Текст книги "Врата фюрера. Апокалипсис волка"

Автор книги: Александр Рудаков

Соавторы: Ольга Грейгъ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 24

Верея, Христорождественский собор, вечер того же дня

Шкода с московскими номерами лихо миновала перекресток, откуда вели две дороги: первая спускалась с пятидесятиметрового обрыва к реке Протве, а другая, идущая вправо, была чудесной аллеей, усаженной старыми липами. Въехав по грунтовой дороге, разрезающей сохранившийся издревле земляной вал и ведущей к древнему верейскому городищу, Ольга Хлебникова залюбовалась открывшейся панорамой. Впереди стоял величественный исполин церкви с высокой башенкой и зелеными маковками. Строение было затронуто нещадным временем и явно нуждалось в умении реставраторов, но это стало отчетливо видно лишь вблизи.

Машина остановилась у решетки ворот, табличка на которых осведомляла: Собор Рождества Христова. Основан в 1552 году. Памятник архитектуры федерального значения.

Вокруг было совсем мало построек и оттого казалось, что ничто не мешает любоваться трехъярусной колокольней Христорождественского собора, застывшей словно погасшая, задутая ветром свеча. Несмотря на осыпающуюся со стен штукатурку, колокольня всё еще выглядела изящно. И, возможно, это любование могло бы продлиться дольше, если бы подъехавшие к храму не услышали странный шум с подворья. Александр и Ольга вышли из машины и направились к толпившимся возле церкви; Александр успел заметить, что в окружении паствы раскачивается и что-то зычно в голос читает отец Серафим.

Возбуждение публики стало понятно, когда они подошли ближе. Картина смутила журналистку, не могшую сразу уловить происходящее, пока Александр не пояснил шепотом: изгоняют дьявола.

– Не думал, что мы это увидим.

Беснующаяся, удерживаемая двумя крепкими мужчинами, возможно, родственниками, всё порывалась к земле и кричала не своим голосом. Отец Серафим читал над болящей молитвы, обрызгивал и пытался поить крещенской водой; и всякий раз, как на женщину попадали брызги, она начинала то визжать, то гундосить трубным басом. Это было весьма впечатляющим зрелищем, словно и взаправду в теле несчастной поселился бес и ни в какую не желал оттуда выбираться.

Рядом стояли зеваки и мать той бесноватой, в которой сейчас с трудом можно было угадать молодую женщину. Мать словоохотливо делилась со слушателями, которые охали, ахали и суетились в кругу происходящего действа в ожидании развязки.

По ее словам, они уже были с дочерью в других храмах, в том числе в Киево-Печерской лавре, и даже ходили по знахаркам, и сейчас, как водится, это последняя надежда… И, будто бы прежде во время чтения молитв сидящий в дочери бес заявлял, что ему противен запах ладана, гавкал, хрюкал и визжал, а единожды даже выл звериным голосом и просил о пощаде.

Ольга буквально навострила уши; еще бы – такое услышишь и увидишь не каждый день, – дремучее невежество! Но как быть, если самой становится страшно.

– А бес случайно на нас не переберется? – поинтересовалась она у спутника.

– Ты крещеная?

Она кивнула.

– А крестик на шее есть? – на что Ольга достала из-под блузы стильный золотой крестик на витой цепочке.

– Ну и не бойся тогда.

Он усмехнулся, но была ли в его голосе насмешка, это она не уловила.

– Я уж с дочерью ездила, ездила по святым местам, – всё вздыхала женщина. – В Задонск, к монашкам возила, ко святому источнику, не помогло…

– А-а-а-а-а! – дико закричала бесноватая, и вдруг всем отчетливо стало слышно, как некто странным, то ли человечьим, то ли механическим голосом, грозит из ее утробы:

– Моя она, не уйду! Быть ей покойницей!

Батюшка еще пуще затряс кадилом, громче стал читать распевные молитвы, и когда говорил: Аминь, приложил ко лбу беснующейся темный бархатный мешочек со святыми мощами. Послушник, находившийся при батюшке, тут же протянул икону, которую тот так же скоро ткнул женщине в губы. Отец Серафим, явно уставший сам, истекая потом, зашептал неистово:

– Пошто человека мучаешь, изыди!

Далее видно было, как женщина обмякла, словно устав бороться, сглотнула слюну и облегченно зарыдала.

