Текст книги "Дежурный по городу слушает"
Автор книги: Александр Кулешов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
20 часов
Владимир сходил в столовую, пообедал и одновременно поужинал, позвонил и доложил об этом Тане, которая подробно рассказала ему обо всех делах, переделанных ею за истекшее после очередного телефонного разговора время, и поднялся на второй этаж.
Он застал подполковника Воронцова, который настойчиво втолковывал кому-то по телефону:
– Вы что – дальтоник? Я же вам сказал – черные трусы. Чер-ны-е, а не бежевые! И потом: тот лесок вы так и не проверили? Нет? А там ямы песочные, мог упасть. Ну вот что – выезжаю сам. Ждите у леска.
Он сердито опустил трубку на рычаг и вышел. В маленькой комнате раздавался, как всегда, негромкий, голос подполковника Голохова:
– …Гражданин жалуется, что котлеты недоброкачественные. Что значит – не отвечаем? Мы, дорогой, за все отвечаем, ясно? За все в городе! Да! И за продукцию этой фабрики-кухни тоже. Пошлите кого-нибудь из ОБХСС, пусть проверят.
Не успел он повесить трубку, как раздался говорок Бибина:
– Заместитель дежурного по городу слушает. Да. Да. Чья машина? Ага. Ясно. Свою же машину и разувает? К техосмотру готовится? Добре. Добре. Пускай крепко готовится – ГАИ шутить не любит! Ничего. Ничего. Наше дело проверить. Гражданин бдительность проявил, а мы проверили. Точка.
Бибин встал, потянулся. В большую комнату вышел подполковник Голохов. Дежурные знали: скоро «передых» кончится, начнется вечер, ночь, а с ними и возможные происшествия. Это днем – тухлые котлеты, мусор, пьяные. Вечером происходили дела посерьезней.
– Ну-ка, Анкратов, – Голохов повернулся к Владимиру, – расскажите-ка ваше знаменитое дело с врачом. Это когда, на той неделе было? Уезжал я на два дня – не знаю подробностей.
– Да ничего особенного, товарищ подполковник, дело как дело…
– Ну-ну, не скромничайте. Не случайно же вам благодарность по Управлению объявили. Давайте докладывайте.
– Это в сто седьмом автобусе было, – начал Владимир, – между «Украиной» и мостом. Знаете? Мы там нащупали компанию. Раз проехали – зря, два – зря. В общем, во вторник накрыли…
В тот день на задержание шайки карманников направилась оперативная группа уголовного розыска в составе трех человек во главе с лейтенантом Анкратовым. Благодаря счастливой случайности шайку обнаружили сразу: подходя к остановке автобуса, Владимир услышал одну – две фразы, произнесенные на воровском жаргоне. Этого было достаточно. Шайка, вот она, вот эти четверо немолодых, хорошо, даже элегантно одетых мужчин, в велюровых шляпах и дорогих галстуках.
Настоящие карманники – это не мальчишки с нахальными взглядами и неловкими руками, таких берут за шиворот и, хнычущих, отводят в отделение. Нет, истинный представитель этой древней, ныне почти вымершей воровской профессии – человек немолодой, солидный. При виде такого подозрение падет на кого хочешь, только не на него. «Работает» он не один, а с ассистентами, которые намечают жертву, ощупывают карманы, а затем, толкаясь, извиняясь, нажимая, прося передать билет и т. д., поворачивают жертву так, чтобы «главный» мог начать свою молниеносную и незаметную работу. И, если все проходит гладко, «главный» в течение нескольких секунд расстегивает самые сложные застежки, самые обтягивающие пиджаки и пальто, вырезает специально оборудованными бритвой или ножницами карман и вынимает добычу. Он сразу же передает ее одному из своих ассистентов, а тот старается как можно скорее покинуть место кражи. Важно – передать бумажник, деньги, тогда «главному» нечего бояться: не пойман, как говорится, – не вор. При малейшей опасности карманники роняют добычу и бритвы под ноги, и тогда доказать их вину становится практически невозможно.
