Текст книги "«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Мюррей Лейнстер,Георгий Гуревич,Игорь Забелин,Михаил Васильев,Владимир Муравьев,Юрий Авербах,Вера Ветлина,Лев Линьков,Николай Жиров,Борис Карташев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

НА СУШЕ И НА МОРЕ
Выпуск 1
1960
[сборник]

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

География – одна из самых поэтичных наук. Все земное многообразие подлежит ее ведению – море и суша, равнины и горы, леса и пустыни, воздушные просторы и глубины океанов и, конечно, люди, живущие в полярных странах и тропиках, высоко в горах и на побережьях океанов, люди, творящие свою славную историю, исследующие Землю, преобразующие ее природу, устремляющиеся в космос, навстречу неведомому…

Можно по-разному рассказывать о Земле, о странах и народах, о природных явлениях – в строгих научных монографиях и популярных книгах, в учебниках и специальных статьях… Но есть еще один путь, ведущий к самому широкому читателю, – живой увлекательный рассказ писателя или ученого-очевидца о сложном и прекрасном мире вокруг нас. Приключенческая повесть, записки путешественника, научно-фантастический роман, публицистическая статья, художественный очерк, воспоминание о минувших событиях – вот далеко не полный перечень жанров, таящих в себе неисчерпаемые возможности для романтического «открытия мира», воспевания подвига, труда, исканий…

Книга «На суше и на море», предлагаемая вниманию читателей, призвана наряду с другими изданиями, выпускаемыми Государственным издательством географической литературы, рассказывать о живой, быстро изменяющейся географии Земли…

На земном шаре нет страны, облик которой менялся бы так же быстро, как изменяется облик нашей страны, Советского Союза, успешно строящего коммунизм по величественной программе, намеченной XXI съездом КПСС. Сотни новых городов и поселков, плотины и каналы, заводы и шахты, железные и шоссейные дороги, созданные за годы советской власти, – вот конкретное воплощение деяний советского человека, нашего современника, победно утверждающего свою власть над стихийными силами природы…

В разных условиях приходится трудиться советским людям – на арктических островах и в безводных пустынях, в тайге и бескрайних степях. Будни советского человека, порой в очень сложной и трудной природной обстановке творящего свое скромное и великое дело, – вот основная тема географическо-художественной литературы о сегодняшнем дне нашей страны…

По соседству с нами созидают новую жизнь труженики стран народной демократии – великого Китая и Польши, Венгрии и Чехословакии, Румынии и Болгарии, Северной Кореи и Монголии, Демократического Вьетнама и Албании, на наших глазах «переделывающие» географические карты своих стран. Это еще одна поистине неисчерпаемая увлекательная тема.

Советские люди постоянно интересуются жизнью и других стран мира, расположенных в Северной или Южной Америке, в Африке или Австралии, в тропической Азии или на островах Тихого океана. Закономерно поэтому, что рассказ об этих странах, их природе и их жителях также найдет место на страницах этой и следующих книг.

Никогда не померкнут в памяти человечества труды и подвиги географов-путешественников, по крупицам собиравших знания о Земле, устройстве ее поверхности, о ее водах и суше. Повествованию о свершенном ими также будет отведено достойное место.

Это взгляд в прошлое. Но трудно представить себе современную научно-художественную литературу без фантастики, без стремления заглянуть в будущее, уже сейчас «совершить» смелое космическое путешествие, побывать на неведомых планетах… В разных странах, даже об одном и том же, люди по-разному фантазируют, и поэтому в сборнике публикуются и будут публиковаться наряду с советской научно-фантастической литературой и произведения, принадлежащие перу зарубежных авторов.

Издательство будет признательно всем, кто сочтет необходимым прислать свои замечания или пожелания по содержанию и оформлению художественно-географической книги «На суше и на море» и постарается учесть их при подготовке следующих выпусков.

