Текст книги "Оккультисты Лубянки"

Автор книги: Александр Андреев

Соавторы: Василий Бережков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава вторая
Время испытаний

1. СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Осенью 19 И г., после того как Германия объявила войну России, Барченко оказался в рядах действующей армии. Правда, ненадолго. Уже в 1915 г. после тяжелого ранения он возвращается в Петербург. Вновь берется за перо – пережитое на поле брани подсказывает ему сюжеты «военных рассказов», которые один за другим появляются в журнале «Мир приключений». В 1917 г. он также публикует большую приключенческую повесть «Океан-кормилец» (из жизни мурманских промышленников), очевидно, написанную после возвращения с фронта. Произведение это появилось отдельной книгой как бесплатное приложение к журналу для детей школьного возраста «Всходы». [96]96
  Ouspensky P.D. In Search of the Miraculous. NY. – L, 1977. P. 37–40.


[Закрыть](В настоящее время эта книга является раритетом. В Петербурге мне ее не удалось отыскать – выяснилось, что единственный экземпляр повести находится в бывшей Ленинской библиотеке в Москве.)

Февральскую демократическую революцию Барченко встретил, по-видимому, с тем же энтузиазмом, что и большая часть прогрессивной русской интеллигенции. Однако большевистский Октябрьский переворот с его «массовым безумием» вызвал у него неприятие. «Октябрьскую революцию я встретил враждебно, воспринимая только внешнее проявление толпы, смешивавшее в моем понимании люмпен-пролетариат с пролетариатом и создававшее у меня представление о «животной распущенности» рабочих, матросов и красногвардейцев. Это создавало стремление скрыться, спрятаться от революции», – такими словами Барченко два десятилетия спустя охарактеризовал свое первоначальное отношение к главному событию XX века. [97]97
  Протокол допроса А.В. Барченко от 10 июня 1937. Цит. по кн.: Шишкин О. Битва за Гималаи… С. 354.


[Закрыть]Подобные настроения в полной мере отразил на своих страницах еженедельник «Вестник труда» (издание кооперативного товарищества духовных писателей «Соборный разум»), с которым Александр Васильевич тесно сотрудничал в 1918 г. Причина трагедии, разыгравшейся в России, по мнению издателей еженедельника, состояла в том, что революция отвергла христианство с его духовными ценностями, предав забвению учение Христа. «Вместо социалистического земного рая мы видим шабаш Сатаны: озверение людей, голод, всюду свистит коса смерти. И понятны делаются вопли о безрадостной жизни, о нестерпимой ее тяготе. Тяжело. Страшно. Кошмарно», – писал в одном из номеров «Вестника труда» священник А.И. Введенский. Но «как же это могло случиться», спрашивает он затем. «Как светлое солнце русской революции стало палящим огнем, который жжет и губит сейчас страну?» И тут же дает ответ, ясный любому христианину: «Не было с нами солнца правды – Христа!» [98]98
  Веденский А.И. Обрывки сердца верующего // Вестник труда. 1918. № 2, 26 мая.


[Закрыть]

Первый шок от октябрьских событий, испытанный Барченко, однако, вскоре прошел, и он начал рассматривать революцию в более позитивном свете, как «некоторую возможность для осуществления христианских идеалов» в противоположность «идеалам классовой борьбы и диктатуры пролетариата».

Эту свою позицию Барченко определяет как «христианский пацифизм», заключающий в себе идеи «невмешательства в политическую борьбу и разрешения социальных вопросов индивидуальной нравственной переделкой себя». «Свои взгляды в этот период я проводил, читая лекции, и в часто печатавшихся мной литературных произведениях религиозно-мистического характера». [99]99
  См.: Шишкин О. С. 354.


[Закрыть]Одним из таких произведений был опубликованный в первом номере «Вестника труда» рассказ «Частное дело», название которого прямо указывало на большевистский декрет об отделении церкви от государства, определивший новый статус религии в советской России («Религия – частное дело каждого»).

В очерке «К свету» Барченко пытался перекинуть мостик из прошлого в будущее, возвращаясь к своей излюбленной теме: «Завоевания современного естествознания, открытие целого мира – невидимого, но бесспорно существующего – мира всепроникающей лучистой энергии, открытие анабиоза, уединения чувствительности, явлений ультралетаргии ставят современность лицом к лицу с головокружительной догадкой: не скрыты ли под иносказаниями древнейших религиозно-философских школ действительные достижения, к которым наша наука еще лишь на пути?» [100]100
  См.: Вестник труда. 1918. № 5.


