Текст книги "«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Мюррей Лейнстер,Георгий Гуревич,Игорь Забелин,Михаил Васильев,Владимир Муравьев,Юрий Авербах,Вера Ветлина,Лев Линьков,Николай Жиров,Борис Карташев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Диких коров надо опасаться, особенно если они с телятами. Они иногда нападают не только на пеших людей, но и даже на всадников, – разъяснил Джек.

Эти опасные животные представляют собой одичавший домашний скот, размножившийся в лесах. Иногда их удается поймать арканами, но приручить их снова очень трудно.

Мы уже находились почти в самом центре заповедника и приближались к поворотному пункту нашего маршрута. На ближайшем перекрестке мы должны были свернуть под прямым углом на юг, чтобы добраться по боковой тропинке до поселка Фюмайна. Расстояние в 18 километров казалось нам незначительным, и мы были уверены, что пройдем его в одни сутки. Но нужно было спешить, так как к этому времени у нас уже не оставалось никаких продуктов, если не считать сохранившейся у меня щепотки соли, а у Джека пакетика сухого чаю. На каждом привале мой спутник обязательно бросал щепотку чаю в кипяток, «чтобы убить вкус воды». Наконец, мы добрались до перекрестка. Со всех сторон из зарослей кустарника однообразными колоннами высились стволы эвкалиптов. Узкая тропинка ответвлялась от главной тропы и сразу пропадала в чаще кустов.

– Что-то не похоже на дорогу! – усомнился Джек.

Я извлек компас и карту, стараясь скрыть свои собственные сомнения, стал горячо доказывать ему, что это именно и есть нужный нам поворот.

– Не верю я никаким компасам! – заявил Джек, – Надо знать дорогу.

– Ну на этот раз тебе придется поверить: спрашивать здесь некого.

С этими словами я решительно зашагал по тропинке. Джек, ворча что-то себе под нос, нехотя двинулся за мной.

СРЕДИ ЭВКАЛИПТОВ

На протяжении первого километра узкая тропинка, по которой мы продвигались, выделялась довольно ясно, но дальше она все чаще стала пропадать в покрытых травой полянах, и нам с трудом удавалось найти ее продолжение. Через некоторое время мы уже потеряли всякую уверенность в правильности нашего пути. Оставалось идти напрямик, по компасу, но каждый раз, когда я бросал взгляд на компас, Джек презрительно фыркал и отворачивался.

Идти было легко. Солнце уже склонялось к западу. Теплый и сухой воздух был насыщен тонким и целительным ароматом эвкалиптовой смолы, так как весь лес состоял исключительно из этих деревьев.

По мере того как мы углублялись в лес, деревья становились все больше и больше и, наконец, достигли чудовищных размеров. Некоторые стволы подымались на высоту свыше 150 метров и достигали 30 метров в обхвате, превосходя, таким образом, даже знаменитые гигантские сосны Калифорнии. Мне рассказывали, что на пне одного из таких деревьев была устроена площадка, на которой могли одновременно танцевать восемь пар.

Верхушки почти всех наиболее крупных деревьев были обломаны молнией, и везде валялись груды бурелома, преграждавшие нам путь. Мы вступили в дикую и совершенно безлюдную страну.

Я несколько выдвинулся вперед. Вдруг поперек моего пути метнулось какое-то большое черное существо и с резким криком бросилось в кусты. Я сломя голову пустился в погоню, но двигаться в чаще было трудно. Черное блестящее пятно еще раз промелькнуло у меня перед глазами и исчезло. Упрямый охотничий азарт заставил меня еще некоторое время идти в том направлении, куда скрылось загадочное существо. Наконец, я остановился и прислушался.

Долго стоял я так, зачарованный торжественной тишиной австралийского леса, как вдруг издалека я услышал тот же резкий крик, но уже в значительно более спокойных тонах. Я стал подкрадываться и, наконец, с изумлением увидел «черную загадку» в виде сидящей на дереве большой черной птицы.

Я выстрелил. Черный комок беззвучно отделился от ветки и, сбивая по дороге листья, упал к подножию дерева. Я с торжеством устремился навстречу Джеку, подоспевшему на звук выстрела.

– Черный фазан! – уверенно заявил Джек.

Мой спутник, однако, не отличался точностью определений в области родной природы. На самом деле это была самка знаменитой птицы-лиры. Я знал, что охота на эту редкую птицу запрещена по всей Австралии и каралась по закону большим штрафом, а для таких неимущих охотников, как мы, тюремным заключением.

