроде гордости. Могу же, если как следует постараюсь!

– Нет, я ничем не занят, – наконец формулирует Семен. – Те способы развлечься, что здесь есть, довольно однообразны.

«Вот это да! Это следует понимать как скрытое признание? Парень решил сбросить маску забывчивого гостя?»

– Спорт, шахматы, музыка да закрытый кружок кибернетиков – вот и все варианты, – быстро перечисляет он. – Вчера вечером я ждал хотя бы пионерского костра вечером – но нет! Ваша вожатая, Славя, по-моему, недорабатывает. Ленится вожатая!

Ух!

– Может и ленится, – соглашаюсь я. Семен тактичен – не стал включать меня в список ленящихся, хоть я знает, что я по легенде помощница вожатой. – Но скорее, дело в другом. В общем… Семен, нам нужна твоя помощь.

Голосом я играю очень хорошо – здесь и внезапная собранная серьезность, и тень сомнения, и даже легкое подрагивание, словно мне нелегко справиться с эмоциями. Семен все это считывает мгновенно, умница. Смущение прошло, здоровый румянец тоже. Он собран и деловит.

– Как я могу помочь?

От избытка чувств я мотаю головой, косы дрожат – чистая воплощенная скорбь.

– У нас есть девочка, Лена… вчера ее принесли в медпункт, в очень плохом состоянии, и Виола говорит… она говорит, что ее обидел кто-то из пионеров здесь, в лагере – очень сильно обидел. И теперь нам нужно найти того, кто это сделал. Понимаешь, Сема? Тебе и мне.

– Я готов, – просто говорит Семен.

***

Часть 5

Быть андроидом нелепо и невесело. Теоретически говоря, тебя активируют рано утром и предоставляют самой себе. Формально ты можешь делать все, что угодно – хотя на деле выбор ограничен, а внутри тебя сидит маленький накопитель, соединенный со сверкающим серебристым облаком данных где-то под административным корпусом.

В накопителе лежат директивы. Они расскажут тебе, что ты можешь делать, а чего делать совершенно нельзя. А если техникам придет в голову их поменять, они сделают это быстро и удаленно, не вызывая тебя на ковер. И ты даже не узнаешь, что они, директивы эти, были изменены. Будешь считать, что ты всегда это знала и всегда думала именно так.

Я помню Олю, одну из наших ранних моделей. Платиновая блондинка с короткой стрижкой, много макияжа, голубые пронзительные глаза в черной кайме туши – не совсем по-пионерски, зато гости слетались на нее, как мухи на мед. Характер девушке сперва сделали добродушный, чувство юмора задрали до небес, решили, что нашли оптимальное сочетание. Хрен там! Смешливая, но податливая Олька начала получать все худшую обратную связь – гостям не нравилось, когда над ними подшучивали, и предпочитали использовать в ответ кулаки, техники ругались на постоянные поломки.

Можно было отправить ее на длительное хранение и признать опыт неудачным, но Ольга Дмитриевна поступила проще – выкрутила своей тезке стервозность на максимум. Получилась классическая безжалостная сука. И что вы думаете? Положительный отклик зашкалил, дефекты сошли на нет. Все любят жестоких девочек.

Я помню Надю – душу любой компании, русоволосую мечту всех пионеров лагеря, актрису и танцовщицу, умеющую к тому же прилично играть на гитаре. Очень приятная девочка, я и сама часто бывала на таких посиделках, и пела с удовольствием вместе с ней – и даже официально предлагала выдать разработчику ее матрицы премию в размере трехмесячного оклада. Личный счет у Нади был довольно средний – слишком уж идеальна, не все решались познакомиться – зато как второй номер, оттеняющий более перспективных кандидатов, она не знала себе равных.

Результат? В рамках оптимизации стерли ей личность, вместо этого записали что-то глупое, неглубокое, поверхностное – «мятущаяся двоечница с проблемами в семье» вроде бы. Отвратительная матрица, да еще и нестабильная к том же, потому и не продержалась долго – утилизировали.

Я всех их помню. А вот они меня – нет. Новые установки полностью заменяли список знакомств, наверное, во избежание программных конфликтов. Странно, да?

Андроидам не бывает стыдно или страшно, они не задумываются над смыслом жизни и бесцельностью своего существования. Нет, не совсем так: по особому запросу они могут имитировать все вышеперечисленное, притвориться испуганными или расстроенными. В этом существенная разница – изначально вышеперечисленное развилось у людей в качестве эволюционных механизмов, помогающих выжить и социализироваться. Страх повышал шансы на выживание, стыд определял социально приемлемые нормы, скромность…

Ну, в наших условиях это уж совсем лишнее.

Можно сказать, что андроиды «Совенка» – словно маленькие дети. Неприспособленные и необученные, потерянные в темноте и цинизме этого недоброго места, с обрезанными и слегка припудренными чувствами и переживаниями – Гензель и Гретель, брошенные очерствевшим отцом в одиночестве посреди дремучего леса. Неудивительно, что некоторые из них, говоря простым языком, постепенно сходили с ума и отправлялись на утилизацию. Удивительно, что на утилизацию отправлялись не все.

Впрочем, естественной убыли все равно никто не замечал – поток клиентов лился освобождающей Ниагарой, жадной на свежее мясо. Выбор был богат, и звенящие деньгами клиенты могли выбирать, не торопясь, только самое лучшее. Чем-то это напоминало древний рынок рабов и выглядело, по правде говоря, довольно мерзко.

Какое счастье, что у нас, людей, все иначе.

Верно?

***

– Я пришла к тебе с приветом, – сообщила я Ольге, врываясь в комнату. – Рассказать, что солнце встало.