Все толпящиеся у храма вздохнули, зашептались: и впрямь отец Серафим избранник божий, не впервой вылечивает от бесовских недугов, не зря же к ним уже который год приезжают не только со всей округи, но из ближнего зарубежья. Слава о нем давно передается из уст в уста…

Неожиданно молодица согнулась в три погибели, словно терзаемая изнутри, и конвульсивно затряслась, сдерживая рвотные позывы. Кто-то тут же участливо протянул целлофановый пакет; а батюшка, легонько постукав беднягу по маковке висящим у него на шее крупным крестом, обратился к матери:

– Завтра приехать сможете? Завтра и завершу во славу Божию.

Отерев со лба пот, батюшка оглядел публику, увидев Александра с молодой женщиной приятной наружности, он кивнул мужчине как близкому знакомому и двинулся в храм.

Родственники подхватили под руки ту, что еще несколько минут назад истошно вопила, а сейчас вела себя, как обычный человек, и потихоньку, осторожно повели со двора к стоящей на утоптанной земле старой иномарке. Ольга успела заметить, как все они сели в машину, и вошла в собор вслед за Александром.

Собор Рождества Христова был построен на вершине кремлевского холма в честь победоносного участия дружины под предводительством князя Владимира Андреевича Старицкого во взятии Казани. О строительстве храма распорядился лично царь Иван Грозный. В надписи на стене храма значилось: «Божию милостью по благословению Преосвященного митрополита Макария всея Руси заложена сия церковь Рождества Бога Спаса нашего Иисуса Христа в лето 7060 г. от сотворения мира при державе Благоверного царя и Великого князя Владимира Андреевича и его матери Благоверной княгини Ефросинии». Благоверный царь и есть он самый Иван IVГрозный.

Чем объясняется пристальное внимание государя к Верее? – да хотя бы его родственными связями с Владимиром Старицким, который был внуком царя Ивана III.

Белокаменный собор был первым каменным храмом в Верее. Он многократно перестраивался, но сохранил древнее центральное ядро – четырехстолпный объем с обширной трехчастной апсидой. Колокольня в стиле классицизма появилась в 1802 г.

Службы в Христорождественском соборе прекратились в «большевистском» 1924 году, с тех пор верхняя церковь закрыта, но нижняя, в подклете, действует уже несколько лет. Здесь же покоится прах прославленного генерала И.С. Дорохова, освободившего Верею от французов осенью 1812 года.

– Уж что мне помогает в этом богоугодном деле? – переспросил отец Серафим, когда по завершении вечерней службы привел московских гостей в свой крепкий дом и усадил ужинать. Моложавая крупнолицая попадья, словно сошедшая с благочестивых имперских церковных календарей, часто весело посмеивалась, показывая мелкие аккуратные зубки. Она действительно оказалась превосходной хозяйкой, в считанные минуты, узнав о приходе гостей, собрала богатый по местным меркам стол, как говорят, ломившийся от закусок, свежих овощей и прошлогодних солений. Вместо привычной свинины на стол подали постную с пылу с жару зайчатину. Дети-погодки этого верейского святого семейства чинно сидели на стульях в ожидании пока их позовут ужинать.

Поставив перед гостями и мужем крохотные стопки и разлив душистый крепкий напиток, похожий на коньяк, но оставляющей послевкусие трав, матушка выбежала за холодным узваром. После первой рюмки, ловко налив из графина по второй, хозяйка наконец и сама села за стол. Дети уже вовсю уплетали горячую, щедро посыпанную укропом и вздобреную маслицем рассыпчатую картошку, аппетитно хрустя бочковыми солеными огурчиками и грибочками, приготовленными по особому монастырскому рецепту.

На Верею накатывал томный летний вечер, но еще долгое время воздух был светел, как это бывает вне больших городов.

Ольга, никак не пришедшая в себя после виденного, всё пыталась перевести разговор в таинственное русло изгнания бесов. Возможно, иногда это получалось чуть навязчиво, но за последние дни с ней явно происходили какие-то перемены, и рвалась внутренняя связь с привычным, обыденным миром.

Когда многое было съедено, а немногое выпито, Звездочет предложил посидеть, передохнуть на улице, тем более самого священника понесло в степь местной историографии. Они вышли из старого особняка, превращенного в небольшой, но уютный пастырский дом, и расселись на скамейках. Слушая зудение жучков и сверчков да редкое трепыхание пташек, наблюдая за пока что неяркими звездами, они мирно беседовали, дыша полной грудью.

