Текст книги "Взгляд сквозь столетия"
Автор книги: Александр Казанцев
Соавторы: Владимир Одоевский,Александр Радищев,Осип Сенковский,Виктор Гуминский,Владимир Соллогуб,Василий Левшин,Вильгельм Кюхельбекер,Михаил Щербатов,Александр Улыбышев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Как скоро мы были введены, то все сии присутствующие, из коих многие уже были престарелых лет, встав, учтиво нам поклонились и на поставленные стулья повелели нам сесть. По кратких минутах начальник порта именем всего присутствия нам следующее говорил: «Правительство здешнее, получа вчерашний день донесение от начальника кораблей, который вас встретил в крайней опасности находящихся среди моря, определило для изъявления человеколюбия правления нашего и незнаемым нам народам, из всех государственных припасов и нашими работниками корабль ваш починить, как возможно наискорее, и, снабдя вас всем нужным для дальнего путешествия, отпустить немедленно, дабы великие льды мореплавание ваше не учинили опасным, и препоручило сие исполнение мне, но как архитектура вашего корабля есть отличная от нашей, то вам токмо надлежит определить своих приставов, которые бы делали указания нашим работникам. Что же касается собственно до ваших особ и до всех подчиненных вам, то приймите предложение нашего странноприимствия, состоящего, чтобы жить вам в разных домах наших граждан, довольствуюся всем от них, и вы, конечно, найдете в оных всевозможное спокойствие и удовольствия, какие они приобрести вам могут».
Выслушав таковую речь через меня, яко единого знающего санскритский язык, коим в сей земле говорили, мы все принесли наше благодарение. А тогда начальник порта, обратясь к г-ну Б., нашему капитану, говорил, что как ему препоручено иметь попечение о починке корабля, то, имея частую нужду с ним объясняться, он и просит, чтобы он принял его предложение жить в его доме.
Г-н Б., с благодарностию сие приемля, просил токмо, чтобы позволено было и мне, могущему служить переводчиком, с ним жить, на что также колатедер охотно согласился. А по сем мы были отпущены из сего присутствия и вышли вместе с прежним нашим хозяином и колатедером.
Тут в другой комнате все прочие офицеры были другими прошены жить в их домах, и мы просили дозволения заехать в дом нашего первого хозяина, принести ему благодарение за все его учтивости, и тако к нему поехали с обещанием быть оттуда на пристанищи, дабы купно с колатедером учредить о немедленной починке корабля.
Приехавши мы в дом прежнего нашего хозяина, приносили ему и супруге его благодарение за все их оказанные к нам учтивства, и ими поручик наш г-н С. удержан был жить в их доме.
Оттудова мы пошли на пристанище, где уже начальник порта нас дожидался; он вскоре с капитаном нашим распорядил все для починки нашего корабля и уже при нас зачали выгружать достальное из корабля, дабы его ввести в док для починки. Тогда прислан был к нам один офицер от первого Адмирала звать нас к нему обедать и таковые, как прежде я поминул, были присланы колесницы, куда с колатедером и поехали.