И шайка, и оперативная группа аккуратно стали в очередь, и вскоре на задней площадке сто седьмого автобуса, покинувшего остановку «Гостиница «Украина», оказались среди других пассажиров, тесно прижатых друг к другу, восемь человек: четверо воров, трое милиционеров (разумеется, в штатском) и будущая жертва– приезжий туркмен в очках, как потом выяснилось, врач.
Очень быстро воры определили, что во внутреннем боковом кармане врача лежит толстая пачка денег. Толкаясь, они повернули его поудобнее к «главному», заставив взяться левой рукой за поручни и открыть тем самым левый бок. Всего несколько секунд понадобилось интеллигентному человеку лет пятидесяти, с лицом профессора, чтобы расстегнуть на туркмене плащ и пиджак, вскрыть карман, вынуть деньги и передать их стоявшему рядом ассистенту. Все шло как по маслу, словно хорошо отрепетированный номер.
Но в самое последнее мгновение номер не удался… Ассистент, уже готовившийся спрятать деньги в свой карман, почувствовал, как сильная, ловкая рука внезапно зажала его собственную руку, в которой он держал деньги, и завела ее ему за спину. Захват был крепкий, но, если так можно выразиться, «вежливый». Вору не было больно, пока он не оказывал сопротивления. Однако он понимал, что при малейшем движении кисть будет сломана.
Пока Владимир держал ассистента с зажатым в его руке вещественным доказательством, двое других сотрудников схватили «главного». Но они хоть и разбирались в самбо, однако мастерами не были. К тому же пожилой «профессор» оказался наделенным огромной силой и более чем стокилограммовым весом. Оставшиеся ассистенты, как им и полагалось в таких случаях, вели себя, как остальные пассажиры, и никакой помощи своим не оказывали.
Справиться с «главным» помощникам Анкратова не удавалось. Пришлось ему, отпустив ассистента, применить прием, который сразу успокоил силача. Но зато ассистент тут же выбросил деньги на пол. Ошеломленный всем происходящим, ничего не понимающий приезжий вежливо подобрал деньги и пытался их вручить всеми силами отбивавшемуся от них карманнику.
– Вы уронили, – приветливо улыбаясь, втолковывал туркмен.
– Ничего я не ронял! Это не мои! Не мои! – кричал в ярости ассистент.
– Ваши, – убеждал туркмен, – сейчас подобрал. Бери…
Автобус остановился, и дверь открылась. Первыми из машины выскочили двое ассистентов. Их никто не задерживал – все равно против них не было улик.
Затем на тротуар вывалился Владимир. Одной рукой он железным захватом держал «главного», другой тащил за рукав отчаянно отбивавшегося туркмена. Напуганный всем происходившим, видимо плохо понимавший русский язык, он кричал: «Я не брал, ничего не брал, я доктор!» – и потрясал пачкой каких-то командировочных удостоверений и книжечек. Сколько Владимир ни пытался ему втолковать, что обокрали его самого, он ничего не хотел слышать. Двое других милиционеров, освобожденные Владимиром от заботы о «главном», схватили оставшегося ассистента.
Подъехала оперативная «Волга». Ассистента и врача усадили в нее, с ними сели помощники Владимира, и машина помчалась в милицию. Автобус, пассажиры которого, жужжа словно пчелы, взволнованно обсуждали происшествие, покатил дальше по своему маршруту.
А на тротуаре остались «главный», Владимир и подъехавший на мотоцикле с коляской милиционер. Усадить в коляску вора оказалось делом не легким. Несколько раз он пытался сильно ударить Владимира ногой в живот, и лишь быстрота реакции, приобретенная в занятиях спортом, помогала Владимиру вовремя избежать удара. В какое-то мгновение преступник освободил руку и, выставив вперед огромные пальцы, хотел нанести Владимиру удар в глаза. Молниеносным движением тот успел увернуться.
Принимавший участие в усмирении карманника мотоциклист не выдержал:
– Да что, право, он ведь убьет! Надави ты ему руку, чтоб знал, черт!
Владимир только усмехнулся:
– Ишь ты какой!