– …а ведь и написано было на храме нашем: «Божию милостью заложена сия церковь Рождества Бога Спаса нашего Иисуса Христа в лето 7060 году от сотворения мира при державе Благоверного царя…» А правил тот благоверный царь Иван Грозный аж с 1533 по 1584-й. Вот и посчитайте, какой сейчас век на дворе должен быть.

Отец Серафим, подивив журналистку, приятно оглаживал свою короткую бородку.

– Кощунствуешь, отче, – добродушно посмеялся Александр, толкнув товарища в бок.

– Тринадцатый век от сотворения мира! – посчитав в уме, скоренько озвучила Ольга, и ее хвост задорно подпрыгнул на макушке.

– Вот вы за столом спросили, что мне помогает в богоугодном деле… Думается, свою роль сыграло и то, что тут некогда находился приют для душевнобольных.

И отец Серафим махнул рукой, показывая направление, сигавшее за густые заросли чертополоха, за покосившийся забор, и еще дальше – к утопающим в деревьях домам, светящимся сейчас желтыми окнами.

– Может, их души дают мне силы, а может, приводят ко мне болящих.

– А ты сама-то поверила, что бесы существуют? – провокационно спросил Звездочет.

– Не знаю. Но думаю, верю… поверила…

Ольга Хлебникова и в самом деле не знала, что думать, но что-то подсказывало женщине, что она находится у границы тайного познания. Причем, одно дело, когда читаешь там, скажем, Гоголя с его потусторонними персонажами и неведомыми магическими силами, и другое – когда сам сталкиваешься с непонятным и начинаешь признавать: да, верю, ибо существует…

– Большинство бесноватых, – подтвердил священник, – недавние клиенты бабок и целителей. Сейчас у нас кто угодно называется ведьмами и колдунами, даже прозывают себя магистрами белой и черной магии, а глупые люди им верят. И открывают свои души для невидимых злых сил. Те же заходят в тела, как в открытые двери. Хотя…

– Всё гораздо сложнее и гораздо проще, – утвердительно итожил Звездочет. – Представь, что наш мир шестимерен…

Мир шестимерен, – как писал в своих работах «гений советского авиастроения», итальянский аристократ Роберто Бартини (Роберто Орос ди Бартини, 1897, Австро-Венгрия – 1974, Москва). Кем же был этот великий итальянец? Авиаконструктором, математиком, писателем, художником или, как всерьез считают некоторые, инопланетянином? Не станем пока отвечать на этот вопрос, подчеркнув, что Бартини так и остался «человеком-загадкой», одним среди немногих, оставивших свой след в XX веке (как их таинственные предшественники – в прежние века).

– Представь, что наш мир шестимерен… Каждый из шести миров населен своим контингентом. Веками между ними происходит война миров. И роль человечества в этом противоборстве очень существенная. И, естественно, существуют общеизвестные фольклорные персонажи: черти, бесы, феи, лесовики, домовики, водяные, русалки, бум-барашки, привидения и прочие.

Это сущности тонкого мира, они не способны управлять нашими эмоциями, поступками, судьбой, так как они очень слабы и занимают в иерархии самый нижний уровень. Зато они способны подсаживаться в энергоформу, то есть, в физическое тело больных, алкоголиков, наркоманов, преступников, фанатиков и выкачивать остатки их жизненной энергии.

– Если человек зависит от чужой воли, скажем, он сектант, адепт какого-то учения или полон вредных пристрастий, скажем, наркоман, алкоголик, преступник, стяжатель, педераст, – он является идеальным коконом для проживания в нем сущности тонкого мира.

– Могу подтвердить слова моего друга, – оживился отец Серафим. – Этих сущностей тонкого мира, как выразился Александр, официальная наука, которая не может объяснить их существование, иногда представляет как зрительные галлюцинации. Как говорится: хоть горшком назови, только в печь не ставь.

Еще в XIXвеке великий русский психиатр В.Х. Кандинский проводил исследования в области фотографирования «психических картин», или так называемых зрительных галлюцинаций. Затем эстафету принял не менее выдающийся русский ученый Бехтерев. Но первым, как считается, запечатлел на фотопластину зрительные галлюцинации парижский художник Пьер Буше, увлекавшийся фотографированием, которое только еще входило в моду. Произошло это знаменательное, но так и не объясненное учеными до сих пор событие в 1880 году. Однажды, будучи на вечеринке, он напился «до чертиков», после чего всю ночь за Пьером гонялась парочка страшных рогатых существ с вилами. Утром, протрезвев, художник стал проявлять отснятые материалы и на первой же пластинке обнаружил отвратительные морды ночных «гостей». Буше показал снимок своему приятелю естествоиспытателю Эмилю Шарро, и тот написал о необычном явлении научную статью. Позже об этом случае узнал известный астроном Камилл Фламмарион, также написавший научную статью и разместивший ее в прессе.