Этот выстрел, да еще на территории заповедника, окончательно поставил нас в положение браконьеров и еще более усилил наше стремление поскорей выбраться из запретной зоны.

Но выбираться становилось все труднее и труднее: лес как бы смыкался вокруг нас. Просветы между стволами все гуще и гуще были забиты кустарником, а порой поваленные бурей гигантские деревья заставляли нас делать утомительные обходы чуть ли не в полкилометра.

Все чаще стали попадаться змеи. Это были известные своей ядовитостью австралийские змеи, наводящие ужас на всех, кому приходится проникать в буш. Яд этих змей, безусловно, смертелен, и даже самый сильный человек не может прожить более двадцати минут после укуса. Единственное средство спасения – немедленно вырезать ножом укушенное место и прижечь рану огнем. Понятно, что только очень немногие имеют достаточно самообладания, чтобы решиться на такое крайнее средство.

Бывали случаи, когда ужаленные змеей дровосеки в ужасе клали укушенную руку на пень и отрубали ее топором. При этом иногда оказывалось, что человек был укушен совершенно безвредной неядовитой змеей и по неопытности не мог определить характер укуса. А между тем сделать это чрезвычайно легко. Если дугообразный след, оставляемый на коже зубами змеи, везде одинакового оттенка – змея безвредна. При укусе ядовитых змей по краям дуги выделяются две темные точки – следы ядовитых клыков.

Нам попадались в изобилии все три наиболее известные породы австралийских змей. Все они достигали почти двухметровой длины и отличались необыкновенной красотой окраски. Здесь были бархатная «черная змея» с рубиновыми глазами, великолепная «тигровая змея» – желтая с черными полосками и более редкая красновато-бурая «медная голова» с изумрудными глазами.

Вначале я считал своим долгом убивать каждую попадавшуюся мне змею, но вскоре убедился, что ввиду их многочисленности это совершенно невозможно. Вообще надо сказать, что самая лучшая стратегия по отношению к змеям – это оставлять их в покое. Змея никогда не нападает на человека и кусает только от испуга, когда она захвачена врасплох. Все рассказы о том, что разозленная змея якобы гонится за человеком, абсолютный вымысел.

Кусты и бурелом настолько затрудняли наше продвижение, что к концу дня мы прошли только три-четыре километра и, порядочно утомленные, расположились на ночной привал. Мы хорошо поужинали птицей-лирой, и настроение у нас было довольно бодрое. Ночь выпала дождливая, что в это время года является здесь большой редкостью. Однако ветви древовидных папоротников, под сенью которых мы укрылись, образовали такой непроницаемый для дождя навес, что мы остались совершенно сухими.

На рассвете мы опять пустились в путь – снова стали продираться через густую чащу кустарника. Это сильно замедляло наше продвижение, и притом мы подымали такой шум и треск, что нельзя было и помышлять о какой бы то ни было охоте. Никакой дичи нам на глаза не попадалось, если не считать часто мелькавших в кустах маленьких желтых птичек, которых Джек со свойственной ему любовью к упрощениям называл канарейками. Раза два появлялись и кокабурры, но я воздерживался от стрельбы по ним, опасаясь быть поднятым на смех.

Только к концу дня мне удалось застрелить так называемую лесную куропатку. Эта птичка была значительно меньше вороны; не удивительно поэтому, что мы съели ее вместе с костями и чуть ли не с перьями.

На третий день наша добыча оказалась еще более скудной: всего лишь одна крохотная «канарейка» на двоих. Надо признаться, что и на эту дичь мне пришлось потратить более одного патрона, так как от голода уже начинала кружиться голова.

Мы все так же отчаянно продирались вперед через кусты. Казалось, этим зарослям не будет конца. Со всех сторон нас окружало беспощадно спокойное серо-зеленое море кустов, омывающее подножия колонн гигантских угрюмых эвкалиптов. Силы наши стали ослабевать. Время от времени Джек садился на землю и заявлял:

– Мы отсюда никогда не выберемся!

Но как это ни странно, именно уныние Джека помогало мне сохранять бодрость. Я словно чувствовал свою двойную ответственность за судьбы всей «экспедиции» и загорался твердой решимостью во что бы то ни стало вывести ее в населенный район. Я верил в компас и карту и знал, что Фю-майна должна быть недалеко. Однако я не знал, что самое худшее еще впереди.