В конце концов вора посадили в коляску и доставили в отделение…
– Вот тут-то самое смешное и произошло, товарищ подполковник, – закончил свой рассказ внимательно слушавшему Голохову Владимир, – когда врачу показали надрезанный карман и вернули деньги. Он только тогда понял, что обворовали-то его (а то все кричал, шумел), и как кинулся на задержанного, еле оттащили, задушить хотел!
Владимир смеялся. Он не помнил о вооруженных бритвами ворах, о могучем преступнике, пытавшемся искалечить его. Он помнил о смешном эпизоде и, вспоминая, смеялся. Смеялись и дежурные.
Они были милиционерами, и рисковать жизнью было частью их профессии.
– Ну, а как потерпевший? – спросил Голохов.
– Благодарил, товарищ подполковник, – Владимир продолжал улыбаться, – благодарил. Адрес просил, хотел каракуль прислать. Я говорю: «Не надо, рано, вот буду полковником, тогда присылайте на папаху». – И комнату дежурного вновь огласил веселый смех.
В это время быстрым шагом вошел подполковник Воронцов. Сапоги его были в глине, к фуражке прилепились древесные листья. Он прошел к телефону, заглянул в журнал и набрал номер.
– Гражданка Сорокина? Помощник дежурного по городу. Нашли вашего Вову, повезли к вам, сейчас приедет. Да что вы плачете! Радоваться надо, а не плакать. В парке, как я говорил. Пошел парень погулять – воздухом, знаете ли, подышать, и в яму провалился. Напугался, сам никак не вылезет. Все. Все. Только, чур, не наказывать! Обещаете? Нет, вы обещайте, он и так напуган. Ну то-то. Чаем напоите, и пусть спит. – Подполковник Воронцов на секунду замолчал. – Берегите сына, гражданка Сорокина, он у вас один… – Голос его прозвучал глухо. Казалось, говорит кто-то другой. – А вот этого не надо, зачем благодарить, это наша обязанность… Ну, до свиданья, до свиданья!
Он поспешно повесил трубку и еще минуту стоял около телефона, продолжая держать руку на аппарате. Потом, словно очнувшись, смущенно улыбнулся:
– Пойду почищусь – вон заляпался как. Все, понимаешь, обыскали, чуть не целое отделение ходило, а до ям не дошли. Я те ямы еще с прошлого года запомнил. Ну парень там и сидел. Он и сам бы вылез, да больно испугался. Белобрысый совсем, а мать – русый, говорит…
Он укоризненно покачал головой и, вынув из нижнего ящика стола сапожную щетку, вышел.
Минуту в комнате царило молчание. Потом Голохов вздохнул и, посмотрев на Владимира, сказал:
– Месяц назад сын у него погиб. Только школу кончил. Совсем мальчишка. Нелепый такой случай…
Он встал, поправил фуражку и ушел в свой кабинет. Некоторое время Владимир сидел неподвижно. Потом тоже встал и спустился на первый этаж. На площадке лестницы подполковник Воронцов, отложив щетку, наводил бархоткой глянец на свои вычищенные сапоги…
21 час 30 минут
Внизу кое-кто прилег на диваны – фотограф Коля даже похрапывал, – кое-кто читал. Владимиру читать не хотелось. Он лежал на кожаном диване, подложив руки под голову, и размышлял.
Он любил подводить иногда в свободную минуту, как он их называл, «жизненные итоги». И это не было пустыми мечтами или воспоминаниями, сожалениями о неудачах или торжеством в связи с достигнутым. Нет. Владимиру в жизни была присуща та же черта, что и в спорте: он стремился не повторять ошибок. Он анализировал свои неудачи, как, впрочем, и успехи, стараясь избежать первых и закрепить вторые. Сейчас у него все было хорошо. Несколько дней назад его вызывал полковник и беседовал. Вообще беседовал, «за жизнь». Это был не первый случай, полковник знал жизнь своих подчиненных порой лучше, чем они сами. Л порой даже их мысли и сокровенные мечты. В общем, Владимир понял, что его мечта близка к осуществлению – его направят на учебу в Высшую школу министерства! Да, это было бы здорово! И когда он побежал сообщить эту новость Николаю, то не очень удивился, услышав, что аналогичный разговор полковник имел в то же утро и с его другом. Еще бы! Как можно было их разлучить?