[Закрыть]

Страх перед революцией усилил мистические настроения Барченко. В конце 1917-го – начале 1918 гг. он часто посещает различные эзотерические кружки Петрограда, продолжавшие регулярно собираться, несмотря на хаос революционного времени. На допросе у следователя он назвал три таких кружка – известной теософки и мартинистки Ю.Н. Данзас, доктора Д.В. Бобровского (двоюродного брата «черносотенца Маркова 2-го») и общество «Сфинкс». Их посетители, уединившись за плотно закрытыми дверями, горячо обсуждали не только отвлеченные религиозно-философские вопросы, но и куда более актуальные политические темы. В целом в кружках царила резко антибольшевистская атмосфера. (Квартира Бобровского на Владимирском проспекте, по словам Барченко, представляла собой «конспиративную квартиру белогвардейцев» – здесь от большевиков в 18-м скрывались Марков 2-й, а также ряд террористов, в том числе Борис Савинков.) [101]101
  См.: Шишкин О. Указ. соч. С. 355–356 Д.В. Бобровский проживал в доме 15 по Владимировскому пр.


[Закрыть]У доктора Бобровского Барченко несколько раз читал доклады «философско-мистического содержания», а в «Сфинксе» ему пришлось однажды вступить в острую полемику с критиками Октябрьской революции. Однако его «христианско-пацифистское выступление» не встретило понимания у присутствующих, и он покинул собрание.

В то же время Барченко неоднократно выступал публично в разных местах Петрограда с лекциями о древнем естествознании – о достижениях утраченной человечеством «Древней науки» – тема, которая все более и более увлекала его в условиях страшного социального катаклизма в России. В уже упоминавшейся нами краткой автобиографической записке он написал довольно скупо: «В 1918 году читал ряд публичных лекций в Тени-шевском зале по истории естествознания. В том же году читал законченный курс «История древнейшего естествознания» на частных курсах преподавателей в физическом институте Соляного городка». [102]102
  ЦГА СПб. Ф. 2990. On. 1. Д. 103. Л. 106 об.


[Закрыть]Что представлял собой этот курс, можно судить по чудом сохранившейся в одном из московских архивов лекции о картах таро. Лекция эта датирована февралем 1919 г, и из ее содержания можно заключить, что Барченко прочитал в конце 1918-го – начале 1919 гг. целый цикл лекций, посвященных каббализму и системе таро, которую эзотерическая традиция рассматривает как «синтез и квинтэссенцию» древнего знания. Несомненно, что для создания подобного цикла ему пришлось основательно проработать огромное количество исторической и религиозно-философской литературы на русском и других языках.

Осенью 18-го, когда уже началась Гражданская война, Барченко поступил на естественно-географический факультет только что открывшихся в Петрограде одногодичных Высших педагогических курсов (переименованы через год в Педагогическую академию). Курсы эти готовили высококвалифицированных работников народного просвещения и социальной культуры (преподавателей, инструкторов), а также были призваны способствовать распространению и популяризации новой – советской – педагогики. В заявлении в правление курсов Александр Васильевич указал на желание «посвятить себя педагогической деятельности в качестве преподавателя географии». Это может показаться довольно неожиданным после того, что мы знаем о его литературно-журналистской карьере и научных опытах. Впрочем, год спустя, прослушав курс «по географическому циклу», [103]103
  ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 7. Д. 12. Л. 92 об..


[Закрыть]Барченко обратился в Совет академии с просьбой принять его в число слушателей-стипендиатов «на химический цикл». Свое желание он мотивировал таким образом: «Как литературный работник и педагог, намеревающийся посвятить себя не только педагогической, но и научной, в более широком смысле, деятельности, нуждаюсь в подготовке более законченной и разносторонней». [104]104
  ЦГА СПб. Там же. Л. 1. Заявление А.В. Барченко в Совет Педагогической академии от 30 августа 1919.