Дом его стоял на едином рукаве реки Пегии, не малой пространности, но внутренность его совсем была проста и только чисто подмазана штукатуркою; приняты мы были им с великим учтивством, и по кратких разговорах, обращающихся о некоторых приключениях мореплавания и о корабельной военной и купеческой архитектуре, званы мы были к столу. Хотя повсюду видна была совершенная чистота, но нигде роскоши не было; сервиз его был глиняный, испещренный разными красками. Ели мы хороших мяс, но малое число и просто приправленных; вин, кроме разных вод и единого содеянного из проса, никаких других не было. За столом была весьма нехорошая музыка, составленная из роду круглых и прямых труб, из флейт многоствольных, каковы были древние; из роду барабанов и висячих со струнами треугольников, по коим, бив палочкою, играли. Но, можно сказать, лучшее украшение стола составляла его особа; он был человек за семьдесят лет, но еще бодр и здоров, разговоры его были приятны, и он между важных дел искусно мешал дела веселые, приятно рассказывал случившиеся с ним вещи, и между прочим, что он еще был в молодых летах, когда в едином походе для прикрытия ловителей китов, видел одно судно среди льдов, носящее такой точно флаг как наш. Что сие судно было так стеснено льдами, равно как и его, что хотя и в близости он находился, но помощи подать не мог и с сожалением видел его погибель. По сем полюбопытствовал знать, чего ради у нас так много флагов на кораблях; и как мы ему сказали, что сие было для учинения сигналов, то он весьма удивлялся, похвалял выдумку сию европейцев и просил, чтобы мы дали ему описание, как делать сии сигналы, с усмешкою сказав, что сие чаятельно не таинство государственное и что они не уповают никогда сие искусство в действо противу нас употребить.
В самое сие время вбежал офирский морской офицер, сказывая, что матросы наши на берегу завели драку и что они, вооружаясь смертоносными оружиями, поражают. Как сие было сказано вслух, то я тоже, взяв позволение у капитана, просил, чтобы мы были отпущены для унятия своих. На сие получа дозволение, я сказал капитану, и мы спешили к сей драке и подлинно нашли, что уже наши с палашами и с топорами дерутся с офирцами, которые не толь стараются их поражать, как защищаться. Мы, хотя видели своих пьяных, однако с обнаженными шпагами кидались в опаснейшие места и наглейших тщалися унять; но может статься, в буйственном состоянии наших матросов, мы бы в сем и не успели, если бы на сие время не поспешил офирский отряд, состоящий в тысяче человек, имеющий весьма длинные копьи, который, вскоре наших окружа и наклоня концы, начал стесняться так, что ни через копья ни поражать, ни защищаться не могши, наши все бывшие в драке, в числе сорока человек, принуждены были кинуть оружие и сдаться пленными, к чему и мы их побуждали. Пленные сии были отведены в темницу, а мы спешили к Адмиралу стараться наших извинить и испросить им пощаду, но уже никого в доме его не застали, ибо Адмирал и все начальники адмиралтейские были на сей драке и оттуда прямо проехали в адмиралтейское присутствие, и вскоре нас настиг единый офицер, повелевающий нам туда идти.
По вшествии в присутственную горницу, мы нашли всех имеющих вид огорченный, которые с прискорбием нам говорили о бывшем приключении, объявляя, что единый из офиров был убит. А как законы их всякое уголовное дело повелевают без всякого мешкания исследовать, то они, собравшись в тот самый час, уже определили судей. Но понеже они имеют дело с чужестранными, то хотят, чтобы и мы присутствовали в сем суждении и чтобы мы дали по совести им знать, какие суть наши законы зачинщикам беспорядков, дабы офирские с нашими соглася, учинить наказание виновным. Окончили они свою речь благодаря нас за все старания, какие мы оказали с опасностию себе унять сей беспорядок.