Лев Линьков
БОЛЬШОЙ ГОРИЗОНТ[1]1
  иллюстрации В. Медведева


[Закрыть]

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Я долго не мог придумать названия для этой небольшой повести. Приходило на ум, в частности, и такое: «Приключения старшины первой статьи Алексея Кирьянова». Однако один знакомый моряк, прочитав рукопись, справедливо заметил, что если бы в заглавии стояла фамилия какого-нибудь знаменитого человека, то оно было бы оправдано, а так, подумаешь, – приключения какого-то, никому не известного старшины первой статьи! Мало ли у нас на флоте старшин, в том числе и по-настоящему известных и знаменитых… «К тому же, – добавил моряк, – в повести у вас ведь не один Алексей Кирьянов, рядом с ним живут и действуют и капитан третьего ранга Баулин, и боцман Доронин, и другие моряки. Пожалуй, не будь их, и не видать бы ему в жизни по-настоящему больших горизонтов».

Так родилось название «Большой горизонт».

«А в общем-то, – заключил мой знакомый, – читателю не так уж и важно, как называется книга, важно, чтобы она с интересом читалась».

Получилась ли повесть интересной, судить, конечно, не мне, однако хотелось бы, чтобы читатели знали, что она не плод досужей авторской фантазии – в основу ее положены действительные события.

Автор

ОСТРОВ ОТВАЖНЫХ

После напутственных прощальных речей грянул марш. Было пасмурно, и медь оркестра не блестела, а лишь тускло отсвечивала. Взволнованные, радостно возбужденные матросы и старшины, отслужившие на Курилах свой срок, спустились в шлюпку. Последним спрыгнул с пирса старшина первой статьи Алексей Кирьянов. Рулевой скомандовал: «Раз!», гребцы занесли лопасти весел к носу, тотчас же последовало: «Два!», и двенадцать весел как одно опустились в воду. Шлюпка рванулась вперед, оставляя за кормой пенистые водоворотики.

Провожающие замахали платками, фуражками, бескозырками: «Счастливого пути! Пишите!..»

С шлюпки в ответ: «Счастливо оставаться! Не поминайте лихом!..»

Кирьянов стоял на корме, крутил над головой мичманку, и я подивился, что на лице его нет и тени радости. А ведь он тоже возвращался домой.

Маринка прильнула к Баулину, горько заплакала.

– Ну, что ты, доченька, зачем же слезки? – успокаивал ее капитан третьего ранга.

– Мы так любили друг друга! – вымолвила девочка.

Худенькие плечики Маринки вздрагивали. Не мог скрыть волнения и Баулин: пальцы его комкали платок.

– Мы все тебя любим! – наклонился к девочке стоявший рядом боцман Доронин.

– Я знаю, дядя Семен, – сказала сквозь слезы Маринка. А глаза ее не отрывались от шлюпки.

Шлюпка шла ходко и минут через двадцать привалила к стоящему на внешнем рейде «Дальстрою», тому самому «Дальстрою», который привез на остров Н. продовольствие, новый опреснитель морской воды, книги, посылки и почту.

Я тоже прибыл на остров с этим пароходом и после многосуточной болтанки в бурном Охотском море и Тихом океане мечтал поскорее растянуться на койке, не раскачивающейся, словно на гигантских качелях. Однако провожающие не расходились, с невольной грустью глядя, как с борта «Дальстроя» спустили трап, как едва заметные фигурки людей поднялись со шлюпки на палубу корабля, как, наконец, выбрав якорь, «Дальстрой» попрощался с островом протяжным басовым гудком и лег курсом на север.

– Пошли, Мариша, домой, – сказал, наконец, капитан третьего ранга.

Девочка вытерла кулачонками покрасневшие глаза, совсем по-взрослому вздохнула:

– Пошли…

На ошвартованных у пирса сторожевых кораблях, недавно возвратившихся с охраны границы, происходила приборка. Тихий, редкостный для октября ветер едва шевелил флаги пограничного флота. Мутно-свинцовые волны лениво накатывались на склизкие, обросшие зелеными лохмами водорослей сваи.

Пронзительно вскрикнув, крупная чайка нахально выхватила на лету из клюва другой рыбешку. Царапая нервы, скрежетали скрябки – с днища вытащенного на берег катера счищали ржавчину и ракушки. Из-за высокой, отвесно падающей в океан скалы доносился перекатистый гул птичьего базара.