[Закрыть]Отдел подготовки учителей Комиссариата Народного Просвещения не возражал против обеспечения его стипендией в течение второго года обучения, и в результате Барченко был принят повторно в академию. Правда, не на физико-химический, а на биологический цикл, который и закончил благополучно весной 1920 г.

Среди преподавателей Педагогической академии в тот период, когда в ней обучался Барченко, между прочим, было немало замечательных ученых. Так, например, курс биогеографии читал ботаник B.Л. Комаров (секретарь Географического общества, избранный в 1920 г. академиком РАН); гидробиологию – зоолог и исследователь морей Н.М. Книпович (одновременно исполнял должность ректора академии); историю этических учений (на гуманитарном факультете) – философ и историк-медиевист Л.П. Карсавин, историю литературы XIX века – поэт-символист, директор Тенишевского училища В.В. Шппиус, а историю социализма – нарком просвещения А.В. Луначарский. С некоторыми из них Барченко удалось завязать довольно тесные отношения – на почве общих научных интересов. В этой связи следует прежде всего назвать имена Н.М. Книповича и Л.П. Карсавина. Через последнего Барченко познакомился с еще одним интересным человеком, известным в Петрограде психографологом и собирателем автографов К.К. Владимировым. [105]105
  Об обстоятельствах этого знакомства Барченко впоследствии рассказывал таю «С Владимировым я познакомился в 1918 году, когда он пришел ко мне с профессором Карсавиным». См.: Шишкин О. Указ. соч. С. 363.


[Закрыть]

Здесь мы сделаем еще одно отступление, чтобы представить читателю этого нового героя, который в дальнейшем сыграет весьма немаловажную роль в судьбе Барченко.

2. К.К. ВЛАДИМИРОВ – ГРАФОЛОГ, ОККУЛЬТИСТ И ЧЕКИСТ

Константин Константинович Владимиров родился в 1883 г. в Пернове (совр. Пярну), старинном эстонском городке на берегу Балтийского моря. О его родителях практически ничего не известно – сам же Владимиров указывал в анкетах, что происходит из мещанской семьи. В 1900 г., по окончании перновской гимназии, Владимиров неожиданно срывается с места и уезжаег в Петербург. По-видимости, это было бегство провинциального юноши-идеалиста в большой столичный город, манивший своими возможностями и соблазнами, что весьма напоминает гончаровскую «Обыкновенную историю». Довольно быстро – очевидно, по чьей-то протекции – Константин устроился на службу в контору наждачно-проволочного завода Н.Н. Струка, что на Выборгской стороне. Подобно Барченко, попытался получить медицинское образование, но, как и Барченко, внезапно оставил занятия. Единственное место в Петербурге в то время, где Владимиров мог изучать медицину, – это Военно-Медицинская академия. Известно, однако; что администрация ВМА сурово карала революционно настроенное студенчество в связи с событиями 1905 г. (учащихся либо отчисляли, либо переводили в другие университеты, например Казанский). Владимиров же, между прочим, в одной из поздних анкет сообщал о своем революционном прошлом – что в 1900 г. он вступил в социал-демократическую партию, а в 1904 г. перешел во фракцию большевиков. Таким образом, вполне можно предположить, что в 1904–1905 гг. он учился в Военно-Медицинской академии и был исключен из нее, как и многие его товарищи. Впрочем, это всего лишь предположение.

В целом же о раннем периоде петербургской жизни Владимирова мы знаем очень мало. Известно лишь, что в 1904 г. он женился, а десять лет спустя у него и его жены Юлии Антоновны уже было четверо детей (что, вероятно, и спасло Владимирова от мобилизации в 1914 г.). После рождения в 1912 г. третьего ребенка Константин Константинович, который до этого перебивался случайными заработками (хотя вел довольно беззаботный образ жизни), вынужден был пойти на службу. До революции он сменил несколько мест – служат в конторе Путиловской верфи, в Русском электрическом обществе «Динамо» и в акционерном обществе «Пулемет» (с начала 1917-го и до самой осени). Конторская работа, однообразная и рутинная, несомненно, тяготила его, человека, как мы увидим вскоре, творческого и ищущего..

В юности, еще до приезда в Петербург, К.К. Владимиров пробовал заниматься живописью и писал стихи. Поэзией увлекался он и в более зрелом возрасте. (В личном архиве Владимирова в Российской национальной библиотеке сохранилось несколько его поэтических опусов, подписанных именем Стада, свидетельствующих, впрочем, не столько о таланте автора, сколько о его утонченной натуре и увлечении буддизмом.) И все же Владимиров обладал несомненным талантом, к тому же достаточно редким – талантом графолога.