Мы тотчас были введены в другую комнату, где уже судьи, часть в белых платьях – о коих я уже сказал, что то были мундиры морские – и часть в голубых, о коих мы после сведали, что то были судьи гражданские. Нас ожидали. По вшествии в сию комнату мы вместе с ними за стол были посажены, и немедленно словесно рапортовал морской офицер, представя свидетелей, что драка сия произошла от некоих вольных поступков единого матроса, которые он учинил в рассуждении жены одного мещанина из стекшихся видеть чужестранных, что сей мещанин, видя сию наглость, хотел отвести сего матроса, но тогда же получил удар с показанием более наглости, и как он хотел еще его оттолкнуть, то другие вступилися, и началася драка, в которой один из перегабских жителей был топором умерщвлен и некоторые переранены. По сем были приведены связанные и скованные матросы, которых мы усмотрели быть пьяными, однако и от оных довольно уведали, что при выгрузке корабля они, нашедши горячие и другие вины, перепилися пьяны. Мы, видя их в таком состоянии, просили, чтобы дали им сроку до завтра, дабы сии весьма отягченные пьянством, могли порядочно ответствовать. Нам показалось, что судьи изъявляли свое удивление о сем их состоянии, и как я истолковал силу сих напитков, то они на требование наше согласились, с удивлением однако спрашивая, зачем мы имеем толь ядовитые вещи? Я ответствовал, что они не суть ядовиты и, напротив, что много пользы приносят от умеренного их употребления, но излишество причиняет такой беспорядок. С терпением выслушав, единый старый муж ответствовал мне, что из всех моих слов он понимает, что со всею их полезностию они не суть необходимы человеку, а по вреду происходящему он никогда себе не представит, чтоб и единочасный происходящий от них вред не превосходил многих лет полезность, получаемую от сих напитков.
На завтра мы в шесть часов поутру опять собралися в ту же судебную палату; виновные наши и свидетели были представлены пред судьей, учинены были им допросы, а нашим я переводчиком был, и хотя сие так долго продолжалось, что уже время обеду наступило, но мы не пошли домой обедать, а приготовлен нам всем был стол в самом том доме. После обеда потребовано было от нас, чтобы мы сказали, какие суть наши законы о подобных убийцах. Мы – истинно сказать, – хотя сохранить наших людей, сказали, что таковые от нечаянно происшедшей ссоры учинившие убийство осуждаются на год в работу. А после сего единый из судей разогнул книгу законов, в которой читал следующие законы:
1) Каждый умышленно учинивший смертоубийство да накажется смертию, и четвертая часть его имения да отдается оставшимся после убитого.
2) Если кто неумышленно в какой драке или другим случаем умертвит человека, и сие в первый раз да осудится на три года в работу, и из имения его возьмется толико, колико сей убиенный мог бы прибытку дому своему принести в три года, но токмо чтоб сие не превосходило четвертой части имения убиенного.
Следует длинная роспись, за кого сколько платить:
За мещанина – шесть фунтов чистого золота.
3) По прошествии года приставы у таких осужденных в работу должны уведомить правительство, коликое кто показывает раскаяние в учиненном убийстве, и потому правительство может уменьшить время работы или и совсем освободить.
4) Ежели учинится драка между многими и многими, и в той, однако, убиец будет известен, учинить с ним тоже наказание; а возмездие дому убиенного учинить с зачинщика драки и с убийца – две трети, а третья треть – со всех бывших в сей драке.
5) Зачинщик драки, ежели он и убиец, должен быть осужден на пять лет в работу и прежде двух лет освобождение не получает. Платить же две трети в удовлетворение дому убиенного.
6) Ежели зачинщик драки не есть убиец – осуждается на два года в работу и прежде года свободы не получает; платить одну треть в удовлетворение виновного.
7) Ежели в слушании драки неизвестно будет, кто есть убиец, то зачинщик драки осуждается на два года в работу и прежде года свободы не получает, платить треть в удовлетворение дому убиенного, а прочее располагается на всех бывших в драке.
8) Из всех бывших в драке, хотя бы никто точно убийцем найден не был, по жеребью, десятый человек осуждается на год в работу; прочие же на месяц и платят детально на зачинщика драки по положению в удовлетворение дому убиенного.
По следствию же и нашлось, что хотя зачинщик сей драки и известен был, но не он учинил убийство и не найдено было, кто точно убил офирского гражданина, почему зачинщик и осужден был на два года в работу, а прочие на месяц, с платежом шести фунтов золота – почему и повелено было заключить определение.