Крутой каменистой дорогой мы поднимались от морбазы к небольшому поселку стандартных, привезенных с материка домиков. Десятый час был на исходе, а солнце все еще не могло осилить толщу низких серых туч, отчего все вокруг тоже казалось серым, унылым.

Голые скалы в заплатах лишайников, нагромождения камней, напоминающие развалины древнего города, и вокруг ни единого деревца, ни кустика, ни даже травинки!.. Ко всему тому, справедливости ради, остров Н. следовало бы назвать островком: площадь его не превышала двух десятков квадратных километров…

Дорога свернула влево, и в прямоугольной скалистой выемке, словно в громадной естественной раме, вырисовался конус вулкана, спрятавшего в тучах свою вершину. Под ногами похрустывали обломки застывшей лавы.

– Ты не устала, Мариша? – спросил Баулин дочку, – Давай-ка я тебя понесу.

Маринка помотала головкой:

– Не, я сама… – и побежала вперед.

Одетая в голубенькое пальтецо и ярко-красный капор, сама голубоглазая, золотоволосая, она представилась мне южным весенним цветком, чудом занесенным сюда, в суровый далекий край…

Еще на материке мне рассказали, что жена Баулина погибла во время недавнего моретрясения, но я не предполагал, что у него есть дочь, совсем еще маленькая девочка, и теперь, увидев ее, подумал, что при всем своем желании отец не в состоянии заменить ей мать: как и всякий моряк-пограничник, он большую часть времени проводит на корабле, в море. Я не удержался и спросил:

– Николай Иванович, а почему бы вам не отправить Маринку на Большую землю, к родным? Уж больно сурово у вас тут на острове.

– На будущий год отправлю… Придется отправить, – произнес он, – На будущий год мы станем совсем взрослыми. Пойдем в первый класс, – Сквозь грусть на лице его промелькнула улыбка, – А что до климата, так ведь Мариша здесь выросла, она у меня, можно сказать, коренная курильчанка: когда мы приехали сюда, ей не было и двух лет.

– Значит, Мариша не видела ни цветка, ни нашей русской березки?! – невольно вырвалось у меня.

– Мама делала нам цветы из бумаги, – с горькой улыбкой сказал Баулин, – Замечательные цветы, как живые!

– А вы не подавали рапорта о переводе? Куда-нибудь на Черное море либо на Каспий? Вас же переведут без звука.

– Нет, не подавал, – нахмурился Баулин.

Я снова огляделся вокруг: скалистый остров показался мне еще более унылым и мрачным. Тучи немного развеяло, и вулкан показал свою усеченную главу. Из кратера поднимался желтоватый дымок.

Внизу, левее морбазы, виднелись остатки фундаментов и полотна никуда теперь не ведущей дороги.

«Моретрясение бед натворило», – догадался я.

– Пришлось перебраться повыше, – перехватив мой взгляд, скупо объяснил Баулин.

На утесе, куда мы поднялись, стояли неподалеку друг от друга выщербленный временем и непогодами каменный крест и скромный гранитный обелиск с пятиконечной звездой.

– Кто-то из казаков Ивана Козыревского, – сказал капитан третьего ранга, останавливаясь у креста, и скинул фуражку.

«1713…» с трудом разобрал я высеченную на кресте дату. От имени отважного землепроходца осталось лишь несколько разрозненных букв старинной славянской вязи…

Три века назад открыли русские люди Курильские острова. Первые «скаски» о Курилах записали в Москве еще со слов открывателя Камчатки Владимира Атласова. А в начале XVIII века, когда на далеком полуострове казаки взбунтовались против жестокости и корысти царских приказчиков, один из вожаков бунта Иван Козыревский, желая заслужить царево прощение – смута была вскоре подавлена, – отправился открывать для России новые острова.

– …И получил в награду за курильские походы десять целковых, – с горечью заключил Баулин свой рассказ.

– А сколько таких безыменных русских могил и на Камчатке, и на Командорских островах, и у нас на Курилах.

Мы подошли к обелиску.

– И таких памятников теперь здесь немало, – произнес капитан третьего ранга.