В 1967 году предположение о возможности фотографирования зрительных галлюцинаций с сетчатки глаза высказали московский физик В. Скурлатов и американский психиатр Д. Айзенбардд. В 70-х гг. XX века молодой врач-психиатр из Перми Г.П. Крохалев экспериментально подтвердил свою гипотезу «о зрительных галлюцинаторных образах в виде голографических изображений», засняв энергосущностей, видимых его пациентами. Ему удалось запечатлеть на пленку изображения галлюцинаций у 117 из 290 психически больных человек. В 1977 г. ученый представил свои наработки и уникальные фото в Японии на Международном конгрессе по психотронике, после чего его труды были в этой стране засекречены. В начале «лихих» 90-х все труды русского ученого были истребованы в Москву в обмен на финансирование лаборатории и осели в спецрахивах. Денег, естественно, этот светлый научный ум никогда не увидел. А после в 1998 году произошло и вовсе нечто странное – Геннадий Крохалев будто бы совершил самоубийство… во что не верят родные, друзья и знакомые. Так какую тайну успел открыть и научно обосновать талантливый русский исследователь в конце XX века?!

– Но, заметь, – добавил Александр, – эти сущности люди могут видеть чаще всего в так называемом состоянии измененного сознания. Или в состоянии святости, как в случае с нашим хозяином.

Отец Серафим громко хмыкнул, но не стал перечить. Ночной воздух сгущался над головами, вокруг явно похолодало, и Ольга сильнее запахнула вязаную кофту.

– Вот вы говорите, что только преступники, прочие негодяи да люди слабые становятся жертвой этих вот… тонких… сущностей. Но ведь бывают и среди священников люди неправедные, и даже маньяки. Разве нет?

– Ну в общем-то да, в семье не без урода. Если ты имеешь в виду недавний скандал в Католической церкви, когда папа признал, что в их рядах полно педофилов, совращающих малолетних детей, то это свидетельствует не только о слабости человеческой плоти, но и о несовершенстве Веры, являющейся плодотворной средой для такого рода преступлений…

– В православии, поощряющем институт брака, подобные масштабы злодеяния просто немыслимы, – удовлетворенно подметил и отец Серафим, кивнув супружнице, выглянувшей из дверей, мол, скоро вы там, говоруны и полуночники. Звездочет же, глядя прямо в ночное небо, задумчиво произнес:

– Иногда мы видим появление неуловимого маньяка, одетого в форму священника, но это, на мой взгляд, необходимо рассматривать как специальную программу по дискредитации Русской Православной Церкви. Вот почему человечество не способно победить криминал, – так как он есть один из компонентов программы управления социумом.

– Да ладно, не в аудитории, – подхватил священник, и Ольге отчего-то показалось, что эти мужчины с виду одного возраста, возможно, даже учились в одном и том же заведении. А почему нет? – она уже привыкла думать странными категориями, к тому же, как говорил ее новый друг и спаситель, в этом мире нет ничего случайного… а, значит, и ее подобные мысли тоже не случайны?

Глава 25

Они заняли разные комнаты и готовились ко сну. Матушка еще в начале вечера удружила Ольге удобные, как раз по ноге мягкие то ли туфли, то ли тапочки, то ли, как сказала бы Амза, которая носит подобную обувь, мокасины. Журналистка еще побродила по дому и, отыскав стакан крутого яблочногрушевого компота, пошла коридором в свою комнату. Дверь в комнату Александра была приоткрыта и он, судя по всему, спать еще не собирался. Странное дело, но в этот момент под ногами прошел пушистый хозяйский кот, наверняка навещавший до того соседские пределы с их четвероногими обитательницами кошачьего роду-племени. И это сразу навело ее на мысль, что дома остался питомец. Ольга со стаканом в руке постучала в полуоткрытую дверь и, услышав приветственное «заходи», вошла.

– У меня проблема.

– Я знаю, что у тебя проблема… – пытался пошутить мужчина. – С работой?