Здесь надо сказать, что графология стала известна в России лишь в самом конце XIX века. Пропагандистом и популяризатором этой науки (которая в то время еще относилась к разряду эзотерических) выступил И.Ф. Моргенстиэрн (Моргенштерн), долгие годы обучавшийся графологии на Западе (в Германии и Франции) у таких ее адептов, как Ж. Мишон, А. Варинар, Г. Буссе и др. Собственно родоначальником графологии считается аббат Мишон, который в 1871 г. основал в Париже Графологическое общество и стал издавать журнал «Графология» (La Graphologie). Вернувшись в Россию, Моргенстиэрн начал производить с конца 1890-х свои собственные опыты, принесшие ему известность. А в 1903 г. в Петербурге был опубликован его большой труд под названием: «Психографология, или Наука об определении внутреннего мира человека по почерку», включавший в себя более 2000 автографов разных выдающихся людей древности и нашего времени с их портретами. Осенью того же года Моргенстиэрн приступил к изданию в Петербурге «Журнала психографологии», который знакомил читателей с основами новой науки – законами «графизма» и предлагал в виде иллюстраций образцы графологической экспертизы – психологические характеристики («портреты») видных деятелей XVII–XX вв. (русских царей и разных знаменитостей, в том числе С.Ю. Витте, А.Н. Куропатки-на, Э.Э. Ухтомского), составленные на основе изучения их почерков. В 1903 г. увидело свет и еще одно пособие по графологии, принадлежавшее заезжему оккультисту графу Чеславу фон Чинскому «Графология. Краткое руководство для определения по почерку духовного мира человека – нравственных его качеств, наклонностей и умственного склада»). Несколько позднее в С-Петербурге возникают общества – Графологическое (1909) и Психографологическое (1910), основанные соответственно А.К. фон Раабеном и И.Ф. Моргенстиэрном.

Владимиров, очевидно, приложил немало усилий, чтобы овладеть наукой «почерковедения», позволяющей проникнуть в тайники человеческой души, – штудировал всевозможные пособия и брал уроки у наиболее авторитетных петербургских графологов включая самого Моргенстиэрна. Приблизительно в 1909 г. К.К Владимиров начал производить самостоятельные психографологические экспертизы в Петербурге и добился немалых успехов. Вот, например, как отозвался о его работе некто В. Церер:

«Если когда-нибудь были пророки в области графологии, то бесспорно к ним нужно причислить г. Владимирова, ибо то, что я слышал от него, никто из ныне существующих графологов не скажет. Поразительно верное понимание и суждение о индивидуальных и интеллектуальных сторонах личности по неизвестному почерку дают мне право преклоняться перед графологией и считать себя в числе ревностных почитателей гения г Владимирова». [106]106
  ОР РНБ. Ф. 150. Д 22. Удостоверение, датировано 26 июня 1909 г.


[Закрыть]

Но К.К. Владимиров не только составлял «психологические портреты». Он пытался по почерку предсказывать будущее (что, строго говоря, выходит за рамки графологии). «Все ему открыто, он видит в почерке, как в зеркале, все прошедшее, настоящее и будущее. Он – маг», – восхищенно свидетельствовал о таланте Владимирова другой его клиент. [107]107
  Там же. Отзыв от 26 июня 1909 г.


[Закрыть](Поразительное совпадение: Владимиров и Барченко практически в одно и то же время занимались гаданием – один по почерку, другой по руке.) Впрочем, далеко не все «экспертизы» новоиспеченного графолога были столь блестящими. Случались неудачи и даже курьезы – так, один из клиентов Владимирова-прорицателя сетует – но не на предсказанную ему в будущем тюрьму, с чем вроде бы согласен, а на то, что «прорицатель» не «разглядел» в его почерке, что ему уже доводилось седеть в тюрьме в прошлом!