На четвертый день кусты стали значительно ниже, и мы этому было обрадовались, но преждевременно: кустарник оказался переплетенным какой-то цепкой зубчатой травой, которая в короткое время изодрала в клочья нашу одежду и изранила в кровь наши тела.

– Тут нам и конец! – простонал Джек, – Ведь говорил я, что не надо было возвращаться обратно. Это и принесло нам несчастье.

Не обращая внимания на эту суеверную болтовню, я лихорадочно искал выхода. О дальнейшем продвижении через «пилу-траву» не могло быть и речи. Надо было, чего бы это ни стоило, двигаться к цели хотя бы в обход. На этом я и основал план дальнейших действий.

Меж кустов извивалось русло высохшего ручья. Кусты переплетались над узким «потоком», как бы протягивая Друг другу руки с противоположных берегов. Эта зеленая арка была гуще чем где-либо переплетена сетью страшной зубчатой травы, но зато под нею оставалось некоторое пустое пространство.

Чтобы облегчить себе продвижение, мы выбросили здесь все, что только могло быть сочтено «лишним». Даже наши дорожные одеяла, которые мы несли скатанными за спиной, показались нам непосильной ношей. Мне, конечно, пришлось расстаться со своим топориком, но ружье я ни за что не хотел оставить.

Ползком на животе мы стали пробираться вдоль высохшего ручья. Мой план заключался в том, чтобы добраться до довольно большого потока, обозначенного на карте под названием Ледяной Реки. Здесь мы могли бы идти вдоль берега прямо по воде и таким образом вырвались бы из цепких объятий душившего нас кустарника.

Полуголые, с головы до ног измазанные глиной и грязью, с мутящимся от голода и усталости сознанием, мы, как два громадных червяка, извивались по дну ручья, отчаянно цепляясь за жизнь.

В этот день мы совершенно ничего не ели, но зато к заходу солнца в русле ручья появились струйки воды. Мы освежились и воспрянули духом, чувствуя, что приближаемся к цели. И в самом деле, еще засветло мы вынырнули из нашего зеленого туннеля и выбрались на берег Ледяной Реки, которая оказалась довольно многоводным потоком и вполне оправдывала свое название: это была кристально чистая холодная вода горных ключей.

Невеселым был наш первый привал на берегу реки. В подвешенном над костром котелке кипела чистая вода – ничего больше у нас не было.

– Не плохо бы теперь зажарить над огоньком хорошего гуся! – размечтался Джек, – Да с румяной картошечкой и с печеными яблоками.

– Зажарить бы лучше твой язык! – сердито оборвал я. – Если дело пойдет так и дальше, то нам скоро придется есть змей. Я читал, что в голодные годы туземцы употребляют их в пищу.

– Змей?! – в ужасе воскликнул Джек, – Я лучше умру с голоду, чем буду есть змей.

Я не стал спорить и принялся устраивать ложе из сухих листьев папоротника. Каждый из них был больше человеческого роста, и несколько таких листьев могли с успехом заменить нам наши брошенные одеяла. Измученные дневным переходом, мы быстро заснули.

Забрезжил рассвет пятого дня. Не то сквозь сон, не то наяву я услышал у себя над головой знакомый гортанный клекот «черного фазана». Я задрожал от горькой досады: ружье мое, как обычно разряженное на ночь из-за нелепой трусливости Джека, стояло поодаль прислоненное к дереву. Не станет же фазан ждать, пока я… Но клекот продолжался. Беспечная, нестреляная дичь сидела на ветке буквально в нескольких шагах.

Затаив дыхание, я осторожно подполз к своему ружью и зарядил его. Фазан был настолько близко, что стрелять с лежачего положения было невозможно. Я бесшумно поднялся на ноги и прицелился. Черная лоснящаяся птица УПРЯМО маячила под самым дулом моего ружья.

От слабости и волнения руки мои дрожали нервной дрожью. Я выстрелил. С резким криком черная тень метнулась у меня перед глазами и исчезла в чаще.

В бессильной ярости я швырнул ружье на землю и чуть не заплакал от досады. Разбуженный выстрелом Джек вскочил в ужасе и ошалело бросился в кусты, полагая, очевидно, что повторяется рассказанный им недавно случай о двух ночевавших в лесу товарищах. Мне стоило больших трудов успокоить его, и это помогло мне и самому успокоиться.