Мы таковым повелением, яко громовым ударом, были поражены, ибо сие отнимало у нас надежду возвратиться сей год в отечество наше. Я, иже по знанию моему санскритского языка всегда был употребляем чинить изъяснения, со общего согласия всех наших офицеров представлял судьям следующее: «Мы слышим ваше определение и справедливость оного оспаривать не можем; но случается, что и самая строгая справедливость несет с собою некоторый род жестокости, яко и есть сие определение, винно{33} справедливо и милосердо, по законам вашим, наказуются; но вспомните, вы нас спасли от потопления, со всем возможным человеколюбием прияли в пристанище ваше. Мы были в самое время начала сей драки у ваших начальников. Приемлем самих вас в свидетели, что мы своей жизни не щадили для унятия сей драки, то будем лишением способа, обещанного вами – отнятием у нас лучших и искусных людей, наказаны длинным опозданием возвратиться в отечество наше, и сего ради и просим о отменении сего определения, дабы тем исполнилось учиненное вами нам обещание».
Единый из старших судей с усмешкою, но однако с важным видом ответствовал нам: «Когда вы толь чувствуете странноприимственный поступок нашего народа, то мы имеем причину от вас надеяться, что вы и предадите судьбу свою и исполнения учиненного обещания нам; и уповая, что добросердечие офирского народа и доброта его законов не подаст вам причины жаловаться. Но да исполнятся законы положений; ибо если для вас учинимся неверны нашим законам, то какую можете веру к словам нашим иметь?»
Сим окончил он свою речь, и вскоре определение было готово, которое по прочтении всеми ими было подписано; требовали они, чтобы и мы его подписали, и мы, не смея раздражить судей, во власти коих находимся, также его подписали и уже за полночь вышли из собрания, дабы идти в свои квартиры; а судьи тут еще осталися, и на завтра велено нам было в седьмом часу поутру быть паки в сие присутствие.
Возвращаясь в нашу квартиру с начальником порта, мы показали наше удивление о толь долгом присутствии в судебной палате. И он нам на сие ответствовал, что сие есть узаконение их страны, что как скоро уголовное дело дойдет к суждению, которые весьма редко случаются, то судьи должны от утра до полночи не выходить из присутствия, разве остановка будет за оправками или за сысканием свидетелей, или винных, и тогда, хотя бы в полночь сие случилось, немедленно судьи собираются и продолжают дело.
Назавтра в седьмом часу мы паки приехали в судебную палату – нашли судей и всех наших взятых под стражу связанных. Признаться должно, что состояние их тронуло нас до слез, и как не останавливаясь, введены мы были в судебную палату, то уже не нашли мы такой ласки, какую прежде видели; но президент, сухо нам поклоняся, повелел единому из предстоящих тут в синем платье офицеру, носящему на груди знак меча, ввести винных для наказания, говоря, что и нам должно туда же следовать.
Мы родом некоторой церемонии последовали виновным, которые были взведены на высокое для сего уготованное место. Прочтено было определение осуждения их; принесен был сосуд для кинутия жеребья десятому, коим по году быть в работе; оный был кинут, и уже приступили стражи взять каждого отвести в места наказания их, когда вдруг раздался весь народ, и мы узрили председателя с двумя судьями, приехавшими к сему месту. Все остановились, и пленных наших, в ожидании нового повеления, не повели.
Председатель, прошедши мимо нас, повелел нам за собою следовать на возвышенное место и там, вынув бумагу, отдал читать секретарю, которая была следующая (ибо нам тогда же копия была отдана):
«Лета 1704, возобновление Офирской Империи, месяца четвертого долгоденного, 10-го числа, по случившейся драке между служителями корабля короля французского, называемого «Надежда», который был спасен от потопления офирскими морскими стражами и гражданами города Перегаб, и по следствию, учиненному в самый тот день и назавтра нашлося, что Генрих Флер, матрос сего корабля, был зачинщик оной, а 39 человек других к нему пристали и неизвестно кем убит до смерти единый гражданин офирский, именем Занигор, ремеслом хлебник.