Помимо графологии, К.К. Владимиров увлекался и другими оккультными науками. Спектр его эзотерических интересов был необычайно широким – астрология, каббала, таро, розенкрейцерство, йога, герметизм, телепатия, магия. Неожиданный переход от революционных идей к оккультизму может кому-то показаться парадоксальным, но таких идейных «перебежчиков», как Владимиров, было немало среди представителей русской интеллигенции, переживших крах революции 1905 г. Впрочем, те же самые люди десятилетие спустя смогут легко совершить и обратный переход – от оккультизма к революции.

Увлечение Владимирова оккультизмом, как и у многих его современников, очевидно, началось с интереса к загадочным «психическим феноменам» – телепатии, гипнозу, ясновидению и особенно к спиритизму (медиумизму). Из писем его корреспондентов мы узнаем, что уже в 1907 г. ему нередко доводилось участвовать в спиритических сеансах на квартирах своих знакомых, а в конце года К.К. Владимиров даже обратился к президенту кружка менталистов и издателю журнала «Ментализм» И. Бутовскому с предложением о сотрудничестве «на идейной почве». Себя он скромно охарактеризовал как «человека, сведущего в некоторых областях оккультизма». [108]108
  Там же. Д. 39. Письмо И. Бутовского Владимирову от 10 декабря 1907 г.


[Закрыть]В следующем году Владимиров начал посещать С.-Петербургское психическое общество (собиралось по четвергам в доме 23 по Садовой ул.), а еще через год завязал отношения с теософским обществом. Председательница РТО А.А. Каменская, возможно, уже наслышанная о графологических способностях К.К. Владимирова, лично пригласила его бывать у себя. [109]109
  Там же. Д. 83. Письмо А.А. Каменской Владимирову от 2 ноября 1909 г.


[Закрыть]Впрочем, об участии Владимирова в работе РТО ничего определенного сказать нельзя. В то же время он проявлял большой интерес к теософии, что подтверждается наличием в его личном архиве значительного количества материалов теософского содержания.

Оккультное мировоззрение Владимирова, по-видимому, окончательно сформировавшееся в начале 1910-х, представляло собой весьма характерную для того времени смесь западных и восточных учений – теософии, буддизма и каббализма. Свет на credo психографолога проливают письма некой В.Ф. Штейн, относящиеся к 1912–1913 гг. [110]110
  Там же. Д. 187. Письма В. Штейн Владимирову, 1912–1913.


[Закрыть]Переписка между молодыми людьми завязалась на книжной почве – Владимиров, имевший прекрасную библиотеку, вероятно, доставшуюся ему от родителей жены, посылает своей новой знакомой в Сестрорецк, где она отдыхает на даче, ряд книг, в основном оккультного содержания, которые должны помочь ей преодолеть духовный кризис. В письмах Штейн упоминается «Древняя мудрость» и «L’Avenir Imminant» Анни Безант, «Четвертое измерение» П.Д. Успенского, «Учение и ритуал высшей магии» Э. Леви, «Оккультизм» К Брандлера-Прахта, «Сверхсознание и пути к его достижению» М.В. Лодыженского, «Раджа-йога» Вивекананды и другие книги, которыми в ту пору зачитывались русские оккультисты. Все эти сочинения она старательно штудировала, регулярно сообщая в Петербург Стано, невольно взявшему на себя роль ее духовного наставника, свои мысли о прочитанном. В этих посланиях нередко можно встретить реплики на те или иные суждения Владимирова и цитаты из его собственных писем. Так, Константин Константинович излагает своей подопечной учения Будды и Шопенгауэра, ссылается на Ницше и других западных и восточных мыслителей, демонстрируя незаурядную эрудицию. (Правда, иногда кажется, что Стано нарочито щеголяет своими знаниями, чтобы произвести впечатление на молодую и, очевидно, симпатизирующую ему женщину.) В одном из писем Вера Штейн просит своего друга объяснить смысл непонятного ей термина «двавды рожденный», которым он называет себя, что, по-видимому, намекает на принятое Владимировым посвящение в орден мартинистов или розенкрейцеров. Известно, что в предвоенные годы в России особенно активно велась пропаганда мартинизма. Главными проводниками этого оккультного учения были уже упоминавшийся нами Чеслав фон Чинский, генеральный делегат мартинистского ордена в России (с конца 1910-го), и Г.О. Мебес, генеральный инспектор петербургского отделения ордена (с того же времени). И тот и другой, между прочим, являлись также известными графологами (Мебес, например, в 1912 г. возглавил графологическое общество в Петербурге). Таким образом, Владимиров легко мог сблизиться как с Чинским, так и с Мебесом на почве общего увлечения графологией, а отсюда лишь один шаг до вступления в орден, тем более что оба этих оккультиста изо всех сил. стремились к насаждению мартинизма в России.