Густой кустарник по-прежнему теснился со всех сторон, и мы шли по колено в воде вниз по течению Ледяной Реки. Так мы, конечно, продвигались гораздо быстрее, но и тут не обходилось без препятствий. Время от времени мы наталкивались на свалившиеся поперек реки гигантские стволы поваленных бурей эвкалиптов. Такие преграды высотой до десятка метров были нам не по силам, и приходилось снова делать мучительный длинный обход через колючие кусты.

У меня осталось всего лишь два-три патрона. Промахнувшись с расстояния трех шагов по крупной дичи, я боялся тратить последние выстрелы на канареек. Но ничего другого нам не попадалось, и последние патроны шли в оборот. Опять за весь день нам достались на двоих чашка жидкого бульона и ничтожный комочек птичьего мяса.

Неужели мы еще не прошли этих злополучных 18 километров? Река становилась все глубже, и нам приходилось порой идти по пояс в ледяной воде. От голода и усталости мутилось сознание и пестрые круги расплывались перед глазами.

Джек, шатаясь, выполз на берег, уселся на песок и заявил:

– Больше я никуда не пойду. К чему мучиться? Все равно мы никогда отсюда не выйдем.

Я дико огляделся вокруг. Пора было пустить в ход последнее крайнее средство. Ударом приклада я убил первую попавшуюся на глаза змею – она оказалась неядо витой – и, не говоря ни слова, принялся разводить костер. Я отрубил ей голову, длинное, жирное поблескивающее тело разрезал на куски. Создалось впечатление, что на углях жарится какая-то необычная колбаса.

Когда «жаркое» было готово, я молча положил несколько кусков на лист папоротника и пододвинул их Джеку. Он с ужасом отвернулся. Но когда он увидел, что зубы мои вонзились в жесткое мясо и я стал жадно глотать его, он тоже не выдержал. Стараясь не глядеть на меня, он также взял в руки кусок змеи и с отвращением стал есть. Вкус змеи был терпкий и напоминал очень жесткую залежалую вяленую рыбу.

Я был уверен, что мой расчет окажется правильным: если змеи могут спасать от голода туземцев, то я не видел никаких причин, почему бы им не спасти нас. Мне припомнилось заклинание из «Джунглей» Киплинга:

«Мы все одной крови, вы и я!»

Когда я встал после этого памятного привала, Джек тоже с трудом поднялся и потащился за мной. Последующие дни проходили как в тумане. Мы жарили змей, грызли какие-то корни и все время, дрожа от холода, продолжали идти по воде, которая местами уже доходила нам до шеи.

Так мы дотащились до места, где нам снова преграждал путь рухнувший поперек реки гигантский эвкалипт. Тут я ясно почувствовал, что ни у одного из нас не хватит сил еще раз предпринять длинный обход. С ожесточением отчаяния я бросил в воду ружье, которое уже давно служило мне палкой, нырнул под ствол дерева и, барахтаясь между сучьями, вынырнул на противоположной стороне.

– Джек, Джек! – отчаянно завопил я.

Очевидно, Джек почуял в моем голосе нечто необычайное, так как в один момент он очутился возле меня.

Широко открытыми глазами мы смотрели на представившееся нам зрелище. За сотню шагов впереди белел новенький, очевидно недавно срубленный, деревянный мост, и по обе стороны его пролегала широкая проезжая дорога.

Ошеломленные, не смея верить своим глазам, мы выбрались на мост. Голова кружилась. От ледяной воды и от нервного напряжения мы дрожали мелкой дрожью. Но что это такое? Голодная галлюцинация? Я украдкой взглянул на Джека. Но нет: его взгляд был устремлен в ту же сторону, и Джек выглядел не менее озадаченным, чем я: под кустами у самой дороги лежал мешок с мукой.

Мешок с мукой не был галлюцинацией. Мы поспешили развести костер и, вспоров слегка мешок, тут же стали стряпать лепешки и пожирать их полусырыми. После десятидневной голодовки такая диета могла привести к очень серьезному заболеванию, даже со смертельным исходом. Но, к счастью, в это время вдали показалась запряженная лошадью телега, на которой восседал владелец мешка. Сначала он несколько испугался, увидев у своего мешка двух голых дикарей, но когда он приблизился и узнал про пережитые нами бедствия, радушно пригласил нас к себе в дом.

– Поживите у меня, ребята, отдохните, соберитесь с силами, я буду очень рад. Вы первые новые люди, которых мы видим здесь за прошедшие два года.