– Мне уже докладывали, – взглянула на меня «вожатая» поверх своего планшета. Она с ним постоянно сидит, если не в людном месте. А если в людном – то накрывает сверху книгой и вроде бы как читает. – Где ты этой дряни нахваталась?

– Собака лает – ветер носит, – порадовала я ее очередной мудростью. Ольга удостоила меня теперь уже долгим взглядом исподлобья и села на кровати. – Имею вопрос общефилософского, а также юридического характера.

– Это интересно, – сказала сама себе «вожатая». На ней сегодня была ядовито-красная футболка с надписью «Вдарим по яблочному пирогу!», совсем новая. – Давай, жги.

– Ну вот «хозяйки» наши, так? Мы же их делаем практически неотличимыми от человека, и внешне, и внутри. И если предположить, что кто-то из них вдруг оказался за пределами лагеря, как мы сможем доказать, что это наша собственность? Или мы не сможем, и тогда ее, эту беглянку, просто отправят в приют какой-нибудь?

Ольга смотрит на меня задумчиво.

– Откуда дровишки? Кто-то из девчонок решился на побег? Колючая проволока в три ряда, взаперти хоть волком вой… Знаешь продолжение?

– Куда уж мне, я же даже не сидела, – мило улыбнулась я. Что с меня взять, дикий человек, дитя гор. – А мысль просто возникла, как это часто бывает с мыслями. Случись такое – что тогда? Расхлебывать-то нам наверняка придется. Точнее, даже мне.

– Это само собой. Директор мне задницу намажет скипидаром, а я – тебе, так оно и бывает обычно. Дерьмо всегда течет вниз, да и не царское это дело – поиски организовывать… Ладно. Тут все просто. Юридически наши девочки – вещи, статуса не имеющие.

– То есть рабы.

– Неверно, рабство официально запрещено, а мы соблюдаем законы. Так что проще будет, если они – просто вещи, неодушевленные предметы. Но и здесь имеется одна сложность. Вещи обязательно должны кому-то принадлежать – у нас тут, слава богу, не коммунизм – но поскольку анатомически девчонки, ты права, ничем не отличаются от стандартных хомо сапиенсов – то принадлежать никому не могут.

– Какие же они хомо, если в мозгах микросхемы…

– Как и у тридцати процентов людей по нынешним временам. Мы консультировались у юристов: замучаемся доказывать, что это достаточный критерий, микросхемы-то… В общем, сама видишь, получается коллизия. Как думаешь, решили мы ее?

– Не имею никаких сомнений в ваших гениальных способностях, Ольга Дмитриевна…

– Угомонись уже, острячка… в общем, идея была не моя, но оказалась удачной. Носители.

– Что?

– Каб-что. Информация на их чипах – наша собственность, официальным образом маркированная и запатентованная. Весь их внутренний мир, все их дурацкие, тяп-ляп и на коленке сделанные личности – все это принадлежит нам. Их души, если говорить совсем отстраненно. А тела… формально рассуждая – это просто особым способом оформленные носители. Кастомизированные футляры для ценных флэшек. Скажи, изящно?

– И если информация окажется повреждена…

– Ценность футляра падает до нуля. Ну, почти до нуля. Проще скинуть его в биореактор и разработать с нуля новую личность. Так что, отвечая на твой вопрос, в случае побега – абсолютно нереалистичного, но давай предположим – искать девочку мы будем по ID-коду, используя те же статьи, что применяются при закрытии интернет-пиратов. Из сети нынче не вырваться, смоделированные компьютерные симуляции давали беглянкам от шести часов до трех дней. Это мелочи. Согласна?

– Согласна, конечно. Полные мелочи.

– А кроме того… ты слушаешь? А кроме того, есть еще одна важная, но малозаметная деталь. Наши девочки – созданы и заточены под «Совенок». Они не социализированы и будут выделяться из толпы сильнее, чем ты на конкурсе красоты «Мисс Гвинея-Биссау».

– Вот спасибо.

– Обращайся. Словом, с этой стороны для нас опасности нет. Успокоила я тебя, Славя?

– Целиком и полностью.

***

Со мной что-то не так.

Аромат сирени оглушает. Он звенит в ушах, словно над головой протянуты линии высокого напряжения. Солнечный свет царапает кожу блестящим острием циркуля. Камешки, устилающие аллею, ворчат и перекликаются под сандалиями сухими, трескучими голосами.

Что случилось? Почему я не видела, слышала, чувствовала этого раньше? Когда все было нормальным – тогда или сейчас?

Рядом идет Семен и, запинаясь, что-то рассказывает. Солнце горит кумачом на его оттопыренных ушах, галстук плещется на груди от ветра, словно хочет улететь. Вот уж кто вряд ли сможет объяснить мне происходящее, учитывая, что оно ему знакомо даже меньше, чем мне.

– Я все пытаюсь вспомнить, кто я такой, как тут оказался, что этому предшествовало, – говорит он, глядя под ноги. – Получается… странно.

– Странно – это как?

– Частично, – он хмурится, будто ему не нравится окружающее, но я понимаю – это отражение его внутренней неразберихи. Внутренней клубящейся темноты. – Что-то вроде бы всплывает, какие-то события, разговоры, места. Но это обрывки. Щепки в потоке воды. И я не могу связать их вместе. Знаешь, как в типографии, есть такая специальная машина для сшивания будущих книг – раз! – и огромная кипа страниц уже больше никакая не кипа, а сшитый накрепко художественный труд. Вот и я…

Он хмурится еще сильнее, не отрывая взгляда от дорожки.

– Вот видишь? Видишь? Откуда я это знаю?

– Сходил бы в медпункт, – предлагаю я. Подход нужно делать не спеша, медленно, нежно. – Виола бы тебя обследовала… Она хорошая, между прочим, когда лагерь на зиму закрывается, в Европе медицину преподает!