Ох, Николай, Николай! Владимир улыбнулся. Он вспомнил, как вел себя Николай вначале по отношению к Тане. А она к нему. Как присматривались друг к другу его лучший друг и его любимая, его будущая жена. Настороженно, ревниво – не отнимет ли другой Владимира?
А потом как-то сразу понравились друг другу.
Таня поразила Владимира своей, еще неведомой ему тогда женской проницательностью.
– Ты знаешь, Володя, – сказала она как-то, – он замечательный парень, твой Рыжий. Он надежнейший. С ним я готова тебя одного не только на ваши операции пускать, а даже с девушками гулять. Он-то уж твое счастье всегда будет защищать. А, как известно, твое счастье – это я. – И Таня посмотрела на Владимира своими карими смеющимися глазами.
– Кому известно? – притворно удивился Владимир.
– Всем известно, мне Николай говорил, что ты в Управлении всем направо-налево рассказываешь, даже хотел объявление повесить: Так и так, мол, у меня есть Таня, которую я обожаю и даже надеюсь, что, если я буду очень хорошим, она, возможно, тоже отнесется ко мне с некоторым вниманием!..
– Ох, болтушка! – Владимир рассмеялся и поцеловал жену.
Но та, вдруг став серьезной, продолжала:
– Только, знаешь, мне кажется, что все его веселье от печали.
– Как – от печали? – насторожился Владимир.
– Ну так. Словно у него есть какое-то скрытое горе. Может, любит кого-нибудь безответно, а скорее, какая-то давняя печаль. В общем, не знаю, но у меня такое ощущение…
Владимир молчал, дивясь Таниному чутью. Она тогда еще ничего не знала про Нину.
С Владимиром Николай виделся ежедневно – на службе, на тренировках, в институте.
У Тани было не так уж много свободного времени: техникум (она училась на радистку), домашние дела.
Воскресенье же они почти всегда проводили вместе – втроем. Таня не требовала, как некоторые женщины, недавно вышедшие замуж, чтобы они все время оставались с мужем вдвоем. Наоборот, ей было даже приятно, чтобы кто-то видел ее счастье, кто-то близкий, кто бы не завидовал ему, не был бы к нему равнодушным, а радовался ему. Она словно хотела показать Николаю: «Вот видишь, твой Володя в надежных руках!»
Хорошие у них бывали прогулки, хорошие и интересные.
Таня почти всегда была веселой. Но иногда вечером, оставшись с Владимиром наедине, затевала серьезные разговоры.
– Скажи, Володь, почему ты решил стать милиционером? – спросила она однажды. – Ведь ты мог пойти просто в юридический институт или в физкультурный. А почему так?
Владимир отложил конспект, понимая, что заниматься сегодня больше не удастся.
– Почему решил стать милиционером? Да как тебе сказать. Ну, в школу-то мы пошли (он сам не замечал, как начинал говорить и за себя и за Николая) просто потому, что у ж очень там все интересно было. А вот теперь, теперь, я уже могу, наверное, точно ответить почему мы полюбили это дело. Думаю, что могу… Он помолчал.
– Так почему? – поторопила Таня. Она не любила, когда не получала скорого ответа на свой вопрос (а на вопросы ее было порой совсем не просто ответить).
– Видишь ли, это дело характера, темперамента. – Владимир нахмурил брови, он старался понятнее изложить свою мысль, чтобы и самому, как это часто бывает в таких случаях, лучше ее уяснить. – Мы ведь в революции не участвовали, в Отечественную под стол пешком ходили – с оружием в руках, словом, не боролись… – Он замолчал, ища подходящее слово.
– За что не боролись?
– Ну, за Родину нашу, за все. – Владимир раздвинул руки, словно хотел обнять что-то очень большое. – За коммунизм…
– Коммунизм еще не наступил, – категорически заметила Таня.