Другая возможность – вступление в розенкрейцерскую ложу. В книге А.И. Немировского и В.И. Уколовой об удивительном поэте-импровизаторе и ученом Б.М. Зубакине упоминается некто «поэт Владимиров», имевший эзотерическое имя Ро как один из участников созданной Зубакиным в Петербурге (около 1912 г.) масонской ложи». [111]111
  Немировский АИ, Уколов В.И. Свет Звезд, или Последний русский розенкрейцер. М, 1994. С. 51 и 403.


[Закрыть]Не следует ли в таком случае отождествить розенкрейцера Владимирова с К.К. Владимировым? Правда, о зу-бакинском друге говорится, что он был выпускником 12-й петербургской гимназии. Но эти сведения могут быть ошибочными.

Вера Штейн сообщает нам еще один весьма любопытный факт: в конце 1912 г Владимиров собирался отправиться в Индию, но его поездка неожиданно расстроилась. («Стано, неужели это Вы, – читаем мы в ее письме. – Как я Вам обрадовалась. А я думала, что Вы уже в Индии. Ведь Вы должны были туда поехать» [112]112
  ОР РНБ. Там же. Д. 187. Письмо В. Штейн Владимирову. Б/д (приблизительно конец ноября 1912 г.).


[Закрыть]).

Осенью 1913 г. Владимиров, узнав о предполагаемом издании в Петербурге нового эзотерического журнала «Из мрака к свету» и о том, что его зачинатель С.В. Пирамидов ищет сотрудников, тут же обращается с нему с письмом. В своем ответе Владимирову Пирамидов писал:

«Мне особенно приятно, что на мой призыв откликнулись такие адепты сокровенных наук, как Вы. <…> От всего сердца, с глубокой благодарностью принимаю Ваше желание сотрудничать в возрождающемся журнале. <…> Я состою в непосредственном сношении с Парижем и в переписке с такими светилами западноевропейского эзотеризма, как г. Буржа, Арнюльфи, гр. де Роша д’Еглен. В программу мою входит постепенное ознакомление читателя с тайнами оккультного мира. Зная, что Вы доктор, я хочу просить Вас: не откажетесь ли Вы взять на себя заведывание III отделом, т. е. руководить мною по вопросам медицины?»» [113]113
  Там же. Д. 138. Письмо С.В. Пирамидова Владимирову от 4 октября 1913 г.


[Закрыть]

Владимиров, однако, не отважился взять на себя такую ответственность, хотя и согласился безвозмездно производить для читателей журнала анализ почерка и составлять «краткие данные гороскопа».

Журнал Пирамидова (с подзаголовком: «литературно-мистический и научно-философский журнал сокровенных знаний») начал выходить в 1914 г. Просуществовал он, правда, недолго. В том же году его издатель-редактор отправился на фронт, где вскоре погиб в одном из сражений. Владимиров смог опубликовать в журнале лишь введение из своего оригинального исследования по графологии. [114]114
  Владимиров К.К. Графология // Из Мрака к Свету. 1914. № 3. С. 128–135; № 5. С. 223–234.


[Закрыть]Обещанное читателям продолжение, в котором должны были излагаться «основы происхождения законов графизма» древних письмен, так и не увидело свет. Еще одна известная нам публикация Владимирова – это короткая заметка «Что такое графология?», появившаяся в 1916 г. в журнале «Дамский мир». В ней Константин Константинович попытался привлечь внимание прекрасного пола не столько к изучаемой им науке, сколько к своей собственной персоне:

«Почерк – это фотография душевных волнений, – это кинематографическая лента всех переживаний в известный срок.