22 числа месяца, в полночь, подписано было определение, по точным узаконениям Офирской Империи, которые в том определении прописаны, учинить им наказание, а именно: зачинщику – отослать его на два года; из прочих от девяти десятого по жеребью на год, а остальные на месяц в работу, и должны они заплатить в пользу дома убиенного шесть фунтов чистого золота: треть зачинщик и две трети прочие, ежели сие не превосходит четверти их имения. Сие определение во время третьей стражи пред народом было чинено и к исполнению приступлено, окроме взыскания удовлетворения. И как еще офирский закон повелевает не оскорблять пришельцев, а учинивших преступление высылать вон из земли, того ради сии осужденные от работы избавляются, ибо и без того по починке их корабля, они должны страну сию оставить. Но дабы они не приключили и еще какого беспорядка, отдать их в единый особливый дом под стражу и никуда не выпускать, разве потребует капитан их для нужд починки корабля, то и в сем случае отпускать их под стражею. Что же касается до платежа шести фунтов золота в удовлетворение дома убиенного, то сие яко возмездие приватной семьи упуститься не может и оное взыскать по точным словам прав, и росписку от получившего его сына представить в суд.
«Драка сия произошла, как сами офицеры объявили, от повреждения разума сих виновных, происшедшего от пития некоего их страны напитка. Достойны бы наказания были и офицеры, что, имея на корабле своем толь ядовитую вещь, ее не охраняли; но как они, по всему видно, искренно объявили, что у них нет обычая блюсти сию вещь, но она у них свободна каждому пить, сколько кто хочет и сказывают яко бы здоровье приносила, да и самый их поступок изъявил в усердии их деяния драки, то в сем они не виноваты, но винен дурной обычай их страны, который и учинил оных соделать нечаянно такую неосторожность, а сего ради сие им прощается, а только повелевается, чтобы впредь с великим тщанием в бытность свою в сей стране хранили сей вредный напиток, дабы и еще какого беспорядка не приключилось; в противном случае они, яко первая причина происшедшего зла, ответствовать будут».
Сим окончилось сие наказание, и мы, принесши благодарение за оказанное милосердие, спешили поскорей все находящиеся у нас вино отдать в магазейны офицерские хранить, дабы за него и за пьянство не ответствовать. Подлежащее золото немедленно дому убиенного заплатили и росписку, засвидетельствованную бывшим офицером при исполнении и нашим хозяином, отнесли в суд.
По сем отъехали мы в дом нашего хозяина, где с обыкновенною ласкою и учтивством с нами поступано было.
После обеда прислан к нам был офицер в черном платье от Генерал-Губернатора, который чин у них называется Яги-Яг, звать нас к себе.
Мы, предводительствуемые хозяином нашим, капитаном над портом, к нему поехали. Дом его был среди города – пространное здание, но без всякого великолепия, также и внутренность его, имеющая множество комнат, никаких украшений, окроме белых стен и чистоты, не представляла и единого портрета, на доске написанного, каковы и у всех в домах.
Сей Яги-Яг был человек уже весьма старых лет, но еще довольно бодр, имел на себе черное платье и золотую цепь на шее, на которой висела четвероугольная медаль с изображением трех сосновых шишек. Он принял нас посреди комнаты весьма учтиво, говоря, чтобы мы извинили его в том, что он сделал нам труд званием к себе, но в том он желал токмо изъявить уважение к чужестранным. Мы, с своей стороны, извинялись, что не могли прежде изъявить ему нашего почтения за известными, конечно, ему обстоятельствами. Он извинение наше благоприятно принял, звал нас в завтрашний день обедать и всегда тогда, когда мы можем иметь свободное время.
Так мы были от толь почтенного мужа приняты и были еще у многих начальников, о коих я уже не хочу входить в подробности, довольствуясь сказать, что не единого дня не проходило, чтобы мы не были куда званы обедать. А утро и около вечера время офицеры наши корабельные употребляли для надзирания починки корабля, которая с крайним поспешением офирскими жителями под указанием наших офицеров исполнялась. Я же, не зная кораблестроительной архитектуры, употреблял время обзирать град и все, что в нем находилось любопытного.