Мы, конечно, с радостью приняли это приглашение. Наш гостеприимный хозяин жил совершенно один в маленьком домике, окруженном лесом. Шаг за шагом он отвоевывал у буша свой узкий посевной участок.

Иногда мы помогали фермеру вывозить срубленные деревья. В такие дни собака хозяина Чики (что значит «нахал») никогда не упускала случая увязаться за нами. Под колодами лежавших деревьев всегда ютились ящерицы. Стоило нам откатить колоду, как Чики бросался на них и, смачно хрустя зубами, пожирал их тут же на месте.

– Никогда не видал, чтобы собаки ели ящериц, – удивился Джек.

– Если люди могут есть змей, то почему бы собакам не полакомиться ящерицами? – откликнулся я.

– Молчи! – злобно зашипел на меня Джек, – Неужели тебе не стыдно рассказывать про «это»? – Он почему-то считал наше приключение позором.

Про этого же Чики фермер рассказал мне интересный эпизод. Однажды Чики пропал. Разыскивая его в лесу, фермер услышал в кустах знакомый лай и с радостью поспешил туда, уверенный, что найдет свою собаку. Собаки нигде не было, а лай все же продолжался. Впоследствии выяснилось, что это проделки жившей неподалеку птицы-лиры: эти птицы обладают еще более совершенной способностью подражания, чем попугаи. И вот птица-лира научилась подражать лаю Чики с таким искусством, что ввела в заблуждение самого хозяина.

Скоро Чики нашелся. Оказалось, что он был укушен змеей и отправился в лес залечивать свои раны какими-то известными ему целебными травами.

После нашего трудного перехода мы наслаждались тихой и безмятежной жизнью в домике фермера… Я много бродил по лесам, но даже встреча один на один с медведем не нарушила спокойной обстановки.

Австралийский медведь коала – это небольшое мохнатое существо из породы сумчатых, достигающее не более четверти метра в длину и довольно неуклюже карабкающееся по деревьям. Но в Австралии все наоборот, и потому гораздо более опасной следовало считать мою встречу с ящерицей на берегу небольшого ручья, окаймленного зарослями гигантских папоротников.

Единственным моим оружием была старая коса без ручки, которую я захватил с собой для того, чтобы нарезать свежих листьев папоротника для нашего ночлега на сеновале. Набрав большую охапку, я уже собрался уходить, как вдруг в молодой поросли что-то зашевелилось и оттуда показалась безобразная серая голова какого-то чудовища, чрезвычайно похожего на одну из знаменитых химер на башнях собора Нотр-Дам в Париже. Вслед за головой потянулось длинное туловище, и на тропинку выползла гигантская серая ящерица. Это была австралийская гоана. нередко попадающаяся в лесах восточной Виктории и за свои гро-мадные размеры прозванная «гипслендским крокодилом».

Повадки этого животного еще мало изучены, и о нем ходят разнообразные противоречивые рассказы. Одни утверждают, что гоанв1 ядовиты, другие решителвно это отрицают. Распространено мнение, что рассерженная гоана с шипением гоняется за человеком и старается его укусить. Признаюсь, что. когда я читал про это в Мельбурнской библиотеке, у меня зародилась честолюбивая затея проверить это наблюдение на личном опыте, Однако теперь, когда двухметровое чудовище находилось в нескольких шагах от меня, всякая охота к натуралистическим исследованиям у меня пропала, и я ограничился тем, что, крепко сжав в руке свою косу, стал в оборонительную позицию.

Ящерица презрительно зашипела, медленно переползла через тропинку и скрылась в зеленой чаще. Мне оставалось утешаться тем, что удалось хоть наполовину проверить легенду о шипящей и нападающей ящерице.

Надо сказать, что встреча с годной, как и вообще все мои приключения в районе Голубых Альп, была для меня полной неожиданностью. Чтобы видеть «настоящую Австралию». мне казалось необходимым забраться в дебри Гипсленда, а между тем здесь, всего лишь в нескольких десятках километров от Мельбурна, я успел повидать все своеобразные достопримечательности австралийской природы.

Лето подходило к концу, и пора было подумать о возвращении в город, чтобы найти себе работу на зиму или снова искать пристанища на корабле дальнего плавания.

Джек намеревался еще некоторое время остаться у фермера. Распростившись с ним, я через несколько дней уже снова шагал по улицам Мельбурна.