К красноватому граниту была прикреплена чугунная доска:

«Вечная слава героям, павшим в боях за честь и победу нашей Родины!

Память о вас, вернувших Родине Курильские острова, переживет века. Август 1945 г…»

– А вы говорите «уехать»! – с неожиданной горячностью сказал вдруг Баулин, – Как это можно! Здесь же первая пядь нашей советской земли…

С высоты утеса открывался вид на океанский простор, на затушеванные дымкой тумана соседние острова. Среди туч неуверенно проглянуло солнце. Далекий, далекий путь предстоит пройти ему над морями, над горами, над полями и лесами России.

– «Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика!» – продекламировал Баулин, словно угадав мои мысли.

А Маринка легко, будто горная козочка, взобралась на большой замшелый камень и замахала ручонками. Она махала «Дальстрою», ставшему похожим на черного жука, медленно ползущего по бескрайней серо-свинцовой плите.

– Да разве увидит тебя так далеко дядя Алеша? Ты как царевна на горошине, – пошутил я.

– Увидит! – убежденно сказала Маринка, – Дядя Алеша говорил, что попросит у штурмана бинокль…

* * *

Чем же внешне грубоватый и какой-то нескладный старшина первой статьи пробудил в девочке такую горячую любовь? Правда, я видел его, можно сказать, мельком, не перекинулся с ним и парой слов, и первое впечатление могло быть обманчивым. И тут вдруг вспомнилось: во Владивостоке кто-то из штабных офицеров сказал мне: «Будете у Баулина обязательно расспросите его о Кирьянове. Самого-то Кирьянова вы едва ли уже застанете, а человек он прелюбопытный». На мой вопрос: «Чем же?» – последовало неопределенное: «С характером…»

Вспомнив сейчас этот интригующий ответ, я решил при случае завести с капитаном третьего ранга разговор об Алексее Кирьянове, но вечером Баулин сам заговорил о нем…

Стрелки висящих на стене корабельных часов подходили к полуночи. Маринка давно уже спала. Мы с Николаем Ивановичем напились чаю с привезенным мной лимоном. Чтобы свет не падал через растворенную дверь в спальню, настольная лампа была накрыта шалью.

Убрав посуду, капитан третьего ранга достал из книжного шкафа фотоальбом.

– Поглядите, есть любопытные снимки…

Альбом и впрямь оказался интересным: рассматривая его, я как бы заново проделывал путь вдоль Курильской гряды, с юга на север…

Один за другим вырастали из воды суровые высокие острова с крутыми берегами самых причудливых, непривычных очертаний. Гранитные колонны и арки, поднимающиеся прямо из воды, и пещеры фантастических размеров и форм – следы разрушительных прибоев и ураганов. Непроходимые заросли бамбука, рощи клена и тиса на южных островах, затем цепляющиеся в расселинах кедры-стланцы и низкорослые кустарники, наконец, просто голые скалы, как на острове Н. Миллионные птичьи базары, лежбища котика, тюленя и нерпы. Фонтаны, выбрасываемые стадом китов, и ворота, сооруженные из ребер кита. Лоз сельди гигантскими ставными сетями, новые рыбные заводы и новые поселки переселенцев. Все это и многое другое было запечатлено на небольших любительских фотографиях.

Особенно заинтересовали меня снимки извержения вулкана: на одном из снимков поток расплавленной лавы, водопадом обрушивающийся в океан; на другом – колоссальный «гриб» из дыма и пара над кратером.

Однако самой поразительной оказалась последняя фотография: острая одинокая скала среди бешеных, вспененных волн, и на ней неведомо за что и как уцепившийся человек с ребенком на руках. Снимок отличался от других не только своим трагическим содержанием, но и контрастностью изображения, и я сразу узнал в ребенке Маринку. Держащий ее человек был сфотографирован со спины, и лишь по тельняшке можно было определить, что это моряк.

Баулин зачем-то отлучился на кухню и не возвращался уже с полчаса. Мне не терпелось узнать подробности происшествия, запечатленного бесстрастным фотообъективом, и, прихватив альбом, я тоже направился на кухню. Увиденное невольно заставило меня приостановиться в дверях: капитан третьего ранга развешивал на веревке только что выстиранные детские рубашонки, чулочки.