– Да не в этом дело…
– Впрочем, наступил, – так же категорически сказала она.
Владимир недоуменно посмотрел на нее.
– Ну, как тебе объяснить? – Таня наморщила лоб. – У людей некоторых уже наступил. В душе, что ли, в сердце, в поступках. Словом, я не могу объяснить! Ты прости, я перебила…
Владимир помолчал, обдумывая Танину мысль, потом продолжал:
– Так вот, я говорю, с оружием мы с врагом не сражались. Понимаешь? И мне почему-то кажется, что в милиции мы как-то восполним этот пробел. Погоди, погоди! – Он поднял руку, словно останавливал еще невысказанные Танины возражения. – Я знаю, ты сейчас скажешь, что любой рабочий, инженер, врач, уж не говоря, скажем, о пограничниках, летчиках-испытателях, – что все они делают не меньше, а иные и больше, чем воевавший солдат. Можно быть бухгалтером, всю жизнь крутить ручку арифмометра и, сэкономив государству сотни тысяч, принести великую пользу. Я не спорю. Это так. Но вот с нашим темпераментом, вот моим и Колькиным, мы должны, как бы тебе объяснить, ну фактически, что ли, драться… И притом с самым плохим.
Владимир помолчал.
– Ты опять можешь сказать, что какие-нибудь сорняки на полях, трахома, чума, засуха страшнее тысячи преступников и потому агроном, врач, мелиоратор, которые с этим борются, делают более важные дела. Но у них все же не такие ощутимые враги, вот именно в смысле ощутимости. А наши – они реальны. Они здесь, возле нас, и их надо корчевать в активной борьбе, в буквальном смысле с оружием в руках. Ведь даже когда настанет коммунизм, надо будет воевать с засухой и болезнями, а вот пока есть на земле преступники, коммунизм не наступит. Разные есть, конечно, преступники, большие и малые, у «них» и у нас. Я не говорю о «тех». Но здесь, внутри страны, мы должны их выкорчевать. И когда я это делаю, мне ощутимее мой вклад в общее дело. Но это, конечно, вопрос характера, повторяю, темперамента… – Владимир улыбнулся и взял Таню за руку. – Я понимаю, что я не Плевако. Все это звучит, конечно, довольно неясно. Да? Ничего не поняла?
– Я все поняла. – Таня говорила серьезно, серьезное выражение было и в ее карих глазах. – Я отлично поняла. Вот за это я тебя, наверное, и люблю.
Их беседу прервал звонок.
Это пришел Николай.
Пока Таня ушла на кухню готовить чай, Николай, как всегда, в шутливом тоне рассказывал:
– Ужас! Полная деградация преступности! Уходят лучшие люди! Убийцы переквалифицируются в карманников, скоро станут фальшивыми нищими– пойдут по вагонам электрички и будут петь: «С неразлучным своим автоматом побывал не в а-да-ной я стране…» Ты знаешь, кто появился на нашем светлом горизонте? «Повар»! Да, да, тот самый. И что ж ты думаешь? Решил «завязать», бросить свою надежную, тихую профессию убийцы и вступить на зыбкий путь карманных краж. Словом, так. – Николай заговорил серьезно. – «Повара» действительно выпустили. Прописан он в области, в Москву приезжает на «гастроли». Есть сведения, что занялся карманными кражами. В основном холит по театрам, циркам и концертам перед началом или после окончания, когда народ спешит, толпится у входных дверей. Пойду присмотрюсь. Если нащупаю– будем брать. – Он помолчал. – Плохо другое. Он не карманник, он убийца. Я его тогда сразу понял и дело его старое потом смотрел. Если такого граждане поймают на деле (кто-нибудь крикнет), он и не моргнет – пустит в дело нож. Поэтому его надо изъять немедленно. Я…
Но тут вошла Таня с подносом, где дымились стаканы с чаем, и домашними печеньями, предметом ее великой гордости.
Деловой разговор пришлось прекратить.
Пока пили чай, Таня внимательно разглядывала Николая.