Глава IV. Описание града Перегаба, веры офирцев и некоторых обычаев и искусств
В самый тот день, как мы представлены были Генерал-Губернатору, вечером говорил я нашему хозяину, капитану над портом, что я бы весьма желал видеть град и все, что в нем есть достойное любопытства. Он на сие мне сказал, что сие состоит в моей воле и что он охотно желал сам везде меня водить, но, быв обязан по должности своей делами, исполнить сего не может, а для сего даст мне одного офицера, хотя молодого человека, но весьма разумного, который потщится мне показать все достойное примечания в сем городе и дать мне некоторое просвещение, впрочем, не отрекался, и сам по вечерам мне сделает изъяснения о сомнениях, какие я могу иметь.
Я самое утро завтрашнего сего дни употребил рассматривать многие заведения в сем граде; видел тут учрежденную академию наук, исполненную собранием великого числа натуральных вещей; слышал тут от находящихся профессоров, что главное установление сей академии состоит в том, чтобы иметь попечение о изыскании полезных вещей для Офирской Империи, яко способы разные травы переделывать в краски или в род льну, или пеньки и прочее; в сыскании, как лучше сплавливать и очищать минералы, во изыскании разных машин, чтобы облегчить труд человеческий. Ученики разных состояний во множестве в разных классов стекаются, которым и словами и опытами показывают сии науки и самых неученых основаниям оных тщатся научить, отчего неудачи в мастерствах их происходят{34}. Видел биржу, где продают разные товары и произведения рыбной ловли, ибо чужестранных купцов тут нет. Видел верфь, соделанную, как они называют, для купеческих кораблей, на самом же деле для кораблей, употребляемых для рыбной ловли. Веден потом был в литейный дом, где видел, как у них льются пушки, в чем никакой разности с европейскими в способе литья не нашел; но в препорции пушек, которые обще более имеют калиберы, длиннее и толстостеннее европейских; и еще нашел то примечательного, что мастер, получая за литье пушки, получает токмо за ту, которая совсем исправно вылита; где же хотя малая найдется неисправность, пушка переливается, и мастер платежа не получает. Близ литейного дому находился арсенал, небольшой, но хорошо отстроенный, и все в совершенном в нем порядке. По проходе из разных мест в другие, ко удивлению моему видел я множество развалин и многие пустые места, которые показывали, что прежде сей город гораздо многонароднее и пространнее был. Не успел я тогда спросить о причине сего у моего вожатого, предоставляя требовать о сем изъяснения у капитана над портом, моего хозяина.
А как уже час обеда наступал, то спешил я идти к Генерал-Губернатору, куда я был зван, где уже нашел многочисленное собрание. Я был им весьма ласково принят. Он меня, посадя возле себя, о многих обстоятельствах нашей страны и тех мест, где я путешествовал, расспрашивал, и между тем временем пошли мы за стол, который был так же простой, как и прочие, и кушанье было на толстых блюдах фаянсовых. Я также сидел возле Генерал-Губернатора, по левую сторону другим, уступя место нашему капитану, который сидел первым, а по правую сторону сидели чиновники офирской земли, в том числе были и вышеупомянутые Адмиралы. Между разговоров упомянул я, что я сегодня имел любопытство смотреть достойные примечания вещи в граде. Генерал-Губернатор тогда мне сказал, что о сем известен, ибо от самого приезду нашего он уже дал повеление, что, если мы будем иметь сие любопытство, чтобы нас потщили б удовольствовать. «Но, – продолжал он, – я не буду вас спрашивать, что вы видели и как вам что показалось, ибо и учтивство чужестранного не позволит вам все, что вы нашли достойное охулению, сказать, да и не можете, не знавши ни обстоятельств, ни положения вещей, справедливо о сем судить. Но не могли вы, подъезжая к сему граду и ходя сегодня полем, не приметить множества развалин, а сие и может подать вам, яко чужестранному, худые заключения о нашем правительстве учинить; и так я за должность себе считаю кратко рассказать вам историю сего града и думаю, что самые сии развалины привлекут ваше почтение к правительству нашему.