– Простите… Кажется, помешал? – пробормотал я.

– Что вы, что вы! – Баулин нимало не смутился тем, что я застал его за столь не мужским занятием, – Вы меня извините, что оставил вас одного… Оля всегда сама стирала Маришино приданое… Ну, и я… Так, знаете, чище… Как фотографии? – спросил он, увидев в моих руках альбом.

– Поразительные! – Я показал на последний снимок. – Николай Иванович, когда это снято? Кто это с Маришей?

– Алексей Кирьянов. Тот самый старшина первой статьи Кирьянов, с которым мы сегодня утром распрощались, – Голос Баулина на секунду оборвался, – Алексей спас Маришу во время моретрясения…

Мы вернулись в столовую.

– Вы, наверное, слыхали, что архипелаг Курильских островов, или, как обычно зовут его, Курильская гряда, – одно из звеньев знаменитого вулканического кольца, – раскрыв морской атлас, начал Баулин, – Кольцо это опоясывает Азию, Америку и южные острова со стороны Тихого океана и размещается оно в области так называемого разлома земной коры. Здесь вот, – легонько постучал он карандашом по карте, – как раз в соседстве с нашими островами находится одна из самых глубоководных впадин в мире…

– Тускарора, – подсказал я.

– Это раньше ее так называли, до пятьдесят четвертого года. Наши ученые выяснили, что она тянется вдоль всех Курил и Южной Камчатки, и назвали ее Курило-Камчатской. А самое глубокое место обнаружило советское судно «Витязь», в честь него ее и окрестили впадина «Витязь». Десять километров триста восемьдесят два метра! Эверест потонет с макушкой…

– Ничего себе, «разломчик»!

– Потому-то, – продолжал Баулин, – в Тихом океане и происходят моретрясения. Слыхали, конечно?

– Что-то вроде гигантских штормовых волн?

– Куда штормовым! Самая сильная штормовая волна не бывает выше двадцати метров, а в моретрясение на берег обрушиваются волны метров в тридцать-сорок, а то и во все пятьдесят…

Я невольно взглянул на окно.

Баулин улыбнулся.

– Думаете, не затрясется ли океан на этой неделе?

– Нет, я просто так, – смутился я, – Откуда же они набирают такую силищу?

– В этом-то и все дело. Обычная, поднятая ветром волна – не что иное, как колебание верхнего слоя воды. Даже у самых мощных штормовых волн слой этот не превышает полсотни метров. Это известно каждому подводнику. Погрузи лодку глубже – и никакой шторм тебе не страшен, хоть в двенадцать баллов. Во время же моретрясения колеблется вся толща воды от дна океана до поверхности. Вся. В волнение приходят гигантские массы воды, в тысячу… какое там – в десятки тысяч раз больше, чем в штормовом слое.

– Что же делается с кораблями в открытом море? Переворачивайся вверх килем?

– Даже не шелохнутся. Будете стоять на палубе и не заметите, что под кораблем прокатилась цунами. И не одна, а несколько, друг за дружкой.

Я хотел было спросить, почему эти страшные волны называются «цунами», однако Баулин предупредил мой вопрос.

– Цунами – это по-японски. В буквальном переводе: «большая волна в заливе». В названии и разгадка. Словом, представьте себе, что где-то далеко от берега в океане, в результате сильного подводного землетрясения произошло резкое, стремительное изменение рельефа дна, поднялось, скажем, оно или опустилось, значит, тотчас же поднялась или опустилась в этом районе и вся толща воды…

– И во все стороны пойдут волны?

– Какие? Как пойдут? Вот в чем суть. В открытом море, повторяю, вы их можете и не почувствовать – глубины огромные, и вместе с толщей воды поднимется и ваш корабль. Но чем ближе к берегу, чем мельче, тем все больше и больше волны будут нарастать. В особенности нарастает сила цунами в заливах, бухтах и проливах. Масса воды, сотрясенная подземными силами, обладает колоссальной мощью, а сужающиеся берега залива или пролива сдерживают ее. Тут-то и происходит стремительное нарастание цунами, тут-то, ища выход, они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами, ломая скалы, сокрушая и смывая все на своем пути…

– И часто обрушиваются такие цунами? – поинтересовался я.