– Нет, с работой всё в порядке, всё утряслось, босс дал 10 дней свободы на решение моих дел (она не сказала «на расследование», хотя именно этот термин употребил начальник, когда пообещал после ее звонка и жалобной просьбы, что Хлебникову подменят на эфирах).

– У тебя нет запасной одежды?

– Нет, даже не в этом дело. Просто у меня дома остался питомец, кот.

– А, ну да, но он же не оголодает за сутки?

– Думаю, нет. Он упитанный и сутки продержится.

Она улыбнулась нежно, почти виновато.

– Тогда иди отдыхай. Завтра разберемся, как говорят, утро вечера мудренее. Доброй ночи.

– Доброй…

Она в изнеможении упала на кровать, и сразу же всё поплыло, смешалось в голове: ужас похищения, счастливое бегство, знакомство с керамистом Ковалёвым, Кранах с его загадками, подмосковная трасса, Верея, заступник Военноморского флота иконописный Ушаков, разведчик Фельфе, он же Рудольф Филиппович, бес в теле молодой мученицы, отец Серафим с крупнолицей веселой попадьей, и над всем этим – обветренная, оплавившаяся штукатуркой огромная свеча трехъярусной колокольни Христорождественского собора, с которой всё громче и отчетливее звонили и звонили колокола и колокольца в измученном мозгу… пока, наконец, молодая женщина не накрыла голову подушкой и не забылась тяжелым сном.

* * *

Ольга проснулась от того, что кто-то с усилием зажал ей рот; женщина попыталась дернуться, встрепенуться, от испуга сердце ухнуло, оборвалось и побежала вниз горячая волна страха. Но в это мгновение кто-то прошептал в ухо: не бойся, это я… И Ольга узнала голос Александра, нашептывавшего спешно: быстрее, одевайся, нужно уходить…

Перебарывая панику, она кивнула, и он разжал пальцы, освободив ей рот и дохнув прямо в ухо: тс-с-с…

Она, нисколько не стесняясь, в темноте, подсвеченной лишь лунным светом окна, скоро натянула брюки, набросила на блузку свою вязаную кофту, обула стоящие прямо у кровати легкие мокасины, рванула со стула сумочку и, схватив мужчину за руку, как утопающие хватаются за соломинку, тихо, ступая на цыпочки, двинулась вслед. Александр чувствовал, как дрожат ее пальцы, и даже попытался погладить ее руку, чтобы утишить дрожь и подбодрить. Он приоткрыл дверь, и направился в коридор, но тут они увидели впереди неясную тень. Спешно ретировавшись обратно, он подтолкнул ее к окну и, распахивая податливые створки, выглянул в летнюю ночь, наружу, приказывая: прыгай, – повернулся к кому-то невидимому, но явно уже находившемуся в этой комнате. Она успела сигануть вниз, под пышный куст то ль давно отцветшей сирени, то ли жасмина. Ей хотелось встать во весь рост и посмотреть, что творится сзади, в помещении, но Ольга, прижав крепче сумочку, бросилась вперед к безопасному, как ей казалось, саду. Неловко пробравшись через борозды грядок и остановившись под первой яблоней, она перевела дух. Невдалеке зияло открытое окно, за ним слышался шум, словно в доме происходила потасовка. Послышался грохот, затем упал какой-то бьющийся предмет, и на этот звук в другом окне усадьбы наконец-то зажегся свет.

Журналистка ждала, что сейчас в комнату войдет хозяин и поможет ее другу разобраться с непрошенным гостем.

В тот момент, когда чужак вбежал в комнату и наткнулся на стул, он, увидев Александра в светлом проеме окна, схватил стул, чтобы нанести противнику удар. Тренированный, но давно не вступавший в схватки Звездочет инстинктивно закрыл руками голову и развернулся, чтобы удар пришелся не по голове или спине, а прошел по касательной. Благодаря тому, что его глаза привыкли к темноте, он успел увернуться от прямого удара и, сгруппировавшись в стойку, нанес ответный ход твердым кулаком прямо в живот нападавшему. Тот охнул и выпустил стул, с грохотом упавший на пол. Тут же упала и разбилась задетая в пылу борьбы ваза или другая стеклянная утварь. Звездочет, успевший заметить в руке противника блеснувшее при мрачном ночном свете лезвие ножа, развернулся и со всей внутренней злобы пнул ногой негодяя, выбивая нож и травмируя тому руку.