Земля сия не плодородная, покрытая прежде лесами, едва могущими рости, болотистая, уступок, можно сказать, моря, находилась во владении единого народа Дысвы, который и ныне недалеко отсюда граничит с нами. Между древними нашими великими государями был единый, именуемый Перега; сей нашел государство свое непросвещенное и погруженное в варварство. Он первый учредил у нас порядочное правление, он учредил познание наук и военного искусства. Тогда еще мы не производили торговлю с разными народами; хотел он их в оную страну свою привлечь, но не имел пристанищ. Сего ради начал войну с дысвами и по многих переменах счастия покорил многие их области и во время самой войны град сей во имя свое создал. Невзирая на отдаление сего места от всех других частей его империи, на неплодоносность страны, на близость ко врагам нашим и на трудность привозу всех вещей, оставя средоточное положение в Империи древней своей столицы града Квамо{35}, учредил здесь свое жилище; вельможи ему последовали, коммерция зачалась, и вскоре сей град из болота, противу чаяния и противу естества вещей, возвеличился. Наследники его, так же возлюбя сей град, украсили его огромными зданиями, берег крепким камнем обделали; протоки соделали порядочными и также камнем одели, завели училища, воздвигли здания разные удивительной великолепности, создали увеселительные дома, болота осушили, леса вырубили и произвели, можно сказать, превыше естества. Вельможи, жившие при них, им подражали и истощали также свое имение. Многие тысячи народу погибли в сих работах, и несчетные сокровища издержаны были. Но соделанного не возвратить, и сожалетельно бы было попирать плоды многих трудов, цену стольких жизней человеческих и многих сокровищей, хотя и самое содержание града, где учинилося усилие природе, многого стоило. Но тогда же примечены были следующие злы: 1) Государи наши, быв отдалены от средоточного положения своей империи, знание о внутренних обстоятельствах оныя потеряли. 2) Хотя град Квамо и оставлен был, по древности его и положению, сие учиняло, что всегда стечение лучшей и знатнейшей части народа в оном было, а сии, не видев как род своих государей, любовь и повиновение к ним потеряли. 3) Вельможи, жившие при государях, быв отдалены от своих деревень, позабыли состояние земской жизни, а потому потеряли и познание, что может тягостно быть народу, и оный налогами стали угнетать. 4) Быв сами сосредоточены у двора, единый оный отечеством своим стали почитать, истребя из сердца своего все чувства об общем благе. 5) Отдаление же других стран чинило, что и вопль народный не доходил до сей столицы. 6) Древние примеры добродетели старобытных наших великих людей, купно с забвением тех мест, где они подвизались, из памяти вышли, не были уже побуждением и примером их потомкам и 7) Близость к вражеским границам; от сего народ страдал, государство истощевалось, престол был поколеблен и многие по возмущениям оный похищали; бунты были частые и достигло до той великой перемены, которым отечество наше было обновлено. Мне долго вам рассказывать о сем великом и счастливом пременении: превеликий наш государь Сабакола взошел на офирский престол. Он, хотя видел все злы, которым есть причина сей град, но не хотя при первом случае огорчить знатную часть вельмож, имеющих дома и селения вокруг сего града, располагал попеременно свое житье: в сем граде и в древней столице Квамо, расстоянием отсюда в осьмидесят лим[2]2
Лим – мера долготы, вмещается их десять в градусе. (Здесь и далее подстрочные примечания, кроме переводов иноязычных текстов, принадлежат самим авторам произведений.).