– Не часто, но бывают. В сорок шестом году,⁴ к примеру, катастрофа постигла несколько японских островов. Цунами снесли тогда все постройки на побережье залива к югу от Осака. А в апреле сорок шестого еще большая катастрофа произошла от гигантского моретрясения у берегов Северной Америки. Колоссальные цунами произвели опустошительные разрушения на Аляске, на Алеутах, в Калифорнии и докатились до Гонолулу на Гавайях. Как знаете, и Камчатку с нашими Курилами цунами иной раз тоже не забывают.

Баулин усмехнулся, добавил с горячностью:

– Были тут у нас некоторые, в панику ударились, чемоданы начали упаковывать… Скатертью дорога! Трусам и в большом городе по тротуару ходить страшно – вдруг кирпич сверху свалится. Ашхабадское землетрясение куда больше бед натворило. А разве уехали оттуда наши люди? Живут, строят. А наводнения и гигантские лесные пожары чем лучше? Перед природой отступать нельзя, покорять ее надо.

– Когда-нибудь покорим и цунами, – сказал я, подивившись про себя его внезапной горячности.

– Когда-нибудь… – снова усмехнулся Баулин, – Курилы нам не послезавтра – сегодня осваивать надо…Богатейшие острова. Одной рыбы сколько. Народу каждый год прибывают тысячи.

– Судя по тому, что вы рассказали, с цунами справиться будет трудно?

– А кто говорит, что легко? На первых порах нужно научиться предсказывать цунами. Для этого сейсмические станции и несут теперь круглосуточную вахту и в Южно-Сахалинске, и в Курильске, и в Петропавловске-Камчатском…

За окном поскрипывали ставни, тревожным гулом напоминал о себе утихший было с утра океан.

– Слышите? – кивнул на окно Баулин, – Разгуливается. Русские землепроходцы назвали его не Тихим – Грозным Батюшкой. А кое-какие господа возомнили, будто это их внутреннее озеро. Не знаю уж, чего тут больше – спеси или недомыслия. Общий океан, а если общий – и жить бы всем в мире, в дружбе…

Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за окном на прибрежных рифах – Великий Грозный Батюшка.

Я снова посмотрел на поразившую меня фотографию: острая одинокая скала среди бешеных, вспененных волн, и на ней неведомо как уцепившийся Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.

– Николай Иванович, насколько помнится, моретрясение произошло затемно, почему же на снимке день?

– Перед рассветом на берег обрушилась первая волна, а их, как вы знаете, было несколько. Океан так взбаламутился, что не мог уняться суток двое… Снимок сделан спустя семь часов после начала моретрясения… Это не я снимал, а наш штурман не растерялся, успел щелкнуть, – добавил Баулин, – Мне не до того было.

– И Кирьянов с Маришей столько времени держался на такой крохотной скале? – изумился я.

– На отпрядыше, – поправил капитан третьего ранга, – Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами – старинное поморское наименование.

– Их нельзя было снять с этого… отпрядыша из-за шторма?

Баулин утвердительно кивнул.

– Когда все это началось, наш «Вихрь» находился в дозорном крейсерстве в Охотском море, с западной стороны острова. Погода была как по заказу: волнение каких-нибудь полбалла, ни тумана, ни дождика. Даже луна из-за облаков выглянула – она ведь нас не балует, показывается раз в год по обещанию. Словом, погода для Средних Курил была самая редкостная. Время дозора истекало, и мы возвращались на базу в отличном настроении. Вторые сутки на нашем участке границы все было спокойно. А что может быть лучше для пограничника? У нас ведь, как знаете, участок боевой, география такая…

Баулин повернулся к карте, показал кивком:

– Налево от нас, на севере, – Алеутские острова; направо – Хоккайдо – Япония; прямо на восток – Тихий океан. Хлопотливое местечко! Как раз дня за два до моретрясения на траверзе мыса Тюлений мы поймали в наших водах с поличным матерых агентов на двух кавасаки[2]2
  Кавасаки – рыболовецкий мотобот.