В этот момент в комнату вбежал кто-то еще, явно не хозяин, и, сопя, бросился в сторону Звездочета. Тот, больше не раздумывая, кинулся к окну. И уже через пару секунд Ольга звала его по имени, шепотом подсказывая, где ее укрытие. Мужчина, добежав и схватив ее за руку, поволок прочь от этого места. На бегу он озвучил то, что волновало их обоих: незнакомцам нужны они, а не священник с детьми, и, значит, с теми всё должно быть в порядке. К тому же всегда нелишне предусмотреть всё, даже нелепые теории – так их учили, и потому он, не зная, кто навел на их след, может включить в список подозреваемых даже своего товарища, отца Серафима. А, убегая, они избегут ловушки.

Конечно, он понимал, что подставил под удар своего близкого знакомого, друга, можно сказать. Но ведь одного Звездочет вырубил, а со вторым отец Серафим и сам справится, учёный где надо и кем надо. К тому же – успокаивал себя бегущий – ему послышалось, как вслед за ним выскочил человек или даже двое, и тогда, значит, бандиты покинули дом и вряд ли туда вернутся…

* * *

Если бы дело происходило днем и молодые люди не были бы обременены желанием как можно скорее скрыться, они с восхищением узрели б, какой восхитительный, живописный вид открывается с валов на Заречье и леса, окружающие город. Оставив за спиной Рождественский собор, они торопливо бросились дальше, к узкому перешейку моста, который на деле мог оказаться ловушкой.

Они бежали не дорогой, не открытой местностью, а пробирались через заросли кустов, вдоволь росших среди лиственных деревьев по всему верейскому холму. Двигались друг за другом, впереди, согнув левую руку в локте и держа ее на уровне лица, Звездочет, следом – журналистка. Луна не выдавала их местонахождение, ведь мужчина предусмотрел маршрут по теневой стороне посадки. Наконец, когда Ольге показалось, что они продвинулись на достаточно большое расстояние (хотя Звездочет знал, что пройдено совсем мало), беглецы остановились. Стояли друг против друга, запыхавшиеся и, выравнивая дыхание, долго молчали. Впрочем, молчала Ольга, он же выстраивал про себя схему дальнейших действий, дожидаясь, когда она чуток отдохнет. После чего тихо сказал:

– Тебе придется побыть здесь, – и, увидев, как она встрепенулась, добавил: – недолго. Обещаю, что скоро вернусь за тобой.

– Ты куда? – спросила она, расширяя зрачки испуганных глаз.

– Нам нужна наша машина. Я вернусь и возьму машину, если с ней всё в порядке. Здесь рядом дорога, когда подъеду, я моргну фарами, и ты выйдешь на свет.

– А если… если с машиной не всё в порядке?

– Тогда я вернусь пешком.

– А ты точно найдешь меня?

Он обнял ее за плечи, прижал к себе и твердо обнадежил: даже не сомневайся. Она по внезапному порыву перекрестила спутника.

– Интересно, сколько сейчас?

Ольга потянулась за сумочкой, но Звездочет удержал ее руку.

– Не открывай сотовый, у него засветится экран и нас смогут увидеть издалека, засечь. Это лишнее.

Она послушно опустила руку с сумочкой, оглядываясь по сторонам. Не хочется оставаться в кромешной тьме среди черных причудливых ветвей, где каждый шорох после пережитого страха навевал животный ужас.

– Времени сейчас, думаю, где-то половина третьего.

– Откуда ты знаешь?

– Да вот кукушка, слышишь, в роще кукует. А для этой птахи утро начинается с двух до трех ночи. Так что примем за нужную нам точку временного отсчета средние данные…

Она в который раз удивилась его знаниям, мышлению и логике. Да, ей явно повезло с этим новым знакомым…

Прождав Александра долгих мучительных минут двадцать, она наконец услышала, как, шурша шинами, движется по грунтовой дороге машина; подъехав близко к тому месту, где пряталась журналистка, водитель посигналил фарами. Буквально впрыгнув в салон, молодая женщина вжалась в кресло, и автомобиль рванул, набирая скорость и уходя от возможной погони. Проскочив узкий перешеек, соединяющий территорию древнего кремля с городской площадью, они вскоре оказались на выезде из Вереи. Заповедник русской провинции, сонно моргнув им вслед арками торговых рядов и кварталами частной застройки, погрузился в глубокий деревенский сон, навеваемый волшебным журчанием извилистой Протвы.