– Коля, а почему ты сегодня такой нарядный? – подозрительно спросила она. – Последний раз, помнится, я тебя с галстуком видела у нас на свадьбе. И то с Володиным. Уж не влюбился ли ты? А?
Таня вся оживилась от такого предположения-какие возможности для советов, указаний!
– Да что ты! – Николай таинственно отводил взгляд. – Так…
– Нет. – Таня даже привстала, пытаясь заглянуть Николаю в глаза. – Нет! Говори! Влюбился, да? В кого? Ну не томи. Куда идете? Наверняка ведет тебя к родителям знакомиться! Иначе ты б так не разоделся. Она кто?
– Она повар, – преувеличенно смущаясь, ответил Николай, – в столовой в нашей, в Управлении. Володя ее знает. Ты ведь ее знаешь, Володька? Да? Она еще тебе всегда больше мяса накладывает. Очень красивая. – Николай, оживленно размахивая руками, старался описать красоту своей дамы. – Глаза! Больше тарелок! Руки ловчей ухватов, зубы…
– Ну ладно, ладно! – Таня была разочарована. Романа у Николая явно не намечалось. Он, как всегда, валял дурака. – Но куда ты все-таки идешь такой нарядный?
– А она, – оживленно басил Николай, – увлеклась теперь театром. Мы с ней теперь театралы, интегралы, меломаны, клептоманы… – Тут он подавился словами и замолчал, испуганно глядя на Таню, – он знал ее проницательность, когда дело касалось их с Владимиром работы. Опасения его оправдались.
– «Меломаны»! – зловеще заговорила Таня. – «Клептоманы»! Опять ваши карманники! Даже на отдыхе, даже в театре вы должны кого-то ловить. Я не дурочка, я все понимаю…
Но Николай придумал новый прием, чтобы отразить нападение. Перекрывая Танин голос своим могучим басом, он закричал:
– Да! Иду в театр ловить воров! У нас теперь новые обязанности! Мы выполняем задание Управления по охране авторских прав! Есть приказ: весь уголовный розыск бросить на просмотр пьес и фильмов – не стащил ли один автор у другого сюжетик. Вот. Вчера задержали двоих – один выкрал два акта у малоизвестного иркутского драматурга, другой стянул три реплики у Мольера…
Так сидели и болтали они за столом часов до десяти. В десять, посмотрев на часы, Николай встал:
– Не удалось сходить с моей дамой, с моим дорогим поваром, в театр, пойду хоть встречу у входа…
Он распрощался и ушел. А на следующий день в Управлении жаловался Владимиру, что опять «Повара» не нашел.
Сведения поступали все чаще. То карманная кража совершена у входа в Большой театр, то прямо в фойе цирка, то у Консерватории. Было известно, что «работал» «Повар», но сколько ни бродил Николай возле театров перед началом и после окончания спектаклей, «Повара» он так и не встречал.
И вот сегодня наконец поступили точные сведения: «Повар» должен быть у Театра А.С.Пушкина. «Интересно, – размышлял сквозь дрему Владимир, – возьмет его Колька на этот раз или того опять не окажется?» Не дежурь Владимир сегодня, он бы, конечно, пошел с Николаем…
Резкий голос из репродуктора заставил его вскочить. В комнате наступила тишина. Подполковник Голохов негромко и сухо проговорил:
– Врач, эксперт, фотограф, Логинов, Анкратов – на выезд…
Владимир быстро подтянул расслабленный на отдыхе ремень, схватил фуражку. Вот оно! Наконец-то!
Дежурная группа торопливо вышла во двор. У дверей уже урчала мотором оперативная машина. Обмениваясь на ходу короткими фразами, подошли к «Волге».
В этот момент высокая фигура подполковника Голохова показалась в дверях. Он быстро прошел к машине, сел рядом с водителем, негромко скомандовал: «Поехали! Побыстрей!»
Воцарилась тишина. Никто не произнес ни слова. На происшествие выезжал сам дежурный по городу. Значит, происшествие это было чрезвычайным…