[Закрыть].

Капитан третьего ранга взъерошил пересыпанные сединой волосы.

– Операция, доложу вам, была не из легких. В такой тайфун ко всему прочему угодили, что едва не пошли ко дну кормить крабов.

Баулин посмотрел на часы:

– Отвлекся я… Словом, время дозора истекло. В пять с какими-то минутами мы как раз подходили к проливу. И тут вдруг в его горловине – а берега там, сами видели… стена – внезапно выросла стремительно несущаяся водяная лавина. В полумраке она показалась мне черной… С чем ее сравнить? Представьте себе, что сорвалась с места и помчалась Днепровская плотина. Просто счастье, что мы не успели войти в пролив – смяло бы, раздавило наш «Вихрь», как бочкой муху.

«Цунами!» – крикнул мне боцман Доронин. Он из камчатских рыбаков, еще дед его в Тихом океане горбушу и треску ловил. А я уж и сам, хоть и не видывал цунами, догадался в чем дело, скомандовал рулевому лечь на обратный курс.

Только-только мы повернули, как водяная лавина вырвалась из узости пролива, с грохотом обрушилась в море, разлилась валами в разные стороны. Всего какую-нибудь минуту назад была тишь да гладь, а тут сразу светопреставление! Мы шли самым полным ходом, но гигантский вал все-таки настиг нас и поволок «Вихрь», словно спичечную коробку…

Я юнгой еще ходил на «Трансбалте», всякое видывал – и в Бискайском заливе и в Индийском океане, но такое и не снилось! Не ухватись мы, кто был на палубе и на ходовом мостике, за поручни и за леера – всех бы до единого смыло за борт. А за первым валом накатил второй, потом третий…

Баулин прерывисто вздохнул, будто ему не хватало воздуха.

– Весьте не верьте, но страха у меня не было. Я даже не подумал, что могу погибнуть. Все мои мысли были на базе, дома. Что там?.. Едва мы выбрались из чертовой водяной свистопляски – сразу же попытались установить радиосвязь с базой. Пока радист выстукивал позывные, я не знаю, что успел передумать. Перед глазами, как на яву, Ольга с Маришей на руках, такие, какими я их видел уходя из дому. Обняла меня Ольга, шепчет на ухо: «Ты не забыл, какой завтра день?» Разве мог я забыть: назавтра исполнялось восемь лет, как мы встретились… Радист докладывает: «База не отвечает»… Одним словом, на базу мы смогли попасть лишь засветло. В проливах и в тихую погоду течение достигает пяти-шести, а то и всех семи узлов, вода из океана перепадает в Охотское море, в нем уровень ниже, при сильных же восточных ветрах там вскипают такие водовороты – сулои по-здешнему, что, когда идешь против течения, только держись: не ахнуло бы о скалы. Представляете, что творилось в проливе, когда по нему шли цунами?.. В общем Кирьянова с Маришей мы смогли снять с отпрядыша лишь после полудня… А Ольгу… маму нашу… так и не нашли… Дом смыло в океан, будто дома и не было…

Лицо и речь Баулина по-прежнему были спокойны. Только руки выдавали его волнение. Стараясь казаться внешне спокойным, он не мог совладать с руками, он то скрещивал их на груди, то закладывал за спину, барабаня пальцами о пальцы, то с хрустом переплетал их. Неожиданно он встал, несколько минут молча походил по комнате.

– Как же Кирьянов спас Маришу? – нарушил я тягостное молчание.

– Тут такое получилось совпадение; хотите называйте «судьба», хотите – «счастливый случай», я уже говорил вам, что за два дня до этого мы попали в тайфун. Алексей был тогда на одном из задержанных кавасаки, промок до нитки, схватил ангину, и врач уложил его в постель. Мы все удивились: такой здоровяк и заболел. Как-то еще в июле, на траверзе мыса Сивучий – это на одном из соседних островов, к северу – винт одного нашего катера ПК-5 запутался в сетях, поставленных рыболовами-хищниками. Проворачивали на катере мотор, проворачивали – ни с места, словом, дело дрянь! И вот Алексей Кирьянов вызвался распутать сети. Раз, наверное, двадцать нырял под корму, пока распутал. Вода, несмотря на лето, была ледяная, а он, представьте, даже насморка не получил. А тут вдруг – ангина…