Изучив почерки всех национальностей, я впервые являюсь пионером в области исследования индивидуальных и интеллектуальных особенностей почерка. <…> Для моей графологии нет тайны. Только по одному почерку я могу констатировать, в каком состоянии субъект писал письмо, его темперамент, температуру, болезни и физиологические страдания. Точно так же (ни разу не видя писавшего), по одному только его почерку я могу описать его национальность, пол, характер, талант, способности, нравственные устои и облик, недостатки, привычки, аномалии и дефекты физической натуры, рост, походку, лета, цвет волос, глаз, кожи и т. п., акцент, голос, интонацию, жестикуляцию, мимику, любимые фразы, слова, напитки, пищу, одежду, употребляемые данным субъектом…» [115]115
  Владимиров К.К. Что такое графология? // Дамский мир. 1916. № 4. С. 31–32.


[Закрыть]

Приведенная цитата, несомненно, свидетельствует об одном из двух – либо о полной гениальности Владимирова-графолога, либо о его величайшем самомнении. (Второе, как мы увидим далее, гораздо ближе к истине.)

В результате многолетних занятий графологией Владимирову к середине 1910-х удалось собрать довольно приличную коллекцию автографов. Кто только не обращался к нему – одни из желания лучше узнать свое «я» и заглянуть в будущее, другие – чтобы одолжить ту или иную редкую книгу из его библиотеки. Крут петербургских знакомых Константина Константиновича был необычайно широк и включал в себя немало представителей литературно-художественного мира. Начинающий поэт Сергей Есенин, например, в своем письме благодарит Владимирова за верное охарактеризование его творчества – «в период моего духовного преломления». [116]116
  ОР РНБ. Ф. 150. Д 73– Письмо С. Есенина Владимирову. Б/д (предположительно написано в 1915 г.).


[Закрыть]А вот записка от А.Н. Бенуа:

«Дорогой Константин Константинович.

Простите, что так задержал Ваши книги – уж очень тяжело расставаться с ними. И примите мою самую глубокую душевную благодарность за предоставленную мне возможность – почерпать из таких источников! Очень хотел бы повидать Вас и боюсь отнять у Вас драгоценное время.

Искренне уважающий Вас,

А Бенуа». [117]117
  Там же. Д. 33– Письмо А.Н. Бенуа Владимирову. Датировано 30 июня, без указания года.


[Закрыть]

В 1915 г. у Владимирова появляются планы издания «на западный манер» – возможно, по образцу И.Ф. Моргенштерна – своей уникальной «литературной картотеки» – составленных им психографологических «портретов» деятелей русской литературы и искусства начала XX века. (Здесь необходимо отметить, что «портреты» эти создавались им не только на основе анализа почерка, но и с использованием фотографий, поскольку фотография, по мнению Моргенстиэрна, является главной помощницей почерковеда.) Этим планам, однако, не суждено было осуществиться, скорее всего потому, что Владимиров не смог изыскать необходимые средства для издания своего труда.

В следующем году Владимиров пытается организовать совместно с М.П. Мурашевым издание газеты, по-видимому, литературно-художественной. Но и это начинание из-за отсутствия средств кончается ничем. В одном из писем Мурашева к Владимирову этого времени обсуждается и другая идея – учредить издательское товарищество. В его состав предполагалось ввести А. Блока, С. Есенина, А Ремизова, А. Липецкого, М. Мурашева, а также художников – «Рериха и затем кого он наметит». [118]118
  Там же. Д. 117. Письмо М.П. Мурашева Владимирову от 31 августа 1916 г.


[Закрыть]Судя по письму Мурашева, впрочем, трудно сказать, имел ли он или Владимиров какие-либо личные контакты с Н.К. Рерихом.

Революционные события осени 1917-го застали Константина Константиновича, старшего счетовода конторы инженера С.Ф. Островского, далеко от столицы, под Кандалакшей, где велось строительство Мурманской железной дороги. Его настроения этого времени хорошо передают несколько коротеньких весточек, отправленных жене в Петроград. Вот одно из посланий, написанное нетвердой рукой в товарном вагоне на полустанке Полярный круг всего за месяц до октябрьского восстания: «…ужас пустыни, холод, ветер, дождь, а сегодня выпал снег. Еле раздобыли печь, сложили ее, набрали дрова и затопили. Сплю на нарах». [119]119
  Там же. Д. 23. Открытка, 24 сентября 1917 г.