[Закрыть]. Колико позволили его доходы и бережливость, покупал у вельможей дома, так что они не чувствительно лишалися привязанности к сему граду; разным чинам определил для житья домы из сих купленных; дал многие преимущества тем заводам, которых работа дороже стоит, яко особливой доброте всякого вооружения, драгоценные ковры, служащие токмо к украшению и великолепию царских домов, или кому от императора в дар дадутся, делание фарфору и другой драгоценной глиняной посуде, тканье лучших штофов{36} и шитье разных украшений и другим подобным и роздал на исполнение, не токмо многие купленные дома, но многие и из своих, как городских, так и загородных домов, и наконец, умирая, в присутствии совета, наследнику своему дал не малую тетрадь, что, по мнению его, к направлению государства исполнить надлежит, в которой, между прочим, было написано. Тут он, встав сам из-за стола, вышел в другую комнату и, вошед с книгою, следующее прочел: «Между прочим по вышеописанным причинам ясно мною усмотрено, что пребывание офирских государей во граде Перегабе есть видно всему государству; жалея потерянных трудов и надивления (?), а паче имея нужду в сем граде для морского пристанища, не должно без призрения его покидать. А дабы от непребывания в оном императорского двора сей град не пришел совсем в упадок, я, уже скупя многие дома, учредил тут разные фабрики, дал преимущества купцам и мореходцам, учредил тут пребывание адмиралтейской коллегии. Советую поступать на тех же правилах мало-помалу, посторонними способами от двора снабжать сей град. Когда не тягостно будет великому числу приватных людей, желательно, чтобы казна облегчила и каждому тягость. Пребывание императорского двора совсем перенести в древний столичный град, оставляя токмо чрез три года на несколько месяцев государям посещать сей град».
Закрыв книгу продолжал: «По сим заветам сего великого государя и поныне исполняется, в течение 1700 лет. И хотя подлинно многие заведения учинены, хотя довольно людей привязанных к разным должностям и к купечеству здесь во граде обитают, но все сие не может заменить пышность и великолепие сластолюбивого двора, а от сего и видно много развалин и пустых мест в сем граде. Но можно сказать, что оный сам доказал, что каждая развалина была причиною многим великим зданиям внутри государства, и каждая пустота была причиною населения, плодородия и блаженства великих областей».
Я удивлялся красноречию сего почтенного мужа, и причина сия, распространяся, подала повод к разговору о строении городов, и он с великою мудростию доказывал, что власть монарша не соделывает города, но физическое или политическое положение мест, или особливые обстоятельства. Либо, говорил он, где уже завелися великие селения и требующие, окроме земского управления, управления гражданского, либо где есть мастерства и рукоделия, либо где есть торги и пристанища, сии места токмо требуют учреждения городами. Прилагая, что общим образом его мнение есть согласное и с самыми главностями узаконений земли офирской, что где множество городов, там польза и вред государственный, ибо где есть стечение разного состояния людей, тут есть и больше повреждения нравов; и переименованные земледельцы в мещане, отставая от их главного промысла, развращаясь нравами, впадая в обманчивость и оставляя земледелие, более вреда нежели пользы государству приносят. Не побудит, продолжал он, торговлю многое число названных мещанами и впадших в роскошь людей, но побудит ее сельская жизнь, воздержность и трудолюбие, которые, конечно, несравнительно менее, невзирая на все учреждения, в городах находятся, нежели в деревнях. А токмо надлежит иметь города в таком расстоянии единый от другого, чтобы в два или три дни мог земледелец доехать для продания плодов его трудов; а ежели и в сем расстоянии совершенно удобных мест и нужных к составлению городов нет, то, учредя торги и ярмарки, довольное спокойствие жителям деревенским можно сделать, ибо коли бы часто такие торги и ярмарки ни были, сие большего вреда не произведет, а паче будет способствовать ко внутреннему обращению торговли.