С Маришей Алексей давно дружил, еще с Черноморья: то куклу ей из плавника вырежет, то корабль с парусами соорудит. Или, бывало, придет после вахты и сказки начнет рассказывать. Я просто диву давался – молодой парень, а столько сказок знает. Как-то спрашиваю: «Откуда ты, Кирьянов, такие сказки выкопал?» – «Я, – говорит, – сам их сочиняю. Начну чего-нибудь рассказывать – получается что-то вроде сказки…»

Баулин потянулся к детскому столику, заполненному игрушками, поискал что-то.

– Минуточку…

Он вышел в спальню и через минуту возвратился с толстой тетрадью в клеенчатом переплете.

– Так и есть, под подушку спрятала! – Лицо его осветила улыбка, – На прощание Кирьянов все сказки в эту тетрадку переписал печатными буквами – Мариша по печатному читает свободно – и картинки нарисовал. Художник он, как видите, не ахти какой, но тюленя от кита отличить можно…

Я с любопытством перелистал тетрадку. В обрамлении бесхитростных виньеток, изображавших то ромашки с васильками, то березки с елочками, то крабов или чаек, то морских бобров или рыб, были старательно выписаны названия сказок: «Про добрую девочку Маришу и жадного Альбатроса», «Про бобренка, который любил качаться на волнах, и про злодейку акулу», «Как мама вулкан уговорила», «Про девицу-красавицу, которая не любила зверей и птиц, и про то, как все звери и птицы от нее отвернулись»…

– Надо прочитать, – сказал я.

– Это уж вы у хозяйки спрашивайте, – шутливо развел руками Баулин и отнес тетрадку обратно в спальню, – Чего доброго еще проснется…

– Так как же все произошло? – напомнил я.

– Вначале на острове произошло несколько сильных подземных толчков. Многие жители поселка кто в чем повыскакивали на улицу. Дело ведь ночью было. Санчасть, где лежал Алексей, находилась неподалеку от нашего бывшего домика, и, почуяв беду, Алексей немедля прибежал к нам.

Баулин опять тяжело вздохнул, словно ему не хватало воздуха.

– А вскоре на берег обрушилась первая огромная волна и сдвинула наш домик с фундамента. На полуразрушенном крыльце Алексей столкнулся с Ольгой. «Спасите Маришу!» – крикнула она ему и передала с рук на руки спящую дочку, а сама обратно в дом. Должно быть, не представляя себе всей грозной опасности, – да и кто ее мог тогда представить! – Оля хотела захватить кое-что из одежды. На Марише была только рубашонка да вот эта шаль, – кивнул Баулин на покрывавшую настольную лампу шаль.

Он достал из стола трубку, кисет – только тут впервые я увидел, что он курит, – набил чубук и вдруг высыпал табак обратно, резко задвинул ящик.

– Шабаш!.. Я еще Оле обещал бросить.

Мы снова замолчали. И опять только руки выдавали, что творится в душе капитана третьего ранга. Они, сильные, натруженные руки его, с детства привыкшие к работе, сжимавшие на своем веку и рукоятку молотка, и штурвал, и винтовку, бессильно лежали на столе, чуть заметно дрожали.

– Словом, – как бы подводя черту, произнес Баулин, – словом, Кирьянов не дождался Ольги. Увидев, точнее почувствовав, приближение новой волны, он прижал к груди Маришу и полез вверх по крутому склону. А другая волна все-таки настигла их. Не будь Алексей замечательным пловцом, их, конечно, разбило бы о камни. Каким-то образом он изловчился ухватиться свободной рукой за оказавшееся рядом бревно, а когда бревно поволокло в океан, умудрился зацепиться вот за этот самый отпрядыш, – показал Баулин на фотографию, – С того дня, как выпадает, бывало, у Алексея свободная минута, он к Марише, старшим братом для нее стал. И она к нему привязалась. Проснется – первый вопрос: «А когда придет дядя Алеша?»…