[Закрыть]

В январе 1918 г. Владимиров вернулся в Петроград в связи с закрытием конторы Островского. До начала августа проработал в ликвидационной комиссии, затем недолгое время заведовал библиотекой и по совместительству финансами в Новодеревенском совдепе (КК Владимиров проживал с семьей на окраине города, в Новой Деревне). А в начале октября довольно неожиданно пошел работать в ЧК, «на Гороховую».

Что привело Владимирова в это страшное учреждение в самые мрачные дни революции, вскоре после объявления большевиками «красного террора»? Уже в первых числах сентября 18-го «Петроградская правда» сообщила о расстреле «в ответ на белый террор» 512 человек – контрреволюционеров и белогвардейцев, и затем в газете стали регулярно публиковаться списки арестованных ЧК заложников. [120]120
  См.: Петроградская правда. 1918. № 192–196. 5–10 сентября.


[Закрыть]Что побудило интеллигентного и мягкого человека – «доброго Константина Константиновича», как обращаются к нему его корреспонденты, – оставить скромную работу библиотекаря и поступить на должность следователя «чрезвычайки»? Ответить на этот вопрос нелегко. Возможно, Владимирова попросту соблазнила перспектива получать постоянный продовольственный паек – ведь на руках у него была большая семья. Как бы то ни было, в мае 1918-го он повторно вступил в большевистскую партию – то ли из идейных соображений, вспомнив о революционных идеалах своей юности, то ли по расчету. Впрочем, в «органах» Константин Константинович продержался недолго. О своей неудавшейся карьере чекиста десять лет спустя он рассказывал своему более удачливому коллеге-следователю так:

«Там(в ПЧК – А.А.) занимал должность следователя в контрреволюционном отделе. Начальник отдела был тов. Антипов, нынешний Наркомпочтель(речь идет о Н.К. Антипове. – А.А.). Работал на Гороховой, 2, до февраля 1919-го. С Гороховой, 2, меня уволили. Точно причин моего увольнения я не знаю. После Гороховой я поступил в Украинское центральное агентство по распространению печати. Там занимал должность зав. петроградской конторы. Прослужил там до осени 1919 г. В июле месяце 19-го я ездил в Киев по делам ликвидации агентства и вернулся в Петроград в сентябре 1919-го и вновь поступил в ЧК на Гороховую, 2, где занимал должность полит, уполномоченного. Прослужил там до конца 1920 г. и был уволен из-за личной неприязни тов. Комарова(П.П. Комарова. – А.А.), тогдашнего председателя ЧК». [121]121
  Архив УФСБ по СПб. и Ленобласти. Д П-85221. Т. 1. Протокол допроса К.К. Владимирова в ПП ОГПУ в ЛВО от 30 мая 1928.


[Закрыть]

О характере работы Владимирова в ПЧК, в отделе борьбы с контрреволюцией мы знаем мало. Имеются сведения, например, что он вел некоторое время дело А.А. Вырубовой, фрейлины и любимой наперсницы императрицы Александры Федоровны. Вырубова, как известно, несколько раз арестовывалась после Февральской революции то как «германская шпионка», то как «контрреволюционерка» и даже как «большевичка» и провела долгое время в заключении, в том числе и в Петропавловской крепости вместе с бывшими членами Временного правительства. Большевики после прихода к власти также не оставили Вырубову в покое – впервые ее арестовали 7 октября, с Гороховой отправили в Выборгскую тюрьму, а оттуда снова привезли на Гороховую.

«Не зная, в чем меня обвиняют, – вспоминала впоследствии Вырубова, – жила с часу на час в постоянном страхе, как и все, впрочем. <…> Окна выходили на грязный двор, где ночь и день шумели автомобили. Ночью «кипела деятельность», то и дело привозили арестованных и с автомобилей выгружали сундуки и ящики с отобранными вещами во время обысков: тут была одежда, белье, серебро, драгоценности, – казалось, мы находились в стане разбойников! Как-то раз нас всех послали на работу связывать пачками бумаги и книги из архива бывшего градоначальства; мы связывали пыльные бумаги на полу и были рады этому развлечению. Часто ночью, когда, усталые, мы засыпали, нас будил электрический свет, и солдаты вызывали кого-нибудь из женщин: испуганная, она вставала, собирая свой скарб – одни возвращались, другие исчезали… и никто не знал, что каждого ожидает». [122]122
  Вырубова А.А Фрейлина Ее Величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. М, 1991. С. 252.


[Закрыть]